Картинки... 4 Аlma mater. сельский лицей

Алексей Яблок
                (Через годы, через расстоянья...)

                Сельский лицей

          Похожа ли поселковая средняя школа на царскосельский императорский лицей, откуда вышел весь цвет государства Российского с гениальным Пушкиным в  авангарде?  Ответ  читателя  и  его  саркастическая   улыбка  предрешены.  И зря.
В парадоксальности сравнения иногда скрывается особый смысл. Самонадеянный автор сейчас попробует его представить.

        Итак, что же особенного было в средней школе небольшого посёлка вокруг узловой станции? Первое и главное отличие от всех школ не только района, но и всей области: школа называлась железнодорожной и ведомственно подчинялась управлению дороги в Одессе. Одесса же - это вам не Царское Село, но, если хотите, Королевский Город! И ученики железнодорожной школы №62 это сознавали и даже очень этим гордились. Читатель спросит: -« И это всё?» - и был бы прав, если бы не ответ –«Нет, не всё, и далеко не всё!»
Поговорим о наставниках юных лицеистов и учителях средней школы. Да, «наукой юношей питали» выдающиеся умы и таланты России, внушая им идеи благородства и гуманизма.

            «Старик Державин нас заметил  и, в гроб сходя, благословил.»
Но эти же идеи, с поправкой на время (полтораста лет спустя) и на обстоятельства (послевоенные годы в разрушенной стране) внушал своим питомцам педагогический коллектив СШ №62. Доблестные сыны России любили лицей, чтили его традиции, но ведь традиции Симкиной школы тоже были славными.
Её возраст- тогда около шестидесяти лет- почти вдвое старше Советской власти. Первая в России железнодорожная ветка на юге от Киева до Одессы, одна из первых станций на указанном маршруте и, что исторически достоверно, первая школа – интернат на этой станции. Первая и единственная в посёлке , несмотря на увесистый номер – 62.

       Позже было достроено большое, в целых два этажа, как казалось Симке, самое красивое главное здание школы. Но и помещения бывшего интерната, построенные просто и добротно, принимали каждый год учеников. Большие классные комнаты без труда вмещали по 30 – 35 ребятишек. В углах по дигонали стояли облицованные кафелем (!) печки, во время урока слышалось потрескивание дров и чувствовался нежнейший дымок от берёзовой или сосновой чурки.
На стене у входа висел щиток с электрическими пробками. Вторая смена  затягивалась дотемна и, если случался невыученный кем-то урок, нерадивый ученик мог избежать законный «неуд», «вырубив» эти пробки. В основном этот номер проходил на уроках литературы и других гуманитарных предметов. Преподавателей же физики, математики, вообще мужчин этой хитростью было не провести. Заходивший в тёмный класс физик добрейший Иван Васильевич, ещё у порога, не произнося лишних слов, наощупь находил щиток и вправлял пробки, после чего безо всякого комментария произошедшего, как ни в чём ни бывало начинал урок.



                Наставники      

                «Русички»

           Симке лучше всего запомнились уроки русского языка и литературы, которые вела милейшая, добрейшая и обожаемая даже двоечниками Берта Борисовна. Если случалось какому-нибудь шелопаю вырубить свет на её уроке, она посылала гонца к завучу или военруку (на котором ещё числились функции завхоза), а сама в кромешной тьме читала своим непутёвым воспитанникам Пушкина, Лермонтова, Есенина. Вместо того, чтобы, воспользовавшись мраком,поставить всё вверх ногами, подраться с соседом, дёрнуть за волосы одноклассницу , зачарованные поэзией «вредители» сидели не шелохнувшись, пока не вспыхивал свет.

           С лёгким смущением Симка вспоминал урок литературы, где домашним заданием был сон Татьяны – глава из «Евгения Онегина». Соркин не практиковал «вырубание» пробок. А следовало. На том вечернем уроке вызванному отвечать по теме, о которой он не имел ни малейшего понятия, Симке надо было признаться в этом учительнице и, может быть, «отмолить» неуд, придумав какое-нибудь душераздирающее объяснение. Весьма туманно представлявший себе субординацию героев романа в стихах – всех этих Онегиных, Ленских, Лариных- о сноведениях Татьяны Симка не ведал ни сном, ни духом.
Но он рискнул пойти другим путём: показав всему классу, что нуждается в его дружеской поддержке, Симка начал излагать свой вариант произошедшего с Татьяной во сне. В ожидании первой подсказки он начал издалека:
            -   Татьяна Ларина, как и любая юная девушка, днём и ночью мечтала о своём любимом. Понятное дело, что даже во сне ей не хотелось с ним расставаться.
          Началом Симка остался доволен. Тут подоспела первая подсказка и он развил эту тему дальше.
           -    И сниться Тане, что она в лесу. В зимнем лесу. Кругом деревья. Много деревьев. Снег тоже... Хм... Вдруг впереди ручей. Вполне приличный – без сапог не перейдёшь. А ей позарез нужно на тот берег...
          Подсказывать начали с двух сторон, что мешало Симке сосредоточиться. Берта Борисовна намерилась было пресечь подсказки, но, послушав ещё чуть-чуть, решила этого не делать.
            -    Татьяна зовёт кого-нибудь на помощь, а тут вдруг – медведь. Увидев зверя, девушка с перепугу прыжком одолела ручей...
          Краем глаза Симка глянул на Берту – та само внимание. Симке подсказывает уже весь класс: пытаясь поглотить весь этот поток информации, Симка продолжает свою версию сна:
            -     Убегая от медведя, Татьяна попадает в чащу леса и начинает там плутать. Вдруг (всё так неожиданно!) в лесу она видит избушку и, как в сказке, даёт ей команду повернуться к себе лицом. Оказывается: в избушке живёт кум, а вместе с ним всякие там черти.
Тане стало совсем холодно и всё безразлично: она решила пойти ко всем чертям, то есть вовнутрь избушки...

           Смешливая Берта Борисовна, а вместе с ней весь класс, сообразивший, что «русичка» всё понимает и только ждёт, как он выкарабкается из этой истории, пофыркивая от смеха, дослушивали Симку.
             -    И видит там Татьяна вместо кума и чертей своего Онегина. Он тоже удивился, откуда ни с того, ни с сего она взялась.
 Здесь хохочущий класс перестал подсказывать Соркину и тому предстояло самому додумать эту пикантную сцену.
            -      И что да-альше? – заикаясь от смеха, спросила Берта.
            -    Ну а дальше Онегин спросил Татьяну – «Ты откуда?»  -  «Оттуда...» показала Таня на лес
            -   А по-отом, что бы-ыло по-отом? – роняя от смеха слёзы из близоруких глаз, с трудом спросила училка.
            -    Ну, тут они начали...
            -    Что на-ача-али?
            -    Ну, начали это... 
Одноклассники валились от хохота с парт. Берта Борисовна вдруг схватилась со стула и мелкими семенящими шагами бросилась к выходу. «Русичка» немножко запозднилась...

          ...А спустя менее полугода любимую учительницу русского языка школа проводила в последний путь. Умерла эта маленькая, неказистая внешне, но с удивительным поэтическим миром внутри, женщина, как это принято говорить у военных, на боевом посту: оступилась, спускаясь по школьной лестнице, смертельно травмировав умную головку.

          Вообще школе везло на преподавателей русского языка. В средних классах этот предмет вела Галина Николаевна - полная противоположность деликатной Берточке. Галинка (школьные прозвища очень прилипчивы) – высокая, плогная, смуглая с черными, как вороново крыло, волосами и такими же чёрными и жгучими глазами, была учительницей строгой, но справедливой. Тихоня Симка, прилежно учившийся и не причинявший учителям забот, был её любимцем. На всех родительских собраниях она подхваливала его, чем вызывала законную гордость мамы Соркина.

Другое дело эти два разгильдяя Тимка Тыкман и Лёвка Бергар, из-за которых редкий урок обходился без какой-нибудь бузы или трюка, хоть знания предмета у бузотёров были хорошими. Этих двух сорванцов Галина Николаевна гоняла, как сидоровых коз, выставляя то их из класса, то «четвёрки» по поведению в журнале (вспомним, что в то время удовлетворительной оценкой по поведению была только «пятёрка»)...

           ...Прошло сорок (!) лет после окончания Симкой СШ №62 . Школа праздновала свой столетний юбилей, на который её выпускник Соркин был приглашен, как почетный гость. Серафим со своим одноклассником Василием Алексеевичем, многолетним мэром посёлка, оказались одними из самых великовозрастных выпускников. Каково же было удивление Симки, когда в почётном президиуме юбилейного вечера он увидел Галину Николаевну, ту самую Галинку, у которой он ходил в записных отличниках. Выглядела она так, словно только-только вышла из класса после урока в 7»в»: лишь седина в черных как смоль волосах, да ростом вроде стала поменьше... Дождавшись завершения торжественной части, Симка устремился к своей бывшей классной даме, обнял её. Галинка приветливо смотрела на обрадованного ученика, выслушала его восторженную тираду, а потом спросила:
         -  А тебя как зовут? Из какого ты выпуска?
Симка несколько смутился забывчивости учительницы и, назвав своё имя, приготовился наблюдать реакцию внезапно прозревшей классной.
         -  Да нет, что-то не могу припомнить... А кто ещё учился в этом классе?

   Ошарашенный, казалось, полной потерей памяти у Галины Николаевны, Симка больше для приличия, чем всерьёз полагая, что это ей о чём-то напомнит, назвал имена хулиганистых дружков:
         -  Там ещё Тимка Тыкман и Лёвка Бергар учились... Может помните?
         -  Ха, конечно, как же не помнить – отличные, умные ребята. Непоседы, но орлы! Погоди, погоди, кажись и тебя вспоминаю – такой рыжеватый, худенький парнишка. Поди теперь узнай сразу по твоей лысине...

Так есть ли в мире она, справедливость, если помнят зловредных башизбузуков и забывают законопослушного «хорошиста»?!

        ...Принявший «на грудь» по поводу встречи с земляками и плясавший доупаду Серафим в конце вечера получил от Галинки выволочку:
          -  Ты чего это расходился? Пьёшь, наверное, не в меру... Смотри у меня!
И лысый, номенклатурный, почти шестидесятилетний балбес смущенно объяснялся классному руководителю, что больше ни-ни  - только сегодня на радостях по поводу своей встречи с детством...
                (продолжение)