Глава 10. Она стоит на краешке земли...
И вновь - метро! Как только люди умудряются обходиться без него в больших городах? Втиснутые в вагон, мы летели на другой конец мегаполиса. В тесноте - да не в обиде. Плюс ощущение единства с простым трудовым людом. А другие, снобирующие в своих лимузинах, пусть томятся в пробках наверху...
Так размышлял я, вспоминая и своём участие в строительсте подземки в Новосибирске, открытие которого стало для города суперзнаковым событием.
Ехать было далековато, и, в конце концов, подталкиваемые вновь заходившими на станциях людьми, мы вынужденно забились с Маратом в дальний угол первого вагона, обращённые лицом к лицу.
- Расскажи, как было... Если можешь, - проговорил я ему в самое ухо.
По причине всеобщей катастрофической стиснутости, у него не было физической возможности пожать плечами, но я почувствовал его рефлексивную попытку сделать это, несмотря на ужасную ограниченность пространства.
- Рассказывать особенно нечего. Проснувшись, я закрыл дверь, особенно не удивившись. Решил, что забыла в спешке. А меня будить пожалела. Ночью она была ненасытна - как никогда прежде. Болезненно ненасытна. Будто вымещала на мне все накопившиеся негативы. Поиздевалась изрядно...
- А ты говорил - ногой не бьёт!
- Тут совсем другое. Это ведь игра...
Я не стал его пытать на эту тему, непонятную мне.
Он помолчал и продолжил, вспоминая детали:
- Когда она, наконец, успокоилась и ушла в ванную, я накатил стакан вина и завалился спать. Слышал сквозь дрёму, как она плескается и поёт...
- Поёт?!
- Ну - напевает!.. Всякую ерунду устаревшую. Песни её молодости. Как она стоит на краешке земли и корабли куда-то уплывают.
- А потом?
- А потом я заснул. Проснулся от работающих лифтов и снующих людей. Дверь была полуоткрыта. Была мысль попытаться её догнать ( я её всегда раньше провожал и передавал из рук в руки персоналу ), но немного подумав, успокоил себя тем, что раз она не сочла нужным меня будить и так спешила, то и преследовать нет смысла. Очень хотелось спать. Притомился я шибко. Беда с этими бальзаковскими...
Грустно и смешно! Я криво улыбнулся.
- Повязала она меня. Ты же знаешь, как она умеет гипнотизировать. Если скажет выпрыгнуть в окно - выпрыгну!
Такое мне не понравилось. А вдруг скажет?
- А ты не пробовал влюбиться в молоденькую? - с сочувствием спросил я. - Стал бы нормальным человеком. Независимым. Ты же стремился к этому!
Он немного подумал и очень серьёзно ответил, глядя мне прямо в глаза:
- После моей сутенёрской деятельности как-то уже не получается. Я во всех молодых девчонках вижу потенциальных проституток. Понимаю умом, что это не так, но ничего с собой не могу поделать. Эвелина, по крайней мере, не продаётся.
- Она сама покупает, не правда ли?
- Правда. И меня поначалу просто купила. Но сейчас зависимость другая...
Я отвёл глаза, не выдержав ярко выраженную тоску в его взгляде. Душевные страдания сделали его тоньше и я не мог никак настроить себя на нужную волну, чтобы пытать его насчёт Вероники.
- А меня она не любит - только пользуется мной, - добавил он, добивая меня своей беспросветно печальной исповедью об одном и том же.
" Чёрт с тобой! " - решил я. - " Всё равно ты никуда от меня не денешься! Поговорим потом. Метро для этого не самое лучшее место. "
Разговор на этом прекратился. Мы промчались по Сокольнической линии и вышли в незнакомом для меня месте. Прошли в жилые кварталы, поднялись на лифте на пятый этаж кирпичной 9-этажки и вошли в маленькую квартирку. У журнального столика с телефоном, безвольно опустив руки, сидела на простом стуле притихшая Арсиноя. Глаза её были заплаканы, она шмыгала носом. "Сопливая!" - вспомнил я определение, данное Маратом, и подошёл к ней.
- Хочу позвонить папам и не решаюсь! - сказала она, подняв на меня свои прекрасные глаза со слипшимися ресницами. - Может зря я поднимаю панику? Может не стоит их понапрасну волновать? Они оба гипертоники.
- Оба? - тупо удивился я, не сразу впомнив о существовании кровного отца-армянина, о котором говорил ещё Андрей Мордвин.
- Оба... - подтвердила она, будто сама удивилась такому факту. - Скажи, что делать и я сделаю!
Она доверчиво взяла мою руку и как в прошлый раз прижала её к своей щеке. Только на этот раз щека была холодной и мокрой.
- Для начала иди и умойся, - сказал я спокойным голосом. - У тебя щёки шершавые от соли, как наждачная бумага.
Она послушалась. Моё спокойствие подействовало, и я понял, что и в дальнейшем следует выдерживать этот тон как самый действенный в этой многосложной ситуации. Умные мысли в голову пока не приходили, и я постановил заполнить возникшую паузу в размышлениях простыми бытовыми вопросами в ожидании неизбежного озарения, которое должно было скоро осветить внутренность моей головы.
- В твоём доме имеется чай, кофе? - обратился я к Марату руководящим голосом, как самолично взявший на себя командование. Но он не поддержал меня в этом начинании, иронически развивая мой вопрос и подрывая наметившиеся амбиции командира:
- Коньяк, ром, джин, виски... А ещё есть портвейн 777, но вы, наверное, такое не пьёте?
- Скажи уж честно, что кроме бормотухи у тебя ничего нет! - разозлился я, досадуя такому скорому низверженияю.
- Коньяк есть. Эвелинин. Я его не пью. Не люблю
.
- А чай-кофе?
- Конечно, есть. Правда, только в пакетиках и растворимый.
- Сделай, пожалуйста, мне чай, а Люсе - кофе.
- Бутеры будете?
- Будем.
Вернулась Арсиноя, умытая и бледная. Молча принялись за трапезу. Марат хотел было налить нам коньяка, но я отказался. Арсиноя выпила рюмку и, поперхнувшись, закашлялась.
Дождавшись, когда неприятность пройдёт, я спросил у неё:
- А что сказали в клинике и милиции?
- Пытались успокоить. Врач сказал, что рано ещё так волноваться. Погуляет и вернётся. Такое бывает. Состояние у неё накануне было нормальное.
- А милиция?
- Приняли заявление. Пообещали, что поставят всех своих в известность, но активных действий для поиска пока предпринимать не будут. Тоже, говорят, рано.
Я помолчал. Давать преждевременную оценку действиям этих инстанций не решился. Потом вспомнил про обоих её отцов.
- А ты, стало быть, можешь запросто связаться с обоими папашами?
Она укоризненно посмотрела на меня.
- Пожалуйста, не называй их больше так. Они - хорошие.
- Извини. Не буду.
Немного надувшись и сделав небольшую паузу, она слегка обиженным голосом сообщила, что может им подать сигналы на пейджеры, если их не окажется на месте, а они перезвонят.
- Тогда позвони отцу Number One.
Она опять посмотрела на меня с укоризной. Марат сидел в угловом кресле, потягивал из фарфоровой кружки свой портвейн и, наблюдая нас, тихонько ухмылялся.
- Ты совсем не можешь обойтись без своих штучек?
- Каких штучек?
- Говорить ненормальным языком!
- Ладно. Попробую нормальным. Бери трубку!
Меня, наконец, осенило и я понял, что надо делать.
- Позвони папе-сибиряку и скажи, чтобы он прислал к нам Кинг-Конга!
На какое-то время она замерла с послушно поднятой трубкой в руке, а потом резко бросила её на стол и побежала в ванную. Оттуда раздались рыдания.
Не ожидав такой реакции на своё во всех смыслах конструктивное указание, я в смятении посмотрел на Марата. Он не стал ухмыляться и пожимать плечами, встал и пошёл к плачущей девушке, бросив на ходу:
- Не видишь разве - у девушки нет чувства юмора!
- Юмора у неё хоть отбавляй... Просто, фибры сильно расстроены. Успокой её и приведи.
- За этим и пошёл, мой команданте!..
Минуты две он чего-то бубнил Арсиное, а я вспоминал широкую спину, мелькавшую в толпе на площади трёх вокзалов. Седьмое чувство не могло обмануть. Это был Артур и он мог реально нам помочь. Только бы ещё не уехал из Москвы. В том, что он профессионал, я уже не сомневался. Должно быть, ощущения обострились и моя сенсорика заработала.
© Copyright:
Рияд Рязанов, 2018
Свидетельство о публикации №218032500187