Моё отношение к классической музыке весьма необычное. Какой-нибудь шедевр мне приходилось слушать по 2-3 раза. Во время первых прослушиваний я позевывал. Некая сила заставляла меня ещё и ещё раз возвращаться к произведению. Однако по достижении экстаза со мной происходила другая напасть - я впадал в депрессию. Ощущал своё несовершенство.
Я рассказал о такой своей реакции приятелю Г.М. В ответ он вспомнил, как навеки снискал себе известность один древний афинянин. Постижение прекрасного стало для него испытанием. Он бросился со скалы в Эгейское море, посмотрев спектакль, поставленный по одному из диалогов Платона. Собеседник напрягся, но имя древнего грека не вспомнил. Под конец разговора Г.М. тревожно посмотрел на меня.
Со временем неприятные ощущения прошли. Но сохранилась манера - сидя перед радио или ТВ, я частенько «управляю» самыми знаменитыми симфоническими оркестрами. Слушаю музыку, а мои верхние конечности приходят в движение сами по себе. Волна эмоций несёт тебя. Мимические движения, пластика тела прибавляют жестам убедительность. Приходилось уединяться, чтобы не шокировать домашних. Я отдавал себе отчёт, что мои манипуляции руками под звуки музыки ничего общего с дирижированием не имели. Но признаюсь, моментами мне казалось, что оно может быть доступным. В этой связи вспоминалась моя учительница по истории. Во время подготовки праздничного вечера ей поручили следить за порядком. Суровый педагог вооружился указкой, чтобы приструнивать шкодливых мальчишек в хоре. Незаметно для себя она переходила на дирижирование, в опасной близости от хора размахивая указкой. Я находился среди его участников.
Впрочем, мне так и не пришлось бывать на концертах. Обходился прослушиванием грампластинок.
Будучи студентом, я одновременно работал в редакции. И вот в мою бытность репортёром, я вроде как соприкоснулся с профессией дирижёра. Мне дали задание, послали на генеральную репетицию оперы «Волшебная флейта» Моцарта.
Этому событию предшествовал один занятный факт. Довольно часто, направляясь в редакцию, я встречал весьма неординарной внешности мужчину средних лет. Он был высок ростом, худощав, блондин. Носил очки в тонкой оправе. Мне казалось, что он из иностранцев. Тогда в Тбилиси они были в редкость. Лощенная европейская внешность, тонкие черты лица. При всей импозантности он бывал одет по-домашнему - в поношенную спортивную пижаму. При нём всегда была авоська. Видимо, незнакомец ходил в магазин за покупками. Поглощенный собой, он не замечал моего пытливого взгляда, иногда казалось, что вёл диалог с самим собой. Движение губ выдавало...
Спектакль ставил приглашённый известный немецкий режиссёр. Труппа была местной. Главный оперный театр был закрыт после пожара. Репетиции проходили во Дворце культуры профсоюзов. Там же должна была состояться премьера.
Придя на репетицию, я ощутил себя новичком. Первым открытием для меня стало то, что сцена была занавешена тонкой почти прозрачной занавеской-сеткой. Приглядевшись, в некоторых местах можно было увидеть штопку. Занавес как бы отгораживала от грубой реальности сказочный мир с его героями, наряженными в тоги. Персонажи дефилировали среди ярких декораций, изображавших райские кущи. Это завораживало. К тому же звучала божественная музыка.
Немец-режиссёр находился в глубине зала, в темноте. Можно было только различить его седую львиную гриву, силуэт. Гость выказывал мощный темперамент, темень возмущала его энергичная жестикуляция. Поблескивали его белые зубы, особенно когда откуда-то с высоты второго яруса низвергалась весьма приспособленная для командного тона гортанная немецкая речь, гневные тирады. Иногда музыка прекращалась из-за того, что на сцене происходил непорядок. Вот напортачил мужской хор. Из темноты зала выступил сам гость, громадного роста пожилой мужчина в свитере. «Вон! Вон!!» - раздалось на немецком. В потустороннем мире мужчины в белых одеяниях послушно потянулись вверх по мраморной лестнице, теряясь за нарисованным горизонтом. При этом на сцене постепенно гас свет.
Меня ждал сюрприз, когда я перевёл взор на приглашённого дирижёра. Он был не так экспрессивен, как режиссёр. На его лице была интеллигентная весёлость, с какой он общался с оркестром, и при этом постоянно оборачивался в левую от себя сторону, обмениваясь взглядом с одним из присутствующих. Я глянул в ту сторону и обомлел... Чуть сбоку от оркестровой ямы сидел мой иностранистого вида знакомый, на этот раз в костюме. Он вглядывался в партитуру и сам для себя дирижировал, видимо, только-только приобщался к ней.
- Кто это? - спросил я у переводчицы, которая сидела неподалеку. Она, с трудом сдержав удивление, ответила:
- Это батони Гоги Н. – руководитель нашего оркестра.
Я сделал вид, что сплоховал при опознании. Действительно, его совершенно грузинские имя и фамилия были у меня на слуху. Их постоянно поминали по радио или ТВ во время трансляций концертов.
Через некоторое время я стал отходить от неожиданных открытий. Мне хорошо была знакома музыка оперы, но, слушая её в живую, я острее ощутил чарующую стихию гармонии, преисполненную лёгкости самого света. Тут сами по себе пришли в движение мои верхние конечности, мимика. Я даже конвульсивно ударил ногой кресло из ряда напротив. Хорошо, что оно было пустым. Здесь я заметил, что за мной наблюдают и при этом с подозрением. По виду это был представитель бдящих органов. Потом стал замечать, что привлекаю внимание и музыкантов из оркестровой ямы. Мне даже показалось, что и дирижёр краешком глаза взглянул на меня и улыбнулся.
Репетиция завершилась. Режиссёр спустился к сцене. Он был доволен, похвалил некоторых из артистов. Прошёлся по хору. Свою критику немец приправлял специфическим юмором, показывая, как и какие укромные места у себя на их теле почесывали участники хора. Мол, «Keine Discplin!!». Когда переводчица переводила его, он сопровождал её слова теми же па. Потом несколько вопросов задал я. Режиссёр посмотрел на меня с подчёркнутой доброжелательностью и обменялся взглядами с дирижёром. Тот весело посмотрел на меня. «Вы наш первый благодарный зритель!» - говорил их взгляд.
В редакции я фанфаронил, рассказывал, как из зала управлял оркестром, как мне сделали замечание не мешать дирижёру. Поделился также неожиданностью, связанной со знакомым с авоськой. Он тоже участвовал в интервью, говорил вяло. Конечно, в заметке для газеты эти факты были упущены. Зав отделом культуры отметила, что Гоги Н. – чрезвычайно талантлив и одухотворен. Но жест у него не акцентированный, не энергичный.
Через несколько дней я снова встретил его на улице. Как и прежде, он был поглощён своими мыслями, беседовал с самим собой. Я поздоровался с ним. Он машинально ответил и продолжил свой путь в гастроном, наверное.
И сегодня я продолжаю дирижировать оркестрами. Достаточно кликнуть в интернете любой концерт. На концерте классической музыки так и не побывал. Как-то не сложилось. Ещё то, что не могу поручиться за себя, что при всем честном народе вдруг не дам волю рукам...
Во мне по-прежнему таится подозрение, что дирижирование - труд не столь сложный. Недавно показывали теле-шоу. Некоторые из политиков попробовали себя в роли дирижёров оркестра. Один-два занятия с профессионалами и вот они без какой-либо робости командуют музыкантами, исполнявшими Бетховена, Чайковского и других гениев. Шоу было записано. Его украшали такие эпизоды - один из «дирижёров» пустил слезу, другой не выдержал и стал подпевать оркестру, отложив при этом палочку. По физиономиям других участников трудно было определить, получают они удовольствие от музыки или от процесса управления – один взмах палочкой и тебе повинуется большая группа людей, отягченных разными инструментами.