Из цикла "Уроки детства".
С Олей мы были «не разлей вода». Двумя годами старше меня, она, конечно, была лидером и зачинщицей всех наших детских игр и проказ. Мне в ту пору едва исполнилось пять, а Оля была уже первоклассницей, что поднимало ее в моих глазах на недосягаемую высоту.
Ольга карабкалась на дерево, и я вслед за ней, мы мерили глубину дождевых луж и потихоньку воровали яйца из сеновала, чтобы посмотреть, что внутри? Интересно же! Мы, как и все девчонки в детстве, делали «секретики». Для этого выкапывали в земле небольшую ямку, дно и бока которой выстилали фольгой от шоколада. На фольгу выкладывали «сокровища» – красивые битые стеклышки от бутылок и чайных чашек, бусины, пуговицы, а если повезет, то и сломанную брошь или серьгу. Все это накрывали обломком оконного стекла и тщательно засыпали землей. Потом в середине земляной насыпи расчищали маленькое окошечко, в которое и наблюдали свои «сокровища», таинственно поблескивающие в тусклом свете. Красота! Дух захватывало!
Еще мы любили играть в домик. Из досок обустраивали стены, потолок, стол и лавку. Песок служил нам сахаром, угольки – конфетами, камни-голыши – картошкой. Листья лопуха были, конечно, капустой, сухие палочки – рыбой, стебли дудника – огурцами. Даже дойная корова была. Ее роль выполнял простой кирпич. Чтобы «подоить» «корову» необходимо было потереть обломок кирпича о целый кирпич. Рыжая сухая кирпичная пыль и служила нам «молоком». Никого не смущало, что «корова» наша выдавала «молоко» сразу в сухом виде.
Ольга, не раз ловимая и наказываемая матерью за мелкие шалости, тем не менее не оставляла своих попыток пошалить, вовлекая в эти мелкие пакости и меня. В тот день матери не было дома, и Ольга потащила меня в огород, что строго настрого запрещали родители. Мы сорвали по морковке, вымыли корнеплоды в пруду, почистили стеклышком от битой бутылки и, вполне довольные собой, уселись на лавку, хрумкая сочную рыжую морковную мякоть, и болтая под лавкой худыми ногами в растоптанных старых сандалиях. И тут Ольга выдала сразившую меня наповал фразу:
– Вот подрасту и убегу! Надоели! И мать, и отчим!
У меня занялся дух! Ух ты! Какая Оля смелая! Я даже думать про такое боялась. А она вслух сказала! Мать у Ольги была не очень строгая. Моя мама куда строже. Но Ольге казалось наоборот. Отчим тоже к ней относился неплохо. А когда я бывала у них в гостях, даже угощал нас пирожными, которые он сам и делал из горбушки белого моченого хлеба, посыпанного сахаром. Мы уплетали «пирожные» за обе щеки, а я недоумевала, почему Оле не нравится такая жизнь?
Незаметно наступил вечер, хотя летнее солнце стояло довольно высоко. За мной прибежала сестра:
– Тебя мама зовет! Папа к бабушке поедет. Ты поедешь с ним?
Я кисло сморщила нос. Бабушку я любила, но ехать именно сейчас не хотелось, игра была в самом разгаре. Лена убежала ни с чем, но вскоре вернулась:
– Пойдем скорее! Мама сильно сердится!
Пришлось идти домой. К бабушке поехали втроем – папа, сестра и я. Лена весело щебетала, а я сидела мрачнее тучи. И почему, когда куда-то просишься, тебя не берут? Вот не взяла же меня мама с собой, когда поехала на днях за ягодами. Мне так хотелось посмотреть, как растет лесная клубника! Почему-то представлялись райские деревья, усыпанные сплошь спелыми душистыми ягодами. И, хотя родители говорили, что ягода эта растет на земле, я не верила. Она непременно должна расти на деревьях!
А сейчас наоборот, везут меня против моей воли к бабушке, пусть и любимой. Нет, я не против поехать в гости к деду с бабой, тем более, что такие поездки были для нас делом обычным, но не сейчас! Я ехала с твердым намерением вернуться домой этим же вечером.
Мотоцикл тормознул у знакомых ворот. Бабушка обрадовалась встрече, и стала предлагать нам с сестрой остаться с ночевкой. Лена согласилась, а я упрямо мотала головой, выражая свое несогласие. Дед старался не вмешиваться, но видно было, что он чем-то недоволен. Бабушка тихо разговаривала с папой. На какое-то время я отвлеклась, а когда вернулась во двор, выяснилось, что папа уже уехал домой. Как уехал? Вот так, ничего не сказав, оставил меня у бабушки против моей воли? Такого раньше никогда не случалось! Чувство обиды и ощущение, что меня жестоко обманули, накрыло меня с головой. Не зная, как выразить свой протест, я скинула свое пальтишко и бросила его на пыльную землю, слезы в три ручья брызнули из глаз. Бабушка охнула, схватила пальто и строго отчитала меня. Всегда такая добрая и всепрощающая бабушка тоже оказалась не на моей стороне! Этого я уж совсем не могла перенести. Дед в сердцах резко махнул рукой и ушел в дом.
Я сидела в уголке двора и тихо скулила, глядя на вернувшихся с пастбища коров, тяжело и неспешно шествующих через двор. Бабушка взяла подойник. Она уже не сердилась на меня за брошенное пальто:
– Ну, хватит плакать, пойдем, посмотришь, как коров буду доить. Завтра отец приедет за вами…
– Не хочу завтра! Я сейчас хочу домой! Хочу к маме… – и я зарыдала с новой силой.
Бабушка покачала головой, а потом вместе с Леной ушла в загон для коров и оттуда послышались ритмичные звуки ударяющихся о дно подойника молочных струй. Мне стало не по себе в одиночестве, и я потихоньку оглядела двор. В противоположной его части стоял старый стол. Когда мне было три года, я могла погибнуть, но стол меня спас. Он был старый, поэтому его за ненадобностью вынесли во двор. Нижняя его часть была огорожена рейками. Посередине когда-то была дверца, но она давно отвалилась. Вот напротив этого пустого дверного проема я и стояла, когда во двор вошла корова. В считанные секунды огромные вилообразные рога оказались совсем рядом со мной. Помню отчаянный крик бабушки, упертые в мою грудь рога и ощущение, что я куда-то проваливаюсь. Оказалось, что я действительно провалилась в чрево старого стола, благодаря отсутствию дверцы. Так стол меня спас.
В приоткрытую калитку виднелась тропинка к соседнему дому. Там жила баба Маруся, к которой приезжал болезненного вида мальчик Саша. Сашина мама, устраивая свою личную жизнь, оставила сына в детском доме. Саша был очень некрасивым и жалким ребенком. Баба Маруся иногда брала внука к себе на несколько дней. И тогда мы играли с Сашей на его персональной песочнице. Что за великолепные замки он строил из песка! В его замках жили бумажные графы и графини, принцы и принцессы, охраняемые такими же бумажными стражниками. Когда Саша уезжал, я приходила на песочницу, смотрела на размытые дождем очертания «графских развалин» и понимала, что никогда-никогда не смогу, как Саша, сотворить такую красоту!
Я вздохнула. Пожалуй, будь Саша сейчас у бабы Маруси, и я осталась бы с ним поиграть. Пройдя двор, открыла калитку в огород. От самого входа на несколько метров тянулась огуречная гряда, покрытая шапками кучерявой зелени. Несколько лет назад бабушка, желая порадовать меня первыми огурчиками, сорвала пару первых зеленых хрустиков. Мне тоже захотелось порадовать бабушку! Когда минут через двадцать я появилась перед ее глазами с полными ручонками огуречных зародышей, а из набитых карманов они просто сыпались через верх, я искренне не понимала, почему бабушка вовсе не обрадовалась?
Из-за перегородки все еще слышались звуки дойки. Сестра хитро поглядывала на меня в щелку забора. И почему мне всегда больше попадает от родителей? Хроническая ревность еще сильнее обострила чувство обиды. Легко преодолев забор из горизонтальных жердей, я оказалась на картофельном поле. Звуки, доносившиеся со двора, стали слышаться более приглушенно. Медленно бредя между картофельными кустами, вспомнила, как во время копки картошки бабушка угощала меня черными сладкими ягодами паслена, который дикоросом прятался в картофельных зарослях.
Постепенно добрела до конца поля, здесь пролегала земляная стежка-дорожка, сильно заросшая травой. Она уходила в сторону нашего дома. Село, в котором мы жили, было примерно в четырех-пяти километрах. Дорога знакомая, сотни раз изъезженная… Вспомнились слова Оли: «Подрасту, убегу!» Я оглянулась – Лены не видно. С улицы доносились отдаленные звуки и глухой лай собак. Я посмотрела вдаль, дорога по ложбине поднималась на пригорок, а над горизонтом, в конце пути, садилось вечернее солнце. И так меня потянуло туда, к солнцу, домой…
Сначала я бежала медленно. Сомнения в том, что я поступаю правильно, с самого начала мучили меня. Но родители никогда до этого так явно не обводили меня вокруг пальца. О, если бы они были со мной честны! Ведь я всегда так верила маме и папе!
Когда за спиной остался крайний дом, я прибавила скорости. Встречный ветер свистел в ушах, холодный воздух ложбины, которая погрузилась в вечерний сумрак, пронизывал до костей. (Пальтишко-то мое осталось у бабушки). На середине пути я остановилась. Позади меня остались погруженные в сумерки крохотные домишки, а впереди светлела желто-оранжевая полоса заката. Вернуться назад? Что-то мне подсказывало, что это будет самым правильным решением. Но нет, решительно повернулась к светлому горизонту.
Слушая гулкий топоток своих ног, я все ждала три знакомых пригорка, похожих на гигантские верблюжьи горбы. Но они оказались гораздо дальше, чем я предполагала. Страх, что не смогу добраться домой засветло, подкрался предательски незаметно. И когда пригорки, наконец-то вынырнули из сумерек, слезы катились к моему подбородку:
– Горы! Здравствуйте, горы, – причитала я, разговаривая с «верблюжьими горбами», как с живыми.
Внезапно навстречу мне из сумерек вынырнул мотороллер, за рулём которого сидел знакомый парень из бабушкиной деревни. Он возвращался с вечернего киносеанса. Мотороллер медленно протарахтел мимо меня. До родного дома оставалось совсем немного.
Двери дома были открыты и занавешены тюлем, как это всегда бывает в летнюю пору. Я не взлетела на крыльцо, как обычно, разбрасывая по сторонам на ходу сброшенную обувь, а тихо сняла сандалии и очень аккуратно поставила их на краешке крылечка. Понимая, что у меня нет веской причины появиться вот так внезапно перед родителями, и предвидя грядущую расплату, я старалась уже заранее быть послушной девочкой.
Дома было темно, лишь из зала лился тусклый голубой свет телевизора. Черно-белый маленький экран сплошь был покрыт «снегом» - эфирными помехами. Папа, большой любитель футбола и хоккея, бывало, не видя шайбу, срывался с места во время матча, и, на ходу натягивая сапоги, мчался во двор, чтобы по железным скобам влезть на высокий столб, где на железном шесте была прикреплена уличная антенна. Он поворачивал ее то в одну, то в другую сторону, а мама бегала между ним и телевизором, комментируя качество изображения: плохо, лучше, еще лучше, хорошо. Но порывы ветра опять разворачивали антенну, и все повторялось.
А сейчас я тихо встала за дверной занавеской, боясь издать хоть один звук. Но вскоре была обнаружена. Испуг родителей при моем внезапном появлении превзошел все мои самые смелые ожидания: «Ты откуда?!! Тебя дедушка привез? Что случилось?!!»
«Я сама… Сама прибежала…» Папа схватился за голову, а мама за сердце. Они начали сначала говорить наперебой, потом кричать на меня и друг на друга. Я на всякий случай тихонько подвывала, всем видом показывая свое раскаяние. Оказывается, родители утром собрались ехать за ягодой… Все договорено… Места в кузове чужой грузовой машины строго ограничены… Да и опасно… Никто детей с собой не берет… Даже и не думай!
Папа бросился заводить мотоцикл, чтобы отвезти меня назад. Но тут во двор въехал на своем мотоцикле дед, вид у него был страшен: «Она у вас?» Оказывается, все в деревне деда и бабушки были подняты на ноги. Люди сбились с ног, вот уже больше часа обшаривая все темные закоулки, берега двух запруд и заросшие ямины в округе. Эмоции захлестывали всех: вот, только что был ребенок и исчез! Спасибо парню на мотороллере, который встретился мне на пути, он-то и рассказал людям о беглянке.
Моя позорная депортация в кортеже из двух мотоциклов – папиного и дедушкиного запомнилась мне на всю жизнь. Уже издалека была видна большая толпа людей возле дома наших стариков. Когда мы подъехали, нас окружили плотным кольцом. Тетки и бабки-соседки накинулись на меня, как вороны. Они кричали и каркали, размахивая руками. Я сидела в люльке мотоцикла, вжавшись в сиденье, опустив голову и боясь пошевелиться. Сверху на люльку вскарабкалась сестра. Позже она говорила: «Мне было так тебя жалко! Они так на тебя набросились!»
Наконец, откуда-то появилась бабушка. До этого момента она единственная не оставляла попыток найти меня, хотя все уже бросили поиски. Энергично растолкав орущих кумушек, она, заливаясь слезами, выхватила меня из злобного кольца и унесла во двор. Папа быстро попрощался и уехал домой уже поздней ночью. Бабушка все плакала, причитала, попутно резко отвечая на нападки деда в защиту меня. Расстелила постель на перине, уложила нас с Леной. А сама, как всегда, устроилась рядом на трех подставных стульчиках, едва забросав их каким-то покрывалом. Она все рассказывала, как искала меня и жаловалась на ноющие от крапивных ожогов ноги. А я прижималась к бабушкиной груди и плакала вместе с ней, обещая себе, что никогда-никогда больше не причиню ей столько боли.
Назавтра приехали родители. Они привезли в подарок старикам ведро лесной клубники, а нам с сестрой по пучку спелых огромных балаболок. Я смотрела на чудесные ягоды и думала: «Ну не могут они расти на земле! Такие точно растут на деревьях! Вот бы увидеть!»