«Варвара Сергеевна Самоварова встала с кровати.
На ходу разминая ноги, тяжело протанцевала к окну, открыла настежь форточку и, впервые за долгое время нарушив предписание врачей и здравого смысла, закурила натощак.
За грязной тюлевой занавеской трепыхался ее шестьдесят третий май, месяц молодых, месяц страсти.
Варвара Сергеевна прекрасно знала, что в девяноста девяти процентах случаев страсть не истинна, и что, быстро зародившись, так же быстро помрет, затерявшись в коммунальных платежах и витринах с обувью, что не по карману. Но сейчас Варвара остро чувствовала, что где-то неподалеку притаился тот единственный оставшийся процент, который извращает все правила, делая их исключениями.»
"И появились прачки.
По пояс голые бесстыжие бабы на балконах серых прижатых друг к другу зданий, дружно распевая про любовь да про смерть, отжимали и развешивали белье.
Бабы были совсем юные, с едва оформившейся грудью, и зрелые, в самом соку (эти особенно нарочито прижимались к перилам, а некоторые даже зазывали к себе ошарашенных прохожих), и старые, сморщенные, самые бессовестные, которые совсем не смущались своей наготы, а кичились ею и, демонстрируя свое превосходство перед остальными, вызывающе громко хохотали, широко раскрывая беззубые рты."
"Конечно, она сказала ему «нет».
Но он лишь дерзко улыбнулся, прекрасно расслышав «да».
Ночью ее бил озноб.
Мурашки разбегались по телу, будто кто-то очень близкий и вместе с тем незнакомый брызгал на кожу прохладной водой. Это странное ощущение ей понравилось. В темноте комнаты, под ровное сопение Ольки, Галина, то удивляясь, то плача, что-то бубнила себе под нос, или, зарыв лицо в подушку, безудержно смеялась.
Рассвело быстро, и фонари, продолжавшие гореть за окном, своим молчаливым упрямством окончательно укрепили Галину в ее собственном, как ей тогда казалось, решении."
Отрывки из романа "Черная сирень".