Роман, каких тысячи Часть 2

Синицын Василич
   
   
   


               


    Выходя  из  «Ленты»,  они  всегда , перед  тем  как  сесть  в  машину, присаживались  на  одну  из  скамеек  под  козырьком  гипермаркета ,  чтоб  покурить. Это  была  традиция.  Ставили  перед  собой  тележку  с  купленными  продуктами  и  минут  пять  отдыхали.  Так  поступили  и  сегодня.  Накрапывал  дождь. Перед  глазами  простиралась  автомобильная  стоянка  для  покупателей,  вдали  слева  кубическое  здание  фирмы  «Алмаз»  в  окружении  портовых  кранов.
    Она  нагнулась,  чтоб  прикурить  он  слабого  огня  его  зажигалки,  которую  он  прятал  от  ветра  в  своих  ладонях,  а  когда  откинулась  назад  с  зажженной  сигаретой,  он  увидел,  что  сегодня  ее  лицо  было  особенно  осунувшимся,  изможденным…  Снова  таким  же,  каким было  в  ноябре,  даже  еще  хуже.  И  опять  страх  наполнил  его  сердце. Опять  такое  лицо…
-  Ты  плохо  выглядишь,  -  сказал,  отбросив  всякую  жалость.
-  Как прикажешь  выглядеть,  если  печень  из-под  реберной  дуги  вылезает… - сказала  она, горько  усмехнувшись, видимо  тоже  наконец   решив  никого  не  щадить.
Он  почувствовал,  как    сердце  его  медленно  и  неуклонно  падает  сорвавшимся  с  дерева последним, одиноким  листом,  падает,  падает  и  не  может  ощутить  опоры. « Перестань!  Еще  ничего  не  известно!  Есть   сотни  других  причин  увеличения  печени, -  в  немом  отчаянии  прокричал  он  себе.  - Прекрати  панику!  Ведь  восемь  лет  прошло  после  операции…».
-  Когда  ты  обнаружила?
-  Вчера, - сказала  она,  скорее  всего  соврав.
-  Поехали, я  сам  посмотрю  дома.





    Уже  больше  года  лифт  в  подъезде  не  работал,  стоял сломанным  в  ожидании  конца  ремонта. «Савва…дорогой…Когда-нибудь  это  кончится?»  - всегда  произносил  он  эту  цитату,  когда  они  ,  нагруженные тяжелыми  сумками  из  «Ленты» ,  пыхтя  поднимались   по  лестничному  маршу  на  пятый  этаж. И  сегодня,  как  обычно  преодолевая  подъем  по  лестнице, он  повторил  эту  шутливую  фразу,  чтоб  показать  ей  - ничего  особенного  не  произошло,  все  идет  и  будет  идти  по-прежнему,  и  он  ничуть  не  испугался  тому,  что  она  сказала.  Переступив  порог  квартиры,  так  же  традиционно они  высказали  свое  порицание  в  адрес  Моли - кот  не  вышел  встретить  своих  хозяев,  продолжая  почивать  где-нибудь  на  подоконнике  или  на  стиральной  машине  в  ванной.
    Он  давно  не  видел  ее  тела  обнаженным. Уже  восемь  лет  они  не  спали  вместе,  оба  считали  совершенно  естественным  возрастное  взаимное  угасание  плотских  желаний.  К  тому  же,  после  мастэктомии  она так  ни  разу  и  не  разрешила  ему  взглянуть  на  свою  изуродованную  плоть.
    Внешне  живот  ее  ничуть  не  изменился  -   всегда  был  мягким,  с  хорошо  выраженной  подкожно-жировой  клетчаткой,  никаких  «stria  gravidarum», только  белесый  келоидный  рубец   справа  внизу…разве  что  кожа  стала  посуше  и  цвет  несколько  тусклый,  но  это  возрастное…  «Живот  у  нее  подобен  снопу  спелой  пшеницы. Пупок  вмещает  унцию  розового  масла…» -вспомнил  он,  как  они  дурачились  в  приемном  покое,  воображая  такую  запись  в  истории  болезни  вместо  типичного  клише  осмотра  живота  хирургом: «… правильной  формы, не  вздут,  мягкий, безболезненный…». Он  не  нашел  печени  под  реберной  дугой,  и  обрадовался,  посчитав,  что  Н. ошиблась… Но,  продолжая  глубокую  пальпацию, обнаружил  край  печени   значительно  ниже,  на  уровне  пупка. И  опять  сердце  ухнуло  куда-то  вниз…  Единственно,  что немного утешало  -  край  печени  показался  ему  ровным,  не  бугристым,  мягким.

-  Я  помню,  у  меня  в  детстве  всегда  определяли  увеличенную  печень, - легкомысленно  попыталась  утешить  его  она,  когда  он  закончил  свой  осмотр.
« А  ввалившиеся  глаза  тоже  в  детстве  определяли?  Убить  тебя  мало  за  твое  упрямство!!».
   
    Все  началось  после  Италии. В  сентябре  она  с  Сашкой  и  Региной  вместе отдыхали  в  Сорренто. Такой славной  компанией  -  втроем,  они  последние  четыре  года  проводили  отпуска,  путешествуя  по  Европе.  В  прошлый  раз  были  в  Праге  и  Дрездене, до  этого  -  «классическая  Италия»  с  недельным  отдыхом  на  море  в  Террачине,  а  еще  раньше  -  тур  по  Скандинавии. Он  был  ужасно  рад,  что  Н.  смогла  увидеть  и  «фьорды»,  и  Собор  святого  Петра,  и  Ватикан, и  каналы  Венеции  и  еще,  и  еще…все  то,  о  чем  могли  только  мечтать  в  молодости.  И был  абсолютно  счастлив, когда  рассматривал  фотографии,  где  его  Н.  ее  курчавая  голова,  была  запечатлена  на  фоне  фонтана  Треви  или  на  Карловом  мосту,  или  на  набережной  Эльбы…  его  даже  не  слишком  огорчало,  что сам  он  не  мог  быть  ее  спутником  в  этих  вояжах.  Не  меньше  его  радовало  и  то  обстоятельство,  что  она,  наконец, преодолела  свои  комплексы  и  купалась  в  море. Он  пригрозил  ей,  что  не  даст  денег  на  поездку ,  если  она  не  пообещает  ему  ходить  на  пляж  в  Террачине,  и  заставил  ее  приобрести  специальный  купальник  с  протезом  груди,  а  Сашке  дал  наказ  проследить  ,  чтоб  мама  выполнила  обещание.
    Там,  в  Сорренто,  у  Н.  был  эпизод  повышения  температуры.  Накануне  они  на  пароходе  плавали  на  Капри,  и  там  она  здорово  переутомилась  - жара,  пешие  подъемы  в  гору…  может,  это  как-то  повлияло.  Два  дня  она  пролежала  в  номере, никуда  не  выходя,  потом  все  вроде  бы  пришло  в  норму, и  из  Италии  вернулась  бодрой  и  веселой,  как  обычно. 
    Гром  грянул  в  ноябре  -  опять высокая  температура, которая  стойко  держалась  больше  недели,  не  сопровождаясь при  этом никакими  катаральными  явлениями. Вот  тогда  он  впервые  заметил  эту  перемену  в  ее  облике  - осунувшееся  лицо, никогда  раньше  не  появлявшуюся  во  взгляде,  изможденность,  что  особенно  пугало  его.  Даже  седина  ее  стала  какой-то  тусклой. Поседев,  Н.  никогда  не  красила  волосы. У  нее  была  красивая  седина,  что  правда,  то  правда  и  однажды  ,  в  той  же  «Ленте», пожилая  продавщица  мясного  отдела  сделала  ей  комплимент,  сказав,  что  завидует  ее  седине,  какого-то  необыкновенного  оттенка,  как  почерневшее  серебро.  Температура  не  спадала…Как  он  умолял  ее  пройти  хотя  бы  элементарное  обследование!  Сделать  анализ  крови, рентген  грудной  клетки,  УЗИ  почек… может,  у  тебя  пиелонефрит  или  воспаление  легких!  Почему  так  долго  держится  лихорадка?  Что  мне  тебе  объяснять!!!  Но  она  была  неумолима  и  категорически  не  соглашалась  на  обследование,  и  он  ,  конечно,  догадывался  почему. 
    Первые  три  года  после  мастэктомии  по  поводу  рака  груди  она  регулярно,  по  плану  проходила  положенные  обследования  на  предмет  выявления  возможных  метастазов. Все  результаты,  слава  богу,  были  отрицательными,  и  в  дальнейшем  они  решили,  что  нет  никакой  необходимости  обследоваться  снова  и  снова ,  все  позади  и  ничто  не  уже  не  может  ей  угрожать  и  надо  скорее  забыть  о  том,  что  было.
    И  сейчас  она,  конечно,  боялась,  что  обследование  выявит  что-то  плохое,  и  это  все  перечеркнет.
А  он  разве этого не  боится?  Боится  тоже. Но  не  разрешал  себе  даже  заподозрить  такую  возможность.  Увеличение  печени…  А,  может,  это  просто  жировая  дистрофия…  Н.  что-то  располнела  за  последний  год,  так  что совсем  не  исключено.
    Перед  уходом  он  взял  с  нее  слово  -   завтра  они приступят  к  обследованию. С  видимой  неохотой  Н.  согласилась,  скорее  просто  устало  уступив  его  требованиям.
    Вечером, дома  он  сел  за  компьютер  и  стал  искать  медицинские  лаборатории  на  Васильевском.  Он  нашел  частную  лабораторию  на  Малом  проспекте,  где  могли  произвести  необходимые  анализы,  УЗИ…  и т.д. Судя  по  рекламе сайта,  это  было  то, что  нужно.  Он  позвонил  Н.  и  договорился,  что  завтра  к  десяти  часам  заедет  за  ней  и  они  отправятся  в  этот  центр.
    И после  звонка  снова  стал  терзаться  сомнениями. «А  ,  может,  она  права?   И  лучше  оставаться  в  неведении? Если  это  метастатический  рак, то  такое  увеличение  печени  говорит  об  одном  -  уже  поздно  что-либо  предпринимать,  уже  ничего  нельзя  сделать… Ясность  убьет  всякую  надежду  и  превратит  оставшуюся  жизнь  в  ад. И  она  прекрасно  отдает  себе в  этом отчет,  и тем  самым  щадит  не  только  себя,  но  и  его. Господи, да  будь  я  проклят!». 
    Он  тут  же  перезвонил  ей  и  сказал,  что  передумал,  что  никуда  они  завтра  не  пойдут, что  она  права  -  никакой  необходимости  в  срочном обследовании  нет  и  нечего  пороть  горячку,  а  лучше  они  завтра  поедут  куда-нибудь  прогуляться.  Он  говорил  это  так  спокойно  и  уверенно,  что  сам  себе  верил.   Сама  мысль  об  онкологии,  даже  сама  возможность  допустить  такую  мысль  казалась  ему  предательством  с  его  стороны  по  отношению  к  Н.  Весь  ужас  этой  мысли  можно  было  победить  только  одним  -  полным,  абсолютным  отрицанием  такой  возможности, пусть  слепым,  пусть  неправильным,  но  абсолютным  отрицанием.
-  Правда?  -  он  почувствовал, как  обрадованно,  в  мгновенном  порыве, изменился  ее  голос. Она  ждала  от  него  именно  такого  решения. -  Я  так  тебя  люблю. Я  так  тебя  люблю. - благодарила  она  за  то,  что  он  ее  понял  и  встал  на  ее  сторону.
   
    На  следующий  день  он  предложил  Н.  немного  проветриться  и  погулять  где-нибудь  по  набережной  Невы.  Они   решили  посмотреть  новый  порт,  что  строился  в  устье  Смоленки, но  подъехав к  уже  завершенной  с  виду  стройке, наткнулись  на  запертые  ворота  -  дорога  к  причалам  была  на  замке.  Пришлось  возвращаться. Он  остановил  машину  на  Морской  набережной  неподалеку  от  Прибалтийской.  День  выдался  пасмурным, хмурым; обочина,  по  которой  можно  было  гулять  вдоль  залива,  была  утрамбована старой сухой  грязью,  как  и  вся  полоса   неблагоустроенного  берега  в  этом  районе  с разбросанными  по  ней бесформенными  кучами  вырытой  земли  и  камнями. Ничто  не  радовало  глаз. Солнце  так  и  не  появилось  на  затянутом  тучами  небе,  и  ,  пройдя  совсем  немного,  Н. сказала,  что  устала,   они  вернулись  к  машине…
    Вернувшись  домой, он  снова  сел  за  компьютер. Обдумывая  , в  какую  клинику лучше  всего  обратиться,   остановил  свой  выбор  на  институте  в  Песочном,  в  котором  когда-то,  для  работы  над  диссертацией,   осваивал  методику  селективной  катетеризации  ветвей  брюшной  аорты.  Теперь институт  назывался  -  Российский  научный  центр  радиологии  и  хирургических  технологий. Безусловно  это  был  лучший  вариант,   институт  федерального  подчинения  давно  занимался  проблемами  заболеваний  печени  и  располагал серьезной  современной  научной  базой. Директором  там  -  Гранов, которого  он знал  еще  по  студенческим  годам, встречался  с  ним  в  операционной  ЦНИЛ,а.  Гранов  тогда  работал  на  кафедре  общей  хирургии,   и  уже  тогда,  в  семидесятых,  считался  корифеем  в  хирургической  гепатологии,  одним  из  первых в  стране  выполнял  обширные  резекции  печени. Конечно,  непосредственно  к  Гранову  он  обратиться  не  мог  -  не  тот  уровень  для  него,  а  ребят  ,  у  которых  учился  ангиографии, там  уже  нет,  работают  в  других  местах.  Разве  что Жаринов…  Он,  правда, на  другом  отделении, руководитель  отдела  лучевой  терапии,  но  все-таки  свой и не последний  человек  в институте -   доктор  наук,  профессор.   Генка  Жаринов -   сокурсник,  вместе  резались  в  преферанс  на  нарах  в  колхозе, куда на  втором  курсе  посылали  на  уборку  моркови,  а  как-то  раз  вместе  выбрались  на  охоту  на  зайцев  в  деревню  к  другому  своему  приятелю.  Тогда  чуть  не  подстрелили чужую  охотничью  собаку,  стоя  «на  номерах».  Потом всей  компанией напились  под  зайчатину  в  жарко  натопленной  избе.      Веселым  был  парнем  в  молодости.  Высокий,  статный  , в  мягких  чертах   русского   лица   прогладывалось что-то  скоморошье - широкая  улыбка  большого рта,  всегда   насмешливые  голубые  глаза  в  сочетании  с дурашливым, как  бы   подслеповатым   подергиванием век,  к  тому  же  зычный  голос,  позволявший  лихо  петь  под  гитару. Надо  найти  его  координаты…
    На  просмотренных  сайтах  института  он  не  нашел  телефона  Жаринова,  но  оставил  свои  данные  в  секретариате  с  просьбой  связаться  с  ним.

    Он  вспомнил  их  утреннюю,  неудачную  прогулку… Да, она  быстро  устала, но сегодня  ее  лицо  уже  не  казалось  таким  изможденным,  как  вчера.  Ее  старило  простенькое,  коричневое  пальто,  плотно  облегавшее  полноватую  фигуру  и  никак  не  соответствующее    возрасту  солидной  дамы. Сколько  раз  он  просил  ее  поменять  гардероб.  « Ты  позоришь  меня  этим  своим  пальто. Как  бомжиха,  ей  богу…»  - но  она  ничего  не  хотела  слушать.  Она  всегда  была  равнодушна  к  золоту,  драгоценностям… носила  только  серебро. 
    В  молодости, когда  начинался  их  роман,  она  часто  пользовалась  гардеробом  своей старшей  сестры  Иры.  Зимой, если  предстояло  свидание  с  ним, надевала ее черную, каракулевую  шубу. Просторная  шуба,  помимо тепла  и  красоты,  помогала  скрывать  беременность. Однажды, залезая  в  шубе  в  автобус, Н.  так  мощно  ухватилась  обеими  руками  за  поручни,  что казалось  будто  она  хочет  опрокинуть  автобус  на  себя  -   так  мощно  она  выглядела  в  шубе  со  спины. Сама  она  тоже  прочувствовала  комичность  этого  мгновения,  и  рассмеялись  они  оба.  Господи,  какая  же  она  была  хорошенькая  в  этой  шубе, с  непокрытой  головой  -  она  не  признавала  никаких  головных  уборов  и  только  в  самую лютую  стужу  заставляла  себя  надеть  шерстяную  шапочку-косынку.  А  потом…помнишь…
    Пальто  стоило  сумасшедшие  деньги  -  двести  рублей. Это  был  подарок  родителей  на  ее  тридцатилетие.  Итальянское, классическое, светло бежевое, плотное,   с  большими  перламутровыми  пуговицами  коричневого   цвета  цилиндрической   формы.   Оно  изумительно  шло  ее  каштановым  волосам.  У  нее  никогда  не  было  такой  по-настоящему  шикарной  и  дорогой  вещи.  Впервые  она  надела  его,  когда  они  поехали  в  Детский  Мир  на  Школьной  присмотреть маленькой  Сашке комбинезон   на  зиму.  В  тот  момент,  когда    вышли  из  магазина, мчавшаяся   мимо  Волга -  такси  обдала  ее  потоком  грязной  воды  из огромной лужи…  в  миг это  дивное пальто  оказалось  обрызганным грязью  сверху  донизу. Несколько  секунд  она  стола  не  шелохнувшись, со  слезами  на  глазах  замерев   в  каком-то  немом  отчаянии  и  бессилии,  словно  в  который  раз  убедившись,  что  она  не  может  ни  на  что  претендовать  в  этой  жизни  и  даже  сбывшаяся  мечта  - это для  нее   все  равно  не  надолго…





    По  утрам  он  обычно  завозил  Лену  на  работу,  высаживая  ее  у  особняка  за  чугунной  оградой  на  Таврической,  где  располагался  офис  медицинской  страховой  компании, в котором  жена  работала  последние  два  года,  уйдя  из  практической  медицины.  Дальше  выезжал  на  набережную  и  через  Благовещенский  мост  попадал  на  Василиевский. Иногда  по  пути  звонил Н. , сообщая,  где  находится.  Сегодня он  не  стал  ей  звонить,  и  сидя  за  рулем продолжал  думать  над  тем,  что  делать?  Какой  оптимальный  вариант  следует  избрать?  Оптимальный…  Он  же  не  миллиардер  и  не  президент  страны,  чтоб  обеспечить  своей  любимой  женщине  самую  лучшую  медицинскую  помощь  в  мире.  Максимум,  что  он  может  -  это  попытаться  устроить  ее  в  институт  в  Песочном, куда  не  так  просто  попасть,  минуя  очереди…   сам он  уже  пять  лет  как  на  пенсии  и  растерял  прежние  связи  в  городском  здравоохранении,  да  и  не  было  у  него  никогда  каких-то  особенных  связей. Ну, доцент  кафедры  хирургии  в  прошлом,  ну  и  что? Кто сейчас  на  это  обратит  внимание? Сейчас  для  него  все  на  общих  основаниях…

    Они  сидели  на  диване,  пили  кофе  с  бутербродами   и  смотрели  телевизор. Н.  всегда  готовила  для  него  бутерброды  с  красной  рыбой,  зная,  что  он  их  любит.  Молли  вспрыгнул  на  диван  и  по  его  коленям  попытался  перейти  к  Н.,  но  придавленный  его  ладонью  был  вынужден  задержаться  и  позволить  погладить  себя . Понимая,  что  так  достичь  своей  цели  не  удастся,  кот  отработанным  приемом  выскользнул  из  рук,  вскочил  на  подушки  спинки  дивана  и  пробрался  к  Н.  с  другой  стороны,  в  обход  - «тропой  Хо Ши Мина»,   почему -то  так он  называл  этот  маневр,  к  которому  часто  прибегал  Молли,  чтоб  улечься  на  колени  к  Н,  там  кот  впадал  в  полную  прострацию, с  восторженным  урчанием  облизывая  руки  хозяйки. 

-  Ты  завтра  приедешь  к  нам?
-  Нет. Завтра   планирую  съездить  в  Песочный, в  НИИ  Радиологии. Хочу  разыскать  там  своего  однокурсника  и  попросить  его  устроить  консультацию  с  кем-нибудь  из  отделения  хирургии  печени…  Надо  все  выяснить  до  конца. - он  произнес  это  стальным  голосом, решительно  и  твердо,  давая  понять,  что  никаких  других  вариантов быть  не  может, и  что  избранная  ими  поначалу  страусиная  политика  -  шаг  неверный.
-  Все-таки  так… -  к  его  удивлению  Н.  не  стала  с ним  спорить,  но  в  ее  вздохе   явно   проступило  разочарование  его  отказом  от  обещанного    вчера. Но  противиться  она  не  могла,  это  было  бы  глупо,  и  она  это  понимала. Она  понимала,  что  заставляет  его  поступать  так. – Не  надо. Есть  другой  вариант. На  этом  отделении  работает  и  мой  однокурсник  -  Пирцхалава. Он  доктор  наук,  профессор,  и  как  раз  занимается  этими  проблемами.  Позвони  Ридовне,  у  нее  должен  быть  его  телефон.  Пирцхалава  лечил  ее  маму,  когда  у  нее  нашли  метастазы…
    Он  взял  мобильник  и  вышел  с  ним  на  кухню. Он  не  хотел,  чтоб   Н.  слышала  его  разговор  с  Ридовной,  ведь  он  будет  вынужден  напрямую  называть  вещи  своими  именами,  говоря  о  своих  подозрениях. Ридовна  сразу  все  поняла, для  нее  эта  новость  тоже  была  ударом. Взволнованно  и  озабоченно  она  пообещала,  что  тут  же  свяжется  с  Пирцхалавой  и  потом  перезвонит.
    «Какая  удача!  Конечно,  это  лучше,  чем  действовать  через  Жаринова» -  он  почувствовал  огромное  облегчение,  теперь  то,  о  чем  он  только  мечтал, становилось  вполне  реальной  возможностью.
    Через  полчаса  позвонила  Ридовна  и  сообщила, что  Пирцхалава  конечно  помнит  Кузю,  что  завтра  у  него  амбулаторный  прием  в  поликлинике  и  он  будет  ждать  их  в  одиннадцать  часов,  чтоб  захватили  с  собой  все  справки  о  предыдущих  обследованиях  и  о  самой  операции.

    А  вечером  позвонил  Жаринов.  Введенный  в  курс  дела,  пообещал  со  своей  стороны  оказать  всяческое  содействие,  заверив,  что  Пирцхалава  -  один  из  лучших  специалистов  в  лечении  опухолей  печени. Приятно  было  убедиться,  что  спустя  сорок  лет, бывший  сокурсник   так  искренне  готов  прийти  на  помощь.



     -  Едем  лечиться…  -  едко  усмехнулась  Н. , усаживаясь в  машину  и  пристегивая  ремень  безопасности.  В  ее  словах  он  почувствовал  какой-то  вызов,  обращенный  не  только  и  не  столько  к  нему,  но  ко  всему  миру,  бессильному  что-то  изменить  в  ее  судьбе.  По  сравнению  со  вчерашним  днем   она  выглядела  хуже,  опять  появилась,  может,  заметная  только  ему, заостренность черт  лица.
-  Мы  едем  не  лечиться,  а  ставить  диагноз, -  он  произнес  это  нарочито  твердым  голосом,  каким  обычно  желают  поставить  на  место  не  в  меру  капризничающего   ребенка.  Он  давал  ей  понять,  что  не  потерпит  никакого  упадка  воли  с  ее  стороны.
        Маршрут,  которым  они  выбирались  из  города, был  хорошо   знаком, именно таким  путем  они  всегда  доезжали  до  Парголово,  сворачивая  затем    на  Приозерское  шоссе, когда  ехали  на  дачу  к  его  родителям.  Только  теперь  надо  было  ехать  прямо  мимо  поста  ГАИ,  и  вскоре  они  увидели  поворот  на  Песочный.  Дальше  дорога  шла  лесом. Раньше  он  приезжал  в  Песочный  только  на  электричке  и  сейчас  немного  опасался,  что  заплутает  и  не  вспомнит  проезд  к  институту, но  все  оказалось  просто - через  поселок  вела  только  одна  дорога  и  за  железнодорожным  переездом  стоял  указатель  к  медицинскому  центру. Проезжая  мимо внушительных  корпусов   НИИ  Онкологии,  он  обратил  внимание,  что  обочины  дороги  были  тесно  запружены  автомобилями  и  наверняка  у  хирургического  центра  с  парковкой  тоже  будут  проблемы.  Так  оно  и  оказалось. Парковочная  площадка  была  заставлена  плотными рядами  машин,  ни  одного  свободного  места. Но  им  внезапно  повезло,  как  раз  в это  время  кто-то  уезжал  с  парковки.
    Было  видно,  что  долгая  дорога  утомила  Н. ;  настолько,  что  она  даже  попросила  взять  ее  под  руку. Не  спеша  они  направились  к  корпусам  института,  пройдя  мимо  еще  одной  автостоянки  за  шлагбаумом, предназначенной,  видимо, для  сотрудников.  Многоэтажные  корпуса  располагались  по  периметру  большого  прямоугольного  парка, планировка  напоминала  тип  построения  доминиканского  монастыря, только  вместо  обязательного  каменного  колодца  в  центре  парка  одиноко  возвышалась  скромная   часовня.
    Пока   стояли  и соображали,  где  вход  в  поликлинику, он  увидел  проходящего поодаль  высокого  седовласого   врача  в  белом  халате,  в  котором   не  сразу  узнал  Жаринова.  Он  окликнул  его  по  имени,  и  когда  Гена  приблизился, они  бросились  друг  к  другу  в  объятия, продолжая всматриваться   друг  другу  в  лица,  определяя, как  же  каждый  из  них  изменился  за  это  время. Он  представил  Н.  Жаринову,  сказав,  что  они  идут  к  Пирцхалаве.
-  Я  после  загляну  к  нему, и  мы с  ним   все  обсудим, -  с  ободряющей  улыбкой  пообещал Жаринов,  глядя  на  Н.  и  уже  обращаясь только  к  ней -  Не  волнуйтесь. Конечно,  мы  поможем.
    Но  то,  что на  секунду промелькнуло  в  глазах  Жаринова,  испугало  его. «Поздно. Скорее  всего  поздно»  - читалось во  взгляде коллеги, всю  жизнь  проработавшего  в  онкологии  и  профессионально  оценившего  внешний  вид  пациентки. Естественно,  что  Жаринов   на  словах  постарался заразить  их  своим  наигранным  оптимизмом,  но…  Будь   проклят,  его  врачебный,  хирургический  опыт,  наверное  и  сам  он  не  всегда  мог спрятать досаду  и  жалость своего  взгляда,  когда  приходилось  лгать онкобольному… Слава  богу  Н.,  кажется,  ничего  не  заметила.   Прощаясь,  Жаринов  показал  им  вход  в  поликлинический  корпус.
      Увидев длинные очереди  к  окошечкам  регистратуры  и  скопление  людей, занявших  в  ожидании  все  сидячие  места  в  холле,  он  тихо  порадовался,  что сами  они  избавлены  от  необходимости  стоять  в  этих  очередях. Сдав  одежду  в  гардероб  и  приобретя  в  автомате   синие  одноразовые бахилы,   на  лифте  поднялись  на  второй  этаж.  Перед  кабинетом,  где  вел  амбулаторный  прием  профессор  Пирцхалава, сидело  несколько  пациентов,  ожидающих  своей  очереди.  Н. после  некоторых  сомнений  приоткрыла  дверь  в  кабинет  и  просунула  голову внутрь,  извещая  о  своем  прибытии. Пирцхалава  был  занят  беседой  с  какой-то  пациенткой  и  попросил  подождать.  Они  устроились  на  свободных  стульях  в  конце  сидящей  очереди  и  стали  ждать. Пока  все  укладывалось  в  естественный  и  поэтому  какой-то  успокаивающий  алгоритм  их  последовательных  действий - они  без  особого  труда  оказались  на  приеме  в  крупнейшем  федеральном  медицинском  центре,  где  вправе  рассчитывать  на  опеку  своих  коллег,  где  все  будет  сделано  так,  как  надо,  и  по  возможности  быстро.  А  сейчас  они  просто  ждут,  когда  освободится  врач, как  это  столько  раз  бывало  в  жизни  любого  человека,  начиная  с  детских  лет.  Они  по-прежнему  в  неведении  относительно  своей  судьбы  и  могут  надеяться  на  благополучный  исход,  так  что  такое  ожидание  -  это  еще  и  дополнительный   шанс  успокоиться. Он  смотрел  на  Н. и  видел,  что  она  была  абсолютно  спокойна,  с  улыбкой  вспоминала  эпизоды  из  своей  студенческой  жизни,  связанные  с  грузинскими  приятелями;  казалось,  что  она  пришла  сюда  с  единственной  целью  навестить  однокурсника,  которого  давно  не  видела.
    Пирцхалава  ему  понравился.  Внешне   мало  напоминал  типичного  грузина, умное,  приятное  лицо  не  носило  никаких  ярких  кавказских  черт, речь  без  акцента. В  его  дружелюбии  при  общении  с  Н.  не  было  ничего  показного, а  в  экономной  манере  беседы  на  медицинскую  тему  чувствовался  высокий  профессионализм. Без  лишних  расспросов  он  выслушал  от  Н.  анамнез,  сразу  вникнув  в  суть  дела  и  изложил  план  действий.  Сейчас  он  отведет  Н.  на  УЗИ,  об  остальном  потом.
    Кабинет  УЗИ  располагался  здесь  же  на  этаже  в  другом  коридоре. Пирцхалава  вместе  с  Н.  зашли  вовнутрь,  а  он  остался  ждать,  сидя  на  стуле  рядом  с  дверью.
. Рядом  с  ним  никого  не  было,  коридор  был  пуст. 
    Он  заставлял  себя  не  думать  о  том,  что  может  показать  УЗИ,  ничего  не  предугадывать,  чтоб  не  спугнуть  удачу,  и,  сидя  в  одиночестве  перед  дверью  кабинета,  ощущал,  как  паника  ожидания  притупляет  в  нем  восприятие  окружающего  мира, уводит   куда-то  за  пределы  реальности  происходящего. В  этом  новом  уровне  бытия  было  что-то  неправильное,  предательское,  но  только  в  таком  состоянии  было  возможно  перенести  страшное  известие,  если оно случится.
    Через  двадцать  минут  дверь  открылась,  Н.  одна  вышла  из  кабинета,  держа  в  руках  справку  с   результатом  исследования. Ему  показалось,  что  она  даже  чем-то  обрадована,  когда  она  с  обычной для  себя улыбкой  протянула  ему  справку,  присаживаясь  на  стул  рядом  с  ним.

 
    Ночью    все  скопившееся  за  последние  дни  вылилось  в   беззвучную  истерику. Сорвав  с  себя  одеяло,  в  какой-то  зажатой  судороге  приподнявшись  на  кровати, задыхаясь  от  слез, он  потрясал  вздетым  к  потолку  кулаком,  осыпая  проклятиями  судьбу  и  бога,  и  все  на  свете. Страшное  предчувствие  краха  всей  прожитой   жизни  захлестнуло  его. Его  Н.!  Его  Н.!  Это  произошло  с  его  Н.!  Этого  не  могло  произойти  с  ней!  С  кем-угодно,  но  только  не  с  ней.  Выбор  войны  честнее.
    Мозг  не  мог  освободиться  от  страшного  заключения  УЗИ – печень  на  восемьдесят  процентов  поражена  узлами! Такой  объем  опухолевого  процесса исключал  даже  теоретическую  возможность пересадки  печени. Из  вариантов  лечения  оставалась  только  химиотерапия  через  печеночную  артерию.
    Вспоминая  реакцию  Н. на результат  УЗИ, он  предположил,  что  она не  поняла,  что  написано  в  справке и эти  восемьдесят  процентов  приняла  за степень  сужения  воротной  вены, так  мудрено было  составлено  заключение. Не  поняла  и  слава  богу… 

    В  ближайшие  дни  предстояло  собрать необходимые  для  госпитализации  анализы, оформить  медицинскую  страховку,  получить  направление  от  районного  онколога…
    Анализы  они  сдали  в  клинике,  где  работала  Ридовна,  но  кардиограмму    и  рентген  легких  надо  было сделать  в  поликлинике  по  месту  жительства. В  этот  день  Н. была  особенно  слаба, она  с  трудом  поднялась  на  второй  этаж,  где находился  кабинет ЭКГ, а  перед дверью  в  рентгенкабинет  ему даже  пришлось поддерживать  ее,  усадив  на  стул. На  возмущение очереди  его  намерению проникнуть  в  кабинет  тотчас же, он жестко  и  громко  произнес
- Вы  хотите, чтоб  сюда сейчас  реанимацию  вызвали?
    Дождавшись  результатов  обследования, (слава  богу  на  снимке  легких  метастазов  не  было),  они поехали в районный  онкодиспансер,  чтоб  получить направление на  госпитализацию  в Песочный. Н. сказала,  что  у  нее  совсем  нет  сил идти  на  прием,  и  осталась  в  машине. Сам  он  сомневался, что  сможет  получить необходимый  документ, зная с  какими  сложностями  сопряжено такого  рода направление в  стационар по  квоте  обязательного  медицинского  страхования. Кроме  того на  прием  к  онкологу  существовала  предварительная  запись,  чуть  ли  не  на  месяц  вперед…
    В  коридорчике  перед кабинетом  онколога на  стульях разместилась очередь  из пяти-шести  человек  с  номерками. С  той же  решимостью,  проявленной им  час  назад  в  поликлинике,  он объявил ожидающим,  что является доцентом  кафедры  хирургии и поэтому  пройдет  в  кабинет  без  очереди  для  подписания  неких профессиональных договоров. Районный  онколог – молодой  человек  лет  тридцати  пяти  внимательно и  участливо  выслушал  его  историю, приказал  медсестре принести  из  регистратуры медкарту  Н. – ведь  она  состояла  здесь  на  учете  после мастэктомии. Без  всяких  проволочек  вежливый  коллега  выписал  направление,  попросив  только обязательно  представить в  диспансер  выписку  из  клиники  по  окончании  лечения..
    Радуясь,  что  все  обошлось  такой  малой  кровью, он  поспешил  к Н,  ожидающей  в  машине. Садясь  за  руль,  похвастался   ,  как лихо  все  провернул, проявив характер, чего  за  ним никогда  не  наблюдалось  в  обычных  ситуациях. Она  тоже  обрадовалась,  что  все  завершилось так быстро  и  благополучно.
- Мой  рыцарь, - ласково глядя  на  него,  тихо  произнесла  Н., никак  не  ожидавшая  от  него  такой  прыти.


   

    Когда  все  необходимые  документы  и  анализы   были  собраны,  он поехал  в  Песочный  для  оформления  окончательной процедуры госпитализации  с  конкретной  датой. Присутствия  Н. для  этого  не  требовалось,  он  поехал  один. Пирцхалава  все  внимательно  просмотрел  и выписал  направление. Оставалось оформить  в  регистратуре  медицинскую  карту на  Н.  и  подписать направление  у одного  из  заместителей директора центра. Проще  всего  это  было  сделать,  обратившись  к  заведующему  отделением интервенционной  радиологии, кабинет  которого  располагался  в  этом  же  корпусе. Профессор в  белом  медицинском  халате  сидел  за  компьютером. Пожилой,  седовласый  мужчина с  богатырски-крепкими  чертами загорелого,  очень  русского  лица с  первого  взгляда  внушал профессиональную обстоятельность  и  доверие. Профессор не  был  расположен  проявлять показное  сочувствие к  трагедии  коллеги. В  конце  концов,  они не  дети,  оба  хирурги  и понимают,  что  к  чему.
- А  вы  у  себя  занимаетесь  радиоэмболизаций? SIRT -терапией с  микросферами? – спросил  он,  начитавшись в  интернете о  современных  методах эндоваскулярного лечения  метастазов  в  печень  на  Западе. В своем  отчаянии он  возлагал  последние  надежды  на  этот  метод.
- Нет. Нам  не  дают  под  это  денег,  -  спокойно  и  просто прозвучал  ответ,  и  чтоб  не  огорчать коллегу, профессор,  знающий затрагиваемую  проблему,  как  никто,  добавил – Да  вы  сами  понимаете,  что это отнюдь  не  панацея…
    «Преклоняюсь  перед  онкологами, - подумал  он,  выйдя  из  кабинета, - они  работают  зная,  что в конце  концов  в  большинстве  случаев потерпят  поражение.. В  общей хирургии  в  этом  смысле  все-таки  легче».







    Сашка…  Как быть с  ней?  Все рассказать? Не  надо. Догадываясь,  что  с мамой что-то  не  так, она наверняка  не  допускает  мысли,  что это  очень  серьезно  и  опасно. Ведь  маму кладут не  в  онкологию,  а  в  центр  хирургических  технологий,  где  лечат любые,  самые  разнообразные  заболевания  печени. В  том  числе  и  доброкачественные.  Зачем  ей  знать  правду? Ей двадцать  восемь  лет, но дело даже  не  в   том,  что для них  она  еще  ребенок… Хватит  с  нее того,  что  уже перенесла со  смертью  своей  младшей  сестры.  Двенадцать  лет  назад… Он  не  сомневается,  что рак  у  Н. вызван  этим  ужасным  стрессом, как  и  его  инфаркт.  Нет, никаких  стрессов  для  Сашки!  Особенно  сейчас.  Она беременна  и должна думать  о  предстоящей  свадьбе. Она  что -  не  имеет  права  на  счастье? Их Сашка…

    Сашка  родилась  в  роддоме  на  набережной  Невы. На  брегах  Невы… Рядом  с  заводом Шампанских  вин.  Интересно,  что и  он  сам  появился  на  свет  в  этом роддоме,  который  тогда почему-то   носил  имя  Карла  Либкнехта. Всегда  забавляло – почему  не  Розы  Люксембург? Но  самое  интересное,  что  и  Н.  тоже  родилась  там  же. Невероятное  совпадение.
    Н. легко  переносила беременность. Из  того  периода  он  мало  что  может  вспомнить. Помнит,  как она  показывала  ему распашонки,  чепчики,  пеленки,  заготовленные  вопреки обычаям до  родов,  как  она  радовалась  этим  своим  приобретениям, раскладывая  их  перед  ним  на  кушетке, и   наплевать  было  на  приметы. Помнит, как  они покупали  ей платье для  беременности  в  ДЛТ  на  втором  этаже. Просторное, в темно-зеленую  клетку,  платье, призванное  скрывать  наметившийся  живот. Ему  сразу  понравилось  это  платье,  когда  он  раздвинул  шторку  примерочной  кабинки  и  увидел Н. раскрасневшуюся от переодевания,  с  взмокшими  кудрями,  и  как  всегда  усмехающуюся  над  своей  внешностью. Он  помнит  ее  в  этом  платье, в  кафе  в  Пушкине, тогда  Н.  сопровождала  его  в  поездке к  стенографистке  после  защиты диссертации. И  еще  на  открытии  выставки  итальянских художников  в  Эрмитаже… Пиотровский толкал  приветственную  речь,  а им какая-то  вожжа  под  хвост  попала  - едва  сдерживались,  чтоб  не  расхохотаться,  уж  он  не  помнит  почему.
    Потом  платье  «по  наследству»  перешло  к  Ридовне,  когда  та  была  в  положении.
   
   
   
    Не  соблюдали  они  и  других  общепринятых  ограничений… продолжали любить  друг  друга вплоть  до  последней  недели  срока. В  день  родов  он  дежурил  и  когда  в  промежутке  между  операциями позвонил  из  приемного  покоя родителям  Н, Елена  Васильевна поздравила  его  с  дочерью. Утром  помчался  в  роддом,  купив  по  пути   какие-то  продукты  для  передачи  и  на  столе в  «справочной»,  где были  разложены   записки  от  рожениц,  нашел сложенное  в  треугольник -  как  во  время  войны  -  предназначенное  ему  письмо. Крупными  буквами было  написано: «Воронову». Вот  до  чего доходила  их строжайшая конспирация,  они  заранее  обговорили  с  Н. под  какой  фамилией он  будет общаться  с  ней  в  роддоме. Где  оно  теперь  это  письмо? Не сохранили. А  так  бы  хотелось  сейчас  перечитать  его. Кажется,  она  писала,  что пишет  эти  строки  и плачет  от  счастья,  что  у  нее температура 38,7,  что  Сашка похожа  на  него,  что  у  нее  огромные  глаза…  Нет,  не  вспомнит  точно.   Но  ему  самому тоже хотелось заплакать,  когда  читал  письмо, жалость,  как  неотъемлемая  часть счастья,  захлестнула  его,  и  нестерпимо  хотелось  оказаться  рядом  с  Н. в эту  минуту.
    Рождение  Сашки  не  привнесло  каких-либо  значительных  изменений  в  сложившийся  ход  их  жизни. Он  по-прежнему два  раза  в  неделю  приходил  к  ним,  оставаясь  на  ночь, объясняя дома  свое  отсутствие тем,  что в  очередь  с  сестрой  вынужден ухаживать  за  больной матерью, которая  уже  второй  год была  прикована  к постели  из-за  инсульта. Так  оно  и  было,  только  он  не  ночевал  в  родительском  доме,  а  уезжал  поздно  вечером  к  Н.
    Детскую  кроватку  естественно  установили в  комнате  Н., впритык  к  кушетке,  так  что  младенец  рос  в  прямом  смысле  «в  атмосфере  любви».
    Потом  Н. беременела еще  много  раз.  Перенесла несколько абортов,  при  этом  никогда  ни  в  чем  не  упрекая  его. Только  иронизировала  над  собой,  над  своей  плодовитостью  совершенно  неожиданной   для  нее,  ибо с  ранней  молодости почему-то была  уверенна,  что никогда  не  сможет  зачать  ребенка. Его  обескураживало  то  мужество,  с  которым  она  отправлялась  на  эту  ужасную процедуру,  накануне  укладывая  в  сумку необходимые  предметы  туалета, белье… И  он  опять  ни  в  чем  не  мог  помочь  ей. Несправедливо. Как в тот  черный  вечер восемь  лет  назад,  когда  провожал  ее на завьюженной  платформе, сажая  в  поезд.  Они  были  одни  на пустом  перроне. Он  не  верил  в  диагноз. Требовалось  обследование  и  он отпустил  Н.  в  Питер. Одну! Как  на  аборт. Она  казалась  совсем  крошечной,  такой  беззащитной  на этом безлюдном  перроне  в Дархане.  Она  улыбалась ,  утешала  его,  что  все  будет  хорошо…. И  поезд увез  ее ,  пропадая  последним  вагоном  в снежной  метели,  засасывая  ее растерянное  лицо  в вихревую воронку  перед  его  глазами.  Маленькая…  Как  на  аборт… ( «Маленькая…»  -  это  из  ее  лексикона, когда  Н.  кого-то  искренне  жалела, у  нее  всегда как-то очень жалобно врывалось это  слово -  «маленький» , «маленькая»… ). Однажды,  на  следующий день  после  очередного выскабливания, обняв  его  на  кухне,  она  прошептала
- Знаешь, сказали,  что в этот раз  был  мальчик…

     Когда  Сашке  исполнилось  три  года,  вплотную  встал  вопрос,  куда вывозить  ребенка  на  лето? Своей  дачи  у  семьи  не  было. Отцу  Н. удалось, используя  свои  прежние  связи в  горкоме, заполучить  по  льготной  цене  через  дачный  трест  в  аренду на  три  месяца половину  финского  дома  в Солнечном  на  побережье залива. Жилые  помещения  необходимо  было  привести  в  порядок, провести  уборку,  вымыть  полы.  В  то  время  у  него  еще  не  было  машины  и до Солнечного  надо  было  добираться  на  электричке  и  около  получаса  идти  пешком до дачного  комплекса. Найдя  адрес,  они  с  Н.  принялись  за  работу. Н.  мыла  полы,  а  он  вытаскивал наружу  всякую  рухлядь, оставленную  прежними  жильцами. В  их  владение была  предоставлена  продолговатая  комната  с  печным  отоплением  и  веранда;  кухня  и  туалет были  общими.  Сделав  перерыв  в  работе,  они  вышли  во  двор  покурить  и  сидя  на  лавочке  сделались  свидетелями  забавной  и  сентиментальной  картины  - из старой,  полуразвалившейся  тумбочки,  которую  он  вынес и  поставил  в  кусты,  выбежала  маленькая  мышь,  держа  в  зубах крошечного  мышонка. Она  поспешно  пересекла  расстояние от  тумбочки  до  фундамента  дома   и,  оставив своего  детеныша  там,   так  же торопливо  вернулась  к  тумбочке. Наверное,  там  у  нее  было  гнездо. Вскоре  она  появилась  со  вторым  мышонком и,  боязливо  озираясь,  перенесла  его  к  первому. Было  видно,  как  ей  страшно  и как  тяжело  заставить  себя  снова  и  снова выходить  на  открытое  пространство  из  укрытия,  но  она раз  за  разом возвращалась  к тумбочке,  пока  не  перенесла  всех   своих  мышат,  пять  или  шесть  их  там  было… Вот  почему  никаких  сомнений  не   возникало,  что  это – мать, а  не  мышь-отец?
   Закончив  уборку  и  бросив  оценивающий  взгляд  на преображенные  в  чистоте  помещения, они  остались  довольны проделанной  работой. Все  выглядело  вполне  прилично. У  них  оставалось  еще  какое-то  время  до  электрички,  и они  предались  любви  на  широкой  тахте,  одиноко  стоявшей  у  печки. Потом,  повинуясь  хорошему  настроению, Н.  спросила  его  -  сможет  ли  он пожить  с  ними  здесь,  хотя  бы пару  недель? Она  была  уверена,  что   так  и  будет, тем  более  он  раньше  обещал  это  ей.  Но  он  ответил,  что  ничего  не  получится, он  должен будет уехать  в  новгородскую деревню…  И  тут,  со  всей  ненавистью,  со  всем  презрением,  на  которые   была  способна, мгновенно  отрешась от  только – что  пережитой  близости, спешно поднимаясь с  ложа  любви,   полоснула  его  словами
- Давай, крепи  колхозы. 

    Он  помнил, как  при  первом  знакомстве  с  ним  Елена  Васильевна, рассказывая  о своей  дочери,  предупреждала  его,  что Н. бывает очень  не сдержана  и в  запале  может  наговорить ужасно  обидные  вещи людям,  которых  на  самом  деле очень  любит, и  просила  его в  таких  случаях  не  принимать  близко  к   сердцу  ее  слова. Что ж…  у  него  пару  раз была  возможность  убедиться  в этом. Но  надо  признать,  что она  ведь  всегда  была  права,  в  своем гневе. Всегда  права.  По  большому  счету  правда  всегда  была  на  ее  стороне… А  ему  все-таки  удалось тогда  пожить  с  ними  в  Солнечном сколько-то  дней,  он  уж  не  помнит,  как он  сумел вырваться  к  ним,  что  наплел дома…  Они  ходили на  пляж,  купались  в  заливе… Он  помнит,  как  однажды,  держа  маленькую  Сашку за  руку,  брел  с  ней  по  мелководью и она  вдруг  выскользнула  из  его  руки  и в  этот  момент набежавшая  высокая  волна  накрыла  ее  целиком,  и  он здорово  напугался,  что  она  захлебнется…Совершали  пешие  прогулки  вдоль  Приморского  шоссе,  доходя  до  Дюн. Сашку  катили  в  сидячей  коляске,  упиваясь теплыми солнечными  днями,  вдыхая роскошный,  прозрачный   воздух  с  запахом  нагретых  сосен. Однажды  к  ним  на  территорию  забрел  ежик. А  когда  похолодало, они  с  Н. в  поисках  дров  для  печки, спилили высокую,  засохшую,  мертвую березу,  которую  обнаружили  в окрестном  лесу  и на  веревке  волокли  ствол по  дачным  дорожкам  до своего  дома. Счастливые, прямо   как  Маяковский  в  поэме  «Хорошо». 

   



    Но  полноценно всем  вместе  провести  две  недели  летнего  отпуска  удалось лишь  тогда, когда  Сашке исполнилось  шесть  лет. В  то  время,  в  начале девяностых, на  кафедре он  шефствовал  над  клиническим  ординатором,  который  был  родом из  Закарпатья,  и  Коля пригласил его погостить в  Тячев,  где жили  его  родители.  На  Тиссу. Прежде  он  никогда  не  бывал  на Западной Украине  и  охотно  согласился,  тем  более,  что  это  был очень удобный  вариант  им  втроем  вырваться  из Петербурга  и «оторваться  от  слежки». Правда  для  этого  пришлось  посвятить Колю  в свою двойную личную  жизнь. Для  дома  же  была  железная  отмазка – Слобаданюк,  которого  Лена хорошо  знала, позвал в  гости,  почему  не  согласиться?
    Во  Львове  предстояла  пересадка,  поезд в  Закарпатье уходил  поздно  вечером  и до  отправления оставалось  полно  времени.  Обменяв  на  привокзальной  площади  рубли  на  купоны,  услугу  предлагали  на  каждом шагу  и  частные  менялы,  и пункты  обмена, они отправились  обозревать  город. Львов  поразил  его. Конечно  же,  он  выпадал из  привычного  облика советских городов  -  ничего  общего. В  этом  смысле даже  больше,  чем  Таллин. Облик города определяла  архитектура  Австро-Венгрии:  соборы,  костелы,  чьи ажурные шпили парили повсюду  над ландшафтом, средневековые  крепостные  стены,  брусчатые  мостовые…  и  все утопает  в  зелени. Пожалуй,он  не  встречал другого  такого  города,  где  так много  внимания и  вкуса  было  уделено городским  паркам,  скверам,  так  органично  вписывающимся  в планировку. Он  то  и  дело  останавливался, отставая  от  Н.  с  Сашкой,  чтоб сфотографировать  какой-нибудь изящный  фасад дома за извитой  чугунной  решеткой  или очередную  церковь  или  часовню. Но  в  этом  его  стремлении  запечатлеть  как  можно  больше из  их  первого дальнего  путешествия, Н. увидела  эгоистическое  пренебрежение  к  ней  самой,  а  главное - к  Сашке,  которую  давно  пора было  бы  покормить. Н.  набросилась  на  него  с нешуточными  упреками,  которые  вполне  могли  вылиться  в  ссору. Такая  реакция  крайне  удивила  его,  он  не  понимал ее гнева. Но  все  обошлось,  они  пообедали  в  ресторане и  уже  умиротворенные вышли в  быстро  темнеющий  вечер, и  направились  пешком  к  вокзалу.
    Этот поезд на  Закарпатье,  видимо, традиционно пользовался ажиотажным  спросом  и общий  вагон, куда им по  прибытии утром удалось  приобрести  билеты,  был  забит  до  отказа, настолько, что  даже посадка в  тамбур была  сопряжена с необходимостью силой  продираться сквозь  толпу желающих  уехать. Разумеется  о  том, чтоб  занять  места  согласно  купленным  билетам, не  могло  быть  и  речи. Каждый  устраивался, где  мог и как  мог. Чудом  удалось  пристроить  Сашку лечь  на  боковую  полку  и  самим  сесть  рядом. Усталость,  накопленная  за день,  сделала  свое  дело, и она  уснула. Сидя,Н. положила  голову  к  нему  на  колени  и в  такой  неудобной  позе тоже  забылась сном. А он до  сих  пор помнит,  как  неизъяснимо приятно было ласкать рукой  мягкие каштановые  кудри  спящей  Н. словно  никогда  не  делал  этого  раньше, гордо ощущая  себя единственной ее опорой в этой  жизни  и  в  этом темном, переполненном  чужими  людьми вагоне. К  утру основная  часть  пассажиров  сошла  в  Мукачево,  и  проводник  предложил   перейти в  соседний  вагон, в  освободившееся  купе,  где оставался  только  один  пассажир -  мужчина  средних лет, местный житель. Несмотря  на  мытарства прошедшей  ночи, настроение  у  них было прекрасным, день  обещал  быть солнечным  и  жарким, за  окном тянулись живописные  холмы  Карпат,  и  до  места  назначения  оставалось ехать совсем  не долго. Попутчик,  с  первого  взгляда  показавшийся нелюдимым  и  мрачным, вдруг  разговорился,  словно в  его  организме окончилось  действие  какого-то  транквилизатора  принятого накануне,  и принялся нахваливать родные  края,  упомянув старую  легенду о замке Дракулы, руины которого  виднелись  на  вершине горы,  когда  проезжали  Хуст.
    На  перроне  в  Тячеве  их  встречал  отец  Николая  Сергеевича, без  труда  узнавший  гостей  по  описанию  сына, к  тому  же  они  были  едва  ли  не  единственными  пассажирами, сошедшими  с  поезда на  безлюдный  перрон. Щуплый,  невысокого  роста  мужчина,  с  ничем  не  примечательным.  рядовым  лицом  был  очень  приветлив.  Его  суетливое  радушие,  граничившее  с  подобострастием  - еще  бы, ведь к  ним  в  захолустье приехал наставник  и  учитель  его  сына  ,  профессор  из  Петербурга  с  семьей – смущало и  вызывало естественный  протест,  но  папа,  выхватил  из  рук   высокого  гостя чемодан  и,  не  слушая  никаких  возражений,  весь  дальнейший  путь  до  дома  тащил  его  сам,  сгибаясь  от  тяжести  поклажи. Невдалеке  от  вокзала  виднелась  скромная,  католическая  церковь  с гладкими  отштукатуренными  стенами  серого  цвета   и  гнездом  аиста  на  крыше,  увенчанной зеленым  шпилем   -  вероятно  единственная  достопримечательность  маленького  тихого  городка  с  одноэтажными  домами,  так  во всяком  случае  казалось  на  первый  взгляд.
    Много  лет   прошло,  и  он  уже  не  помнит  деталей… Покосившийся  от  времени,  старый  дом  за  дощатым  забором,  несколько  раскидистых  груш  в  саду, просторный,  но  захламленный  двор  с  будкой уборной  и  рукомойником,  справа  от  крыльца. Познакомились  с  мамой, которая  была  полной  противоположностью  отца  -  высокая,  дородная  женщина с зычным  голосом;  сразу  становилось  ясно,  кто  в  доме  хозяин. Она  тоже  была  обрадована  их  приезду  и  тут же  принялась  обхаживать  Сашку,  притащив  ей  огромное  блюдо  с  черешней  и  клубникой. Для  жилья  им  предоставили тесную, но отдельную  комнату, смежную  со  столовой, для  Сашки  разложили  раскладушку. Только теперь,  когда  Н. развешивала  одежду  в  шкаф,  он  увидел  какое  у  нее  уставшее  лицо.  Но  она  не  жаловалась,  все  искупало  то,  что  они были  вместе,  и  уровень комфорта  предстоящего существования  не играл  роли.
    Он  побрился  у  рукомойника  во  дворе,  горячей  воды  не  было,  ждать  пока  вскипятят  чайник  не  хотелось,  и пришлось  обойтись  холодной  из  артезианской  колонки  перед  домом. Отсутствие  Коли  объяснялось  очень  просто  -  телеграмму,  отправленную  ими  из  Львова,  извещавшую  о  времени  прибытия, принесли   только  сегодня  утром,  когда  Коля  уже  ушел  к  своему  куму  помогать при  строительстве  дома. Перекусив,  они отправились туда,  в  сопровождении  папы.  Строительство  находилось  на  стадии  возведения  стропил. Коля  обрадовался  уважительной  причине  покинуть  стройку,  хотя  кажется  и  без  того   не  особенно  утруждал  себя работой,  находясь  внизу,  на  земле,  в  то  время  как  остальные трудились на  крыше. Кум  - могучего  телосложения  парень  лет двадцати  семи,  не  обиделся  и  безусловно  пообещал  встретиться  с  ними  в  скором  времени.
    А  день  становился  все  жарче  и  жарче,  и  они  решили  поехать  на  берег  Тиссы  искупаться. Коля  почему-то выбрал  не  городской  пляж, о  существовании  которого  они  узнали  позже, а дикий  берег  за чертой  города,  куда  их  отвез  частник  на Жигулях. Они  расположились  в густом кустарнике  на  высоком и  каменистом  берегу, где  на  большом  протяжении  вертикальный  обрыв  был оплетен стальной  сеткой,  предохранявшей берег  от  разрушения. Противоположный  берег, широкой на  этом  участке,  Тиссы  был  пологим  и  тоже  покрыт  кустами,  а  дальше  за  полосой  долины, парили  в  изнуряющей  дымке   лесистые  горы  Карпат.  Спускаться  в  воду  по ячее  железной  сетки  Н.  естественно  наотрез  отказалась,  так  что  купаться  ему пришлось  в  одиночестве. Здесь  было  глубоко, ноги  не  доставали  дна. Интересно,  может  быть,  Коля  полагал,  что они с  Н. получат  больше  удовольствия,  ныряя  прямо  с  берега  в  воду,  как  с  вышки,  и  поэтому  привез  их  сюда? Ненормальный…  Вообще-то  Коля  был  неглуп,  хотя многие на  кафедре  считали  его  недалеким,  но хитрым  человеком. По  отношении  к  нему  самому  Коля  был  льстив,  но искренне  льстив  и  ничего,  кроме  дружбы, не искал. Николай  Сергеевич  прекрасно  понимал,  что должен  сам  добиваться  в  жизни  успеха  и  финансового  благополучия,  не  рассчитывая  на  чью-то  помощь,  и  хирургия  для  него была лишь  сферой  удовлетворения  каких-то внутренних  духовных  запросов,  выделявших  бы  его на  фоне своих  земляков, в  большинстве  своем с  молодых  ногтей  озабоченных  лишь материальной  стороной  жизни. В  этом  смысле  хирургия для  него  была  не  трамплином,  но хобби. И  действительно,  вскоре  он  оставил  медицину,  занялся продажами  гербалайфа  и  очень  преуспел на  этом  поприще,  дойдя  до  высоких  степеней  в  иерархии  этого  бизнеса. От  отца  он  унаследовал  щуплое  телосложение, а  вот  коммерческую  жилку  и  хитрость  неизвестно  от  кого. Внешне  он  вполне соответствовал  определенному  типу западного  украинца  - узенькое, не  склонное  к излишней  мимике, востренькое  лицо  с  характерными черными усиками, черная,  короткая  челка, темные маленькие, хитрые глаза.
   Но  все  же  они вполне отдохнули  в  тени  кустов  и  в  прохладе,  шедшей  от  быстрой  реки. Коля  поведал,  что каждую  весну Тисса,  спускаясь  с  гор, меняет  свое старое  русло  в  этих  местах. Случаются  и  наводнения,    и  потом  он  покажет им  в Тячеве  отметку уровня  воды самого сильного  половодья, что выше человеческого  роста. Обратно  шли  через тропу,  проложенную через желтое  злаковое  поле, видели  аистов,  искавших  пропитания  в  колосьях.
   
    На  следующий  день,  утром, за  очень  сытной домашней  трапезой  оказался  какой-то  дальний  родственник семьи  - угрюмый, неприветливый  мужчина  пожилого  возраста,  который  ни  с  того,  ни  с  сего заговорил  на  тему «клятых  москалей», что а  столько  горя  и  разорения Украине… В  те  времена эта  проблема еще  не  стояла  так  остро,  и  к  рассуждениям  такого  рода нельзя  было  относится  всерьез,  лучшее,  что  можно  было  сделать в  этом  случае – проигнорировать  пещерный националистический  запал родственника  и  не  замечать сказанного  вовсе.    Почувствовав,  что  никто  из  гостей  не  собирается  вступать  с  ним  в  спор,  родственник  обиженно  поджал  губы  и  умолк. Исчез он  так  же  незаметно, как и  появился.    Днем,  как  было оговорено  накануне, за  ними  заехал  кум,  чтоб  отвезти  их  в местный  санаторий, где  для  них за  какую-то  символическую  плату  был  забронирован номер  на  пять  дней. Пансионат  располагался на    Теребле  -  притоке Тиссы.  Судя  по  всему кум обладал  большим  авторитетом  и  большими  связями  здесь  в  Тячеве,  благодаря  которым  и  была  приобретена дефицитная  путевка.
    Конечно,  это  было  не  бог  весть  что,  но все  же возможность пожить  независимо  и в  отдалении  от  кого  бы  то  ни  было,  только  своей  троицей  - это дорогого  стоило. На  три  звезды  пансионат,  конечно,  не  тянул, но  все-таки новый,  трехэтажный  корпус  из  белого  кирпича  выглядел  вполне  прилично,  внутри старались  поддерживать  чистоту,  неплохая  кухня… Первое  посещение  столовой  запомнилось неожиданным  решением  Саньки  постоять  за  себя. В  обеденном  меню  было  указано,  что  на  десерт полагается  кукуруза, поднос  с  початками  стоял  на  отдельном  столе  в  дальнем  углу. Приступив  к  обеду, они  заметили,  что многие ,  не  дождавшись  положенного  времени, подходили  к  подносу  и  разбирали  кукурузу. Санька смотрела,  смотрела  на  это безобразие,  и вдруг  решительно  встала  из-за  стола  и тоже отправилась к  подносу, не  дожидаясь  пока  закончатся  початки  и  они  останутся  с  носом. Впервые  проявила  самостоятельность, осознав,  что чистоплюйство  родителей  до  добра  не  доведет,  «с  волками  жить -  по-волчьи  выть»…
   Их  поселили  в  двухкомнатный  номер  с  балконом  и  телевизором. Погода  стояла  жаркая,  и  вечерами  в  начинавшем  темнеть  небе над пансионатам  зависал  четко  очерченный  круг    огромного  и  оранжевого,  как  апельсин,  остываюшего  солнца. Нигде и  никогда  он  не  видел  больше  такого  яркого, вечернего  солнца.
После  завтрака   шли  на  речку. Теребля   в  этом  месте  была  неширокой  и  мелкой  и  скорее  напоминала  большой  ручей. По  каменистому дну   вброд переходили на  другой  берег,  расстилали  на  траве широкую  подстилку  и заваливались  загорать. Ровный,  плоский  берег  покрывала  густая,  мягкая  трава ,  насыщенная  полевым  хвощом  и  зелеными  мхами. Он  учил  Сашку  плавать, мелкая  речушка  идеально  подходила  для этого. Кроме  них,  никто  из  отдыхающих в  санатории  не появлялся   на берегу. Это  казалось  странным  -  дни  стояли  душные,   и окунуться  в  быстром  прохладном  ручье  доставляло  громадное  наслаждение. Один  раз  сходили  в  соседнюю  деревню, где  на  каком-то  дворе  видели здоровенных индюков,  валяющихся  в  пыли. Птица,  почти  исчезнувшая  из русской деревни, Сашка  их  увидела  впервые.  «Индя,  индя -  красный  нос, табакерочку  унес. Индю  в  городе  поймали,  красны  сопли  оторвали» - вспоминала  как-то  мама  стишок  из  своего  детства.
Пансионат  славился  свои  минеральным  источником  -  посреди  хозяйственного  двора  торчала из  земли  колонка, из  которой  можно  было  накачать мутную,  цвета  ржавчины,  воду  с  отвратительным  запахом  сероводорода. Никаких  других  достоинств здесь  не имелось,  ни  в  смысле  природы,  ни  в  смысле  комфорта.  В  другое  время  пребывание  в  таком  санатории  было  бы  для  него  каторгой,  но они  были  совершенно  счастливы  от  предоставленного  им  одиночества,  пусть  даже  в  таком  примитивном  обрамлении. Поэтому  были досадно  разочарованы и  огорчены,  когда в  последний  вечер  в  номере  неожиданно появились возбужденные  Коля  и  кум,  объявившие,  что сейчас  они  их  забирают  и  отправляются  на  берег  Тиссы  на  пикник, где  все  уже  готово  и  ждут  только  их.  А  они-то  собирались в  этот  вечер  попить  вина  в  тиши   на  балконе,  пораньше  уложить  Сашку  спать  и…  предаться  любви.
  . Но,  пришлось  подчиниться  и досрочно   покинуть пансионат. Через  сорок  минут  они  уже  были  на месте  и  влились  в  веселую  компанию молодых  супружеских  пар -  друзей  и  знакомых Коли  и  кума. Шашлыки,  водка – это  было  традиционно,  но местные женщины поразили  своим  кулинарным  искусством  по  части выпечки тортов. Высокие,  пышные,  изготовленные  по  венгерским  рецептам, торты    были  великолепны. Заставил  понервничать  Н.,  когда  пьяненьким  полез в бешено  бурлящий  поток горной  Тересвы,  там  тоже  было  мелко,  и улегся на  дно,  на скользкие булыжники, наслаждаясь водяными  вихрями, бьющими  по  телу,  как  в  джакузи. Ночевали  у  кума,  в  доме  его  родителей,  которые   в  те  дни находились в  отъезде. Просторные  комнаты, современная  мебель, ухоженный  сад -  все  говорило  о более  высоком  по  сравнению  с  родителями  Николая  Сергеевича  финансовом  благополучии. Утром  похмелились. Развлекая  гостей,  кум продемонстрировал   свою  гордость – дембельский  альбом,  украшенный,  как  положено, по-армейски  трепетно и с  любовью. Потом  попросил   проконсультировать свою молодую  жену – очень  славную, полненькую  блондинку  с пышными  волосами,  уложенными  в  пучок. Ее беспокоил  какой-то  узел  в  молочной  железе. Попросили не  Н. а именно  его,  как  более маститого  хирурга. Откуда  им  было  знать,  что  Н.  понимает  в  этой  патологии гораздо  больше,  чем  он? Он  посмотрел, не  без  удовольствия ощупывая  тугую  женскую  грудь  молодой  красавицы,  и  ничего,  кроме банальной  мастопатии,  не  обнаружил. Успокоив  ребят,  что  ничего  страшного  нет, попрощались  и  уехали   к  себе,  в  Тячев.
    У  Коли  бы  еще  один  кум -  Степан. Тот  был  попроще,  грубее, тоже  физически  очень  сильный, тоже  радушный,  с  открытой  душой  -  очень  симпатичный,  русоволосый  парень. Вообще у этих украинских молодых бизнесменов существовал  какой-то бойцовский культ – все  были хорошо  натренированными  качками, и  в  багажниках их машин   постоянно  находились  бейсбольные биты  и  нунчаки. Степан  недолюбливал другого  кума  и постоянно  вступал  с  ним  в  язвительную  перепалку  при  встречах. Он  был  шофером  и  зарабатывал  на  жизнь  тем,  что возил мебель  из  Венгрии,  имея  хороший  доход  с  этого  бизнеса. В  первый  день  знакомства они отправились  на  городской  пляж. Н.  была обворожительно сексапильна  в  закрытом черном  купальнике  с широкой  зеленой полосой,  она  уже  успела  немного  загореть,  и  он  не  мог  отвести  от  нее  глаз. Песчаный  берег  полого  спускался  к реке,   ниже  по  течению  виднелся железнодорожный  мост  с  пограничным  жовто-блакитным  столбом -   на  другом  берегу   уже  Румыния.
На  той  стороне,  зацепившись  за  прибрежный  куст, из  воды  торчал  безобразный объемный предмет, похожий  на  раздутый  курдюк  коричневого  цвета. Наблюдая  за  ним,  пришли  к  выводу,  что  это   труп  какого-то  домашнего  животного,  скорее  всего  козла. Мощное  течение  Тиссы  уносила  вниз  возможные трупные яды  и  можно  было  не  бояться  и  не  брезговать  заходить  в  воду. Степан,  чей  мускулистый  обнаженный  торс делал  его очень похожим на Кирка Дугласа    в  роли  Спартака,  предложил  сплавать  на  противоположный  берег,  пустынный  и  хорошо  просматриваемый  со  всех  сторон,  что  они  и  сделали. Таким  образом он на  пять  минут оказался  еще   и  в  Румынии. Никому  не  приходило  в  голову,  что  затея  могла  закончится  плачевно,  окажись  на  берегу  пограничники. Настроение  подпортил  другой  эпизод  - Коля затащил  Сашку  в  воду,  усадил  ее  к  себе  на спину  и поплыл   с  ней,  влекомый  быстрым  течением  на  глубину. Неприятную  минуту  они пережили  тогда,  глядя  как Колина  голова  несется  по  реке  с  Сашкой  на  закорках. А  если  бы  не  дай  бог… Тисса  река  опасная.  Он  помнил  старый  советский  фильм  из  своего  семилетнего  детства  : «Над  Тиссой», про  шпионов,  там  особенно  запомнились  кадры,  где невероятно  смелые  люди  сплавляли  по  реке    плоты.   Страх! Коле,  конечно,  досталось  за легкомыслие  от  Н.,  а ему самому за  попустительство,  хотя  он-то  как  мог  помешать  Колиной  затее?  После  пляжа  Степан  отвез  их  к  себе  домой,  уже  вечерело,  и Карпаты  видневшиеся  вдали приобрели в  сумерках  насыщенно фиолетовый  цвет. Впрочем, и  при  ярком  солнечном  свете  холмы  Карпат  всегда  казались  ему  больше  синими, чем  зелеными. Кстати,  такой  же  цветовой  эффект  сохранялся  и  на  сделанных  им слайдах.
   Очень  удобный,  богато  обставленный  дом,  со  вкусом  подобранная  мебель… ужин  при  свечах  с  домашним  вином… Им  с  Н. отвели  просторную  спальню  с  настежь  открытым балконом  и  широченной  кроватью,  на  которой  так  блаженно  можно  было  растянуться. Ему  захотелось  любви, ужасно  захотелось,  но  Н. была  непреклонна,  она  сочла  неприемлимым  заниматься  этим  в  гостях,  где  в  соседней  комнате  спит  хозяин  дома. А  он ужасно  обиделся  на  нее  за  это, на  всю  жизнь  запомнив  не   сам факт отказа,  а то,  что случилось  это  именно  в  тот  дивный  вечер, наполненный приятной  усталостью и  нежной  прохладой, когда  он  так  хотел  ее.
На берегу  Тиссы  довелось побывать еще  раз,  с  еще  одним  Колиным  приятелем – Витей  Танцером.  Витя работал  в  Тячевской  больнице  стоматологом. Его  отец,  несколько  лет  назад  ушедший  из  семьи,  считался  местным  богатеем,  нажившим  свое  состояние  благодаря торговле  с  Венгрией.  Витя  же производил  впечатление скромного,  тихого  человека,   очень  трудолюбивого  и мастеровитого. У  него  был  собственный  дом  на  городской  окраине,  окончательно  еще  не  достроенный,  и прилежно  возделанный  огород. Во  дворе в  три этажа  стояли  клетки  с  кроликами. Еще  была  черная, лохматая лайка  по  кличке  Аза, своенравная  и озорная.  «Аза, мисце!» - то  и  дело покрикивал на свою  любимицу  Витя Танцер. Вот  он  и  пригласил  на  ночную  рыбалку  на  Тиссу. За  весь  вечер  удалось выловить  на  донку всего  лишь  одну  морену – местную белорыбицу. Жарить  ее  не  стали  и  водку  закусывали шикарным домашним  салом,  сидя  у  костра  возле  палатки,  умело  натянутой  Танцером.  Ясный,  теплый  вечер, полная  луна, черная  Тисса… И  тут тишину  нарушил нестройный  хор голосов  -  какая-то  компания,  расположившись  вдали  ниже  по  течению  затянула  песню  на  украинском  языке. Ему захотелось ответить  и он  тоже запел  во  все  горло: «Вот  мчится  тройка  почтовая  по  Волге-матушке  реке…». Так  и  разгорелась  песенная  дуэль: они  там  внизу  украинские  народные,  а  он  здесь  русские. Под  конец,  чтоб  не вызывать  ненужного  озлобления  местных, затянул: «Реве  та  стогне  Днипр  широкий,  сердитый  витер  завива,  до  долу  вербы  гне  високи,  горами  хвилю  пидийма…»,  вспомнил когда-то  прочитанный  в  Одессе  текст  Шевченко.
     Вообше-то, если  не  считать  того  дремучего  родственника  за  завтраком  в  доме  у  Колиных  родителей, никаких националистических выпадов  в свой  адрес  он  не отмечал. Более  того – в  один  из  дней  Коле приспичило  поехать  в  Хуст  по  каким-то  своим  делам,  и  они тоже  решили  прокатиться  вместе  с  ним,  проветриться. Электричка оказалась  забита  до  отказа, и  пришлось  стоять в  тесноте,  в  проходе. Стояли  женщины,  дети…И  тут  какой-то  старик,  одетый  в  национальную.  вышитую безрукавку,   пристально разглядывавший  его  пока  они  ехали,  встал  со  своего  места  и учтиво предложил  ему  сесть. – Ну, что  Вы…Зачем?  -  пролепетал  он  в  смущении.  Старик  отрицательно  помотал  головой,  не  соглашаясь.
 – Как  же… Вы -  пан. – предельно  уважительно и  серьезно  объяснил старик  свой  поступок, старая  закалка времен  Австро-Венгрии  давала  себя  знать…
    Тячев  все  больше  нравился  ему  своим ароматом экзотического  захолустья,  особенно  он  любил  улицу,  где стояли простые  одноэтажные   дома,  крытые  старой  черепицей,  с голыми побеленными фасадами  и  квадратными  окнами. Однажды  гуляя  там, Санька  нашла возле  забора  пару брошенных  новорожденных  щенков,  еще  слепых,  толстеньких  и потешных.   Пришлось  отнести их  домой. Потом  Колина  сестра  пристроила  щенят к  своим  знакомым.
    А  еще  был  чудный  вечер  в  гостях  у двоюродной  сестры,  где  хозяйка  дома   в  разгар  застолья  сняла  со  стены  скрипку  и порадовала  всех  народной  венгерской музыкой. Играла  великолепно. Интересно  было  прочувствовать некий  фольклерный  контраст  культур -  у  нас  гармошка,  у  них  скрипка.
Наконец,  настала  пора  собираться  в  обратный  путь. Как  они ни  сопротивлялись, им  всучили ведро  спелой  черешни  и  посадили   на  тот  же  поезд,  которым  приехали:  Солотвин -  Львов,  но,  правда,  теперь в  плацкартный  вагон,  где  они  могли  выспаться. И  выспались… Утром  оказалось,  что  ночью  у  Сашки,  спавшей  на  нижней  полке,  вытащили  из-под  подушки  сумочку  с  ключами  от их   квартиры   в  Петербурге. Возблагодарили  бога,  что  все  обошлось  только  кражей…  А  во  Львове пришлось  разыскивать   переговорный  пункт, чтоб  сообщить  родителям  о  пропаже,  чтоб  к  их  приезду  успели  поменять  замок. Огромного  роста, рыжебородый  служащий  почтамта  в  униформе с кепи- «мазепинкой» на  голове, дежуривший  в  вестибюле  - на первый  взгляд типичный  бандеровец, внимательно  выслушал  их  и предельно вежливо  объяснил,  где  расположены  междугородние  телефонные  кабины.




    - Вот  так  бы  ехать  и  ехать,  и  никуда  не  приезжать, - тихо  произнесла Н., когда  миновали  Парголово. Он  молча  кивнул  головой  в  знак  согласия,  ему  тоже,  может  быть  даже  больше,  чем  ей,  хотелось  бы  ехать  и  ехать  вместе  с  ней  вдвоем  далеко-далеко,  забыв  обо  всем. День  выдался  пасмурным,  но  без дождя. Сегодня она особенно  плохо  себя  чувствовала,  была  очень  слаба  и даже  попросила  его выкинуть  сигарету,  когда  он  закурил  за  рулем. . Опять  были  проблемы  с  парковкой,  но,  как  оказалось, это  было  лишь  началом  сегодняшних  мытарств. В  регистратуре  поликлиники яблоку  негде  было  упасть,  к  каждому  окошечку выстроилась  внушительная  очередь,  и,  как обычно  случалось  с  ним, он, выбрал  самую  неудачную,  медленнее  всего  продвигающуюся. Прошло  больше  часа  прежде,  чем подошел  их  черед.  Тщательно  проверив все  документы  необходимые для  госпитализации,  женщина  в  окошке огорошила  неожиданным  отказом,  сказав,  что  свободных  мест  на  сегодня  нет. Он  попросил ее  позвонить  профессору  Пирцхалаве,  но  того  не  оказалось  на  месте,  никто  не брал  трубку. Объяснив  Н. ситуацию, он оставил  ее  сидеть  в  вестибюле,  а  сам отправился  на  поиски  Пирцхалавы. Он  нашел  его на  отделении  в  ординаторской, тот  сказал,  что  выписка  еще  не  закончилась,  что  сейчас  освободится  место  в  палате  и при  нем  позвонил  в  регистратуру, чтоб  Н.  оформляли. Потом  из  регистратуры  их  направили  в  приемное  отделение, располагавшееся  в  другом  корпусе, до  которого  надо  было пройти  через парк.  Чтоб  подняться  по  ступенькам  крыльца, Н.  взяла  его    под руку.  В  приемном  тоже  была  очередь, им  снова  пришлось ждать  около  часа,  сидя  на  стульях ,  изнывая в  верхней  одежде  под жарким  весенним  солнцем, светившим  через застекленные  стены. Н., когда  объявили  ее  фамилию,  приглашая  в  кабинет  врача для  оформления  истории  болезни,   сказала,  что  у  нее  совсем  нет  сил  и  попросила  его  самому  пройти туда  и  ответить  на  все  необходимые  вопросы.
    Отделение  ангиографии -  это  опять  другой  корпус, через  парк напротив. Просторный  вестибюль, на  лифте  они  поднялись  на  третий  этаж  и  вышли  в  больничный  коридор,  где  в  начале располагались кабинеты  персонала, процедурный, столовая, помещение  сестры-хозяйки  и  дальше  по  правую  сторону   -  палаты. Дежурная  медсестра на  посту приняла  от  них  документы  и тоже  выразила  недоумение  по  поводу, куда разместить  пациентку, попросила  обождать. Ему  стало  казаться,  что  эта  неразбериха  с  местами,  сегодня  не  закончится, но  вскоре  появилась  старшая  сестра  и провела  их  в  четырехместную  палату, где  еще  не  успели  перестелить  освободившуюся  койку  слева  у  окна,  предназначавшуюся  для  Н. Остальные три  койки были  заняты, у  окна  справа лежала полная,  пожилая  дама, на  двух  других – совсем  молодая брюнетка  лет  шестнадцати  и худенькая, спортивного  телосложения, тридцатилетняя  на  вид женщина. В  палате  имелся  туалет,  душ  и  вешалка  для верхней  одежды.
- Вот  вам  новая  соседка, - объявил  он женщинам,  лежавшим  на  койках,  представляя Н. еще  не  снявшую  с  себя  пальто  и  оттого  казавшуюся ему  еще  более  инородным  телом  в этой  больничной  палате, в  этом другом  мире,  куда  он ее  привел  и  сейчас  оставит  ее  здесь  одну.  -  Не  обижайте  ее,  - в  шутку попросил  он,  как  просил  бы  за  своего  ребенка.
-  Ну,  что  вы,  что  вы… - улыбнувшись, заверила  его  пожилая дама,  всем  своим  видом  выражая  готовность опекать  Н. насколько  это  понадобиться.
   Дальше  задерживаться  в  палате  не  имело  смысла, к  тому  же  он  чувствовал,  что  сам  смертельной  устал  от  сегодняшних  переживаний.
    Вечером,  когда   созвонился  с  Н,  она  сказала  ему,  чтоб  он  завтра  не  приезжал – завтра ее  будет  смотреть  терапевт,  будут  брать  анализы… ,  а  сама ангиография  назначена  на  послезавтра,  на  десять  утра.
   
    Он  приехал  к  одиннадцати.  Койка Н.  пустовала,  и соседка сообщила,  что ее  еще  не  привозили  после  процедуры. Он  вышел  в  коридор  и стал  ждать,  подсев на  стулья перед  палатой  к  угрюмому мужчине, который  тоже  ожидал окончания  какого-то  исследования  своей  жены – той  самой  пожилой  соседки. Прошло  минут десять.
-   Лучшая  клиника,  лучшая  клиника… - с  типичным  для  простолюдина недовольством  всем  и  вся,   проворчал мужчина  – Такой  же  бардак,  как и везде.   
Видимо,  мужчина  уже  давно здесь  сидел. Прошло  еще  десять  минут,  и, наконец, к палате  подкатили  каталку  с  Н. Сестра,  сопровождавшая каталку, держала  в  руках  работающую  капельницу. Сразу  бросилась  в  глаза резкая  бледность лица Н.  Он  никогда  не  видел,  чтоб  она    была  так  бледна. Сердце  у  него  сжалось - такая бледность  могла  быть  результатом  кровопотери,  но откуда  ей  взяться при технически  правильно  выполненной пункции  артерии? Лежа  на  каталке, до  подбородка  укутанная одеялом, Н.  улыбнулась  ему,  такой  хорошо  знакомой  ему  улыбкой, словно у  всех  просила  прощения  за  доставленные хлопоты, и  одновременно  утешая  его,  что  все хорошо.
    В  палате он  вместе  с  сестрой аккуратно  переложил Н. с  каталки  на  койку,  оберегая  от  смещения давящую  повязку на бедре.  Он  отметил,  что в  повязке нет  катетера, который  оставляют  в  артерии, если  планируют проводить  длительную,  многоразовую  химиотерапию. Значит, от  этого  решили  отказаться…  Почему?
   Сестра  передала  ему  флакон  капельницы,  пока регулировала  высоту  стойки,  заранее  поставленной  у  изголовья.
    Потом  Н. рассказала  ему,  как  все  происходило. Возились  с  ней  долго,  единственное,  что  она  поняла – то,  что  Пирцхалава  не  стал  вводить  подготовленный  препарат,  а приказал  вынуть у  него   из  кармана  халата  что-то  из  своих  личных,  стратегических  запасов.
    От  еды  она  отказалась  и сказав,  что  очень  хочет  спать,  попросила  его ехать  домой  и  ни  о  чем  не  волноваться. 
    В  коридоре  он столкнулся  с  Пирцхалавой, который направлялся проведать  Н.  Пирцхалава  сказал,  что забита  вся  печень,  практически  тотальное  поражение,  что  если  все  пройдет  без  осложнений, Н.  выпишут через  пять  дней,  а через  месяц  надо  будет  снова  лечь на  повторную процедуру. В голосе Пирцхалавы  проступало скорее  не  огорчение,  а  разочарование  своим  профессиональным  бессилием. Он  говорил  так, словно сообщал  не  новость,  а лишь  детализировал хорошо  известный  факт. Поэтому  и слова  сочувствия коллеге  становились  лишними. Но  это  был  еще  один  удар  молота,  крошивший всякую  надежду…

    Утром  по  пути  в  Песочный  он  остановил  машину напротив  Торжковского  рынка,  чтоб  позвонить  Н.  в  палату.  Он не  мог так  долго  оставаться  в  неведении  и  не хотел появляться  в  больнице,  предварительно  не  позвонив  и не  узнав, как  дела? Дальше  можно  было  ехать,  уже  как-то  успокоившись.
    Н. встретила  его сидящей  на  койке,  в  халате  поверх  ночной  рубашки. Сегодня  она  была  не  так  бледна,  как  вчера, но очень  слаба. Долго  сидеть  она  не  смогла  и попросила  уложить  ее  в  постель,  самостоятельно не  смогла  даже  закинуть  ноги  на  кровать. Давящую  повязку на  месте  пункции артерии сняли  утром, и вскоре должны  были  поставить  капельницу. Оставшись  на  какое-то  время в  палате  одни, Н.  рассказала  ему  о  своих соседках.  Та,  что  напротив,  пожилая, здесь  второй  раз. Два  года  назад  ей  выполнили  резекцию  доли  печени  по  поводу  метастазов  рака  прямой  кишки  и  сейчас проводят  курс  химиотерапии. У  молодой  девочки -  цирроз печени,  лечат асцит… У  третьей  пока  неизвестно  что, она  обследуется. Н.  призналась  ему,  что сегодня  ее  вырвало  после  завтрака, наверное  -  это  следствие химии… Призвала его готовиться  к  тому,  что  скоро облысеет. Он  помнил,  как  восемь  лет  назад  увидел  ее  стриженную,  как  после  тифа,  голову. А  еще  вспомнил,  как совсем  давно в  молодости  она- дуреха,  заставляла  его  выдергивать появляющееся у  нее единичные седые  волоски.
    На  следующий  день  он решил  попробовать добираться  до  Парголово  чрез  КАД, оказалось  удобнее  и  быстрее. На  парковке  у  Центра  произошел  неприятный  эпизод. Поставить  машину было,  как  обычно,  некуда,  и он  с  трудом  втиснулся   сзади  какого-то  оппеля, загородив  тому  выезд  назад, при  этом  спереди   оппелю  выезд  преграждала другая припаркованная  машина. Но  он  рассудил,  что более  виноватым  в  этой  ситуации, следует  считать  того,  кто  спереди  и  все  претензии  пожалуйста  к  нему..  Какой-то  посторонний  мужик, есть  такие  непрошенные  блюстители порядка,  стал укорять  его  в   эгоистическом  отношении к ближнему,  мол -  как  же  теперь бедному  оппелю  выехать?  «А  не  пошел  бы  ты… Тебе  известно, зачем  я  сюда  приезжаю  и  ни  о  чем  другом  думать  не  могу?» - но  промолчал  и  со  злостью  стал  выруливать  назад,  чтоб  найти  другое  место,  и  слегка  задел при  этом заднее  крыло соседней  машины. «Чтоб  тебя…». Поспешно  покинул  место  ДТП, с  полчаса  покрутился  по  поселку,  и вернулся  на  парковку,  но  уже  на  другое место,  по  счастью  только  что  освободившееся. Он  был  в  бешенстве. Если  бы  сейчас ему  подвернулся  тот  сердобольный  мужик,  дело  бы  кончилось  мордобоем.
    Никакого  улучшения в  состоянии  Н. прошедшие  сутки,  конечно,  не  принесли. Ее  продолжала  мучить тошнота  со  рвотой  и нарастающая  слабость. С  большим  трудом  она  передвигалась  по  палате,  чтоб  дойти  до  туалета.  Когда  он  усаживал  ее  в  кровати, обнимая  за  плечи, она  всем  телом  наваливалась  на  него,  чтоб  не  упасть. Если  в  палату  заходил Пирцхалава, она собирала  волю  в  кулак,  улыбалась   и отвечала,  что  все  у  нее  хорошо.  С  собой  из  дома  у  нее  был  взят  томик О.Генри, и она  просила  почитать ей  вслух  какой-нибудь  рассказ,  пока  лежала  под  капельницей. Он  выбрал  неизвестный  ему  рассказ, оказавшийся  скучным,  с тягучим,  запутанным  сюжетом  о  гастролях провинциального  театра,  и  она благополучно уснула  под  его  монотонное  чтение.    Сейчас  ему  пришло  в  голову,  что  она,  наверное, специально  выбрала  этот  том  с  малоизвестными  новеллами… Читать  сейчас,  например,  «Дары  волхвов» в  известном  смысле было  бы кощунством, любое  напоминание  о любви  в  молодости   только б    усилило сегодняшнюю  их  боль. И  уж  совсем  неуместным было  бы прочесть  «Последний  лист»… 
  Прошлой  осенью,  в  конце октября, он  провел  несколько  дней  в  деревне. Беспрерывно  лили дожди, небо сплошь  было  затянуто серыми  тучами, солнце  не  выглянуло  ни  разу,  к  тому  же не  переставая  дул  холодный  северный  ветер. Целый  день  приходилось  подтапливать  печки  в столовой  и  в спальне. Кушетка,  на  которой  он  спал, стояла возле  окна  и  просыпаясь  утром он видел в   окне крону старой  рябины,  нависавшую  над крышей гаража.  Порывистый  ветер сгонял с тонких  веток  мокрые, темные,  скукоженные  листья  и  с  каждым  пробуждением  их  становилось  все  меньше  и  меньше… Да, он  тогда  тоже  вспомнил  этот  рассказ  О.Генри, но  оттого,  что  в  комнате  было  тепло  и  он  лежал  под  теплым  шерстяным  одеялом, картина  в  окне  не вызывала  у  него никаких  апокалиптических  ассоциаций, наоборот -  ненастье  снаружи лишь  усиливало комфорт  и  уют  ленивого  пребывания  в  постели  под  одеялом,  и  он  не  спешил  вставать. В  те  дни ему  даже как-то  особенно  нравилось  само  слово -  ненастье. Последнего  листа  он  так  и  не  дождался,  но  он  и  не  ставил  перед  собой  такой  задачи..
-  Завтра  Пасха, - напомнил  он  ей, когда  она очнулась  от  сна. – Мы  приедем  с  Сашкой.
-  Господи, как  же  я  по  вам  соскучилась, -   жалобно всхлипнула она  и  он почувствовал,  что  ничего  в  мире не могло  быть  искренней  этого  признания,   и особенно  остро он  почувствовал еще,  что  эта  ее  жалоба была  обращена также…    и  в  будущее.
 
   Утром  он  заехал  за  Сашкой,  по  дороге   купили  цветы. Он  был  благодарен  Сашке,  что  она  не  спрашивала  его  о правдивом диагнозе, с  которым  мама  лежит  в  больнице; его  объяснений про  «жировую дистрофию  печени» ей  было  достаточно,  чтоб уверовать  в благополучный  исход. Подозревала  ли  она  все-таки?  Скорее  всего  - да, но открывать  ей  правду  он не хотел. Сашка  была  беременна, и  через  двадцать  дней была  назначена  ее  свадьба. И  он  сделает  все от  себя  зависящее, чтоб как  можно  дольше  скрывать действительное  положение  дел. А  разве  он  сам  потерял  надежду? Вовсе  нет. Никто  ничего  не  знает. «Жди  меня  и  я  вернусь  всем  смертям  назло…». Только  так,  никак  иначе.
   
   
    При  Сашке  Н. старалась  держаться  бодрей, улыбалась,  посмеивалась  над  своей  немощью,  сваливая  все  на побочные  эффекты  химиотерапии и  обещая,  что  скоро  все  придет  в  норму. Она  попросила  Сашку помыть  ее  в  душе  и помочь  переодеться  в новую  ночную  рубашку.
    Через  два  дня  ее  выписывали. На  вахте  у  шлагбаума он  объяснил,  что должен  забрать  тяжелую  больную,  и ему позволили проехать  на  территорию клиники. Оставив  машину  возле  крыльца,   поднялся  на  отделение.  Пирцхалаву,  который  должен  был  выдать  выписные  документы,   застал  в  ординаторской,  беседовавшего  с  каким-то  молодым  коллегой. И,  хотя  все  было  предельно  ясно, к  его  удивлению  Пирцхалава сказал ,  что  через  два  месяца надо  будет  снова  лечь  в  клинику  для  проведения  повторного  курса химиотерапии. «Зачем  он  мне это  говорит? Он  что,  действительно  в  это  верит?» - подумал  он, бегло просматривая  последний  анализ  крови Н, где белки  крови опустились существенно  ниже нижней  границы  нормы. Выразив  свою  искреннюю  признательность,  прощаясь, он  протянул  Пирцхалаве  пакет, в  котором  лежал ящичек  с  бутылкой  французского  коллекционного  коньяка, который  когда-то  сам получил от  благодарного   пациента  за  экстирпацию  желудка. Пирцхалава  запротестовал,  но он и  слушать ничего  не  хотел: «Перестань. Мы  же  оба  хирурги».
    Н. была  очень  слаба  и  самостоятельно  не  могла  даже обуть  ботинки. Он  помог  ей  одеться  и собрал  ее  вещи  в большую  сумку. Можно  было уходить,  но  тут  Н. сказала,  что не  в  силах дойти  до  машины  и  попросила  его   сходить  за  сидячей  каталкой. Зная  характер  и  силу  воли  Н.,  он понимал,  что  это  отнюдь  не каприз  с  ее  стороны. Разыскав  сестру-хозяйку, он  вместе  с  ней  прикатил  кресло-каталку  в  палату. Тут  выяснилось,  что  кресло  сломано,  не  раздвигаются  бортики… Раньше он отнесся  бы  к этому спокойно,  но  сейчас это  вызвало в  нем  бешеную  ненависть,  накопленную  за  долгие  годы  к убогому  оснащению  отечественной  медицины.  Раз  каталка  не  работает,  как  надо,  значит  и  все  остальное с  дефектами.
-  Не  бойся, – уже почти  злясь  на  Н., сказал  он. – Ты сможешь. Я   же  буду  тебя  держать. Тут  идти  всего  ничего. Постарайся.
    Они  доковыляли  до  лифта,  прошли  вестибюль,  спустились  по  крыльцу  к  машине. Когда  он  усаживал  Н. на  переднее  сидение,  она без  сил  завалилась  набок. Он опустил  спинку  сидения  и устроил  Н.  полулежа,  зафиксировав  ремнем  безопасности.
    Всю  дорогу   боялся,  что не  довезет  ее.  Эта  мысль  так  прочно застряла в   сознании,  что превратила  его  в  истукана,  в бесчувственного робота,  управлявшего  машиной.  Но  все  обошлось. Когда  они  въехали во двор, к  Н. словно  вернулись  силы,  и  они уже относительно  легко  поднялись на  лифте  и добрались  до  квартиры. Сашка  была  на  работе,  но  постель  для  Н. была  подготовлена, разостлана  на  диване  в  большой  комнате  у  окна. На  кухне,  на  плите  стояла  кастрюлька  с  куриным  супчиком. Он  раздел  Н.  и  она  сказала,  что  хотела  бы  сначала  вымыться. С  его  помощью   залезла  в  ванну  и  попросила его  выйти. Н. никогда  не  разрешала  ему  присутствовать  при своем  омовении  в  ванной. Лишь  однажды, в далекие  молодые  годы, когда  она  единственный  раз  в  жизни  напилась, пришлось  затаскивать  ее  в  ванну  для  протрезвления. Ему  в  этом  действии  активно  помогал  муж  старшей  сестры.  Да,  вот свояку тоже подфартило созерцать дивное голое  тело, безвольно  хохотавшей  Н, когда  они, взявшись  за  руки  и  за  ноги,  погружали  ее  в  воду.
   
      А  вот самостоятельно  выбраться  из  ванны  Н.  уже  не  смогла  и  позвала  его  на  помощь.   Она  принимала  душ  стоя  и  сейчас мокрая  стояла  в  ванной  и была  не в  силах  перешагнуть  через  бортик  ванны,  чтоб  вылезти. Он  крепко  обнял  ее,  заведя  руки  за  спину, и попытался вытащить   бессильно  обмякшую в  его  объятиях Н.  из  ванны,  но  не  смог  даже немного приподнять  внезапно  отяжелевшее ее тело. Часто  при  отсутствии  санитаров  ему  приходилось иметь  дело  с  лежачими  больными  и его  всегда  поражало -  насколько  тяжелее становится живой человек, когда лишен  подвижности.  В прошлом он  легко  поднимал  Н.  на  руки. Безуспешными  оказались  и последующие  попытки. Положение  казалось  безвыходным,  но не  ждать  же,  когда  придет  Сашка.  Наконец,  он изловчился, и не  разжимая объятия,  перенес ногу  Н.  за  край  ванны  и боком,   грубо  как  манекена,  выволок  ее из  ванны, наверняка тем  самым  причиняя  ей боль,  но  уже  не принимая  это  во  внимание.
    До  постели  она  дошла  самостоятельно. Уложив Н. , он  прошел  на  кухню  и разогрел  в  микроволновке  тарелку  с  куриным  супом. Перед  тем,  как  начать  есть, Н.  попросила поставить  рядом  с  ней  пластиковый  тазик,  на  случай если  возникнет  рвота,  как  было  почти  всегда  в  больнице  после  проведенной  химиотерапии. Но  на  этот  раз  тазик,  слава  богу,  не  понадобился.
-  Вот,  видишь, - радостно  сказал  он, - начнешь  есть  нормальную, домашнюю  пищу  и все  наладится,  и  силы  придут.
   «Конечно,  дома  она  совершенно  по-другому  выглядит» - подумал  он, отмечая  про  себя,  каким  спокойным  стало  ее  лицо. «Даже  румянец  появился». После  душа,  в  свежей  сорочке, лежа  на  свежем, выглаженным  постельном белье, Н. действительно  показалась  ему возродившейся  после  тяжелой  болезни.  «Ничего,  все  будет  хорошо» - уговаривал  он  себя, теперь  он ничуть  не  сомневался  в  этом.




               



    Теперь  он  приходил  на  Гаванскую  каждый  день,  иногда  пропуская  выходные.  Он  приезжал  утром,  часам  к  десяти, Саша  к  этому  времени уже  была  на  работе, открывал  своими  ключами  дверь  и  с  порога  громко   оповещал  о  своем  прибытии. Н. отвечала  ему  из  комнаты, всегда  стараясь  делать  это ,  как  можно  бодрее, так  что  он  не  мог  определить  по  голосу, как  она  себя  сегодня  чувствует  в  действительности,  пока  не входил  в  комнату. При  этом  он  всякий  раз   боялся  застать  ее  сидящей  в  постели   с  тазиком  в  руках  - это  означало  бы,  что  ее  опять  мучает  тошнота  и  подкрадывается очередной приступ  рвоты.  Эту  картину  он  ненавидел еще  с  больницы. Теперь  же  ненавидел  еще  больше,  потому  что,  чем  дальше,  тем  труднее  было  объяснять  эту  тошноту  побочным  эффектом  химотерапии,  а  не  нарастающей  интоксикацией  вследствие  основного  заболевания.  Вообще  же,  проблему  еды  он  считал  едва  ли  не  основной,  и  видел  свою  задачу  в  постоянном  подстегивании Н. к  осознанию  необходимости  полноценного  и  регулярного питания. Он  практически   заставлял  ее  есть,  но  это  удавалось  далеко  не  всегда. Постепенно  у  них  выработался  определенный  типовой  график  приема  пищи  и  меню  с  учетом  появившихся  у  Н. вкусовых  предпочтений. Утром,  как  правило, он шел  на  кухню  и  готовил  Н. бутерброд  с   красной  икрой,  предварительно  чуть  разогревая  сливочное  масло  в  микроволновке. Готовил  непременно  слабый  чай  из  пакетика. Количество  икринок  тоже должно  было  быть  ограниченным.   Из  напитков  она  предпочитала  исключительно « Сок  Аллоэ»  корейского  производства, в  полуторалитровых  емкостях, которые  к  счастью  имелись  в  наличии  в  Ленте,  откуда  он  привозил  их  с  большим  запасом.  Вычитав  в  интернете  о необыкновенных  целительных  свойствах  свеклы  при  заболеваниях  печени,  он  уговорил  Н. сварить  свекольник. Для  первого  раза  Н.  сама  руководила  приготовлением  и  даже сама  натирала  свеклу  на  крупной  терке,  в  дальнейшем  он  уже  вполне  самостоятельно  справлялся  со  стряпней,  и  в  холодильнике  всегда  стояла  большая  кастрюля  с  готовым  свекольным  борщом. Около  двух  часов  пополудни  он  подавал  этот  суп  в  горячем  виде,  моля  всевышнего,  чтоб  съеденные  полтарелки  не   вышли   обратно  в  виде  рвоты  и  был  счастлив,  если  в  течение  хотя  бы  получаса  Н.  не  просила  его  подать    тазик…    Вечером  он  звонил  и  всегда  спрашивал  у  Сашки,  как  мама  перенесла  обед,  какими  по  объему были  порции…  Н. он  не  доверял  в  этом  вопросе,  она  могла обманывать  его, чтоб  он  не расстраивался. Конечно, были  закуплены и препараты, призванные  бороться  с  тошнотой  у  онкобольных,  получавших  химиотерапию,  но  толку  от  них  было  мало.  Второй  проблемой  стало  выпадение  волос. Восемь  лет  назад  после  операции  Н. тоже подверглась  необходимой  химиотерапии, после  которой  тоже  выпадали  волосы,  но  тогда  вид  коротко  остриженной  головы  Н. вызывал  у  него лишь  улыбку. Они оба  знали,  что  пройдет  время  и  волосы  снова  отрастут, и  он  снова  будет  любоваться  прежними  кудрями… На  этот  раз  Н. решила  радикально  бороться  с  алопецией  и в первые  же  дни  попросила  побрить  ей  голову  наголо.  Он  принес  из  дома  свою  электрическую  бритву  «Braun»,  которой    редко  пользовался,  и  бритвенные  станочки   на  всякий  случай. Н. усадили  на  стул  в  кухне, накрыли  плечи  полотенцем  и  Санька  большими ножницами  стала,  как  можно  короче,  остригать еще  сохранившиеся  пряди  седых  волос. Попытки  использовать  для  бритья  «Braun» оказались  совершенно бесполезными,  пришлось  намылить  голову  и  воспользоваться  станочками. Он  пожалел,  что не захватил  с  собой  опасную  бритву «Solingen», доставшуюся   от  отца,  приобретенную   еще  во  времена  службы  в  ГСВГ   в  пятидесятые  годы. Острый «Solingen»    сейчас  пригодился бы лучше  всего.   С  большим  трудом,  по  нескольку  раз  возвращаясь  к  не  пробритым  должным  образом  участкам, выслушивая  справедливые  упреки  Н.   в  их  неумении  справиться  с  простым  делом, процесс,  занявший  около  часа,  наконец,  был  завершен. . То,  как  властно  и  энергично  она  руководила  их  действиями  во  время  бритья, отчасти  успокоило  его,  он  узнавал в  этом  свою прежнюю  Н.  Поначалу, чтоб  скрывать  свой  оголенный  череп, Н. пробовала  носить  вязаную  шапочку, но  потом  отказалась  от  этой  идеи,  хотя  тонкая  бежевая  шапочка  очень  шла  ей. Она  перестала  стесняться  своей  бритой  головы  и  надевала  шапку  только при  посторонних.  По  квартире   передвигалась  либо  в  ночной  рубашке,  либо  в цветастом  шелковом  кимоно  темно-бардового  цвета.  Как-то  раз, глядя  на  ее  выбритый  затылок,  он  подумал,  что  она  напоминает  ему  марабу,  о  чем  и  не  преминул  сказать  ей.  Она  не  обиделась  шутке.  Марабу  была  их  любимой  птицей.
В  молодости при  посещении  зоопарка  они  всегда  подходили  к  загону,  где  в  гордом  одиночестве, словно  воткнутый  в  землю  сложенный  зонтик, стояла   черная  птица  с  потрепанными  крыльями  и  розовой,  заплесневелой  плешью,  на  которой  трепыхались  от  ветра  единичные  пушинки. «Марабу-  птица  философии» - окрестили  они   тогда  несчастную,  но  не  сломленную  жизнью  птицу.  Что касается  ночных  рубашек,  которыми  она  сейчас  пользовалась,  то  он  припомнил  ей ,  как  семь  лет  назад,  будучи  в  Германии,   хотел  купить  для  нее  несколько   совершенно  дивных,  изумительных  рубашек  из  хлопка,  в  нежных  розовых  тонах. Прямо  из  магазина, стоя  у  вешалки  в  отделе женского  белья,  он  позвонил  ей,  чтоб  уточнить  ее  размер,  но  Н. в  свойственной  ей  манере  бессребреницы  страстно  принялась  отговаривать  его  от  этой  идеи.   – «Не  трать  деньги. Мне  ничего  не  надо.  Я в  принципе  не  люблю  ночных  рубашек»…  Он  послушал  ее  и  купил  только  одну,  а  надо было  хотя  бы  штуки  три  купить,  сейчас  бы  очень  пригодились.  Он любил  делать  ей  подарки, особенно  возвращаясь  из  своих  заграничных  путешествий. Никто  не умел  так  радоваться  подарку,  как  Н. , даже  самому  пустяковому,  и  всегда  это  было  так  искренне , всегда  сопровождалось   таким  неподдельным  восхищением, какого  сейчас  и  у  детей  не  встретишь. Он  помнил,  как  Н.  рассказывала  ему  о  своем детском  счастье,  когда родители  подарили  ей  настоящую, новую, целлулоидную  куклу…  Сейчас  девочки  в  куклы  не  играют. Когда  Сашка  была  маленькой,  они  подарили  ей  на  день  рождения  немецкого  пупса, сделанного  из  каких-то  современных  материалов  так,  что  не  отличить  от  живого  ребенка. Ну,  и  что?  Никакого  интереса  не  проявила, сейчас  валяется  где-то  в  кладовке.   
    Между  тем  приближался  день Сашкиного бракосочетания. Все заботы  по  организации  свадьбы и  связанные  с  этим  финансовые  расходы   взял  на  себя жених.  Молодой  парень,  он  занимал  крупный  пост  в  китайском  холдинге, занимавшимся  строительным  и  ресторанным  бизнесом  в  Санкт-Петербурге.  Было  решено  справлять  две  свадьбы,  одну здесь,  а  вторую  в  Харбине,  на  родине  жениха. О  присутствии  Н. на  церемонии  не  могло  быть  и  речи,  хотя  он  сделал  попытку  уговорить  ее  собраться  с  силами  и  поехать  во  Дворец  бракосочетаний  на  Английской  набережной,  но Н.   посмотрела  на  него,  как  на  сумасшедшего,  и категорически  отвергла  подобную  возможность.  В  выборе  свадебного  платья,  прически…  Сашке  активно  помогали  подруги  и  прежде  всего  Катя -дочь  Косаковских.
.  Нельзя  сказать,  что  Н. преобразилась в  тот  день,  но  когда  он приехав  утром  застал  ее  сидящей  в  постели, в  своей вязаной шапочке  на  голове, улыбающуюся  и  энергичную,  он  отметил,  что  выглядит  она  значительно  лучше,  чем  было  все  эти  дни  и  даже  опять  попытался  склонить  ее  поехать  с ними  во  дворец.  Но  тщетно. Из  своей   комнаты  вышла  Сашка,  уже  полностью  наряженная,  в  длинном  до  пят  белом  платье,  с  букетом  невесты  в  руках, ослепительно  счастливая,  со  счастливым  румянцем  на  щеках  и  огромными  счастливыми  глазами. Вскоре  приехал  Фалун  с  друзьями,  забрать  невесту,  ну  и  папу,  конечно. Глава  компании  предоставил  для  молодых  свой  личный  шикарный  Merzedess, и  погрузившись  в  него,  они  уехали…  А  Н. осталась  дома  одна.
    Осталась  одна … Как  же  это  было  несправедливо!  Для  любой  матери  свадьба  дочери  -  это  огромное  счастье, воплощение  самой  выстраданной  мечты.  Н. души  не  чаяла  в  Сашке. При  всей  строгости  воспитания,  она  была  готова  на  самые  отчаянные, агрессивные  поступки,  когда  дело  касалось  защиты  Сашкиных  интересов, она  никогда  и  никому не  дала  бы  Сашку  в  обиду. Последний  раз  он  убедился  в  этом  в  Дархане…По  окончании  зимних  каникул  они  провожали  Сашку  в  Россию. Ночной  поезд  шел  из  Уланбатора. На  этот  поезд  они  заранее  приобрели  билет, но  с  посадкой  в  Дархане. Стоянка  была  кратковременной,  и  надо  было  спешить, проходя  по  заснеженному, продуваемому  ледяным  ветром, перрону. Предъявив  билет  проводнице,  они  залезли  в  вагон. Когда  же   открыли  дверь  своего  купе,  то  увидели, что  внутри  расположилась веселая  компания  монгольской  молодежи, наверное  студентов, а  может  это  были  «челноки», человек  шесть или  восемь, которые  занимали  собой  и  своей  поклажей  все  тесное  пространство  купе.  Времени апеллировать  к  проводнице  и  выяснять  ситуацию  не оставалось,  тем  более,  что  никто  из  них  не  знал  монгольского  языка. Он  не  понимал,  что  следует  предпринять  и, зная  особенности  сервиса  на  монгольской железной  дороге,  уже  допустил,  что  Сашке  придется  ютиться  где-нибудь  с  краюшку  до  Иркутска. Но у  Н.  было  другое  мнение. Она  с  яростью  согнала  молодых  людей с  Сашкиного  места, бесцеремонно сбрасывая с  нижней  полки  их сумки  и  баулы. В  своем  праведном  гневе  она  напоминала  Христа, опрокидывавшего  лавки  менял  в  храме. Потом  подняла  полку ,  уложила  Сашкин  чемодан  в  ящик  и  усадила  Сашку  на  место. Никто из  «попутчиков»  не  пытался  роптать, приняв  как  должное  столь  решительное  и  однозначное  утверждение  законных  прав  русской  пассажирки  на  оплаченное  спальное  место…  Потом  Сашка  рассказывала,  что  доехала  она  очень  хорошо,  проводница устроила  лишних   в  другом  вагоне, а  ребята  действительно  оказались  студентами,  обучавшимися  в  России, они  подружились  и  никаких  конфликтов  в  пути  не  возникало.
    Во  дворце бракосочетаний  все  прошло  великолепно,  и  погода  в  тот  день  выдалась,  как  на  заказ – солнце,  свежий  теплый  ветер  над  Невой. До  празднования  в  ресторане  оставалось  три  часа,  и  молодым,  как  положено, предстояла  еще  экскурсия  по  городу  в  сопровождении  всех  желающих. Но  он  не  поехал  -  Косаковские  и  Чертковы  уговорили  его  это  время  провести  в  их  тесной  компании  на  квартире  у  Петра,  они  давно  не  собирались  вместе,  и  незачем  им  путаться  под  ногами  у  молодежи.  Он  решил,  что  ничего  предосудительного  в  том  нет,  и  согласился,  предупредив  Сашку  о  своем  намерении.  У  Косаковских  они  уютно,  по-походному, расположились  на  кухне, Петр  недавно  вернулся  из  командировки  в  Ереван  и  предложил  мужчинам  армянский  коньяк,  настоящий,  как  он  уверял,  а  женщинам  шампанское. Первый  тост  выпили  за  Сашку,  естественно. И  тут  на  его  мобильник  раздался  звонок. Звонила  Н. 
-  Ты  почему  оставил  Сашу?  Тебе  общение  с  Чертковым  дороже  дочери?  Саша  что  -  сирота?  Почему  в  такой  день  она  должна  быть  одна, рядом  ни  отца,  ни  матери! Дрянь!!  Чтоб  не  смел  больше  приходить  к  нам!
Он  никогда  не  слышал  от  нее  такой  бешеной  злобы  в  свой  адрес.  Опасаясь,  что  ее  крики  могут  расслышать  сидящие  рядом,  он  встал  из-за  стола  и  вышел  в  коридор. Но тут  Н. бросила  трубку… Он  готов  был  принять ее  обиду  и  все  равно  -  она  не имела  права  разговаривать  с  ним  в  таком  тоне. С  ним!! С  человеком,  с  которым  прожила в  любви тридцать лет.  Как  права  была  ее  мать.  Тут  же  снова  раздался  звонок,  но  теперь  уже  он  не  желал  разговаривать  с  ней  и  сбросил  вызов. И  опять,  и  опять. Нет,  сейчас  нет  смысла  продолжать  разговор.
-  Вот  влетело  от  Н. Рассердилась,  что  я  не  поехал с  Сашкой,  - объяснил  он  друзьям,  вернувшись  за  стол. Те,  зная  характер Н. , посмеялись  и  предложили  выпить за  ее здоровье.
                В  назначенное  время  они  подъехали  к  ресторану,  куда  стали  подтягиваться  прочие  гости.  По  распоряжению  тамады  ему  предстояло  встречать в  дверях молодых  с  большим  караваем  на  подносе  и  сказать  напутственное  слово. К  тому  времени  он  чувствовал  чудовищную  физическую  усталость,  навалившуюся  на  него,  и  из  последних  сил  старался  удержать  тяжелый  поднос  в  руках  и  не  уронить  его. Празднование шло великолепно, звучали  искренние, радостные  тосты,  и  с  нашей,  и с китайской  стороны, отличился  и  китайский  шеф-повар,  вложив  все  свое  искусство  в  приготовление  национальных  блюд…  А  он,  сидя  за  столом  и  внешне  участвуя    в  общем  веселии  , не переставал  думать  о  Н.   и  никак  не  мог  изгнать  грусть  от  того, что  ее  нет  рядом  с  ними  сейчас.  И  грусть  эта  была  пополам  с  обидой  на  то,  что никому  из  присутствующих  нет  дела  сейчас  до  этой  его  грусти.
Он  вспомнил,  как  первый  раз   пригласил  Н.  в  ресторан.  Сашке  был  год… В  гостинницу  «Европейская»,  «на крышу».  Сашка  в  тот  вечер  осталась  на  попечение  Иры. Он  ждал  Н.  у  памятника  Пушкину. ..  И  опять  было  это  восхитительное  предчувствие  встречи  с  любимой,  это  сладостное  ожидание, теперь  уже  спокойное,  уверенное,  на  правах  отца  семейства, но  все  равно  восторженное.  Сейчас  уже  не  вспомнить  деталей…Кажется,  рядом  с  их  маленьким  столиком  на  двоих  стояла  кадка  с темно-зеленой  пальмой,  добавляя  классической  экзотики  в  уютный  зал  старого  ресторана.   Пили  Шампанское  и  красное «Кинзмараули»… Все  было  хорошо,  пока  он в хмельном угаре  не  попросил  официанта  принести  еще бутылку  водки,  дополнительно  к  вину. Н. запротестовала  и  пригрозила,  что  сейчас  встанет  и  уйдет. Он  пытался  ее  урезонить,  а  когда  отлучился  в  туалет,  то  вернувшись  увидел  пустую  бутылку  -Н. вылила  всю водку  в  ведерко  со  льдом  из-под  Шампанского.  Ну,  что  ты  будешь  делать… У  него  хватило  ума   смириться  с  поражением и  не  устраивать  ссоры. Уходя,  они  заказали  две  бутылки  вина, чтоб  взять с  собой. А  в  холле  на  выходе Н. нашла  на  полу  бумажник, плотно набитый  долларами,  и  уже  понесла  его  отдать  гардеробщику,  как  тут  появился  взволнованный мужчина,  по  виду  «новый русский»,  разыскивающий  пропажу.  Да…  не  повезло  гардеробщику… Зато  повезло  бизнесмену,  что  бумажник  нашла  Н., а  не  кто-нибудь  другой;  в  знак  своей  признательности   он  преподнес  Н. огромный  букет  белых  роз.   А  вечером на  кухне  вместе  с  Ирой  распили  принесенные  бутылки  «Киндзмараули»…



Он  уже  перестал  переживать  по  поводу  истерики,  которую  закатила  ему  Н.  по  телефону,  и  после  ритуального  танца  отца  с  дочерью-невестой  решил  позвонить  Н.  Она  уже  сменила  гнев  на  милость, он  рассказал  ей  как  проходит  банкет  и  они  договорились,  что  сегодня  ему  приезжать  не  нужно  в  виду  позднего  времени,  а  завтра  приедет,  как  обычно.

    …А  через  неделю  молодые  улетели  в  Китай.  Перед  этим  Ира  выразила  ему  свои  осторожные  сомнения  в  правильности  такого  шага,  справедливо  полагая,  что  за  время  Сашкиного  отсутствия  все  может  произойти,  но  он,  внутренне  соглашаясь  с  ней,  твердо  возражал  против  отмены  давно  принятого  и  согласованного  со  всеми  решения. Родители  Фалуна  естественно  с  нетерпением  ждали  знакомства  с  невесткой, готовили  свадьбу  по  китайскому  обряду…  Как  можно  было  это  отменить?!  Это  означало  бы  внести  ненужный  разлад  в  самом  начале  новой  супружеской  жизни,  и  конечно  бы  омрачило  Сашкино  счастье. В  свою  очередь  он  попросил  Иру  на  это  время  переехать  жить  к  Н. ,  нельзя  чтоб  она  оставалась  ночью одна.
    . Это  не  вызвало  никаких  возражений  ни  у  Иры,  ни  у  Н.  Выйдя  на  пенсию, Ира  устроилась  работать  гардеробщицей  в  музее  Кунсткамеры  и  теперь  после  работы  приезжала  на  Гаванскую, где  он  передавал  ей  свое  «дежурство»  до  утра  следующего  дня. Он  с  удовлетворением  отмечал,  что  в  состоянии  Н. наметилась  определенная  стабильность,  во  всяком  случае  явного  ухудшения  не было,  если  не  считать  появившихся  болей  в  ногах. Это  были  какие-то  кожные  боли, по   его  мнению  никак  не  связанные с  основным  заболеванием. Для борьбы  с  ними  он  принес  из  дома  конский  охлаждающий  бальзам,  привезенный  когда-то  из  Чехии,  но  особого  эффекта  снадобье  не  возымело.  Однажды  он  здорово  напугался  -  ему  показалось,  что  у  Н. появилась  легкая  иктеричность  склер,  что  означало  бы  прогрессирующее  поражение  печени.  Целый  день  он  присматривался  к  ее  глазам, но  в  конце  концов  убедил  себя, что эффект  желтизны  создавало  яркое  солнечное  освещение. Н. лежала  у  окна  и  солнце светило  ей  прямо  в  глаза. Когда  во  второй  половине  дня  солнце  зашло  за  облака, склеры приобрели нормальный цвет. Да, нормальный. Конечно,  это только  показалось  ему…  со  страху.
    Вести  от  Сашки  он  получал  по  электронной  почте…

            

    «Privet, papulya! Poka net nikakoi telefonnoi svyazi, no vi ne bespokoites, mi obyazatelno chto-nibud pridumaem. U nas vse horosho, poznakomilis s roditelyami! Oni horoshie, privetlivie. Gorod ochen horoshii, uyutnii.
No ya uzhe ochen soskuchilas! U vas vse horosho;Kak mama? Kak ti? Kak Molli?».
   
« Привет! Получил твое письмо. У нас все хорошо, не волнуйся и не скучай. Изучаю Суйфэньхэ по интернету. Оказывается туда можно ездить без виз. От  Владивовстока шесть часов на поезде. Какие у вас ближайшие планы? Привет родителям и Пете! Целую».   
                «Privet!
Zamechatelno,chto u vas vse horosho ! Voobshe~to Petya zhivet ne v samom Suifenhe , a v sosednem gorode Dongning. V planah u nas segodnya poehat v gosti k babushke .
Menya nemnogo smushaet, chto Petina mama nastoichivo kormit menya kakimi -to vitaminami: kalcii, zhelezo i t.p. Dumaesh , eto nichego ?
Ya vse ravno skuchayu ».

  «Привет! Мы тоже соскучились. Ближайшие два дня обещают жаркую погоду. Жду, когда отрастут волосы у мамы, а то она похожа на пирата из " Острова сокровищ" Целую, пиши. Что со связью?»

 «Privet! kupili kartochku ,nakonec-to, segodnya zvonila mame.Esli vse horosho , budu zvonit po kartochke.
Segodnya ezdili k babushke i dedushke v derevnyu.Tut stolko rodstvennikov! U Petinoi mami dve sestri i dva brata, vse ochen privetlivie, veselie .I babushka ochen horoshaya. Eshe ezdili v krepost , tam vo vremya kitaisko-yaponskoi voini shli boi s uchastiem sovetskih soldat.Interesno!
Pishi mne ne smotria na kartochku! Celuyu!»

«Привет! У нас жара 32 градуса! Дома все , по-прежнему... нормально. Едим борщ, сырники, и  бутерброды с икрой. Завтра в планах сварить гречневую кашу с говядиной. Я хочу в субботу уехать в Нередицу, в воскресенье вернусь. Мама не против. Про витамины тебе объяснили. Железо надо принимать только в последние два месяца. Пиши. Целую».


«Privet!
32 - eto kruto , zharche chem v Pekine ! Horosho chto vi edite. Molodci! Mi tut edim vse vremya, ya boyus, chto skoro lopnu, no vse ochen vkusno!
Segodnya s utra s petinoi dvoyurodnoi sestroi hodili po magazinam. Kupili udobnie botinochki i bryuki s koftami letnie, vecherom poidem vstrechatsya s petinimi druzyami.
Svetit solnce, no ne zharko, ochen komfortnaya temperatura.
S vitamnami sporit bespolezno, prihoditsya idti na vsyakie hitrosti.
Celuyu vas! Pishi!».

«Привет! Как дела? Сегодня бодрая мама сама приготовила гуляш - .говядина и гречневая каша. За шумом пылесоса пропустили твой звонок. Жара пока не спадает, но на завтра обещают некоторое похолодание, а в четверг и вовсе 17 градусов. Хорошо бы... Всем привет. Целую».

«Privet! Bodraya mama menya ochen raduet, tak derzhat!
Segodnya vecherom s druzyami vstretitsya ne poluchilos, zato hodili s petinoi mamoi v magazin, nakupili vsyakih ovoshei i fruktov. Potom gotovili uzhin. A zavtra s utra poedem v gosti k papinim rodstvennikam, v druguyu derevnyu. Rasskazhu zavtra!
podumaite, chto vam privezti.Celuyu!»




«Наконец-то цивилизация дошла до Дуннина, и сегодня подключили вайфай. Теперь можно писать с нормальной почты на нормальном русском языке.
Как ваши дела? Мы сегодня с утра с мамой Петиной и тетей пошли по магазинам. Петина мама еще до нашего приезда купила мне розовую блузку в рюшах, стразах и кружевах, а сегодня мы ходили подбирать к ней розовые брюки, "ведь это можно надеть на свадьбу"!!! Блузка к слову размера на три больше. Но я решила в конфликт не вступать, пусть развлекаются, мне все равно. Хотя представления о красоте тут своеобразные. Чувствую, вещи придется покупать в последний день в Пекине, потому что тут все ходят и дают советы. Побольше страз, люрекса, цвета желательно несочетаемые - вот это красота. Ну им, понятно, виднее.
А вообще все хорошо. Только что готовили хого - это когда в одном котле прямо на столе варится все подряд: мясо, кальмары, трава всякая, грибы. А потом естся с соусом. Это у нас дневной перекус такой.
Пиши мне!!!целую!»

«Привет! Сегодня у нас не так жарко, но ,похоже, скоро опять придут жаркие дни. Мама сегодня пылесосила полы немного и сегодня не кричала на меня. С удовольствием ест красную икру. Правда, только один бутерброд в день. Я ей доволен. Я купил колоду карт и предлагаю играть с ней в " очко" но пока не хочет. Держись, крепись ( в смысле активности китайских родственников). пиши, Целую».


«Привет!
Вчера было не дозвониться, попробую сегодня. Видно, что-то со связью, все время сбрасывался звонок, вы не беспокойтесь!
А почему мама на тебя кричит? Я смотрю, она все активнее и активнее, уже и пылесосит! Молодец мама! Ты собираешься в Нередицу? Посмотрела ваш прогноз погоды - жара аж до вторника, да?
Приеду - будем вместе играть в "очко"! Целую!».

«Привет! Сегодня опять изнывали от жары. Мама неплохо поела, но активности не проявляла. Как у тебя дела? Какие планы? У нас в Петербурге проходит экономический форум. Хорошо, что в это время, а не тогда, когда ты прилетаешь. Движение по Наличной перекрыто для частных авто, все прутся через Гаванскую.Может, пришлешь несколько фото? Целую, пиши».





«Привет!
А у нас тут никакой жарой и не пахнет пока, чувствую, не погреться мне на солнышке. В Питер приеду, небось, опять погода испортится.
Мы сегодня с Петиными друзьями едем куда-то загород. Тут все любят все делать рано. Сегодня встали в 8, так это уже прямо позднятина, в честь субботы))
Ксюша мне писала по поводу форума, говорит, Кате даже в школу попасть с трудом удается.
Высылаю пару фото:) Это мы ездили в крепость, я писала) И пельмешки)
Пиши, целую!»

«Привет!
Ну как Нередица? Там тоже жара у вас?
У нас все хорошо. Путем переговоров удалось отказаться от приема кальциев и железов. Мама правда не очень довольна, мол, я потратила 2000 юаней, но не хотите - не принимайте. А кто просил тратить 2000 юаней, можно спросить. Странные люди.
Вчера в первой половине дня ездили с друзьями Петиными загород на шашлыки, а после обеда к папиной сестре и брату в деревню. Честно говоря, хочется уже какой-то программы без привлечения родни. Даже в магазин не сходить))
Сегодня вот опять едем к бабушке.
Напиши мне письмо побольше! Целую!».


«Привет! В Нередице все заросло травой, такой высокой, что моя косилка ее не берет. Еле-еле выкосил дорожки, чтоб подобраться к грядкам. Из посадок все взошло, кроме моркови (наверное, еще рано). В речке завелись караси, чего раньше никогда не наблюдалось. Сосед ловит , говорит, что много и " очень большие." Маму застал в плохом настроении - на всех кричит, но потом успокоилась. Она - молодец, сварила такой чудный, а главное полезный суп - с фрикадельками. А шумела, потому что тетя Ира все делала не так, как надо.  Вчера  нас  навещала  Регина  и  вызвалась  приготовить  борщ  и  хачапури. Но  увы…Борщ  хоть  и  очень  вкусный, но  для  мамы  совершенно  непригодный,  слишком  много  жира,  а  хачапури  подгорели.  Пришлось  срезать  с  них  подгоревшую  подошву… Так  что  не  одна  тетка  Ира  не  прошла  экзамен. Я привез  из  деревни  букет  сирени,  красивый. Завтра  планируем  приготовить  судака,  за  ним поеду в "Сопот". Всем привет! Пиши, целую».

«Отлично, молодцы! Я смотрю, вы там прямо кулинары-кулинары. Мама привереда. Ничего, скоро приеду, будем вместе все делать как надо. Денег-то хватает вам?
У нас все хорошо, но уже хочется домой. Вчера вот ездили к бабушке, бабушка прям молодец, активная, голова светлая. Дедушка плохо себя чувствует, все лежит. А сегодня днем пойдем куда-то с друзьями.
Тут почему-то все питают иллюзию, что мы через несколько лет приедем жить в Китай и будем жить все вместе. И вы кстати тоже должны быть рады переехать в Китай, "потому что тут все дешево, вкусно и воздух хороший". Но это уж дудки, я скорее паспорт съем.
Еще тут все поражены тем, что я моюсь каждый день и еще Петю приучила. Тут все вообще чистюли те еще:)
Пиши, целую!».






«Привет!
Наконец-то восстановился интернет! Пользуемся возможностью!
У нас все хорошо. Сегодня прошла вторая часть идиотизма с фотосессией. На этот раз на природе. Природу следовало бы взять в кавычки, потому что мы пошли в соседний парк культуры и отдыха и фотографировались под всякими пнями. Один альбом должны сделать специально для вас, так что Петя привезет - посмеёмся. Костюмы - это что-то… хэллоуин отдыхает. А началось все с того, что Петина  мама сказала, что ей обидно, что у всех дома висят свадебные фото детей, а у нее нет.
Кстати вчера все местные модницы посмотрели мое русское свадебное платье и сказали: фи, как простенько, тут этого не поймут. Так что днем пойдем примерять казенную красоту. Но я спокойна, жалко только платье, лучше бы дома оставила на память. Короче я домой уже хочу!
А вообще все хорошо. Сейчас с Петей после фотосессии ходили обедать в ресторанчик, где вкусные супы варят и пирожки к ним. Жить стало веселее.
Как вы? Что нового в меню? Пиши, скучаю!».

«Привет! У нас похолодало и льют дожди - это, конечно, лучше, чем жара. Мама - очень красивая, вот с кого фотосессию бы сделать... Сегодня поеду в Ленту за очередной порцией Алое. Новостей великих нет, ждем тебя. Целую, пока!»


«Привет!
А у нас тут полная нестабильность с интернетом и жара. Вчера днем вообще невозможно было, а вот к вечеру стало хорошо, прохладненько. Мы с Петиными другом ездили на спортивную площадь, там по вечерам люди собираются и танцуют, играют в футбол, баскетбол, бадминтон. Здорово. А потом он нас на машине прокатил по вечернему городу, с подсветкой очень красиво.
Сегодня тоже намечается жара. Петина мама спрашивает, не хочу ли я задержаться и поехать 18-го с Петей. Не хочу! Так что ждите, целую! Пиши!».

«Привет! Сегодня мама кормила меня омлетом и охотничьими колбасками. Попробовали узбекскую дыньку - не хуже испанской. Ближе к вечеру пришла Ира Черткова... Кот наблевал на пододеяльник - пришлось менять. Вот такие у нас развлечения. Целый день лил дождь. В городе жуткие пробки, добираюсь два часа. Приезжай, попытаемся маму вывести на улицу. Скучаем. Целую, пока».
 «Привет! Жара - это ужасно. У нас хорошая погода - около 15, и легкая пасмурность. Сегодня будем варить рыбный суп. Я завтра уеду к Андрею, он закончил отделку дома, вечером вернусь , то есть без ночевки. У тети Иры начинается отпуск, сегодня работает последний день. Деньги на телефон положил - 500руб. Звони, пиши, целую».

«Да, жара - это ужасно! А завтра будет еще жарче. Хорошо только, что в помещении не так жарко, есть большие балконы.
Спасибо за денежку на телефон! А то боюсь остаться в Пекине без связи. Рыбный суп - это прекрасно!
А к нам сегодня с самого утра подрядились ходить Петины сестры двоюродные, и все главное приходят когда вздумается. И все считают, что для меня большое счастье сидеть четыре часа на стуле и вести светские беседы. Теперь голова болит. Одна вообще в 9 утра пришла. Короче, я уже хочу домой! Пиши, целую!».

«Привет! Как дела? К нам опять пришла жара, но по прогнозам к твоему приезду будет прохладно. В последние дни я очень доволен мамой - она стала активнее и чувствует себя лучше. (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить). Теперь не я ее обслуживаю, а она меня. Сама мылась в ванной. Целую, пока!»


«Привет!
Вы с мамой меня очень радуете! А у нас опять жара. Мы с петиной мамой собрались сегодня в местный храм, поскольку петины родственники по маминой линии крещеные, но не знаю, что из этой затеи получится. 38 градусов сейчас на градуснике и солнце жарит как сумасшедшее. А так пока не знаю, какие у нас планы. Вечером, если будет возможность, напиши как съездил к Андрею. Целую! Осталась неделька».


«Привет! Сегодня мама сама от начала до конца сварила рыбный суп. Просидела на кухне больше часа. Потом немного пропылесосила квартиру. А у нас погода - прелесть, "тепло, а не жарко"... Как говорил Чарнота. Нам тебя очень жалко, приезжай скорее. Целую».

«Привет!
У нас тут перестала работать карточка, по которой звонили вам. Вы не волнуйтесь, со мной все в порядке. Сегодня в 21:00 на поезде выезжаю в Харбин, утром в 6:20 приеду в Харбин, там меня встретят и отвезут в аэропорт, а в три часа дня завтра должна быть уже в Пекине. В Пекине тоже встречают, поселят в гостиницу. Надеюсь, в Пекине наладится связь по мтс (я звоню - вы перезваниваете), но если вдруг не будет связи вы не волнуйтесь, а в воскресенье встречайте. Прилетаю в 19:30. Ладно?
Очень рада, что у вас все хорошо. Скоро уже увидимся! Целую!».


«Привет!
Пишу на всякий случай, потому что опять пропала сеть. У меня все хорошо. Сейчас поем и поеду обратно в гостиницу. Если там связь появится, позвоню! А так завтра все по плану! Целую!».




«Привет! Все понял. Как приземлишься, сразу позвони мне, как пройдешь паспортный контроль, тоже позвони. У нас все нормально. Ждем, скучаем, целую».



    Как-то   раз,  провожая  взглядом  Н.,в  ночной  рубашке   шаркающую  в  тапочках  из  комнаты  на  кухню, глядя  на  ее  стриженный  затылок, он  остро  почувствовал,  что любит  ее  ничуть  не  меньше,  чем  в  молодости.  Когда-то ,  в  самом  начале  их  романа,  он  внушал  ей  в  шутку,  что  его  любовь  есть  величина  постоянная,  как  скорость  света. Что ж…   Прожитая  жизнь   не  опровергла  его  слова.
Он  понял  это  только  сейчас. В теченье  лет он  не  замечал,  как место, естественно  угасавшего  с  возрастом,  желания    в  равной  пропорции   и  также  постепенно  занимало  что-то  другое,  что  сохраняло  их  любовь.
    Он  твердо  знал  одно -  то,  что тридцать  лет  назад возникло  между  ним  и  Н.  было  абсолютно  уникальным. Вероятность  такой  встречи  практически  была  нулевой,  и  все-таки  она  состоялась. Без  этой  встречи  он скорее  всего  прожил  бы  жизнь,  считая  себя  вполне  счастливым,  не  чувствуя  никакого  ущерба   и  ни  о  чем  не  сожалея. И  никогда  бы  не  узнал,  что  может  и  должна  преподнести  жизнь  человеку,  чтоб  ни  о  чем  другом  ему  не  хотелось  бы  мечтать  и  он  был  бы твердо уверен,  что  вот  теперь  его  жизнь действительно  состоялась. И  сколько  людей  лишены  этого!  Может  быть,  все…Он  не  находил  примеров  в  окружающем  мире. Все,  что  говорилось  другими  про  свою  любовь воспринималось  им,  как  враки, в  лучшем  случае, как  самообман. Какая  там  любовь,  когда  возможны,  пусть  даже  в  мыслях, иные  варианты  избранников, когда  расстаются  в  поисках  ушедшей  молодости, когда  все  зиждется  на  штампе  в  паспорте  или  на  соображениях  карьеры,  финансового  благополучия,  когда главенствует  эгоизм….  Он  никогда  никому  не  завидовал,  кроме  гениальных  писателей  и  художников  прошлого, но после  встречи  с  Н. даже  эта зависть  исчезла,  осталось  только  восхищение прежними  кумирами. Любовь  привнесла  в  его  жизнь столь  необходимую   гармонию  с  самим  собой. Эта  любовь  позволяла   считать  себя  неизмеримо  счастливей  других  и  не  замечать  никаких  поражений,  превратив  все  остальные  жизненные  цели  во  второстепенные.  С  ним  случилось  -  это, это -  свершилось,  и  ничто  другое уже  не  могло стать самым главным  в  его  жизни. Их  любви  была  чужда  ревность, она  была  просто  непредставима. . В  ревность  они  играли.   Давным-давно  в  шутливой  болтовне  она  призналась,  что  среди  отечественных  артистов  чисто  внешне  предпочитает  Виторгана,  а  вообще  ее  кумир  - Рошфор, игравший  в  частности  комиссара   в    «Высоком  блондине…». Виторгану  он  сразу  присвоил  кличку  «Моня»  и  при  каждом  удобном  случае  подтрунивал  над  ее  выбором,  не оставляя  камня  на  камне  от  таланта  и  мужских  достоинств  несчастного  Мони. Рошфора  не  трогал,  в  конце  концов  всякая    девушка  имеет  право  влюбиться  в  иностранного  артиста,  тем  более  француза. Со  своей  стороны  он  признался,  что  ему  нравилась  Рафаэлла  Карра. «Типичная  парикмахерша» - презрительно скривив губы, отзывалась  Н.  о своей  «сопернице»…
    Он  помнил,  как в  молодости,  в  разгар  их  романа глядя  на  других  женщин  не  мог  себе  представить,  что  способен  поцеловать  в  губы  кого-либо  кроме  Н. При  одной  мысли какая-то  волна  отвращения  накатывала… Она  как-то  сказала  ему:  «Если  когда-нибудь  ты  захочешь мне  изменить,  пообещай,  что  не  будешь  делать  этого  с  моими  подругами»…   У  нее  это  прозвучало,  как серьезная, искренняя  просьба, в  которой  он  не  вправе  ей  отказать. Она  редко  просила  его  о  чем-нибудь.
   Гуляя  в  одиночестве  по  городу  и  скучая  по  ней,  он  часто  вызывал  в  своем  воображении  ее  лицо – огромное,  в  полнеба,  и  сразу  успокаивался.  Конечно, за  тридцать  лет  случалось  всякое… Как-то  раз  заявился  к  ней  в  сильном  подпитии,  маленькая  Сашка  спала,  а  он  стал  права  качать  в  каком-то  приступе  пьяной  злобы,  орал  во  все  горло  и  никак  не  мог  угомониться,  кажется,  полез  на  нее  с  кулаками… Н. взяла  увесистую  статуэтку  мраморного  лебедя  и  ударила  его  этим  лебедем  по  башке…Удар  был  такой  силы,  что лебедь  раскололся… Как  потом  рассказывала  Н. : « И  ты сразу  затих, молча  лег  в  постель,  как  паинька,  и  заснул…» Он  до  сих  пор  удивляется,  как  она  ему тогда  череп  не  проломила… 

    Но  сейчас  он  старался  не  погружаться  слишком  тщательно  в  воспоминания  о  прожитой  с  Н.  жизни,  словно  предвидя,  что  ему  это  еще  предстоит,  что  придет  время,  когда  ничего  другого  на  его  долю  не  останется  и  он  будет  этим  жить,  но  сейчас  он  не  хотел  транжирить  это,  хранимое  в  кладовых  памяти,  богатство. Тем  временем  период относительного  благополучия  и  стабильности  в  состоянии  Н.  заканчивался.

Внешне  никаких  резких  перемен  не  происходило,  но  он  замечал,  как  нарастала  слабость, как  стойко  держалась  отечность  ног, никуда  не  делись  приступы  рвоты  после  еды,  и  все  чаще  он  фиксировал  эту  пугающую  ,  едва  заметную  желтушность  склер,  которую  уже  нельзя  было  объяснить  падающим  на  лицо  солнечным  светом.  Конечно,  и  Н.  все  понимала…
-  Знаешь, я  не  буду  ложиться  на  второй  курс  химиотерапии. – внезапно сообщила  она  о  своем  решении  в  один  из  дней,  когда  они  были  вдвоем.
И  он  не  стал  спорить,  настаивать… Слишком  очевидной  была  бы  фальшь  уговоров.  Сам-то  он  давно  не  верил  в  возможность,  а  тем  более  в  эффективность   повторной  госпитализации, и  был даже  удивлен  -    оказывается  Н. до  последнего  времени все-таки допускала  этот  вариант  и  только  сейчас  отвергла  его. Значит…  Значит,  она  все  время  еще  надеялась…
-  И  правильно. Незачем  себя  травить  химией, - поддержал он  ее, с  наигранным  оптимизмом,  пытаясь  абсурдно внушить ей  и  себе   уверенность  в  благополучном  исходе. - Тем  более,  что  диагноз-то  по  большому  счету  не  выставлен. Биопсии  ведь  они  не  брали, а узлы  в  печени  от  чего  угодно  могут  быть… 
  В  эту  секунду  он  с  какой-то  злостью  безоговорочно  верил  в  то,  что сказал.
    Через  несколько  дней  пришли  Нинка  с  Катей  проведать  Н.  Н.  была  очень  слаба  и,  поддерживая  беседу  не  могла  долго  сидеть  в  постели  и  все  норовила  прилечь. Когда  он  провожал  их  до  двери,  они  обе  не  сдержались  и  всплакнули. Всем  было  все  понятно… Глядя на  заплаканное  лицо  Нины, он  увидел  и  бессильное  желание  утешить  его,  поддержать…но ни  она ,  ни  он  сам  никакими  словами  не  могли  бы  утешить  друг  друга  и  поэтому  молчали. Молча  кивнув,  он  закрыл  за  ними дверь.

    Однажды  он  и  сам  не  выдержал… Все  было  как  обычно. Расположившись днем  на  своих  местах  на  диване,  они  смотрели  телевизор. Шла  очередная  серия  «Женского  доктора»,  которую  за  неимением  ничего  лучшего  в  эти  часы  выбрала  для  просмотра  Н. Она  сидела  в  постели,  в  ночнушке, накинув  на  себя  одеяло, а  он одетый  лежал  на  другой  половине  углового  дивана,  вытянувшись  во  весь  рост. Случалось,  что  в  таком  положении  он  часто  задремывал  и  мог  проспать  час  или  два.  Фильм  мало  интересовал  его  и сейчас  он  больше  смотрел  на  Н. ,    крошечную,  словно  тающую  на  глазах  в  оконном  освещении,  и  в  какой-то  момент  не  смог  побороть  в  себе,  нахлынувшую  вдруг  жалость  к  ней,  к  себе,  к  их  судьбе, к  неотвратимости  скорой  потери даже  этого  их  мизерного  существования.  И   не  сдержал  слез. Впервые  за  время  ее  болезни.  При  ней.  Она  посмотрела  на  него  и  абсолютно  спокойно, бесстрастно  произнесла
- Не  надо. 
Бесстрастно,  словно  не  верила  в  искренность  его слез.
-  А  я  не  по  тебе  -  я  по  себе  плачу, -  почти  огрызнулся  он.  И  это  была  правда,  он  оплакивал  себя,  потому  что  не  мог  представить  себя  без  нее,  и сейчас  ему  было  обидно,  что  она,  как  ему  показалось,  этого  не  понимает. Дурак!  А  ее  глаза  оставались  сухими , но  теперь  в  ее  взгляде  он  разглядел  что-то  похожее  на  грустную  нежность,  обращенную  к  нему.  Может,  это  было  прощение.
 
    Иногда  он  пытался  представить  себе  ее  мысли. Что  думает  она  о  своем  состоянии,  о    своей  судьбе? Для  него  было  невыносимым  сознавать,  что  она сама  чувствует,  что  скоро  уйдет.  Она  всегда  знала  правду  лучше,  чем  он. Сколько  раз  он  в  этом  убеждался.
Но  могло  быть  и  так,  что  она  вообще  об  этом  не  думает,  во  всяком  случае  постоянно. Жизнь  продолжается  .  и  пусть  все  идет  так,  как  идет. Какой  смысл  в  страхе  смерти,  в  бесконечной  панической   жалости  к  себе  и  близким,  в  обиде  на  судьбу?  В  фантазиях  на  тему,  а  что  будет  потом, после?  Да,  скорее  всего  она  так  и  не увидит  своего  внука,  не  дождется  его…  Ну,  что  ж, ей  с  этим  надо  смириться  и  все. И  какое  вам  всем  дело,  что  она  думает  по этому  поводу! Не  дано  знать.  Два  дня  назад  он  подвел  ее  к  окну, показать  новый  «мерседесс-200»,  который  недавно  купил  Фалун.  «Смотри  на  какой  машине  будет  разъезжать  твоя  дочь»… Но никакого  восторга  она  не  выразила, ей  хватило  сил  только  улыбнуться,  чтоб  никого  не  обидеть  своим  равнодушием
    Но  сам-то  он,  сам…  Ведь  он  уже  хоронил  ее.  Уже  заходил  на  сайты  компаний,  оказывающих  ритуальные  услуги.  Еще  раньше, до  болезни,  Н.  как-то  говорила  ему,  что  в  отношении  себя  предпочла  бы  кремацию,  что  не  хотела  бы  гнить  в  земле, пожираемая  червями.  Сейчас  он  был  согласен  с  нею. Кроме  того, по  той  информации,  что  он  черпал  из  интернета, выходило,  что  его  сбережений  хватило  бы  только  на  кремацию. Скорее  всего  тело  отвезут  в  морг  их  «родной»  больницы,  по  территориальному  принципу. Только  бы  никто  из  бывших  коллег,  продолжавших  работать  там,  не  узнал  об  этом. Отпевание  на  Смоленском  кладбище,  а  затем  в  крематорий. Он  твердо  решил,  что  не  будет  присутствовать  на  похоронах!  Это  выше  его  сил. Для  него  было  невозможным  увидеть  Н.  в  гробу. Кого  угодно,  но  только  не  свою  Н. Это  было  бы  предательством  по  отношению  к  ней,  к  их  любви. Это  означало  бы  точку. Это  означало  бы,  что  он  поверил  в  конец,  что  он  убедился  в  разлуке. Никто  и  ничто  не  заставит  его  убедиться  в  этом.  Это  только  их  дело  -  его  и  Н.  Только  они  могут  решать,  когда  им  расстаться…


    Он  сказал  Н.,  что  в  конце  недели  хотел  бы  уехать  в  деревню  на  выходные,  надо  было  хоть  раз  за  лето  полить  и  прополоть  огород.  Она  легко  отпустила  его,  понимая,  что  ему  надо  отдохнуть  от  всего.  Лена  поехала  с  ним. 
     «Unkraut  nicht  vergehen»  - вертелась  в  голове  немецкая  поговорка,  услышанная  им  когда-то  от  своей  престарелой  пациентки  -  немки,  которую  пришлось  оперировать по  экстренным  показаниям. После  операции  фрау  Хельга  таким  образом  успокаивала  своего  хирурга,  что  все  с  ней  будет  хорошо. Сейчас  он  вспоминал  ее  всякий  раз, когда  обливаясь  потом  выдергивал  из  запущенных  грядок  чудовищно  разросшиеся  сорняки.
    Ближе  к  вечеру,  просто  чтоб  поменять  однообразное  и  надоевшее  занятие  по  прополке, он  решил  собирать  опавшие  зеленые  яблоки,  которые  сотнями  валялись  в  траве  вокруг  самой  старой, и  единственно  одичавшей  яблони  в  саду. В  принципе  этого  можно  было  и  не  делать,  за  зиму  они  благополучно  сгнили  бы  под  снегом,  но  уж  больно  противно  было  ходить  по  земле  в  этом  месте, ощущая  под  ногами  раздавленные,  гниющие   плоды.  Для  этой  цели  он  смастерил  инструмент  -раздобыл  длинную  палку,  всадил  в  торец  гвоздь,  спилил  шляпку  и  остро  заточил  опил. Из  своего  детства  он  помнил, как  с  такими  палками  ходили  дворники,  убирая  мусор  и  накалывая  на  них  опавшую  листву. Теперь  ему  не  приходилось  нагибаться, он бродил  под  деревом,  в  одной  руке  ведро,  в  другой  палка  с  гвоздем  и  орудуя  ей как  гарпуном  насаживал  опадыши  и  скидывал  их  в  ведро. .  Он  находил  что-то  успокаивающее  для  себя  в  этой  монотонной,  не   требовавшей  больших  физических  усилий, работе  на  свежем  воздухе  в  теплых  лучах  закатного  солнца.  Отдыхая,  он  садился  на  складной  стул  под  яблоню  и удовлетворенно  озирал  участок,  становившийся  все  чище  и  краше. Во  время  очередного  такого  перекура  он  позвонил  Н. узнать,  как  дела.  Ему  не  понравился  ее  голос, его  насторожила  какая-то  эйфория,  сквозившая  в  ее  торопливых  ответах    и  даже  некоторая  спутанность  речи. Пару  раз  ему  показалось,  что  она  заговаривается. . Конечно, его  настроение  сразу  испортилось, тревожное  предчувствие  беды  снова  напомнило  о  себе, оборвав  благостную  пастораль от  гармонии  с  природой, с  тихим  деревенским  вечером.  Напрасно  он  надеялся  найти  хоть  какое-то  забвение,  уехав  от  Н.  на  двести  километров, напрасно  он,  как  страус,   рассчитывал,  что  за  время  его  отсутствия  все  изменится  в  лучшую  сторону. Нет  -  мир  не  изменился,   законы мира  не  изменились,  и   никто  не  собирался  ничего  менять.   Никто  не  собирался  давать  ему  передышки. Никто…
    Утром  позвонила  Сашка  и  жалобным-жалобным  голосом  сказала,  что  у  мамы  началась  рвота  чем-то  черным, спросила -  не  смог  бы  он  приехать  сегодня?  Жалобно-жалобно,  умоляюще…
    Весь  обратный  путь  он,  сидя  за  рулем, готовил  себя  к  худшему. Он  не  гнал  машину  быстрее  обычного, понимая,  что  часы  уже  ничего  не  решают. Какое-то  необычное  хладнокровие  овладело  им,  быть  может  впервые  за  время  болезни  Н. Он  понимал,  что  теперь  от  него  ничего  не  требуется  -  ни  усилий, ни  сопротивления,  ни  проявления  эмоций. Все  это  уже  не  нужно. Все  произойдет  сегодня,  независимо  от  него. Сознание  этого,  как  всякая  правда, сбрасывало  с  него  накопленную  тяжесть. У  него  теперь  одна  задача  -  быть  рядом  с  Сашкой  в  эти  минуты. 

    Он  заехал  домой,  чтоб  высадить  Лену  и  из  дома  позвонил  Сашке,  сказать,  что он уже  в  городе.
 – Приезжай  скорее,  пожалуйста, - всхлипывая  просила  Сашка. -  маме  очень  плохо…



Н.  сидела,  откинувшись  на  спинку  дивана,  не  на  своей  половине, а  на  той,  которую  обычно  занимал  он.  Сашка  уже  перенесла  матрас  с  « ее» места,  так  как  там  вся серая обивка дивана  была  запачкана  черными  пятнами,  как  и  скомканная  простыня, лежащая  на  коленях  у  Н. У  него  не  оставалось  никаких  сомнений   -  рвота  «кофейной  гущей». Значит  - желудочное  кровотечение.  Причина ?  Скорее  всего  острые  язвы  на  фоне  общей  гипоксии,  интоксикации… Он  присел  к  ней  на  диван, чтоб  как  обычно  при  встрече     чмокнуть  в  щеку,  но  не  успел  -   изо  рта  выплеснулась  новая  порция  темной  жижи,  обрызгав  все  вокруг. Чистым  концом  простыни  он  обтер  Н.  лицо,  руки  его  дрожали.
-  Ну,  ничего, ничего… Ничего  страшного,  сейчас  остановится… Вот,  на  один  день  тебя  нельзя  оставить.
Сам  он  не  знал,  что  делать? Только  смириться  и  ждать…
-  Может,  попробуешь  кусочек  льда  проглотить? Санька,  принеси  воды  похолоднее, ледяной,  -  пытался  он  изобразить  хоть  какую-то  медицинскую  помощь.
  Последний  приступ  рвоты,  видимо,  принес  некоторое  облегчение  и  Н. попросила  отвести  ее  в  туалет.  Взяв с  Сашкой  ее  под  руки,  они  отвели  ее   и  осторожно  усадили  на  унитаз.  Потом  так  же  на  руках  отвели  назад  и  уложили  на  диван,  укрыв  одеялом.  Он  сел  у  нее  в  ногах  и проникнув  рукой  под  одеяло  принялся  гладить  ее  ноги  со  всей  нежностью,  на  которую  был  способен,   всматриваясь  в  ее  лицо   на  подушке  с  закрытыми  глазами.  Ладонь  чувствовала  тепло  и  все  еще  сохраненную  упругость  плоти,  и  поглаживание ее ног  отзывалось  в  нем   таким  же  приятным ,  как  в  молодости,   почти  эротическим  переживанием, только  сейчас  это  не  имело  никакого  значения. Это  была  особая  нежность,  нежность -мольба, мольба  о  прощении, судорожное,  последнее  признание  в  любви,  нежность  взамен  рыдания. Все,  что  он  ощущал  сейчас  -  это  дикое  несоответствие реальности  с  его  представлениями  о  вечности  их  любви, о  том,  что  еще  долгие  годы  им  суждено  было  быть  вместе. Он  не  должен  был  дожить  до  сегодняшнего  дня, он  всегда  был  уверен,  что  уйдет  первым. 
    И  когда  с  их  помощью  Н.  снова  села  в  постели, он  продолжал  гладить  ее  бедра  через  ночную  рубашку,  не  отрывая  от  нее  взгляда.  Ему  было  страшно  видеть,  что она  сама  понимает,  что  умирает,  что  это  произойдет  сегодня.
-  Скажи  мне  что-нибудь,  - исступленно  просил  он. -  Слышишь, скажи  мне  что-нибудь… 
Он  был  уверен,  что она  понимает  о  чем  он  ее  просит  и  что  он  хочет  от  нее  услышать. Какими  должны  быть  последние  в  ее  жизни  слова.  Сам  он  не  может,  он  ведь  не  может  с  ней  попрощаться  словами.  Он  не  имеет  права  сам  ставить  последнюю  точку.
Сашка  стояла  рядом.
-  Я  всю  жизнь любила  тебя, - выполняя  его  просьбу, ответила  Н.  и  легко  улыбнулась, словно  оправдываясь  за  свое  неумение  говорить  многозначительно.  -  Что  я  могу  еще  сказать.
Это  действительно  были  ее  последние  слова,  произнесенные  в  еще  сохраненном  рассудке. Вскоре она  впала  в  забытье,  похожее  на  сон,  в  котором  человеку  снятся  кошмары. Время  от  времени  она  отрывисто  стонала.  Он надел  манжетку  аппарата  для  измерения  давления,  но  не  смог  точно  определить  систолический  уровень, цифры  были  очень  низкими. Пульс на  лучевой  артерии   нитевидный….
   Он  не  заметил,  как  наступил  вечер,  за  окнами  стемнело  до  черноты. Пришел  с  работы  Фалун, Сашка  проводила  его  в  их  комнату…  Теперь  оставалось  только  ждать… Сейчас  он  уже  не  чувствовал  скорби.  Скорбь,  жалость, истерическое  неприятие  случившегося,  как  и  проклятия  всевышнему, на  самом  деле  давно  выгорели  в  нем  за время  неизлечимой  болезни  Н. Теперь  оставалось  только  ждать……  Теперь  надо  только  пережить  эту  ночь,  пережить  время.  Наверное,  так  ждут  окончания  налета,  прячась  от  бомбежки   в  развалинах  дома. Да -  все,  что  сейчас творилось  в  комнатном мраке вокруг него, было для  его  мозга  ничем  иным,  как  фрагментами  «Герники».
    На  какое-то  время  стоны  Н.  сменились  бормотанием.. Он  пытался  понять,  что  она  хочет  сказать,  но  расслышал  только порывистое : « Такси… Надо  покормить  водителя…». 
    Он  обвел  глазами комнату…  «Боже …  Боже  мой… Сколько  всего  было  связано  с  этой  комнатой!  Сколько  прекрасных,  радостных  событий  происходило  здесь. Н.  обставила  квартиру  по  своему  вкусу,  по  своему  усмотрению,  правда,  советуясь  с  ним  и  он  всегда  соглашался  с  ней. Все  создано  ею!  Все!  И ,  если  бы , ему  пришлось  всю  жизнь  провести  только  в  этом  пространстве, никуда  из  него  не  выходя, он не  считал  бы  себя чем-то  обделенным».  Сейчас  ему  казалось,  что  мебель,  вещи,  картины  на  стенах   страдают  вместе  с  ней,  физически  страдают. Он  еще  несколько  раз  пробовал  определить  пульс  у  нее  на  руке  -  все  то  же  ,  еле  заметное  биение,  мерить  давление  не  имело  смысла. В  голову  пришла  странная  побочная  мысль  -  он  не  хочет,  чтоб  Н.  умерла  сегодня  - тринадцатого  числа… Он  не  хотел  бы  в  будущем  связывать  дату  смерти Н.  с  фальшивой  мистикой  этой  цифры.  До  полуночи  оставался  час. Все  больше  в  нем  усиливалось  какое-то  усталое  безразличие,  отчуждение  к  происходящему. Он  уже  не  смотрел  на  Н.  и,  если  и  переводил  глаза  в  ее  сторону,  то  видел  только  расплывчатое  пятно,  слегка  розовеющее  в  темноте  на  диване. Он  включил  телевизор, шла  трансляция  финала  чемпионата  мира  по  футболу:  Германия – Аргентина… Смотреть  он  не  мог,  но  свечение  экрана ,  мелькание  фигурок  футболистов… хоть  как-то ,  механически  отвлекало  мозг, всецело  погруженный  в  изматывающее  ожидание.
«А  почему он  не  вызовет  врача? -  внезапно  подумал  он, - Вдруг  она  стонет  от боли.,   Вдруг  она  чувствует  боль? Пусть хоть  наркотики  сделают. Должны  же  они  облегчать  уход  из  жизни».  Сашка  принесла  записную  книжку  с  телефонами  поликлиники,  и  он  позвонил  в  «неотложку». Врач  приехал  быстро. Высокий, худощавый, в   типичном  для  дежурного  врача   неряшливо  застегнутом,  несвежем    халате…коллега  отказался  делать  инъекции.   «Она  же  без  сознания»-  сказал  доктор, безучастно  оценив  агонию.  И  уехал. Как  ни   странно,  визит  врача  принес   некоторое  успокоение  -  теперь   он  был  уверен,  что  Н.  ничего  не  чувствует  и  это  подтвердил  профессионал,  коллега.
    Он  переключил  программу. По  другому  каналу  шел  «Биндюжник  и  король»  -  фильм,  который  всегда  нравился  ему. Шла  сцена  в  спальне.   Старый  Мендель  Крик  в  исполнении  Джигарханяна раздраженно уговаривал, упрашивал  свою жену:  «Нехама,  делай  ночь,  Нехама!  Нехама,  жизнь  проходит…  Делай  ночь!»… Час  назад  его  непременно  поразила  бы очевидная мистическая  параллель… Но он уже  окончательно  перестал  воспринимать  что-либо,  думать о  чем-либо,  чувствовать  что-либо. Он  прилег  на угловую   секцию  дивана  и  тут  же  вырубился.  Ненадолго.
      Его  разбудил  крик.  Страшный  крик подкорки беспомощного  человека. Кричала  она,  и  он  не мог  знать,  как долго  это  продолжалось. Он  увидел,  что ее  тело  наполовину  сползло  с  постели  и   ноги  свисли  на  пол.  Он  подумал,  что  она  кричит  оттого, что ей  было  неудобно  лежать   в  такой  позе. Вскочив,  он  кинулся  к  ней  и, приподняв, усадил на  диване   рядом  с  собой. Крепко  прижимая ее к  себе, он через  несколько секунд  явственно  ощутил  момент  ее  смерти  в  своих  объятиях.
    ,