Все мы тут мастера хорошо устроиться в аду!
Какой бы паршивой не была жизнь, а вот как узнаешь, что песочные часы перевернули в последний раз и выясняется, что твоя паршивая жизнь на самом деле и сейчас полна соблазнов и великолепия.
Даже, если ты на помойке выиграл раунд в борьбе за те два аппетитных крайних бака у конкурентного бомжа - надо насладиться победой!
Вот, вчера зашла в мясной магазин за подарком для собачки; обычно кости беру, а сейчас который раз захожу - нету костей!
- Люди разбирают для себя, - говорит продавец почти нежно и, кивая, как благодушный болванчик.
Присмотрелась к имеющейся в наличии расчлененке. Купила свиное копыто!
Мне показалось это элегантным решением.
Иду, такая, мягко, в новых уггах, распространяя шлейфом аромат Valentino Valentina Assoluto, несу копыто в руке, чтоб не осквернять сумку от Джанфранко Ферре. Несу мертвенно бледное копыто лохматой подруге Альме, немецкой овчарке, моей единственной разделенной любви.
И думаю о том, что гроб хорошо бы белый и чтоб в песочек и без всяких крестов с картинками и именем, без чудовищных венков и цветочков с ленточками "вечная память, любим - скорбим - убитая горем семья".
Не хочу! Зачем мне вечная память о моих муках и скандалах!Да еще от виновников этих самых мук, садизм какой -то извращенный!
Беленький такой аккуратный холмик, чтоб ни одна сволочь не нашла и не приперлась догрызать мои сладкие кости - не хочу!
В идеале хорошо бы, чтоб Альма посидела, поскулила - и все.
В ней я уверена на все сто, это не профессиональные человеческие плакальщики, у нее все от сердца!
И чтоб птички еще натурально так почирикали, весело и не назойливо.
От людей спрятаться хочется, зарыться в песок, как в детстве, когда роешь в свежей куче радостно - желтого и сыпучего - тоннель.
Внутри прохлада и чистота, как в той рубашке от Баленсиага, что я так и не купила - она бы очень подошла сейчас, в этот торжественный момент.
Откуда у детей и собак эта повсеместная страсть к копанию в земле?!
Никто ведь в небо в детстве не смотрит, нет для тебя тогда никакого неба, а при виде кучи песка аж сердце заходится и ты - туда со всех ног, обратно в теплое и рыть, рыть, рыть: руками, ведром, стеклышком, чем угодно, что найдешь, только б подальше от неба и людей.
Небо опасно, я точно знаю, люди тоже.
В небе самолеты, а в брюхе их - бомбы и, опять же, люди, тяжелые, полные гнева, как грозовые тучи.
Я помню, хотя не видела никогда.
Глазами не видела, но душа помнит этот страшный свист, который ни с чем не спутаешь, душераздирающий рев механических чудовищ.
Эта бомба превратит тебя в витрину мясного магазина.
Если не тебя, так другого, какая разница, его боль все равно ляжет тенью на твою жизнь, если ты помнишь этот свист и в этой тени не спрячется от солнца случайный прохожий, недобрая эта механическая тень.
Говорят, что от войны страдают три поколения, а вот сколько нужно воплощений, чтоб ее забыть и поверить в жизнь, ведь страх не в самой смерти, страх идет от бездушия и нелепости техногенной смерти.
Даже чума милосердна по сравнению с танками, газовыми атаками и фауст патроном.
Про атомную бомбу я лучше промолчу от греха подальше.
Не знаю.
Я впервые купила нежные духи, думая о смерти.
Когда я думала о жизни, в запахах была сплошная горечь чуть примерзших хризантем.
Кажется, я начинаю выздоравливать.
Как ни странно...но смерть дает мне силы, а жизнь отнимает, все у меня почему-то наоборот!Поэтому, не скули. девочка, смотри во все глаза, не закрывай их и не умрешь, просто выйдешь с той стороны своего сознания, откуда приходят мысли и куда уходят мечты.
Видела как -то во сне обмелевшую реку и там, где было болото и стеной стоял камыш, странная такая кованая ограда. Стояла, смотрела. На пустое русло. Странно видеть пустоту на месте реки, невозможно, это как крови нет в венах, быть такого не может. И, когда камыша нет, тоже странно.
Подошла медленно к ограде, любопытствуя, заглядываю, что там такое теперь.
А там ровные ряды аккуратных белых могил, каждая в своей оградке, все одинаковые как люльки новорожденных и на всех могилах их обитатели сидят.
Спокойно сидят и выпивают, чинно беседуют, ровно так, без эмоций.
На некоторых холмиках по двое - трое собираются, скооперировавшись, но потом расходятся "по домам".
Видимо, у них режим строгий - в гостях не засиживаться!
На меня как -то дико посмотрели и притихли.
Я поняла, что лучше уйти. Мешаю им.
Живые очень утомительны для мертвых.
Однажды там же видела, как мой мертвый отец рубил под корень старые речные ивы, мускулистый, с закатанным рукавами, со свежим ровным загаром. Никогда его таким не видела. Тоже на меня дико посмотрел и ничего не сказал, отвернулся и снова рубит, как старинный дровосек из сказки, движения его быстры и умелы, и он и я полны взаимным бодрящим равнодушием.
Еще видела, как там же пили лимонад и тащили мешки с мукой; все молча и медленно как в немом кино.
Вода там в реке, как рядом с плотиной, то прибывает, то уходит сквозь песок вниз или дно совсем черное от грязи и в той грязи тоже люди бултыхаются, как и не видят, что там грязь. Очень интересно смотреть на эти колебания воды, что-то очень завораживающее есть в процессе приливов и отливов, что-то глубинное - говорящее, вечно - шепчущее, любовное, нежный, воркующий голос у колыбели жизни.
Я пыталась спрашивать их, живые они или мертвые - только улыбаются, отрешенно и мерцающе, как блики на воде, эти улыбки ни живых, ни мертвых.
Оттуда все выглядит так, как, если рыбы смотрят из аквариума, все как сквозь толщу воды. Но, если живые не покормят рыб, не почистят воду(памяти?)им плохо...
Тем, кто здесь близко.
Таким, как я это без надобности.
Есть те, кто от живых почему - то не зависит.
Они тоже в этой тюрьме, но у них другая статья. Отсидка не включает каторжные работы...наказание или промысел - в самой человеческой форме.
Я не понимаю отчего люди боятся смерти.
В Индии ходила смотреть на местные похороны, точнее кремацию.
Самою процессию там вполне можно принять за свадьбу, что, по моему глубочайшему убеждению очень правильно.
Площадка для кремации - небольшой пятачок рядом с шиваитским святилищем на берегу океана, рядом - рукой подать - череда стройных ровненьких отелей и пестрый восточный рынок с кучами еды и цветных тряпок, с мешаниной богов, металлов, страхов и надежд, тысячи человеческих глаз как глаза шустрых обезьянок.
Там шевеление огромной массы темнокожего, яркоглазого, ртутно - подвижного народа.
На набережной, тут же рядом, кучи жареной рыбы, небольшого размера и каких - то гадов морских - большой рыбы нет, рыба, как и люди, какая - то мелкая и ее много.
Масса воды, масса песка, масса еды, масса людей, всего - много и пестро.
Гортанные выкрики, мешанина языков и типов.
Но индусы в этом религиозном городе в ощутимом большинстве.
Я одна из всех моих спутников шатаюсь здесь в жару по пляжам и местам кремации, ем с собаками тут же на пляже, эти мои друзья всегда в жару располагаются своими драными шерстяными боками под такими же облезлыми боками развалившихся, как веселые пьяницы, вовсе не живописных лодок. Я беру самосы себе и им, это очень дешево, можно накормить как иисус пять тысяч на сто долларов.
Но рыбой кормить индусов не выйдет, хлебами тоже, разве что лепешками.
Рыбалка здесь презренный промысел нищеты и самых социальных низов, а рыбный рынок тухлое и гнилое место. Лично я ни разу не видела, чтоб сами индусы покупали на набережной жареную рыбу, или в океане маячили яхты любителей обновить новый супер дорогой спиннинг и снасть.
Не задалось как - то у них с рыбой и с купанием в водах океана.
Ведь это ни что иное, как тело Ямуны, осквернять его нельзя.
Зато превращать полоску берега в один длинный километровый сортир - никаких проблем, как у древних зороастрийцев с землей, хоронить в не нельзя, а вот опорожняться на нее запросто, то есть самое тело скверна, а его отправления - нет.
В жару пляж пустой и я бреду одна, с каждым разом все дальше от жилья и людей, туда, где на горизонте виднеется сиротливая полоска пальм. Бреду мимо множества скелетов, тут и черепахи и собаки на берегу - все кости обглоданы, как отшлифованные украшения из кости, будто их глодал сам Царь - Голод.
Каждый день проверяю площадку для кремации и замечаю, что тут есть еще любители этого процесса. Это одна загадочная корова - я ее уже узнаю - две собаки, ну, этих опознать трудно, они там все одинаковые, даже по лишаям их не различишь, одна ворона и еще здоровенный мрачный буйвол.
У каждого свое належенное место, смотреть на кремацию они предпочитают лежа, как римляне на пиру.
Для меня до сих пор загадка как они узнают это заранее, но я прихожу последней, когда они уже на местах и терпеливо ждут.
Собаки зевают, корова погружена в какую - то свою коровью медитацию, буйвол всегда, как истукан или идол, одна ворона деловито прохаживается, но не улетает.
Несут тело на носилках.
Сегодня это тощий старик и его приданое очень небольшая вязанка дров и людей в сопровождении немного, видимо, бедный из низкой касты, бедолага.
Но зрителям все равно беден он или богат.
Брамин умело и быстро выкладывает почти пионерский костерок, носилки стоят на земле. Никакого плача, прощаний, причитаний, все стоят с непроницаемыми лицами, будто теперь это просто дрова и сейчас пепел улетит к небесам и смешается с элементами вселенной.
Души тут уже нет, это последние манипуляции с мясными дровами.
От жары мутится в голове, но я не ухожу, сейчас здесь возникнет межпространственная тяга, придут всякие сущности и будет интересно.
Я прихожу пообщаться с представителями другой стороны.
Что - то нам нужно друг от друга, но это необъяснимо.
Тело кладут поперек костра, мелькает вполне резонная человеческая мысль, что тут рядом, через пять метров на рынке продают горячие острые самосы и чай - масалу.
Но мысль быстро улетучивается, я вместе со всеми попадаю в транс тотальности жизни и смерти.
Никто не умирает, никто не рождается, все и все существует всегда, меняется только оболочка и формы.
То улыбка Вишну, то танец Шивы.
То ребенок, то старик
То сфинкс, то муравей.
Главное в кремации эконом - класса - перебить палкой прогоревшие суставы и сложить потом кости пирамидкой, так будет больше поверхность сгорания.
Череп взрывается, как петарда и мозг летит во все стороны - бабах!
Зверье оживляется на этом моменте, но ни собака, ни ворона не бросаются за своей долей с общего стола, парнокопытная составляющая тоже сверкает глазами, но не шевелится. В Индии все умеют странно сверкать глазами при полной неподвижности и только по этому понимаешь, что впечатление произведено!
Под таким солнцем мало, что шевелится, но почти все полно внутреннего незаметного движения.
Костер прогорает быстро, на удивление быстро в сравнении с длительностью жизни, мозг сам производит это сопоставление без твоего ведома и говорит внутри тебя.
- Вот и все!Сто лет по жизни тащился, и вот, пых - и нету! Пепел - не алмаз!
Взвейтесь кострами синие ночи, мы - пионеры, дети рабочих!
Никто нам Тадж - Махал или Пирамиду Хеопса не построит, нас проглотит огонь и впитает земля до последнего атома.
Никакого ужасного запаха нет, в огонь бросают какие - то специи или травы.
Запах немного приторно сладкий,не навязчивый, а что?
Почему он должен быть другим, это же органика!
Человеческое тело сгорает так же, как тело быка или собаки.
В глазах смотрящих тоже удивительно похожее состояние, которое трудно определить словами, но ни в ком нет страха или напряжения, как на наших похоронах или кремации, рыдают только в сам момент смерти, отрыва...
Это удивительно чистый процесс.
Он очищает зрение от грязи и страха.
Только это должно быть подготовленное зрение визионера.
Родня уносит куда - то непрогоревшие кости, возможно, бросят их в океан, как бросают в Ганг.
В воде и на суше ничего не пропадает - везде голодные рты, остро отточенные зубы и голодные тела других форм.
Ужасно только на первый взгляд, но не таков ли и сам всеядный человек?!
Ни на земле, ни под водой нет ничего, что бы он не сделал едой и не превратил его смерть в свое насыщение и наслаждение.
В другом месте, я снимала как подруга в длинной белой рубахе купается, совершает омовение в Ганге.
- Смотри на меня, смотри, а вот, там, глянь, какое солнышко! - она поднимает ладошки вверх, сложенные сердечком, чтоб поймать солнце в фокус.
- А что там рядом за труба, как думаешь, что там за дым такой идет к небу?
- Не знаю, - говорит подруга, ее больше интересует отснятое мной видео и те деревенские мужики, что как раз высунулись из кустов, пожирая голодными до тела глазами ее облипшую рубахой фигуру, там везде эти мужики, стоит хоть ногу оголить. В Индии увидеть голые ноги можно только в городах, а груди повсюду, большие, кормящие, культовые материнские груди.
- Это крематорий, сестра, хочешь сниму тебя на фоне крематория?
От такого предложения весь индуизм подруги испаряется как дым.
- Я не фашистка! - кричит, смеясь, - нет, только Солнышко и Ганг и не снимай порно, не надо крупного плана на соски, мне это детям показывать! Вот так вот. давай новый дубль, я бочком повернусь!
- Трава на которой ты стоишь отчего так сильна здесь, смотри какая она здесь яркая, зеленая?
- Не знаю!
- Это пепел, дорогая, пепел - хорошее удобрение для растительности!Жизнь произрастает из жизни и через череп великана трава прорастает легко, будто и не было его величия! Это великая мудрость и загадка Жизни.
- Пошли поищем нормальную жратву, есть же тут Макдональдс, хочу бигмак! Твои крематории нагоняют дикий аппетит!
Она не ест на пляже с собаками, как я, она нормальный человек с небольшим закосом в экзотику и бодрящий экстрим.
А мне кажется, что я вижу все это миллионы лет.
Но почему?
Однажды, совсем другая девочка в другом городе, холодном и сыром, сказала мне со странным прищуром: "Ну, что ты ноешь, какая там у тебя депрессия, ты же любишь жизнь, в тебе какие - то бездны этой любви, ты ее жрешь, пьешь, вожделеешь все на свете и не можешь оторваться, как ребенок от грудного молока, в твоих жилах течет солнечный экстаз!Ты же всеядная космическая эротоманка, маньячка!"
- Поздравляю, ты только что описала классическое божество!
- А ты знаешь, - подытожила подруга, - наверное, это так и есть!Но то, что ты не человек - это факт, зуб даю!
Странная реплика для разговора двух юных леди в мрачных реалиях города на Неве.