Назад, Глава 8. Замерев на лету: http://www.proza.ru/2018/03/27/797
...Мэри Поппинс ушла в другую комнату, скоро вернулась и дала ему в руки что-то
тёплое. Это была чашка с молоком.
Майкл стал пить очень медленно, маленькими глоточками, чтобы Мэри Поппинс
подольше побыла с ним.
Она стояла рядом, не говоря ни слова, наблюдая, как медленно убывает молоко.
Он чувствовал такой знакомый запах булочек от её хрустящего фартука. Сколько он
ни старался растянуть удовольствие, молоко когда-нибудь должно было кончиться...
Памела Трэверс, Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы.
Это был дом Другой Птицы.
– Тётя КассИя! – могла бы воскликнуть Ремиса, но она молчала, как молчала и встречавшая незваных гостей Птица, обыденная до незаметности среди камней и пустынных трав; безмолвствовал и вступивший в эту безвидную область маленький Бобредонт.
Они молчали, но это было так, как если бы они вместе слушали кого-то ещё, – так бывает, когда опоздавшие к началу выступления какого-нибудь чудного певца, тихо проходя между рядами, стремятся не потревожить слушающих, ничем не помешать расти продолжающейся мелодии; и вот наконец они находят свои места, где их друзья, погружённые в слушание, встречают их лишь полувзглядом, приветствуют их лишь полужестом, всеми собою оставаясь в слушании...
– Здесь удивительная тишина, – сказал Бобредонт, и никто не остановил его. – Я нигде и никогда подобной не слышал...
Слова отзвучали, а тишина оставалась. Они смотрели друг на друга, и предстоянию их не препятствовало ничто. Наконец Птица улыбнулась и, чуть прикрыв глаза, вновь открыла их и с некоторым смущением произнесла:
– У меня тут ничего особо нет... Вот, если хотите, отвар из трав и немного сушёных фруктов... – и она протянула их ему в своих крыльях.
– Спасибо, – прошептал Бобредонт.
Отвар побулькивал в котелке, висящем на крюке на огнём; очаг был расположен в нише, имевшей удобный выход вверх, вроде трубы, куда и уходил дым, так что пламя всегда было чистым. Они присели на брёвнышко на краю пещеры и, с глиняными чашками в руках, сидели, глядя вниз, на освещённый луною остров, на волны прибоя, поблёскивающие переливающейся жемчугами кожей, на огромное море вокруг, плоской ладонью, словно объятьями, целиком обращённое к звёздному небу...
– ...Gallinago solitaria, Бекаччия, Кевинассия, Кевиния, Кассия Грольция Альба, Та-которой-не-может-быть... моя тётя... – шептала Ремиса, когда они с Бобредонтом уже спускались.
Хотя он и не спрашивал. Важно ли это? Да, важно. Как и любой здесь штрих.
– ...Мы обычно зовём её КассИей, если она серьёзна, или Бланкой, если она с нами шутит... – продолжала рассказ Ремиса, но Бобредонт, похоже, не слушал.
Да и странно ли? Услышать такое... А перед тем, как они ушли, Кассия сказала ему:
– Если случается странникам переносить ненастья, или даже шторм и крушение, не отчаиваются они, потому что верят, что с ними Тот, кто освещает их путь, кто, словно мать, снисходит к их каракулям и ошибкам, поправляя руку, неверно ведущую штрих... Если им случается странствовать среди чуждых, как кажется им, людей, времён и пространств, не боятся они, потому что во всём – есть они и Тот, Кого они ищут, и Кто ищет их на всех их путях... И ты, Бобредонт, не бойся...
– ...А обычно она бывает серо-охристого цвета, иногда чуть ближе к каштановому... смотря по настроению... – всё говорила Ремиса. – Но теперь... да... даже я удивилась...
– Она не имела цвета, – сказал Бобредонт, как если бы только услышал.
– Да, – подтвердила Ремиса, – но она не была прозрачной, а просто... Я не знаю, как это назвать... И ещё – ты не думай, она не всегда так молчит, иногда она даже с нами играет... в салочки, в прятки, в угадай-фигуру, да в разное... но теперь...
И Бобредонт только кивнул. Тогда и Птица тоже умолкла, и в молчании они спустились к началу скальных ступеней, несколько раз едва не вылетев по гладкому жёлобу хода в ночные глубины... Внизу тоже было тихо. Подняв голову, они различили мерцающий в высоте огонь. Бобр, постояв немного, двинулся дальше, лавируя в чаще, а Птица, сидя на его плече, смотрела и смотрела назад, в высокую гору. Наконец Бобредонт побежал – пора было возвращаться, ведь команда могла начать беспокоиться без капитана, да и Йокса тоже...
– О! Вот вы где! – тут же произнесла она, спускаясь с высокого дерева. – А я вас высматриваю... Кассию навещали? Когда я была у неё, она ждала вас... Хорошо, идёмте теперь домой, вам всё-таки нужно попытаться уснуть, ведь вам завтра плыть... Все остальные давно спят...
Всё это она говорила, летя рядом с бегущим на всех парах Бобредонтом, а Ремиса тряслась на его плече, как заправский жокей, пригнувшись и вцепившись лапами в его шубку.
На цыпочках он вошёл в дом и неслышной тенью прокрался в гостевую, осторожно ступая между спящими, пробираясь к окну, где ему было оставлено место.
– Ремиса... – прошептал Бобредонт на грани сна и яви.
– Что? – так же шёпотом ответила она, сидя рядом, на окне.
– А почему у Кассии столько имён, а Йокса... только лишь просто Йокса?.. – выдохнул Бобр и уснул.
И Ремиса даже не попыталась ответить, – что толку? Смелого Бобредонта объял богатырский сон. А та, кто столь радушно приняла и упокоила их, по-прежнему оставалась лишь просто Йоксой.
Наутро он проснулся последним, что, впрочем, понятно. Солнце уже вовсю светило, их комната была пуста, и даже Ремисы рядом не было. Он понял голову и сел. Хотел было уже вставать, как какая-то мысль, вмиг сделав его серьёзным, остановила его обычное лёгкое движение. И он вновь поднялся, но уже как-то иначе. Взгляд его был собран, губы... нет, не сжаты, просто не было на лице обычной улыбки. Когда он проходил по коридору на улицу к умывальнику, трижды обо что-то стукнулся, опрокинул стул, пролил кувшин с водой на столе, задев его локтем, и всё это – не замечая происходящего.
– Ты чего это? – влетела в дом Ремиса и, сев ему не плечо, пощупала крылом его лоб; он был обычным, только вот Бобр обычным не был.
– Привет, – сказал он всем, сидящим вокруг скатерти, расстеленной на маленькой лужайке возле дома, и поглощающим утренние бутерброды и прочие снеди с ароматным кофе, и поплёлся чистить зубы.
– О, Бо! – завопил Дубробор, торопливо проглатывая гигантский кусок пирога, освобождая место для приветственной речи. – Ты где вчера был?! Мы тебя обыскались! Ты же ведь капитан, не забыл? Нельзя так оставлять команду! А если бы...
Бобредонт, не обращая внимания на его возгласы, чистил зубы.
– Постой, – сказал Стактибус. – Бобредонт, что с тобой такое? У тебя такой вид...
– Фуву-вуву, – буркнул Бобр, даже не обернувшись и не вынув изо рта зубной щётки.
Все переглянулись и посмотрели на Ремису, но та только крыльями пожала.
– Нормальный у меня вид. Обычная спина, – наконец изрёк капитан Бо, оборачиваясь к команде; всё лицо его было мокрым. – Ничего. Всё хорошо... – ещё раз произнёс он и улыбнулся, и все облегчённо вздохнули.
Кажется, даже Бацмордуорт на корабле облегчённо вздохнул. Или ещё что-то подобное сделал. Впрочем, с точностью до микрона это утверждать было трудно, всё-таки он находился от них на расстоянии нескольких километров... Да, все улыбались шутке Бобредонта, уже увлечённо потирающего лапами над утренним кофе с крендельками, – всё было совсем как прежде, – но как-то не слишком уверенной вышла эта общая улыбка. А впрочем, потом это лёгкое смущение, ещё некоторое время сохранявшееся, отступило и ушло, как обычно и бывает в детстве.
Мне трудно описать вам, насколько прекрасен завтрак на Острове птиц, но, думаю, возможно представить домик в деревне, каникулы, бабушку, пекущую в большой русской печи пряженики или верховой пирог с малиной, варёную в чугунке картошку с парным молоком, летящее в дом сквозь ветви вишен в палисаднике солнце, мирно спящая на печи кошка, свесившая хвост и лапу, неровный белёный бок печи, тикающие ходики, герань и алое на окнах... И необъяснимая, необъятная безмятежность.
Да, всё было так. Но Бобредонт нет-нет, да вновь делался серьёзным, погружённым в неизвестные времена и пространства, доступные сейчас, кажется, ему одному, в то, что, как и эту радость, столь же трудно объяснить. Если только найдётся кто-нибудь, кто услышит, кто окажется вдруг странными воздушными судьбами на той же волне, на той же струне, натянутой солнечным плектром и своим звучанием, проходящей сквозь всё вокруг и главное – сквозь то, что всё объясняет...
– Дай-ка, я пощупаю твоё сердце, – настойчиво сказала Ремиса, садясь на плечо капитану Бо, и тот улыбнулся, протянув ей себя.
– На, пожалуйста... Ты прям как мама, – заключил он, когда та закончила осмотр.
Но Птица на его шутку не улыбнулась. Она сидела не его плече нахохленная и серьёзная.
– Ладно, – сказала она через некоторое время. – Кассия сказала тебе что-то... А я скажу так: оставь это. Не скажу – забудь, но оставь, отложи. Ты пытаешься понять, но понимаем мы только уже от опыта, когда то, о чём было сказано, наступит а даже пройдёт... – она хотела сказать что-то ещё, но бравая команда славного парусника «Мабисловион» уже требовала от капитана, которого деликатно оставила одного на время завтрака, приступить к исполнению его капитанских обязанностей.
Бобредонт, изумлённо глядя на Птицу, поднялся и шепнув ей «спасибо», побежал к своим, которые уже прощались с гостеприимной Йоксой. Да, и это было уже очень много.
– Ладно-ладно, не задушите, – смеялась Сияющая Птица. – Мириса, ты залетай почаще... рада была видеть тебя... И все вы – вы все официально приглашены посещать этот остров и эту гостиницу в любое удобное для вас время. И неофициально тоже.
У них уже щёки болели от улыбок, а глаза устали плакать, когда наконец они смогли уйти от неё, Сияющей милой Птицы. И – странно – тот путь, который они проделали вчера от берега к этой гостинице, был уже доступен и гладок. Нет, не широкая тропа, конечно, – узенькая стёжка, но всё же... Да так даже и лучше, что узенькая.
– Просто ветер переменился, – улыбнулась Ремиса восторженным и одновременно её вопрошающим моряцким глазам. – Идёмте, морячки...
– Я пучегла-азый морячо-ок... – шутя пропел Жэ и тут же втянул голову в плечи.
Но никто не дал ему подзатыльника, не сказал, что он опять не ко времени и не к месту, и вообще ни в чём его не упрекнул. Даже наоборот, все заулыбались. И довольный Жэ шёл вместе со всеми и пел свою песню. Про себя, разумеется. Ну, в смысле не вслух. То, что она была про страшные и прекрасные приключения смелого матроса Жуйкаблука по тайному прозвищу Жэ, это уж само собой разумелось. Да, улыбаются-то они улыбаются, но кто их знает... От греха подальше.
И вот так, весело продвигаясь, дошли они и до берега, того самого, до которого добрались вплавь, и на нетронутом песке которого отпечатлевались тогда их следы, до той самой косы, возле которой они бросали якорь, но так, чтобы волны и скалы не могли повредить чудного их корабля... которого теперь не было!
– А корабля нет, – сказал Жэ, наверное, потому, что именно он пел песню, хотя и неслышным голосом.
– Хм, – нахмурился Бу и почесал затылок, словно пытаясь найти этому явлению научное название. – Странно... Корабля – нет...
– Что ещё за шутки такие... – недовольным голосом заявил Мэ, обманутый в ожиданиях пассажир, а его брат и сестра недовольно сложили на груди лапы, молчаливо подтверждая только что сделанное заявление.
– Братцы... – леденящим шёпотом произнёс Бэ, хватаясь за пространство и разом оглядывая всю округу, насколько ему хватало роста и оборота шеи. – Корабля-то... нашего... нет!!! – последнее уже вынудило близстоящих заткнуть уши.
– И незачем так орать, – спокойно сказал Бобредонт и сел на песок. – Так... Надо подумать...
– Да что тут думать! – возразил Бэ, размахивая лапами, как ветряная мельница. – Искать его надо! Наверное, Бацмордуорт его переставил куда-нибудь, мы же ведь наспех вчера пристали...
И все высказались за то, чтобы скорее искать. Тем более, что Остров вдруг отчего-то сразу перестал казаться полностью гостеприимным. Ну что ж, Бобредонт поднялся и побрёл за остальными, уже несущимися вдоль береговой черты в поисках новых пейзажей, и особенно тех, где есть корабль. Он оглянулся, всматриваясь в их бывшую пристань. Да, это было то самое место. Корабль отсутствовал.
Они не останавливаясь обежали кругом весь Остров. Потом ещё раз. Правда, не везде получалось бежать непосредственно вдоль воды из-за, но, так или иначе, корабля нигде не было видно.
– Что, попробуем ещё раз? – уныло прохрипел Стактибус, присев на валун неподалёку от места их первой стоянки.
– Давай... – хрипло выдохнул Дубробор, падая рядом с ним. – Моряки не сдаются...
– Вы что, – криво ухмыльнулся присоединившийся к ним Перемах, – думаете, он откуда-то вдруг вырастет?.. Из воды что ли народится? Или от скал отпочкуется?.. Пф! – гомерически фыркнул он в довершение, но было ясно, что ему сейчас тоже отнюдь не гомерично.
Вскоре к ним подошли и все остальные.
– Что ж, – улыбнулся Бобредонт, всё так же подходя последним, – зато мы выяснили, кто из нас быстрее всех бегает...
Но никто его не одёрнул, что, мол шутки его не к месту и вообще... Бобредонт нахмурился.
– Слушайте, – сказала вдруг Долинка. – А вдруг это просто Остров нас не отпускает?.. Вдруг мы теперь здесь всегда так и будем жить?.. – последнее, как вы понимаете, было уже не сказано, а проплакано; что ж, девчонки есть девчонки.
– Ну, может быть, – робко предложил Мыкий Дод, – мы действительно попробуем обойти Остров ещё раз... Только именно обойти, а не обнестись или оббежать... Может быть, мы что-нибудь, да заметим?
И все встретили это мудрое предложение с одобрением. Тем более, что бежать уже ни у кого не было сил. И они поплелись вновь тем же путём, ступая, можно сказать, в свои собственные следы. Нет. Никакого корабля не было. Но зато они увидели много другого, чего раньше заметить были просто не в состоянии. Великовата скорость была. Да и шум опять же, все прятались. А теперь... Они шли по лесу и слушали пение. Они видели птиц, полётом своим, начертанием лёгких своих и быстрых крыльев создававших картины, каких нигде раньше они не видели... Может быть, это можно назвать воздушною акварелью, когда солнце, слёзы и прозрачный воздух смешиваются воедино, преображая краски этого мира в нечто иное... И теперь те, кто в предыдущих их двух посещениях поспешно прятался, оставался на месте, словно не замечая их, простодушно давая себя видеть, и слышать, как если бы они только того и хотели, чтобы с ними, идущими тихо, быть, оставаться и жить... Может, и права была Долинка? Они видели, как менялась Ремиса, как преображалось её оперение, как иным делался её голос...
– Постойте-ка, – сказала Ремиса, – а я, кажется, понимаю, что нужно сделать...
Но все только улыбнулись в ответ.
– Нет, я серьёзно, – продолжала Птица. – Вот, мы снова подходим к месту нашей стоянки... Давайте посмотрим повнимательнее, нет ли каких здесь знаков... Может, Бацмордуорт что-нибудь нам написал?
– Слушайте, ну это уже не смешно, – сказал Дубробор, когда они наконец увидели это.
На ближайшем к воде дереве была прибита табличка, на которой витиеватым и каллиграфичнейшим штормунским почерком было выведено: «Ветер сменился. Я переставил корабль в грот...» Дальше у него не вместилось, табличка была мала. Они заглянули на другую её сторону, но там было пусто. Точнее, там был ствол дерева.
Что ж, найти этот грот оказалось делом нетрудным. Тем более, что они трижды его миновали. Только вот спуститься в него с берега было невозможно, пришлось плыть.
– Гр-рх-х!.. Бр-рш-ш!.. Вр-рф-ф!.. – раздавалось в гроте, так, что уши закладывало.
– О, – сказал Дубробор, взбираясь на палубу, – а я думал, это прибой в пещере шумит...
Но, думаю, никто его не услышал. По крайней мере, до тех пор, пока не разбудили Бацмордуорта. Ну, или ещё через полчаса после того. А тем временем весь красный штормун, втянув голову в плечи и отводя глаза, уже сел на вёсла и стал выводить корабль из грота. Но одному трудновато, конечно. И все, переглянувшись, с тщательно скрываемой улыбкой тоже сели на вёсла. В конце концов, они много чего увидели здесь, на этом Острове, можно бы и простить небольшой недостаток их друга. Тем более, что спали-то они в тишине...
– Так вот, что сделала Йокса! – ахнул маленький Жэ, и все тотчас же строго посмотрели на него, так что он враз принял серьёзное положение и стал грести с удвоенной силой, чем заставил всех на несколько мгновений полностью потерять серьёзность.
И вот они собрались отплыть: капитан Бобредонт, штормун Бацмордуорт, его помощник Стактибус, старший корабельный старшина Дубробор, кок Мыкий Дод, младшие матросы Рурипачитаки и Жуйкаблук... пфф... простите... ох уж мне эти их родители, горе-называйщики... Ну ладно. Далее, почётные пассажиры и помощники Перемах, Буреверт и Долинка. Ну, и конечно, Бикардия Мириса Биарманландисса, зовомая обычно Ремисой. Потому что Ремиса есть сокращённое имя от Мирисы. Вы спросите, какое же здесь сокращение, если и сокращения никакого нет, но вот так, скажу я вам, есть тут сокращение. Как говорится, у кого есть уши... Дальше вы знаете. А если не знаете, то я вам не смогу объяснить.
– Хм, – с улыбкой пробормотал Бобредонт, когда они вышли наружу и ветер подхватил их парус, – разве об этом говорила Кассия? Ведь всё так быстро и хорошо кончилось...
– А я тебе говорю, оставь... – строго шепнула ему на ухо сидевшая у него на плече Ремиса.
И Бобредонт, задумавшись, только кивнул в ответ.
Дальше, Глава 10. Нежданно угаданное: http://www.proza.ru/2018/03/27/1212