Жёлтое лето разухабисто ухнуло песнями, плясками, морским ветерком с прибоем, девушками, юношами, прогуливающимися по курортному городу туда и обратно с желанием посидеть на зеленой лесной травке с кружкой пива в руках, прищурив глаза навстречу взошедшему яркому солнцу, ощутить все прелести настигшего счастья.
Витя с другом не были исключением и прибыли сюда же на гремящей зеленой электричке из жаркого города, накрытого пыльной духотой, чтобы вдохнуть всю чистоту прибрежного воздуха и окунуться в мир фантазий и развлечений. Поэтому, прогуливаясь вместе со всеми по проспекту, они то и дело кидали взгляды на проходящие мимо загорелые, искрящиеся весельем лица девушек.
— Вовка, а ты обратил внимание, эта девушка... с большим бюстом... Ну, вон, не видишь. Да, что ж ты, уже скрылась за углом.
Подефелировав ещё какое-то время под высокими соснами и низкими широкими лапами елей, друзья решили, что пора бы освежиться, что означало, выпить пива. Зайдя в маленький магазинчик и со знанием дела оглядев полки, уставленные всевозможными банками и бутылками с дрожжевым напитком, позвенев мелочью в карманах, наконец, взяв в охапку несколько, они направились в сторону леса, уходившего от главной улицы немного в сторону.
Но уже почти на повороте мелькнула знакомая белая, прозрачная кофточка, и ребята дружно повернули головы в нужном направлении.
Вдоль свеже – крашенного зелёного забора танцующей походкой шла худенькая девушка невысокого роста, одетая в широкую серую юбку, доходившую ей до колен, под вышивкой на батисте угадывалось то, что привлекло внимание Виктора в самом начале, а на лице её играла насмешливая полуулыбка.
Засунув большие пальцы рук по привычке за ремень, молодой человек гоголем подкатил к проходящей со словами: «Не хотите ли выпить с нами пива?»
Дина, не переставая улыбаться, прищурив от яркого слепящего солнца глаза, оценивающе разглядывала молодых людей.
Оба они были почти одинакового небольшого роста. Тот, что смотрел на неё через очки, был чуть полноват, темноволос, с пухлыми губами на почти квадратном лице. А задавший вопрос - почти сошёл с экрана телевизора в лице певца и композитора Игоря Николаева, с такими же пшеничными усами, чуть удлинённым лицом с небольшим круглым подбородком, абсолютно одинаковым, с певцом носом и даже похожими зеленоватыми глазами.
В общем-то, ребята девушке показались очень ничего, молодые и веселые, дружественно взирали на неё с желанием познакомиться. Поэтому, немного подумав, она согласно кивнула, махнув при этом своей густой длинной каштановой гривой, и они взяли курс в направление к зеленеющей опушке.
Лес только недавно пробудился от зимней спячки, и в проросшей траве среди опавших бурых еловых иголок пробивались следы еще прошлогоднего веселья в виде таких же пивных бутылок, почти истлевших бумажных стаканчиков и даже пузырьков от тройного одеколона. Всё это указывало на то, что природа привыкла, чтобы на ней отдыхали, не заботясь о том, чтобы люди, не птицы-санитары, после себя убирали остатки забытых пиршеств.
Уже сидя на пригорке, Витя отмечал про себя, что девушка-то без комплексов, вот, совершенно спокойно, без стеснения приложилась губами к баночке с живительной влагой, правда, от сигареты отказалась, поэтому он глубоко затянулся, выпустил голубой клубок дыма и заговорил, рассказывая о том, что он-де капитан-механик речного пароходика, развозящего людей по ближайшим островам, и мог бы и её покатать, если пожелает.
А Володя всё больше молчал, набычившись, исподлобья робко пытался поглядывать на Дину. Но в этой молчаливости проглядывала какая-то внутренняя интеллигентность, он, казался девушке может быть, если и не научным сотрудником, то на худой конец, аспирантом. Но на самом деле, оказалось, что друг капитана - морячка занимался самолетами, правда, не конструировал их, а всего лишь чинил, да и приехал он сюда из далекого южного Узбекистана, где жил вместе с родителями. Ему, конечно, тоже было что рассказать, но он так и отделался в тот раз молчанием, правда, на следующий день первым позвонил новой знакомой, а Дина, услышав в трубке совсем не тот голос, которого ждала, несколько разочаровалась, но, правда, виду не подала и обижать молодого человека не стала.
Но, все-таки ещё несколько раз они погуляли втроем, под ручку по городской набережной, посмотрели на тёмные серые речные воды, порадовались разноцветному салюту в честь праздника, вспыхнувшему и прогремевшему в почти ночном небе, а провожать девушку до дома пошёл один Виктор. Уже тогда, когда они сидели на лесной опушке, он смекнул, раз есть летняя дача, значит имеется и квартира в городе, и не замедлил назначить девушке личное свидание без свидетелей, то есть, попросив своего друга не мешаться у него под ногами. И, хотя Дина нравилась Володе не меньше, он в своем стиле что-то тихо пробурчал и не стал стоять на дороге у своего приятеля.
Девушка жила в самом центре города, вокруг располагались парки с каменными скульптурами, внизу протекал городской канал с перекинутыми горбатыми мостиками, где она привыкла гулять ещё с детства. Это был почти культурный центр, где находились театры, филармония, камерный зал, множество музеев. И всё это было в такой близости, что зимой можно было не брать с собой туфельки, а идти по снегу прямо в этой обувке, направляясь на оперу или балет.
Предусмотрительно купив не только длинную колючую красную розу, но и бутылку какого-то вина, Витя, всё так же, заложив большие пальцы рук за пояс джинсов, в нетерпении стоял под большими часами на центральной площади в ожидании назначенного времени.
Когда стрелки остановились на семи, из-за угла показалась знакомая стройная фигурка, в туфельках на высоких каблучках и в соответствующем погоде летнем платьице с коротким рукавом.
Еще издалека Дина разглядела светлые густые удлиненные волосы, серый в крапинку пиджак, надетый поверх ковбойских штанов, и модные чёрные туфли, в которых их владелец переминался с ноги на ногу.
В уютной тишине городской квартиры им не пришлось, как в лесу пить, прикладываясь прямо губами к горлышку бутылки, девушка достала из серванта хрустальные бокалы на ножке, вино заискрилось своей прозрачностью, слегка обожгло гортань и согрело, разливаясь своей нежной тягучестью по телу.
Под любимое звучание мягких аккордов, растекшихся музыкой по комнате, овеявших спутавшееся сознание от винных паров, девушка ощутила теплоту и мягкость чего-то физического внутри себя, от чего всё ещё больше закружилось и унеслось куда-то далеко ввысь, на какое-то время там задержалось и упало вниз мокрыми пузырьками, взорвавшимися от натянутого, как стрела напряжения, и тут же нахлынула нега, растянувшаяся во всю длину, от кончиков пальцев до последнего вырвавшегося крика.
Позже ещё много раз Дина наблюдала уже знакомые остроносые туфли, большие пальцы рук, держащиеся за кожаный ремень, правда уже без игольчатого цветка, но с разноцветными различной формы бутылками.
Она почти совсем забыла о Витином приятеле, который робко пытался смотреть на неё из-за очков, всё понеслось с безудержной скоростью, как в первое их личное свидание.
Они ходили по ближайшим маленьким уютным кафе, которых в округе было в большом количестве, почему-то, проходя мимо так любимых девушкой театров и музеев, катались-таки на обещанном пароходике, за которым, вздымаясь и бурля, тянулась белая водяная пена, и так же сидели у неё в квартире в тихом центре, из окон которой виднелись черепичные красные крыши старого города, дымящиеся своими чёрными трубами.
Правда не только пили вино, но и ели приготовленные Диной обеды, супы с картошкой и капустой, густо снабженные приправами, пожарские котлеты, курицу по-французски... в общем, дружно употребляли все кулинарные изыски, на которые только она была способна.
Но вскоре по раскаленным крышам домов застучали мелкие осенние капли дождя, и Витя вернулся к своей матери, проживающей где-то в бывшем немецком квартале, в свою холостяцкую, почти пустую комнату, где за стенкой гремела на общей кухне посудой соседка, которой он периодически выкручивал лампочку, когда та выражала какое-нибудь недовольство по поводу его поведения.
Жизнь вошла в свое прежнее русло, Дина ходила на работу в офис, продолжала выяснять отношения со своей матерью, которая вечно её не понимала, и продолжала встречаться с Виктором.
А тот хорошо помнил те мгновения взлётов и падений в тишине пустующей квартиры девушки, и поэтому однажды пригласил её к себе домой.
В этой квартире, как и во всех старых домах, имелось два входа и выхода, одним из которых раньше пользовались хозяева, а через другой заходила и выходила челядь. Поэтому открыли дверь в комнату Вити они незаметно для окружающих, чинно сели на около кроватный стульчик и заговорили.
Но через какое-то время, прошло то ли двадцать, то ли тридцать минут, раздалось какое-то копошение за стенкой, вдруг перешедшее в нарастающие крики, означающие не просто не тактичность поведения приглашённой девушки, а гораздо более серьезные мотивы её поведения.
Это возмущённо кричала мать Вити, маленького росточка женщина, придерживающаяся строгих правил, но даже не знакомая с гостьей своего сына.
Виктор попытался урезонить Татьяну Михайловну, закрыв дверь у той перед носом, но громкие стуки и вопли не утихали, переходя уже в угрозы вызвать помощь и милицию.
Дина, не пожелавшая и дальше наблюдать всё это творившееся безобразие, и слушать несущиеся в её адрес оскорбления, взяла со стола свою сумочку и тихо закрыла за собой входную дверь. Правда, Витя тут же выскочил вслед за девушкой, и попытался объяснить неожиданную ярость своей матери недостойным поведением своей бывшей жены.
Он был уже однажды женат и уже позже, так же, как и его мать сегодня, поливал свою бывшую супругу грязью, очерняя её в глазах почти незнакомого ещё человека, которым являлась для него на тот момент Дина.
Больше мать Виктора не видела ту, что лишь скромно посидела на краю стула в комнате её взрослого сына.
***
И молодой паре ничего не оставалось, как продолжить встречаться в тех самых уютных заведениях, а днём, иногда заходить куда-нибудь пообедать, где, однажды Дина, сидя напротив Вити за столиком, наблюдала, как тот, совершенно позабыв о наличии столовых приборов, тщательно руками разбирал кильку, вынимая из неё хребет и мелкие кости, а затем просто опрокинул рыбью тушку, с которой стекало янтарного цвета масло, прямо себе в рот.
Теперь его чувство юмора, которое так приятно, когда-то поразило девушку, она и сама была горазда пошутить, часто перемежалось с какими-то неправильно произнесёнными словами, что больше выглядело в его устах просторечием, хотя, до крепких выражений дело не доходило.
И была у этой пары любимая ими обоими с детства книжка, про Малыша и Карлсона, которую они часто и почти взахлёб обсуждали, наверное, поэтому Дине как-то не пришло даже в голову поинтересоваться, а каким ещё чтением увлекается её кавалер, как и не выяснила она до конца, что же конкретно так ему нравилось в том персонаже их обоюдно любимой книжки, толстяке и жадине с вечно гудящим пропеллером на спине.
Но, вот совместная поездка в столицу советской родины всё же несколько насторожила девушку, потому что ей пришлось, так же, обходя стороной все театры, посещать многочисленных знакомых Виктора, которые были так же веселы, как и он, шутили и много смеялись, запивая всё это веселье не малым количеством спиртного.
Один его друг, являясь тезкой авиа-механику, у которого они остановились, целыми днями густо и крепко курил, и, стоя с дымящейся сигаретой в зубах у кастрюли с варившимися макаронами, по мере их приготовления, вынимал по одной соломинке, засовывал себе в рот, чуть не проглатывая вместе с бычком, и к тому времени, когда блюдо должно было быть готово, выкладывать на дуршлаг было уже нечего. В общем, выглядел Володя Пузырёв почти эксцентриком.
Правда, однажды Дине всё же посчастливилось в переходе купить билеты на любимую ею оперу, и они с Виктором отправились в Кремлёвский дворец съездов слушать « Чио - Чио - сан» Пуччини.
Но вот, в антракте люди как-то странно оглядывались, на них, не понимая, кто же это своим храпом не давал им наслаждаться оперным искусством.
В общем, турне по столице вышло какое-то странноватое, совсем не в стиле девушки, с походами не по театрам, выставкам и музеям, как она привыкла, а было наполнено дружественным весельем и бесконечными выпивками. Напоследок все эти друзья такой же полупьяной гурьбой проводили их с наилучшими пожеланиями счастливой семейной жизни обратно домой, потому что Дина вдруг выяснила, что осталось ей пребывать в статусе «одиночества» неполных девять месяцев. И они вернулись назад, оставив позади себя не только столичный град, но и беспечную свободную жизнь.
***
Долгими часами сидела будущая мать в кругу своей семьи, всё пытаясь убедиться в том, что действительно помогут, не бросят, обустроят, раз не хочет и не любит, выслушивала советы подруги и её мужа, у которых всё уже состоялось, и рядом в кроватке ворочалась их маленькая дочка, вспоминала все мелочи и подробности их свиданий, на которые в пылу увлечения просто не обращала внимания.
Последний раз перед глазами Дины пронеслись Витины сапоги из свиной кожи, похожие на спецназовское обмундирование, но зато всего за одиннадцать рублей, его нижнее белье, напоминающее рыболовецкую сеть, с дырами, в которые могла проскочить не только щука, но наверное, даже акула, потому что, надо же «доносить», и не из-за того, что нет денег купить новое, она вспомнила всё его странное, не совсем вежливое поведение, с такими же выражениями и многое - многое другое, но, увидев себя в парке, гуляющей с детской коляской в одиночестве, надела просто светлый костюмчик, не подвенечное платье, ибо у Виктора свадьба уже в жизни была, и отправилась ставить свою подпись и слушать, теперь уже официальные напутствия предстоящего семейного счастья.
После ЗАГСа они посидели в какой-то гостинице на седьмом этаже в так называемом, каминном зале, заказали цыплёнка табака и кофе с творожными булочками. Всё было, как обычно, не было какой-то торжественности. Эту обыденность разбавил только тот друг теперь уже всё-таки состоявшегося мужа, Володя Пузырёв, прибывший по такому случаю из столицы в их город, и с оптимизмом в голосе заметивший, что лучшей свадьбы он ещё не видал, что прозвучало больше, почти, как утешение Дине, которая, как и в то, их первое лето, продолжила готовить так понравившиеся блюда Виктору, вытирать пыль, потому что порядок у других в доме, когда даже ни пылинки за шкафом, ему очень нравился, а про себя всё же думала, что лучше бы её супруг на её сообщение о будущем ребёнке, не сказал, чуть-чуть подумав и растерянно почесав в затылке «Ну, что же, таракан будет, вроде это и ничего».
Но Вите нравились не только чистота и порядок в доме, он очень уважал красиво сервированный стол, с положенной вилкой слева и ножом справа, а рядом с тарелкой лежащую накрахмаленную белую салфетку. Да и забыл он совсем про свои спецназовские сапоги, за 11 рублей, потому что Дина уже давно купила ему новые финские и не из свиной кожи, а, когда он как-то зашёл в гости к приятелю, важно переступив в новом одеянии порог дома того, то Эдуард глядя с неприкрытым восхищением на зимнюю куртку синего цвета с красным меховым капюшоном, сказал ему: «Да-а, брат, крут ты стал»
И этот крутой брат так любил все свои новые, купленные женой вещи, что и, собираясь на прогулку за город, не мог с ними расстаться, и потому надевал брюки с отглаженными стрелками, кожаный пиджак и модные тогда остроносые туфли на каблуке рыжего цвета, и в таком виде отправлялся месить прибрежный морской песок . А чуть позже, глядя на Вику в надетых джинсах и кроссовках, слегка потупив глаза, и краснея от удовольствия, гордо докладывал ей, что, дескать, хотел всего лишь сделать жене приятное, а заодно и себя порадовать, одевшись франтом.
Короче, он довольно быстро свыкся с новым образом жизни, и своим новым-старым статусом мужа.
Но время, проходившее в ожидании будущего, ещё не появившегося на свет младенца, играло всё же не на руку Виктору, потому что позволило Дине узнать иные подробности из жизни своего супруга-аскета, не только те, что уже наблюдала в кафе и видела на нём. Она выяснила, что тот, после окончания школы решил всё же поучиться и поступил в мореходное училище, но почти сразу плюнул на всё и отправился бороздить морские просторы.
Узнала, что от всей коросты, в которой он родился, называемой экземой, спас его Николай Угодник, и поэтому он по-прежнему водит свою мать, уверовавшую в эту победу святого, в церковь, и комсомольский билет, который он всегда имел при себе, совсем не жал ему карман, открывая кое-какие перспективы на другую жизнь, наполненную атеизмом и реализмом обычных вещей, хотя вылечил-то его при этом, не обозначенный значок, а всё же господь всевышний.
И, хотя отец Вити, которого он так и не узнал, со слов матери, вроде бы, был дирижером, не только любовью к музыке, но слухом тот же Господь его не наградил и потому, когда один его дружок, будучи полностью осведомлённым о таких талантах Виктора, когда принято говорить, что ему медведь на ухо наступил, от чистого сердца подарил ему гитару, то выжимаемые аккорды из семиструнной и попытки ещё и подпевать им дурным голосом полудохлого козла, заставляли слушателей подниматься и, не прощаясь, без лишних слов покидать помещение, не желая даже дослушать до конца начатое концертное представление, тем более что из-за стенки уже раздавались звуки другого инструмента, барабанная дробь в исполнении возмущённых соседей.
Тем временем, Дина, всегда стремящаяся к чему-то большему в своей жизни, решала все химические уравнения за мужа, писала работы по математике, помогая ему хотя бы подойти к экзаменам, восстановившись по её настоянию в учебном заведении, в котором он так и не успел поучиться, что впрочем, не сделало его вновь студентом.
Но всё же цель и планы на будущее у Виктора были. Он помнил, как, когда-то, то ли чинил, то ли водил машины, работая в военном гараже, и потому очень и очень желал крутить руль, но уже собственного автомобиля. И, собственно, для этого он и устроился ещё на одну работу, с намерением откладывать деньги на будущую, такую желанную покупку.
Время же расширения семейства неминуемо приближалось, и потому, учитывая будущие нужды, был куплен для дополнительного тепла в комнате калорифер и маленькая стиральная машинка, а так же сопутствующая ей центрифуга.
И вот, долгожданный момент всё же настал, и младенец уже лежал в подаренной родственниками детской кроватке, в маленькой комнатке, в которой ютились молодожены, потому что в соседней жила новоявленная бабушка, мать Дины.
Родившаяся девочка не доставляла больших беспокойств родителям. Как и все маленькие дети, не всегда она только спокойно лежала и рассматривала окружающие её предметы, иногда малышку мучали колики, и тогда мать давала ей укропную водичку, бережно поднося к маленьким губкам бутылочку. Тем временем, молодой отец, вечно желающий успеть на обе работы, как-то впопыхах приложил питьё в стеклянном сосуде рядом с крошечным ротиком и так и оставил, совсем даже не подумав о том, что ребёнок в таком положении может просто захлебнуться.
Порою, ночью, глядя на плачущего ребенка, мешающего его полноценному отдыху, он не довольно и с досадой в голосе приговаривал:
«Скорей бы ты уже выросла и вышла замуж, динозаврик… в клетке»
На что его маленькая дочь, ещё больше округлив свои и так огромные глазёнки, напомнив при этом кукольного Буратино, непонимающе взирала на говорящего папашу и вовсе не собиралась покидать своё надёжное убежище.
Как-то, на следующий день наступившего нового года к счастливой паре в гости пришли Динины друзья, которые без малейшего удивления наблюдали, как стоящая рядом с накрытым столом коляска, мерно в такт музыки, несущейся из включённого телевизора, покачивалась под ногой матери. Им это было всё знакомо, их дочь уже выросла из пеленок и на неё давно одевали ползунки. Не понятны им были лишь слова молодого отца, как всегда не во время разбуженного, и который, не стесняясь ни жены, ни гостей, заявил: «Как бы дал сейчас в лоб...»
И Дина была вынуждена в тот момент опустить глаза в пол, зная всю семейную ситуацию мужа подруги, который был очень культурным человеком, хотя отец его страдал беспробудным пьянством, часто разговаривая на совсем некультурном языке, и, собственно, они всем семейством вынуждены были пребывать в ещё меньшей комнатке, чем та, в которой ютились Дина с Виктором и своей новорождённой дочерью. Поэтому–то Александр и не долго размышлял над предложением стать военным, и, чуть позже, уйдя с завода, где работал инженером и где стоял в бесконечной очереди на квартиру, вскоре забрал всю свою небольшую семью и отбыл на службу совсем к другому побережью.
Вот так и развивался этот сценарий этой неожиданной семейной жизни, в которой было теперь три человека - папа, мама и маленькая Светочка.
Виктор не то, чтобы очень увлекался спиртными напитками, но был вовсе не дурак выпить, а, учитывая тот факт, что жена его теперь не могла наслаждаться игристым шампанским, то, конечно же, эта его всё же чрезмерная любовь к алкоголю особенно сильно бросалась в глаза на фоне ведущей трезвый образ жизни матери его маленькой дочери.
Как-то, вместе они пошли на юбилей его пароходства, и пока Дина вела разговор с каким-то журналистом, её супруг умудрился, делая памятные кадры, и из благодарности опрокидывая предложенную ему рюмку за рюмкой, отмечаясь у каждого столика, так набраться, что по возвращении домой, отдал все съеденное и выпитое на банкете прямо в кроватку своей маленькой дочери. А следом, не удержав равновесия, чуть не прекратил существование новой жизни, почти что, упав на ребёнка, лежащего в тот момент на их общей кровати, куда его положила мать с намерением покормить. Но тут же сработавший материнский инстинкт заставил нерадивого отца лбом почти пробить подоконник, куда он влетел, после сильного толчка в спину его супругой.
Тем временем приезжающий посмотреть и полюбоваться на родившуюся и подрастающую внучку дед, глянув как-то раз на неожиданные припухлости на лице девочки, тут же вызвал специалиста, и, когда врач вошёл в дом, Виктор, только что вставший с постели, настолько, как видно, был ошарашен происходящим, что как был в нижней майке и с взлохмаченной непричёсанной головой, так и явился в образе отца перед детским доктором женского пола.
***
Время шло, не смотря ни на что, события сменяли времена и ту дачу, которую увидел Виктор, смекнув о наличии и городской квартиры, отдали коллеге отца Дины, а для высокого номенклатурного работника выстроили специально большой дом посреди высоких сосен, недалеко от прибрежного пляжа и подальше от городской курортной суеты.
Поэтому было принято решение больше не ютиться в двухкомнатной квартире в центре духоты и дыма, выходящего из близлежащих труб, и, следом, погрузив коляску с внучкой в свою длинную комфортабельную машину, дед перевез её поближе к свежему морскому воздуху.
Отец Дины не работал на двух работах, а все свои силы оставлял в одном месте, и вечерами на столе за ужином всегда стояла маленькая рюмка с чем-то кристально - чистым, как слеза, которой тот и начинал свою трапезу, но, собственно, на этом и заканчивалась так называемая початая бутылка.
Виктор же, приезжая после праведных трудов, каждый раз считал своим долгом предложить своему тестю составить ему кампанию теперь в его заслуженном отдыхе. Правда, этого так желаемого им события в его жизни так и не состоялось.
Но он-то тоже был не лыком шит, и, не смотря на все привозимые шофером продукты, помня ещё и то, что он теперь крутой друг, покупал сухую колбасу в столе заказов. Правда, так любимая им марка сигарет там не продавалась, и как бы ему ни хотелось доказать свою самостоятельность, но приходилось пользоваться всё же услугами того самого буфета, где он в обход установленных правил, умудрялся заказать и сигареты для своего столичного друга-эксцентрика.
И все же однажды, молодому мужчине удалось себя проявить в своих лучших качествах, когда он сходил на прием к своему начальству, и там заявил, что проживает с семьей в доме своего высокопоставленного тестя, где места мало, и что потому, надо бы ему выделить отдельную жилплощадь.
Правда, эта запрашиваемая им квартира в его жизни так и не состоялась, зато цель, к которой он всё это время так стремился, аккуратно складывая заработанные деньги со второй работы, где чинил жалюзи, вылилась в долгожданную покупку развалюхи красного цвета марки «запорожец», при движении громыхающего всеми своими запчастями, грозившего на них же и развалиться по пути следования, не доехав до точки назначения и в которую просто опасно было садиться. Поэтому его жена с дочерью продолжали ездить по делам и в поликлинику на «Волге», всегда предоставляемой Дининым отцом.
Как-то молодая женщина, со всегдашним желанием хоть в чём-то помочь своему супругу, позвонила в бухгалтерию на его вторую работу, чтобы выяснить, почему же задержали выплату денег, но совершенно случайно узнала, что зарплату не только заплатили, но и за предыдущие месяцы, когда ей было сказано, "вообще ничего не заработал", Виктор получил на работе в разы больше обычного.
В общем, в одно прекрасное мгновение Дина ещё раз вспомнила тот день, когда сидела за столом со своими родителями и слушала обещания помочь ей и её тогда еще не родившейся дочери, и подумала, что лучше она будет продолжать гулять вдвоем со своим ребенком, учитывая всегдашнюю занятость своего мужа, ведь всё равно, она так и осталась один на один со своей малышкой, чего так неумно побоялась в самом начале, и она написала заявление с желанием покончить с тем, чего, на самом деле, так желала в своей жизни, полноценной семьёй.
Тем временем, Виктор не очень-то хотел расставаться со своей благоверной, и потому под насмешливые вопросы судей «А не много ли вам будет, три месяца на размышления?» пустился на всяческие уговоры, слезливо упрашивая не покидать его.
Теперь он уже не жил вместе со своей семьей на даче своего высокопоставленного родственника, а приходил навещать маленькую дочку, которую совсем не понимал, не разбирал её ещё детский лепет и потому просил мать всё ему переводить, приносил шоколадного зайца, совсем забыв, что девочка унаследовала от него аллергию, и ей совсем нельзя есть не только сладкое. А ребенок потом долго непонимающе смотрел на конфетку и вопрошал, так и не научившись называть отца папой, а что это, дядя Витя принес ей подарок, а ей его не дают.
Но, однажды, прошли и три отложенных месяца, данных на размышление, а значит, настало время расстаться окончательно, но так как молодой человек так и не торопился забрать свои вещи, будучи уверенным, что всё останется по-прежнему, зато успел установить тот самый, купленный при рождении дочери, калорифер у себя на квартире, где проживал со своей матерью, то Дина вынуждена была сказать, что не отдаст тогда ему ни кожаный пиджак, ни всё остальное, приобретенное для него вместо его спецназовских сапог и трусов в дырку, потому что, даже, если Виктору и удобно сушить на этом агрегате свои сигареты, то всё же зимой не очень в помещении тепло, и его ребенок может простыть и заболеть.
Наконец, товарообмен состоялся, правда ещё долго потом бывший муж пытался пересчитывать деньги и выяснять на чьи же финансы была куплена центрифуга и стиральная машинка, в которой он так ни разу и не постирал ни одной пеленки или ползунка, всё ссылаясь на свой всё ещё реагирующий на стиральный порошок палец, и, когда двери всё же закрылись за ним и его другом-эксцентриком, как всегда приехавшим, чтобы помочь и помирить рассорившихся супругов, Дина вздохнула с облегчением.
Но выйти на прежнюю работу молодая женщина пока не могла, потому что ей приходилось готовить вторые бульоны, варить не манные каши, а что-то другое, чтобы у дочери ничего нигде не чесалось, и потому жила она на те средства, которые по закону выплачивал ей родной отец её ребенка.
Правда, вскоре ей на телефон стали раздаваться неожиданные звонки, и звонивший юрист настойчиво давал понять женщине, что его клиент не желает платить назначенные судом алименты, и потому Дина, не долго думая, ещё раз вспомнив об обещанной родительской поддержке, предложила бывшему мужу написать отказ от своего ребенка, в обмен на выполнение его просьбы. Что, собственно, и было незамедлительно сделано, и она, считая теперь закономерно свою дочь, родившейся только от одного родителя, дала ей достойную фамилию своего отца, который всю последующую жизнь и являлся для маленькой девочки не только дедушкой.
А в зале суда тем временем во всеуслышание прозвучала странная фраза: «Моё, но не буду!»
Марина Леванте