Лика ураганом врывается в квартиру. Швыряет рюкзак в угол, чудом не разбив высокую напольную вазу.
- Дура! - кричит она. - Идиотка!
Оказывается, она получила «тройку», за контрольную, о которой не предупредили заранее.
- Говорит такая «а в жизни вас тоже всегда предупреждать будут», - передразнивает учительницу Лика. - Мне в жизни нафига эти её дурацкие уравнения?
«В жизни вас тоже всегда предупреждать будут?» Примерно так же говорила нашему классу Люсенька после того, как огласила результаты итоговой контрольной. И пусть контрольная эта оказалась пробной и не влияющей на годовую оценку, радости это не прибавляло. «Пятёрку» не получил никто. Отличница Лиза Синичкина рыдала над «четвёркой», а пропустивший из-за болезни пару месяцев Борька Пименов той же оценке радовался как ненормальный. Его наоборот не устраивал пробный вид работы. Кто знает, повезёт ли на следующей, настоящей контрольной?
Я испуганно смотрел на перечёркнутый красным листок. «Двойка» с изогнутой шеей злобно смеялась надо мной. Меня мало волновало то, что эта противная красная цифра не окажет никакого влияния на мои в общем-то неплохие оценки. Беда в другом — два дня назад я имел неосторожность рассказать деду о контрольной по математике, а он никогда ничего не забывал, и уже накануне поинтересовался, узнал ли я результат. К гадалке не ходи, меня ждёт потрясающая головомойка. Деду плевать, насколько действительны эти результаты. Главное — его внук оказался не таким умным, каким должен быть внук высокоинтеллектуального (а он действительно считал себя таковым) и уважаемого всеми человека.
Если моему деду и суждено умереть от переизбытка одного качества, то явно не от скромности. Скорее от самомнения и снобизма, что совсем не мешало ему в минуты гнева включать голосовую сирену и орать так, что шатались стены. В тот раз он тоже орал, краснея от гнева, и шлёпал меня по голове учебником математики. Не больно, но неприятно и унизительно.
Видимо не я один получил дома взбучку. Следующий день прошёл в напряжённом молчании, недовольном бурчании у доски и неприятных взглядов, бросаемых на Люсеньку.
- Это же нечестно! - первой не выдержала Лиза. - Меня из-за этой дурацкой «четвёрки» карманных денег лишили!
Шалимов издевательски хрюкнул, Гаркуша захохотал в голос. Мне бы её проблемы! «Четвёрки» дед переносил стоически.
Мы собрались в уголке у туалетов и изливали ненависть на учительницу.
- Эти оценки никуда не пойдут, - передразнивал её Шалимов. - Не бойтесь, это всего-навсего проверка себя...
- Ага! Проверка задницы! - Крайнов, скривившись, похлопал себя чуть ниже спины.
- Ну, да, подло... - неуверенно присоединился к общему хору Пименов. Ему единственному была дорога его оценка, но и отрываться от коллектива он не хотел.
- Сладкого лишили, - всплакнул Нефёдов.
- И, и вообще, она сама виновата! - выкрикнула Лена Гаврилова. - Она учительница! Если оценки плохие, значит она не научила!
- Точно! - заорал Гаркуша, забираясь на подоконник. - Даёшь бунт! Сжечь ведьму!
Вытащил из кармана зажигалку и зажёг неровное пламя.
- Ура! - заорал он.
- Клоун! - вздохнула Лена.
Прозвенел звонок, и бунт закончился, так и не начавшись. А после уроков меня в раздевалке остановил Крайнов и спросил, не хочу ли я отомстить Люсеньке. Я хотел, да если бы даже и нет, то как я мог отказать ему и оторваться от класса.
- Ты мелкий, - зашептал Крайнов, - проберись в приёмную. Там, где секретарша сидит, сбоку ключи. Притащишь ключ от класса, а потом мы устроим страшную месть.
Крайнов вытаращил глаза и угрожающе замахал руками. Как выяснилось позднее ни у него, ни у остальных чёткого плана не было. Мы сидели в классе, изнывая от скуки. Кроме нас с Крайновым здесь были его вечная шестёрка Шалимов, толстяк Нефёдов, Гаркуша и сомневающийся Борька Пименов.
- Ну, давайте хотя бы доску мылом намажем, - после долгого молчания предложил Борька. - А что? Я читал где-то...
- Читал он! - усмехнулся Крайнов. - Ничего получше не вычитал?
- Не вычитал? А? - всполошился Шалимов. - Не вычитал? А? А?
Борька смутился, поправил очки и отступил в сторону:
- Я хотя бы предложил...
Прибежали девчонки, Лиза с Леной, и начали ругать нас за бездействие.
- Пацаны вы или нет! - возмутилась Лиза. - Ножки у стула подпилите и всё! Только так, чтобы незаметно. Сядет и грохнется!
Лиза засмеялась в предвкушении. Её идею оценили, но как назло оказалось, что под рукой не было ни одного инструмента, которым можно было бы пилить.
- А мы горшки побьём! - Гаркуша подбежал к подоконнику, сверля взглядом герань.
- Цветы-то при чём? Жалко, - охладила его пыл Лена. - Нас же и убирать заставит.
Тут мне и пришла в голову «гениальная» мысль, за которую мне до сих пор стыдно. После случая с Веней я уяснил одну вещь: не всех людей страшат материальные потери, они достаточно легко расстаются со многими вещами и могут даже выносить физическую боль. Самое болезненное для них — утрата вещей, наполненных личным смыслом, воспоминаниями, дорогими мгновениями вроде Вениного блокнота с рисунками.
Я подошёл к учительскому столу, сдвинул в сторону тяжёлое стекло и вытащил из-под него фотографии — рыжую улыбающуюся Яшкину физиономию, несколько выстроившихся в линию классов — и четыре рисунка, нарисованных неумелой детской рукой. Я посмотрел на Яшку, прошептал «Прости!» и аккуратно разорвал фото на две половинки.
- Точно! - обрадовался Крайнов. - Сечёшь, Григорян!
Он схватил первый попавшийся рисунок и принялся рвать его на мелкие кусочки. К нам присоединились остальные, и вскоре на столе выросла кучка обрывков.
- Как-то не очень, - почесал переносицу Пименов. - Подумаешь, намусорили!
Гаркуша хитро улыбнулся, подскочил к столу и, пыхтя от старания, выложил из обрывков матерное слово из трёх букв. Его старание оценили, но всё-таки перед уходом намазали доску мылом. Так, на всякий случай.
Ночью я почти не спал. Думал, как отреагирует Люсенька на наш поступок. Выходка перестала казаться забавной. Если днём в порыве гнева я был готов на самые жестокие действия, то ночью моя решимость угасла перед страхом неминуемого разоблачения. Об учительнице я не думал: вряд ли подобная ерунда способна сильно её расстроить. Подумаешь какие-то рисунки с фотографиями! Но как я посмотрю в глаза Яшке? Как смогу притвориться, что непричастен к произошедшему? Как скажу, что считаю его мать вредной и злой тёткой? В конце-концов я убедил себя, что ничего страшного не произошло, и Люсенька просто сделает вид, что ничего не было.
Уснул я под утро и конечно же проспал. Часы показывали без пятнадцати восемь, а дед спал как убитый — первого урока в тот день у него не было. Кое-как одевшись и пригладив ладонью волосы (на умывание времени и то не хватило), я выскочил из дома и влетел в класс сразу после звонка. Меня встретила гробовая тишина и завуч Наталья Сергеевна. Люсеньки нигде не было видно, и моё сердце рухнуло вниз, стены зашатались.
- Звонок для всех! - Наталья Сергеевна сверлила меня недовольным взглядом. - Чего замер? Сядь на место!
Я испуганно проскользнул за парту. Оказалось, что наш поступок задел в душе Люсеньки что-то настолько чувствительное, настолько живое, с чем она не смогла сразу справиться. Весь первый урок мы слушали о том, какие гадкие и злые современные дети, как они без всяких причин готовы обидеть человека, вложившего в них душу. Наталья Сергеевна говорила и говорила. Голос её, тихий и глухой в начале, становился всё выше и пронзительней, а внутри меня рос и расползался по внутренностям противный липкий комок вины. Завуч потребовала, чтобы виновные признались и попросили прощения у Людмилы Николаевны, но все словно в рот воды набрали.
Ко второму уроку вернулась Люсенька, и жизнь вошла в прежнюю колею. Только учительница не шутила как раньше и всё больше молчала, в разговоре строго придерживаясь школьной программы. Крайнов остался разочарован. Он ждал бурной реакции, скандала и не от завуча, а от Люсеньки. Даже появившееся на её лице растерянное выражение, когда мел отказался писать на доске, его не удовлетворило.
- Надо было чего-нибудь поинтересней придумать, - обиженно сказал он мне, - а ты влез со своими бумажками!
А я наоборот обрадовался, что всё так легко прошло. Ну, поорала завуч немного, так не на меня лично, на всех. С лёгкой душой я бежал домой, и уже на крыльце вспомнил, что оставил на парте учебник. Пришлось возвращаться.
Дверь в класс была приоткрыта. Я заглянул в щель и увидел Люсеньку. Она сидела за столом, опустив голову на скрещенные руки и беззвучно плакала. Я шумно повозился у двери, пару раз топнул и резко распахнул дверь. Люсенька даже не шевельнулась, так глубоко она была погружена в собственное горе. Я растерянно смотрел на её тонкие плечи и шею. Отчего ей дали такое прозвище? Почему считали молодой и неопытной? Её шею покрывали глубокие морщины, тут же расплывались пигментные пятна. Волосы почти все поседели. Неужели, она всегда была такой, а никто и не замечал её возраста из-за изящной девичьей фигуры и вечной, с налётом грусти и боли улыбки? Или это мы своими неосторожными действиями превратили её в старуху? Но разве можно постареть из-за такой ерунды как пара фотографий и неумелые детские рисунки?
- Пришёл?
Я поднял глаза. У стола стоял Яшка и взгляд его не сулил ничего хорошего.
- Рад? - бросил он мне. - Чего не улыбаешься? Стой, наслаждайся!
Я сделал шаг назад.
- Понравилось листы рвать? - не отставал Яшка. - Сволочь!
Я открыл было рот, чтобы возразить, но слова застряли у меня в горле. В углу класса стояла старуха в чёрном платке. Я захрипел, воздух отказывался проходить в лёгкие, и попятился к двери. Старуха приблизилась к Яшке, и вот они уже вдвоём смотрели на меня немигающим взглядом. Я закричал. Яшка рванул так быстро, что буквально испарился. Люсенька вскочила, опрокинув стул, а я побежал. Да так и бежал, задыхаясь, до самого дома.
Продолжение - http://www.proza.ru/2018/03/31/8