Назад, Глава 11. Кмыдино счастье: http://www.proza.ru/2018/03/27/1398
– ...А утром его не оказалось дома. Вот и всё, – заключил Паркер, махнув рукой.
– Не всё, не всё, папочка, рассказывай дальше, ты ещё и до середины не дошёл, –
заканючил лорд Питер.
Дороти Сэйерс, «Кто ты?»
Для меня всегда оставалось загадкой, почему так много моих приятелей зависят
от своих дядей и тётей... Знаете, это не может быть простым совпадением.
Наверное, так задумано. Я имею в виду, Провидение, должно быть, заботится о
бедолагах на этом свете, и лично я считаю, что оно поступает абсолютно правильно.
П.Г. Вудхауз, Вперёд, Дживз.
Что может сказать человек, переполненный счастьем? Может ли он остаться один, может ли, говорю, остаться радость эта одинокой? И может ли он также не уйти куда-нибудь и не бродить там, где-то в лесах, на горах, и на море в невиданном одиночестве? Впрочем, все эти описания делаются только лишь от беспомощности, спору нет. Как можно одним дыханием представить перед чьими-то глазами цветущую ветку примул? Или удочку с поплавком, который клюёт, или гриб под кустом, с влажных листьев которого скатывается утренняя роса?.. Вот и остаётся только именовать: цветущий гибискус... Но ведь и сама беспомощность эта может же о чём-то сказать...
Вечером летнего дня команда Мабисловиона праздновала день рождения Кмыды. Благородная Гадракза испекла пирог с вяленой земляникой, которая пошла ещё также на праздничный ягодно-травяной отвар, и благородство её было столь велико, сколь широк и огромен был пирог. Впрочем, были ещё и маленькие пирожки для штормуна, которые тот весь вечер щёлкал, как семечки, а также томатный крем-суп, какие-то салаты и прочая официальность. Даже полотняные салфетки и полные вилко-ложечные и палочко-мисочные приборы присутствовали, хотя я не заметил, пользовался ли кто ими. По крайней мере сама Гадракза по Кмыдяному обычаю – не пользовалась. И, что удивительно, это нисколько... м-м... скажем так, не затеняло её благородства.
Но, сколько ни празднуй, а наступает ночь, и уборка посуды, и, несмотря на полную луну и звёзды, трудноотыскиваемые губку и мыло, за которыми беспрестанно приходилось прыгать в тёмную и уже ставшую прохладной воду, так что в конце концов помыли не только посуду, но и себя самих. С ног до головы и обратно. Ну, а потом заодно и палубу. Может, поэтому храп штормуна был не так слышен, или просто ужин ему пришёлся впору, но они уснули как убитые где пришлось.
Утром они обнаружили себя идущими на всех парусах или, лучше сказать, на всём парусе в неизвестном направлении. Ну, то есть не самих себя, а корабль, но... И даже то, что упомянутый штормун сидел на руле, как-то не успокаивало. Утешить могло иное.
И оно наступило, когда они чистили зубы. Они даже позавтракать ещё не успели. Корабль шёл вдоль берега, впрочем, на достаточном расстоянии, и, когда они миновали один из бесчисленных мысов, увидели за ним пролив, глубоко вдающийся в сушу, с берегами из высоких скал, поросших соснами, можжевельником и ещё каким-то кустарником... Они так и стояли с зубными щётками в лапах, с открытыми ртами, и мыльно-пастовая пена стекала у них по подбородкам.
– Ва вово вува вовви? – спросил Бобредонт штормуна.
Тот даже ухом не повёл.
– Вы во ве вывиве? – нахмурился капитан Бо.
– Сколько бы вы не обзывались, я всё равно не обижусь, – независимо и хладнокровно ответил штормун, продолжая вести корабль вдали от пролива.
– Тфу, – не на шутку посерьёзнел Бобр. – Полундра, свистать всех наверх, сейчас же входим в этот пролив и бросаем якорь.
– Какая из частей этого предложения обладает смыслом? – меланхолически хмыкнув, спросил Стактибус, моя свою маменькино-сыночную щёточку.
– Самая первая, – гыкнул Бэ, моя свою швабру, и тут же умолк.
Бобредонт, опустив глаза, внимательно рассматривал палубу. Попыхтев и помявшись, племянник Миди выдавил из себя:
– Ладно, прости... – и, уже обращаясь к рулевому: – Так что, мы ведь в этом уютном заливчике остановимся, не так ли? Будьте любезны...
И штормун изменил курс. Он лишь нашёл уместным пояснить:
– Это фьорд, молодёжь, не залив, а фьорд... – и сказано это было с такой значительностью, что все они невольно нахмурились и стали с удвоенным вниманием смотреть на берега и воды этих странных и удивительных мест.
Это были те самые северные страны, откуда к ним в Бобританию иногда приходил ветер. Он приносил обычно туманы, призрачные деревья и серебряные травы, белёсое, как удалённый в бесконечное взгляд, и словно остановившееся небо, стальное серое море, неуютное и величественное... Это в нём так легко восходили воздушные змеи и призывно кликающие друг друга чайки, нет, не тревожные, лишь собранные, как находящиеся в испытании или предстоящие посещению... И лодки, их лёгкие летучие лодки из щепочек и коры, взмывали в прибрежный воздух в веере брызг.
– Бобредонт, – неожиданно полным именем обратился к нему Стактибус, – как ты думаешь, мы можем пройти дальше... ну, вглубь этого фьорда?
Они немного ещё помолчали, словно бы и не было никакого вопроса, и ни спросивший, ни вопрошенный не чувствовали неловкости в наступившей паузе... словно бы небо взяло вдох. Бобредонт уже хотел что-то сказать, когда перед самыми их лицами из воды поднялся зъемь. Само собой, они знали их больше по книжкам, но, вы понимаете, в подобных ситуациях объяснения не требуются.
– Зъе-е-емь! – завопил Стактибус и было странно, отчего его никто не слышит.
Собственно говоря, и звука-то никакого не было. Или, лучше сказать, на их маленький мир обрушился целый шквал звуков. Потому что ни один из них уже не мог стоять на месте.
Потребовалось четверть секунды, чтобы развернуть корабль назад (хотя, боюсь, где там было назад, в точности уже никто не знал) и поплыть что есть мочи. К несчастью, совершенно стих ветер, и они плыли только на вёслах. Зъемь плыл рядом, без видимых усилий сохраняя близкую дистанцию, и пока что не нападал. И вообще, если исключить весь их ажиотаж и некую, впрочем, понятную суетливость, всё выглядело, как милая прогулка где-нибудь в парке двух интеллигентно беседующих спутников, обсуждающих, например, сонеты к Орфею или роль синего цвета в горных пейзажах.
Некоторые из отважных гребцов, убедившись, что их усилия по соблюдению субординации с упомянутым посетителем оказываются тщетными, решили прибегнуть к более кардинальным мерам. Племянник Бурундука ревел белугой, сидя на самой удалённой от гостя точке их корабля, а именно на носу; должно быть, если бы мог, он побежал бы по воздуху, нисколько не задумываясь о том, сколь неприлично он будет выглядеть. Умелый штормун внезапно и храбро вспомнил, что это может быть тот самый змей, который глотает корабли целиком, и срочно побежал проверить, нет ли течи в трюме, а именно в самом дальнем и труднодостижимом углу. Но многие не сдавались. Только вот не могли рассчитать усилий. И Дубробор, очень резво нажав на весло, обнаружил, что оно имеет предел прочности. Раздался некий звук. Думаю, в повисшей в воздухе паузе он легко успел бы вычислить и записать упомянутый предел, но, скорее всего, ему этого не хотелось.
Бобредонт медленно обернулся на всех.
– Кто... это... сказал? – тихо сказал он.
Мыкий Дод закрыл уши лапами. Бэ, весь толстый и красный, просто показал им обломки весла.
– Так, – слишком спокойно и легко сказал капитан Бо, – занимаем круговую оборону.
И они встали кругом, все обнажив зубы.
А зъемь тем временем, казалось, со значительным любопытством и даже некоторым изумлением наблюдал за всеми их манипуляциями и перемещениями, подныривая то с одного борта, то с другого. Что ж, не видали, значит, в их краях настоящую доблесть. И вот, в который-то раз вынырнула опять рядом с бортом (на этот раз правым) огромная голова. И тут, знаете, удивиться уже мог бы кто угодно. Потому что голова сказала:
– Фу-ух... ну вы и бегать... – и, измождённо ещё раз вздохнув, добавила: – Староват я уже стал, не могу больше как раньше гоняться... – откашлявшись, зъемь продолжил: – Ребят, я хотел сказать вам, что вы, судя по всему, не туда плывёте, вы ведь из Бобритании, так?.. Впрочем, вы всё равно уже вернулись. Я вам сейчас покажу...
– Это мы ещё посмотрим... – вставив веское капитанское замечание в пространную зъемьевую тираду, мрачно процедил Бэ.
– ...как дальше плыть... Надо вот туда... – он показал куда-то своим хвостом, который был по другую сторону корабля, они посмотрели; там действительно что-то виднелось; зъемь продолжал: – А уже как раз оттуда надо плыть внутрь скалы, вот по той протоке... А то там дальше течение сильное, вы не сможете сопротивляться. Ой, – вдруг сообразил рассказчик, – а что это вы все так... стоите? Или у вас что, в Бобритании – в полдень зубы чистят? А у нас обычно утром и вечером... – и, деликатно улыбнувшись, зъемь добавил: – Или вы думаете, что я зубной врач?
И только тут они немного стали понимать, с кем же они разговаривают. Точнее, кто с ними... И они, с вытянувшимися от удивления физиономиями, вдруг заметили, что всё ещё продолжают стоять с зубами наперевес, и поспешно закрыли рты.
– Меня зовут Канат Бананов, – сказал огромный и, оглядев всех, с надеждой добавил: – Может, слышали?
– Я слышал, – сказал Стактибус.
– И я, – подтвердил Бобредонт.
– И я тоже... – прошептала Долинка из толпы братьев; в общем, слышали все.
Только никто не мог точно вспомнить, где и от кого именно. Ну и ладно, очень даже хорошо. И поплыли они вслед за Канатом. Он плыл аккуратно, отступая чуть в сторону, как если бы какой-нибудь джентльмен помогал даме перейти через лужу. Хотя всё-таки были некоторые, принявшие эту экскурсию не столь однозначно. А именно Бэ уговаривал всех скорее вернуться, ну хотя бы куда-нибудь, если уж не сразу домой, но Бобредонт настоял, чтобы идти вперёд, утверждая, что только так и можно вернуться, да и вообще, погода, географические условия, рельеф местности, уровень ртутного столба, красивые пейзажи и прочее.
Канат тем временем говорил:
– Вообще-то в эти времена... из этих мест... вы не сможете спокойно морем вернуться... если только не переждёте здесь... Ну, месяца два... Кораблик-то у вас больно уж...
Понятное дело, ответом было общее:
– Нет, столько ждать не можем, нужно раньше!
– Ну, тогда, – со вздохом сказал Канат, – кроме того пути через пещерную реку, про который я говорил... есть ещё один путь, сушей... только нужно немножко вперёд вдоль берега взять... Но это лучше завтра с утра... Сегодня тогда у нас переночуете... Вы, небось, голодные...
– А длинный, однако, этот фьорд, – подозрительно оглядываясь, заключил Бэ.
Точнее, так получилось, что эта фраза стала заключением, потому что дальше они плыли молча. Но зато теперь им можно было рассмотреть никогда прежде не виданные эти места. Туманные, влажные скалы, с которых в фьорд стекали ручьи и реки, причудливо изогнутые сосны на хаотично раскиданных уступах и маленьких плато, дикие горные цветы и травы... И птицы, в высокой недостижимой высоте парящие птицы!
Они всё плыли и плыли, и никто не осмеливался прервать таинственную, даже священную тишину каким-нибудь словом или возгласом, и даже жестом; всё было наполнено предстоянием... Близился вечер, а фьорду всё не было конца. Лишь только впереди они видели, как восходит и исчезает спина плывущего Каната, как мелькает над водою его голова... Он не оборачивался, словно и так знал, что они плывут вслед за ним.
И вот, когда они заплыли уже очень далеко в этот фьорд, который при этом много разветвлялся, так что сомнительно было найти обратный путь, если только случайно остаться одним, Канат вдруг исчез. Они видели, как он заплыл за один из незапамятных поворотов при какой-то по счёту развилке, они заплыли туда вслед за ним, и... Простирающийся пред ними путь был совершенно пуст. Но они, увлечённые созерцанием всё новых видов, не сразу это заметили и ещё проплыли немного вперёд.
– Эй, а где Канат? – внезапно спросил Бэ.
– Какой канат? – погруженный в виденное, механически переспросил Бу. – А, да, Канат... А что, его нет?
Они убрали парус и бросили якорь, ожидая, что он покажется из воды или вернётся, если они слишком отстали. Но было всё также тихо, воды фьорда были мирны и гладки. Озираясь и скитаясь повсюду глазами, стояли они на палубе, ища во всех сторонах хоть какой-нибудь его признак.
– Ну, вот так, – мрачно сказал Рэ. – Чуяло моё сердце, что не нужно сюда плыть... И как нам теперь отсюда выбраться? А? Где ваш хвалёный Канат?
Ясное дело, что упрёк был обращён прежде всего к капитану. Бобредонт уже открыл рот, ища сказать что-нибудь оправдательное, как некто сделал это прежде него.
– Да я тут, – раздался сверху хрипловатый голос, – на дереве вишу. Я в капкан попал.
Они тут же задрали физиономии и увидели чуть сзади, на огромной сосне, висящую в воздухе сеть, поблёскивающую в лучах вечернего солнца металлом своих волокон. Внутри неё, весь сжатый и перепутанный, медленно приходил в себя Канат.
– Простите, что не сразу отозвался... фу-ух... оглушило меня... – говорил он, пока они на вёслах подходили ближе к этой сосне. – Это биднаты капкан поставили... у нас с ними счёты...
– А кто такие... эти биднаты? – боязливо оглядываясь по сторонам, спросил Жэ.
– Ну, как сказать... – подумав, прохрипел в ответ Канат. – Ну, долбиты, гопкинги, борзайники... Какой синоним больше нравится, такой и бери.
– Я всё равно ничего не понял, – обиженно буркнул себе под нос Жэ, но переспрашивать не решился.
Зато было ясно, что Канату нужна помощь, и как можно скорее, потому что сила тяготения, помноженная на вес сети и самого Каната, да ещё всё неудобство занимаемого им положения приводили к тому, что дыхание его делалось всё более и более затруднённым. Даже до утра он мог не дотерпеть в сжимающихся металлических петлях. Нужно только было понять, как к нему подступиться.
Нет, Бобредонт, конечно легко мог просто свалить эту сосну, и всё, но ведь она упала бы в воду, и это бы означало, что Канат... нет, это не подходит. Можно ещё попытаться достать дерево с висящим на нём капканом с мачты... Да, в самом деле, Бу, взобравшись на самую её верхушку, мог коснуться этой сети... но лишь кончиками пальцев.
– Н-да-а... – почесал в затылке Бу, по прежнему стоя на верхушке. – И что будем делать?.. К тому же вечереет...
– Ты давай не вопросы задавай, а думай давай! – махнул на него лапой Бэ, стоя на палубе и глядя на него снизу вверх. – Ты же у нас этот... мыслитель, понимаешь!
– А ты на меня не шуми, я и так думаю, – нахмурившись, возразил Бу. – А то вот упаду отсюда...
Он и вправду упал. Прямо на Бэ. Ну, тот, к счастью, оказался толстым, а потому мягким, так что ничего плохого не случилось. За исключением того, что они тратили драгоценное время.
И в это самое время Бобредонт, скитаясь взглядом по окружающим предметам, вдруг заметил что-то такое, что заставила его прищуренные в поисках глаза стремительно расшириться. Это была удаляющаяся спина Кмыды. Вот, наконец, она вовсе скрылась в зарослях. Изменённый и остановившийся взгляд капитана заметили и остальные и, проследовав в его направлении, успели заметить последние секунды отшествия их загадочной спутницы...
– Ого, – удивился Жэ. – Надо же, а я думал, она нами...
– Да ладно, – хмуро, с видом опытного сыщика возразил Рэ. – Сразу было видно, что она какая-то инородная... – (непонятные слова предполагались принятым видом), – да и вообще... не удивлюсь, если именно она этих быдлатов на нас и навела.
– Биднатов, – кротко и несогласно поправил Жэ.
– Неважно! – отмахнулся Рэ и тут же замолк, заметив что-то в лице Бобредонта; оно было всё мокрое.
– Ладно, – сказал тогда Бэ. – Давайте хоть что-нибудь делать...
Пока он говорил, Бобредонт уже залез на мачту. Уж он-то знал, что нет ничего лучше Бобрианских алмазных резцов... Но, то ли он ещё мал был, то ли влажная погода тому не способствовала, но время шло, а сеть всё оставалась неразъятой и всё туже сжимала совсем обездвиженного Каната.
– Я ничего не вижу, – наконец проплакал с мачты Бобредонт.
Уже совсем стемнело.
– О! – сказал вдруг Мыкий Дод. – А Кмыда лампу оставила... – и он тут же сбегал за спичками в трюм и разжёг её; она горела ясно и ровно.
– Да, теперь хорошо, – вздохнул маленький Бобр и продолжил свои попытки.
Но вскоре наступила полная ночь, и света даже такой прекрасной лампы стало не доставать. К этому времени Бобредонт смог осилить только одну металлическую жилу болтающейся в воздухе и постоянно ускользающей сети. Канат ещё тихо похрипывал ему что-то внутри, кажется, пытаясь его ободрить.
– Человек, ну где же Ты?! – вдруг взмолился бобрёнок, опустив лапы. И тихо добавил: – Я больше не могу...
– Давай я попробую... – начал говорить Мыкий Дод, подходя к мачте, и вдруг стало светло.
– Ничкиса! – ахнули все.
Да. Это была она, прекрасная их Бобританская Птица. С ней была и Ремиса, исчезновения которой, в отличие от отшествия Кмыды, они не заметили.
– Ремиса, это ведь ты... – заплакал бобрёнок, всё ещё стоя на мечте. – Это ты привела её...
А та лишь улыбалась в ответ.
– О, малыш, ты ещё не всё видел, – сказала Ничкиса, и тут они воскликнули ещё раз, и клич этот был уже не удивлённым, а ликующим.
– Дядя Бобрисэй!!! – что есть мочи завопил Бобредонт и прыгнул в воздух, туда, куда плавно сходил, как осенний прозрачный лист, с высоких прибрежных скал сияющий в темноте сединою Бобрисэй Бобриан, летяга-бобр. Они столкнулись в воздухе и упали в воду. И высоко в воздухе поднялась и ушла в недостижимые высоты большекрылая тень...
– Эй, осторожнее, – шутливо фыркнул Бобрисэй, тут же выныривая и держа правой лапой за шиворот племянника, – так ведь и сбить можно!
Пока они проводили водные процедуры, две сияющих птицы уже протянули от мачты к злосчастной сосне трос, потом ещё один, чуть повыше, так что на одном можно было стоять, а за другой держаться. Теперь за сеть могли приняться уже несколько резчиков. Только вот Канат почти не подавал признаков жизни – только веки его ещё чуть дрожали.
– Нужно всё делать очень быстро, – сказал Бобрисэй, мигом взбираясь на мачту. – Где бы нам взять ещё одного... О! – воскликнул вдруг он, увидев что-то в зарослях на берегу. – Как раз кстати. Давай к нам! – и тут же принялся за дело, словно бы и не видя, кого же позвал.
А это был ещё один седовласый, ловко пробежавший с берега по тросу к сети и тотчас присоединившийся к делателям; сияющие резцы служили ему ничуть не хуже, чем двум Бобрам.
– Кто это? – прошептала Долинка, и тут все увидели выходящую из зарослей вслед за седовласым Кмыду; она махнула им с берега рукой, они помахали ей в ответ.
Птицы сидели на сосне и светили зубастым, что есть силы кромсающим металлическую сеть. Была уже полночь, когда с общим вздохом, грузно упал из сети на палубу освобождённый Канат. Он не двигался, но дышал.
– Жив, – сообщил Мыкий Дод, послушав его сердце, и все ещё раз вздохнули.
В самом деле, можно было наконец и передохнуть.
– Как вас зовут? – восхищённо спросил Бобредонт, уже еле стоя, с совершенно слипающимися глазами, обратившись ко второму седовласому резчику, с которым довелось ему потрудиться.
Но тот, деликатно улыбнувшись в ответ, только чуть поклонился и, не сказав ни слова, ушёл тем же образом, каким и пришёл – по тросу на берег и – в заросли. Кмыда ждала его там, она даже не сходила на корабль, всё это время оставаясь на берегу. И теперь она тоже поклонилась им оттуда и, махнув на прощанье рукой, исчезла в зарослях.
Ветви зарослей уже прекратили колыхаться, а они всё стояли и смотрели туда, где скрылась тихая и кроткая, привлекшая сердца всех. Непонятным и неуместным было её появление, непостижимо случайным и тяжким, как говорили их лица, случилось её отшествие. Бобредонт стоял на тросе, держась за другой, и плакал, можно сказать, сквозь сон.
– Кмыда... – прошептал он, глядя вслед. – Как же так...
– Это Атрекиту-ман, – тихо коснувшись его локтя, сказал Бобрисэй, отвечая на ранее заданный вопрос, – её дядя... А вообще-то он пустынник, абсолютно никуда не выходит... но видишь – пришёл нам помочь...
– Она его привела? – ещё сквозь слёзы сказал бобрёнок. – Затем уходила?
– Да, наверное... – вздохнул Бобрисэй, глядя куда-то вдаль. – Я ведь тоже не могу сказать об этом ничего наверняка – и я не знаю её путей... А он, кстати, кроме безмолвия (а может, именно потому) ещё замечательные стихи пишет... хокку... Когда-нибудь ты их прочтёшь.
Трудно сказать, услышал ли бобрёнок это последнее, – по крайнее мере, когда звук этих слов угас, он уже спал. Потому что уже не было никаких сил переносить всё это сразу – и труд, и ночь, и утрату. И, верно, не чувствовал он, как Бобрисэй принёс его вниз и уложил спать прямо тут, близ мачты. Он не видел, как склонялись над ними счастливые звёзды. И он не знал и не ведал, как Бацмордуорт, победив себя, остался на страже, как, охраняя сон капитана, улеглись вокруг него все члены команды Мабисловиона, и как Светлая Птица укрыла его лицо своими лёгкими крыльями... Он уснул.
Дальше, Глава 13. ТОП в гостях у Каната. Другие пасжирады: http://www.proza.ru/2018/03/27/1461