http://www.proza.ru/2018/03/24/506
5
Разлогов сел в машину. На душе было светло и радостно. Не было ни прикосновений, ни поцелуев, но это не вызывало досады или сожаления, даже нравилось ему, потому что обещало быть потом, и в десять раз лучше. Ему нравилось это новое желание, оно было свободным от нетерпеливой чесотки между ног. Он знал, что выпьет ее медленно, по глотку. А может, и впрямь жениться?
На Зеленом проспекте перед метро Новогиреево была пробка. Слева, словно корабль в доке тянулась черная громада строящегося торгового центра, в котором монтажники Разлогова делали вентиляцию. На обочине, как белые угловатые тюлени на берегу, жались друг к другу маршрутки.
Разлогов увидел женщину в темном приталенном пальто с широкими отворотами, она показалась ему знакомой. У ее ног лежали коробки и пакеты. Разлогов видел ее раньше. На вид этой красивой, немного располневшей женщине было около пятидесяти. Каждый раз, когда Разлогов встречал ее, она была в длинной, темной, закрытой до запястий и щиколоток одежде. Плотная и облегающая, она в то же время подчеркивала ее породистую фактуру. В красивом, смягченном увяданием лице таилась загадка, точнее даже противоречие.
Всякий раз, когда Разлогов видел ее, подойти мешало выражение озабоченности, которое присутствовало в ее лице. Ему очень хотелось сблизиться с этой женщиной, такой земной и плодородной, собрать ее перезрелый урожай.
Разлогов прижался к бровке и включил аварийку.
- Добрый вечер! – сказал он, выйдя из машины. - Мы не знакомы, но я видел вас. Неоднократно...
Женщина направила на него прищуренный взгляд. Разлогов встал перед ней и улыбнулся, показывая, что имеет добрые намерения.
- Вы ждете машину?
- Своего водителя. Только он долго едет. И телефон не отвечает. – Ее голос был низким с хрипотцой. Она глянула на длинную череду автомобилей и снова посмотрела на Разлогова. – Не знаете, пробка далеко начинается?
- Начинается-то недалеко, да почти не двигается.
Разлогов обернулся, посмотрел, как недовольные водители огибают «Рейндж Ровер», потом снова на нее, их глаза встретились.
- Может, я помогу вам?
- Что поможете, отвезти?
- Да.
- Серьезно? – удивилась она.
- Вам куда ехать?
- На Щелковскую.
- А мне на Подбелку! – сходу придумал Разлогов.
- Думаю, не стоит. Мой водитель уже, наверное, близко.
- А может, далеко, он же не отвечает.
- Спасибо, но все-таки не стоит.
- Я доставлю вас не хуже вашего водителя, - сказал он и наклонился, чтобы взять коробку.
- Нет, нет, не нужно!.. Я вас не знаю…
Ее сопротивление было неискренним. Он положил коробки и пакеты в багажник «Рейндж Ровера».
- Все-таки как-то,.. - она была немного растеряна.
- Ну что вы. Пустяки. Отправьте своему водителю смску, чтобы ехал домой… - и открыл перед ней дверь. - Прошу вас.
Она протиснулась в салон, обдав Разлогова ароматом дорогих духов. Он едва не взял ее за локоть. Недлинные с проседью волосы были схвачены на затылке широкой заколкой. Она опустилась на сиденье и, придерживая полы пальто, перенесла в салон одну ногу в изящном черном сапоге, потом другую. Этим движением она растянула подол трикотажного платья или юбки, надетой под пальто. Это выглядело очень соблазнительно. Разлогов закрыл дверь и сел в машину.
Стянув с руки перчатку, она привычным движением поправила на шее платок, достала из сумки зеркальце и посмотрелась в него. У нее были умные темные глаза, большой рот с подвижными уголками, чувственные губы, слегка тронутые розовой помадой. Она убрала зеркальце, закрыла на сумке «молнию», сняла другую перчатку и положила руки на сумку. Потом, вспомнив, ощупью нашла ремень безопасности.
- Я помогу.
Разлогов повернулся, чтобы взять ремень. Рука у нее была горячая. Ему показалось, что она не убрала, а отдернула ее. Красивое породистое лицо оказалось совсем близко. Она прижалась к подголовнику и как будто перестала дышать. Глаза, окруженные сетью морщинок, заметались, словно пойманные в силки, ушли в сторону, спрятались под дрожащими веками. Ремень лег на ее грудь, как косая ложбина меж холмов. Замок щелкнул, Разлогов откинулся в кресле. Вздох поднял грудь женщины, словно она не дышала, пока он был рядом. Колени двинулись под пальто.
Разлогов почувствовал, как по венам быстрей побежала кровь. Он посмотрел в зеркало и мягко тронулся. Напряженность растворилась в музыке, огнях, белых лентах дороги. «Интересно, как она кончает? – подумал Разлогов, глянув на свою пассажирку. – Как другие в этом возрасте, зажмуривается и орет, будто ее режут тупым ножом?»
- Вы здесь работаете или живете? – спросил он.
- Работаю. Вон в том здании.
- А что там?..
- Салон красоты. Я хозяйка. А вы?
- Возле метро строится торговый центр. У меня там подряд.
- У вас своя фирма?
- Да.
- Строительная?
- Климатическая.
- Это как?
- Вентиляционное оборудование.
- И вы - хозяин?
- Да, – улыбнулся он.
Они свернули на Свободный проспект в сторону шоссе Энтузиастов. Пошел дождь, мелкими каплями просеиваясь на стекло. Разлогов включил дворники.
- Я вас видел раньше.
- Где?
- Здесь, в Новогиреево. Причем, не раз.
- Мне кажется, я тоже вас видела.
- Меня зовут Роман.
- Нина.
Ее подбородок утонул в темных складках шелкового платка. Ремень был несколько туговат, она оттянула его под грудь.
Дорога стала свободнее.
- Можете сделать вентиляцию в квартире? – спросила она.
- Вообще-то бытовая вентиляция не наш уровень, мы работаем с большими площадями, но, конечно, я могу прислать мастера.
- Какой кондиционер самый лучший?
- Хороших достаточно много, впрочем, как и плохих.
- Сколько стоит хороший кондиционер?
- Не знаю. Повторяю, мы работаем с промышленным оборудованием.
- А какой фирмы?
- Знаете, вообще-то я слабо разбираюсь во всем этом, – усмехнулся Разлогов.
Она посмотрела на него.
- Вы же сказали, что у вас своя фирма.
- Я веду бизнес, договариваюсь и считаю деньги, а вентиляцией занимаются подчиненные. Я пришлю толкового человека, он все сделает.
Разлогов повернулся, и их глаза встретились, возраст делал ее взгляд мягче. Нина не сразу отвела глаза. Она ослабила на шее узел платка, коротким движением расстегнула две верхние пуговицы и вздохнула.
- Я хочу кое-что сказать вам …
Тихо, словно ждала этого начала, Нина толи согласилась, толи спросила, глядя в окно:
- Да.
- Знаете, бывает, видишь кого-нибудь часто, может даже каждый день. Потом сталкиваешься с ним нос к носу и - как будто в первый раз. А все предыдущие разы ты не замечал его, как урну возле подъезда… А другого человека стоит увидеть лишь однажды, и он остается в памяти.
Проехав шоссе Энтузиастов, они вновь оказались в пробке.
- Как-то я видел вас на площади перед Перовским универмагом. Вы куда-то быстро шли, и вдруг остановились и обернулись. Вы смотрели назад и вверх, может быть на часы, не знаю. Ваше лицо было напряженным. Напряжение было во всей вашей фигуре. Вы мне так и запомнились: напряженное лицо, передавленная талия, схваченная складками тесного платья. Лето, жара, а вы во всем темном и застегнуты на каждую пуговицу.
- Ну и что в этом такого запоминающегося?
- Вы были очень красивы.
- Да будет вам.
- Какое резкое несогласие. Вы считаете себя некрасивой?
- Так я, конечно, не скажу, но, чтобы разглядеть красоту в какую-то секунду, в каком-то повороте… Что-то не верится.
- А как, вы думаете, мы находим красоту в женщинах? Листаем журналы с барышнями в купальниках? В наших глазах красота в женщине вспыхивает как лампочка. А после может потухнуть, а может не потухнуть.
- Интересное мнение.
- Потом я вас видел еще несколько раз. И всегда в эти мимолетные встречи вы производили такое же волнующее впечатление: красивое, озадаченное чем-то, может даже печальное лицо и длинная закрытая одежда.
- Приятно слышать. Спасибо, - сказала она сдержанно. – Вы ждали удобный момент, чтобы мне это сказать?
- Момент сам подвернулся.
Разлогов глянул на нее украдкой. Нина смотрела в окно, как будто не очень интересуясь его болтовней.
- Вам идет то, как вы одеваетесь, но почему так закрыто?
- Я вдова.
- О, простите. Мне это почему-то не пришло в голову.
- Ничего. Я привыкла.
- Давно?
- Два года.
Они замолчали. Нина вздохнула, Разлогову показалось, что она не против продолжить разговор.
- Еще раз извините, надеюсь, мои слова не обидели вас, - сказал он.
- Конечно, нет. Но… признаюсь, это немного неожиданно для меня.
Разлогов посмотрел на нее.
- Вы красивая женщина, – сказал он тихо.
Она потеплела, склонила голову и улыбнулась, глаза спрятались в сетке морщинок. Ее улыбка показалась Разлогову вымученной.
- Вы очень красивая женщина, - сказал он еще тише.
- Ну что вы…
Он почувствовал, что «очень» было лишним. Она вздохнула, как будто подавила стон, зашевелилась, стала поправлять платок.
- Все же странно, как вы запомнили…
- Не вижу ничего странного.
- Не знаю, как-то… - ее пальцы перебирали ремень сумки.
- Просто, я вижу в вас красоту.
Он замолчал. Нина посмотрела на Разлогова и, встретившись с его глазами, тут же отвела свои, опустила лицо в платок, спрятав в складках теплую улыбку. Ее глаза увлажнились.
- Давно я не слышала таких слов, - сказала она своим низким с хрипотцой голосом.
- Почему?
- Естественно, бывают комплименты на работе, от знакомых, но это из разряда дежурных фраз. Иногда подвыпившие мужики выражают свои чувства, но это все такая вульгарщина…
- Вы такая женщина и…
- Ну, какая - такая?.. - неожиданно резко сказала она.
- Я же сказал - красивая.
- Не льстите. Морщины и седые волосы – это, по-вашему, красота?
- Красота бывает разная. У вас она зрелая.
Она вздохнула.
- В вас, как бы это сказать… образец женственности. – Он бросил на нее горячий взгляд. – И ваша закрытая одежда это подчеркивает.
Под увядшей кожей появился румянец. Внезапно польщенная, растаявшая, Нина вцепилась взглядом в его глаза, стараясь распознать, не лгут ли они. Она долго не отводила взгляд. Выбившаяся прядь волос упала на лицо. «У тебя уже, наверное, пупырышки встали вокруг сосков» - подумал Разлогов. Нина подняла руку и пригладила прядь к волосам, старательно перебирая беспокойными пальцами, как будто нажимала черно-белые клавиши.
- Потому что, как известно, - Разлогов улыбнулся, - одежда, если она облегающая, как болтливая подружка, выдает секреты, которые обязана охранять.
Однажды Разлогов увидел Нину, когда она с кем-то разговаривала. Та была в черной одежде, блузке и облегающих брюках, настолько тесных, что они вдавились в тело узенькой полоской между ног. И это не выглядело небрежным или вульгарным. Эта маленькая деталь, которую способны заметить лишь очень внимательные мужчины и женщины, делала эту пышную, немолодую, застывшую в расслабленной позе женщину, мучительно сексуальной.
Тогда Разлогов подумал, что похотливая сука натянула узкие брюки нарочно, чтобы сводить с ума мужиков. Теперь понял, что это было естественно, ее женственности стало тесно, и она неосторожно просочилась наружу.
Они молчали. Нине было хорошо. Разлогов видел, что его слова растопили лед, и она млеет, исходит неслышными теплыми каплями. Слова, прозвучавшие из уст молодого самца с приятным голосом, повторялись в ней, как эхо.
- Приятная музыка, можно сделать погромче? – попросила она чуть охрипшим от молчания голосом.
Это была Good Evil Гранд Фанк. Разлогов сделал громче, прибавил низов. Нина улыбнулась, спрятав улыбку в платке, но глаза ее выдали. Лесть, лизнувшая ухо мокрым языком собаки, запела в сознании под аккомпанемент приятной мелодии. Нина расслабилась, расплылась.
Мелкие капли дождя превратились в крупные, которые тяжело разбивались о стекло, и исчезали под черной резиной дворников. Исчезали и тут же появлялись вновь, рождаясь из воздуха, из ничего. С музыкой машину наполнил убаюкивающий ритм, надавил на веки. Чувственность вползла в салон под бархатные переборы басов, под напряженные аккорды, затаилась на заднем сиденье, и незаметно ужалила, чудесный мед влился в кровь.
- Вам нравится эта композиция? - спросил Разлогов.
- Да.
- Чем?
- Она тревожная и в этой тревоге есть что-то завораживающее.
- Что вы чувствуете?
Нина улыбнулась уголками губ.
- Как сказать… Просто мне хорошо.
- Можно сказать, что это о чувственной любви? Это полупение-полушептание… шипение – вот точное слово. Шипение наподобие змеиного, но не отталкивающее, а притягивающее. То самое, каким соблазнили Еву… Да?
- Вас увело слишком далеко, - улыбнулась она, но глазами призналась, что он угадал.
«Рейндж Ровер» как будто скользил по мокрому, залитому желто-белым светом асфальту. Нина сидела вполоборота к Разлогову и улыбалась. В ее улыбке была растерянность. Их глаза встретились, и он тоже улыбнулся. После того, как свернули во дворы, она показывала, куда ехать.
Когда они остановились, Нина спросила:
- Если я правильно вас поняла, вы живете на Подбельского?
- Мой друг живет на Подбельского. Давно не виделись и вот договорились вместе посмотреть футбол.
- Футбол уже идет?
- Еще нет.
- А все-таки, где вы живете?
- На Ленинградке.
Выйдя из машины, Нина взяла на изгиб локтя сумку, выпрямилась, подобралась. Она чувствовала взгляд Разлогова. Повернувшись к нему в профиль, она положила руку на затылок и потрогала заколку, подняла подбородок, провела пальцами по волосам. Потом, повернувшись лицом, встретила его теплый взгляд и улыбнулась чувственными губами.
Они стояли рядом. Она, так неожиданно помолодевшая, затянутая как в шинель в свое серое пальто, чего-то ждущая, сама не знающая, чего. И он, в ослабленном галстуке, в расстегнутой куртке, улыбающийся теплыми искренними глазами, с прядью смоляных волос, упавшей на лоб.
Разлогов подошел к багажнику и потянул ручку.
- Поможете мне? – Нина словно боялась, что он откажет.
- Вы думали, что я оставлю вас с коробками на улице?
В лифте они стояли лицом друг к другу. Нина старательно держала осанку, соблюдая разделяющие их несколько сантиметров пространства, как рубеж обороны. Разлогов смотрел на нее, а она стояла, опустив глаза. Потом подняла руку и поправила платок, дотронулась до волос, до щеки.
Разлогов чувствовал ее волнение. Он смотрел на ее залитое светом скуластое лицо, на поблескивающую серебряными нитями седину, и морщины, мелкие и подвижные, которые нисколько не портили его. Лицо было прекрасным. Оно не казалось молодым или свежим, но олицетворяло зрелую красоту, зрелые чувства, зрелую страсть. Разлогову безумно захотелось увидеть, как оно меняется, как темные глаза наполняются желанием и прячут его под смуглыми веками, как дрожат губы и рот растягивается до неприличия, выпуская из глотки стон.
Она вставила ключ в массивную дверь и повернулась.
- Могу предложить вам чай. Если вы не очень торопитесь, конечно. – Нина посмотрела ему в глаза и тихо добавила. – Без глупостей, пожалуйста.
Открыв дверь, она прошла вперед и показала, куда поставить коробки.
- Не разувайтесь. Идите так.
Он поставил коробки и вернулся в прихожую.
Одну за другой она расстегнула пуговицы пальто, обыденно, опустив голову, но он увидел в этом начало разоблачения.
- Позвольте?
- Спасибо, - она повернулась спиной, освободила плечи, потянула руку, потом другую, взяла у него пальто и повесила на вешалку.
На ней было длинное коричневое платье, отделанное на груди и рукавах кружевом. Нина оправила его, потянула с боков, на бедрах. Спереди ее талия выглядела довольно узкой, но сбоку выделялся небольшой живот, округляющийся внизу, какой обычно бывает у рожавших женщин.
Она подняла руку и поправила волосы. Из-под локтя выглянула большая, обведенная контуром лифчика грудь. Нина вытянула подбородок и посмотрела в зеркало, потом села на кушетку, положила ногу на ногу и стянула сапог. Округлость бедра, колена и полной голени перетекла в изгиб стопы с изуродованным тесной обувью большим пальцем. Она исполняла привычный ритуал, молча, не стесняясь своего гостя.
Разлогов смотрел на нее, не отводя глаз. Он стоял под бра и своей тенью обнимал ее полные плечи. Она ласкалась в теплом луче его взгляда, подставляя ему свой скуластый профиль. Разувшись, быстро встала, едва не дотронувшись до Разлогова, полная грудь колыхнулась под черным кружевом. Нина пошла в комнату, пригласив за собой жестом руки.
- С кем вы живете? – спросил он.
- Одна. Дети выросли, у них свои семьи, - повернулась и ушла на кухню.
Ее движение сопровождалось шорохом, Разлогов подумал, что шуршит платье. Послышалось бряканье посуды.
Квартира выглядела необычно. В просторной комнате горело множество тусклых светильников, которые давали мягкое матовое освещение. Мебель была темно-коричневой, почти черной, на массивных ножках. Темные тона перемежались со светло-кофейными и бледно-желтыми. На стенах висело несколько картин и фотографий в широких резных рамах. Посреди комнаты стояла большая кровать с пестрым покрывалом, напротив которой у противоположной стены – диван и столик. В углу - телевизор, дорогая аппаратура. Нина появилась, снова сопровождаемая шорохом.
- Почему вы стоите? – она поставила на столик два чайных прибора.
- У вас необычно.
Она показала на фотографию на стене.
- Муж был архитектор, предпочитал все оригинальное.
На цветном фото высокий седой мужчина обнимал ее сзади за плечи. Они смотрели в камеру и улыбались. Она отвернулась от фотографии и сложила руки, как будто растирала что-то в ладонях.
- Садитесь, что же вы?
И снова ушла. Разлогов понял, что шуршит не платье, а колготки. Он проводил взглядом ее уютное, как будто переливающееся из емкости в емкость, тело. Разлогову показалось, что он видит сквозь платье, как трутся ляжки, обтянутые колготками, сжимаются все сильней. Нина вернулась с чайником и блюдцем с конфетами и печеньем.
- Наливайте.
И села в кресло напротив. Села неглубоко, как бы подвинувшись к Разлогову. Полные руки стали порхать над столом.
- Может, вы хотите есть?
- Нет, нет, я сыт. А вот чай выпью с удовольствием. Можно, я сниму пиджак?
Она кивнула, взяла у него пиджак и повесила на вешалку. Он еще больше ослабил галстук и расстегнул рукава рубашки. Подняв глаза, Разлогов встретил ее взгляд и вопросительно двинул бровями.
- Нет, ничего, - Нина смущенно улыбнулась. – Вы такой большой, здоровый… парень. У меня сын такой. Наверное, немного моложе вас. - Она засмеялась, закрыв глаза рукой.
- Что такое?
- Сравнивать вас с сыном как-то неправильно…
Нина смутилась, опустила лицо, словно что-то вспомнив, потом поднялась, подошла к музыкальному центру и, взяв пульт, долго переключала, пока нашла то, что хотела, потом вернулась к столу и опустилась в кресло.
- Мне нравится это композиция Ярдбердз - Glimpses. Она чем-то напоминает ту, что играла в машине, - сказала Нина.
- И подходит этому моменту, - сказал Разлогов.
- Чем же?
- Как вы тогда сказали? Она тревожная и завораживающая.
Их глаза встретились. Казалось, эта напряженная мелодия говорит за них. Нина не выдержала и отвернулась. Он брал печенье и запивал чаем, а Нина сидела, обхватив себя за локти и спрятав ноги под кресло, как будто в гостях. Ее лицо было повернуто в сторону, словно стыдилось вывалившейся на локти груди.
- Почему вы не пьете чай? – спросил Разлогов.
Нина поднесла чашку к губам и тихо охнула, обжегшись. Она отставила блюдечко, расплескав золотистую жидкость, прижала ладонь к губам, зажмурилась.
- Что с вами?
Нина покрутила головой, чтобы он подождал. Разлогов дожевывал печенье и смотрел на нее.
- Простите меня, Роман, – пробормотала она. - Я думаю, вам лучше уйти.
Он поставил чашку.
- Что случилось?
Она отняла ладонь от губ и положила руки на подлокотники.
- Все это так неожиданно. Мы знакомы всего два часа, а, кажется, что я вас знаю уже давно. И как будто мужа нет целую вечность.
- Так бывает.
- Я не хочу, чтобы так было, – она вцепилась в подлокотники как в единственную опору. – Вы приятный молодой человек… хороший. Вы наговорили мне массу приятных вещей… Но зачем?
- Вы мне нравитесь.
- Вы сейчас уйдете.
- Как хотите, но того, что я сказал, это не меняет.
- Что значит: как хотите? Что между нами может быть?
Он сделал вид, что не понимает.
- Что может быть между мужчиной и женщиной? Отношения.
Она вздрогнула.
- Это невозможно!
- Почему?
- Я все еще люблю…
- Понимаю. Это часть вашей жизни и, судя по тому, с какой искренностью вы говорите, лучшая часть. И это останется с вами навсегда.
Ей понравились его слова.
- Но так сложилось, что теперь его нет, а вы есть, и вы в этом не виноваты.
- Меня бы не простили дети, – она опустила лицо.
- Не простили бы, если б хотели, чтобы вы страдали. А если они любят свою мать, то будут рады, когда увидят ее счастливой.
- Такого счастья я не хочу.
- Кого вы обманываете, меня или себя?
- Я не хочу быть счастлива таким счастьем.
- Подумайте, если он любил вас по-настоящему, бескорыстно, разве там, где нет пут, отягощающих нас в этой жизни, эгоизма, ревности, зависти, всего, что не дает нам быть свободными и счастливыми, разве может он там хотеть, чтобы вы страдали? Он может хотеть только, чтобы вы были счастливы …
- Уходите, - она двинулась вперед, словно вложила в это слово остаток воли.
- Я вижу, что вам больно, и вижу, что где-то глубоко в вас живет стремление к счастью, к простому человеческому счастью, но вы изо всех сил подавляете его. От этого все эти ваши длинные платья и застегнутые до горла пуговицы. Вы боретесь с собой. Но не хотите признать, что не виноваты. Вы не виноваты ни перед ним, ни перед детьми, ни перед собой. Дайте себе свободу и разрешите себе быть счастливой. Вы этого заслуживаете.
- Я вам в матери гожусь!
- Опять двадцать пять! При чем тут возраст? Я нравлюсь вам? – он напряженно следил за ней. – Хотя бы немного?
Она сдалась на секунду.
- Да.
- И вы мне нравитесь.
- Я старуха.
- Нет!
- Вам молодая нужна.
- Вы лучше молодых.
- Бросьте.
- Вы просто вдолбили это себе в голову.
- Нет, я просто вижу себя в зеркале.
- В зеркале? Пойдемте, я вам тоже кое-что покажу, - он поднялся над столиком, протянул ей руку, - в зеркале.
Она подняла на него глаза.
- Пойдемте, - повторил он. – Дайте руку.
Нина знала, что не должна уступать, что должна быть твердой, но ее рука оказалась в большой теплой ладони, и она поднялась.
- Идемте, идемте, - Разлогов тянул ее в коридор.
Подвел к зеркалу и стал за спиной. Нина смутилась, увидев себя, растерянную, перетянутую складками платья, словно веревками по всему телу, ждущему освобождения, и его красивое, доброе, улыбающееся лицо.
- Что вы видите?
Темное платье с вывалившейся в кружево грудью казалось вызывающим. Разлогов видел, что ей стыдно за свое пышное здоровое тело.
- Я чувствую себя словно голая.
- Вот и хорошо.
Осторожно, словно Нина была такой хрупкой, что ее можно было сломать, Разлогов взял ее за плечи.
- Если вам стыдно, значит, вы женщина. На самом деле в этом нет ничего постыдного, потому что мы такими созданы.
Разлогов коснулся ее сзади. Нина немного склонила голову набок, словно подставляя шею для поцелуя. Он провел по ее кружевам и положил руки на талию. Нина повернулась, и Разлогов увидел, что она тянется к нему губами. Она вздрогнула и отшатнулась.
- Вы должны уйти…
Он замер.
- Сейчас же! - простонала она.
Она задыхалась. Разлогов повернулся к вешалке, чтобы взять куртку.
- Пиджак! – воскликнула Нина и быстро пошла в комнату.
Взяв пиджак дрожащими руками, которые готовы были предать ее в эту минуту, Нина повернулась и столкнулась с Разлоговым. Он взял у нее пиджак и бросил на пол. Ее глаза молили, только он не стал разбирать, о чем; то ли, чтоб он ушел, то ли чтобы не уходил. Разлогов взял ее за плечи и повалил на кровать.
- Нет! – выдохнула Нина.
Она пыталась вырваться.
- Не смей, - высвободила руку и вцепилась ему в щеку.
Разлогов терпел, хотя она сжимала изо всей силы.
- Укушу! – она рванулась, пытаясь дотянуться до него зубами, и раскрыла рот, как от боли.
Он положил руку на обе ее руки и сжал их. Нина застонала, замотала головой, ее большое тело напряглось. Разлогов распластался на ней, почувствовал, как сжались ее бедра. Волосы растрепались и закрыли ей лицо, Она попыталась сдуть их.
- Я хочу тебя, - прошептал он.
- Не здесь! – ее глаза наполнились слезами.
- Не здесь, не на этой кровати – плевать на все…
Нина еще сопротивлялась, тело ее сжималось, как в судорогах, но лицо уже не дергалось, слезы катились по скулам. Разлогов смотрел на нее и ждал, когда желание победит. Она устала. Он высвободил руку и положил ей на грудь. Нина сглотнула, тело ее обмякло, отяжелело, она разомкнула губы и задышала совсем по-другому. Зрачки подернулись поволокой и через секунду скрылись за веками.
продолжение http://www.proza.ru/2018/03/29/1128