Проспать нельзя проснуться

1.Чертовщина.


- О, увидел. Надо же…

- Ты кто?

- Я Пашка Шахматов, - улыбнулась светящаяся сущность.

- Пашка? Во те на! Откуда ты взялся, Пашка?

- Оттуда, - он показал рукою налево, - да ты не смотри, не смотри. Всё равно кроме меня ничего и никого не увидишь. Если не сдохнешь, конечно, - рассмеялся шутник.

И действительно, хоть закрой глаза, хоть открой их – только Пашка кругом и всё тут.

Весь из мягкого приятного света, но с очень необычным внешним видом – абсолютно голый, да ещё и без ног. Причём левая половина бедра болтается, как неприкаянная, а правой ноги вообще нету под самую жопу.

- Какой ещё Пашка? Я умер что ли?

- Да, вроде живой пока. Это я умер час назад. Через кровать от тебя лежу накрытый, - «дух» снова показал в левую сторону, - вишь, какой коротенький под простынкой белой лежу. Ах, да… ты не видишь… Ты же сейчас баобаб. Дуб. Овощ, короче. Тьму не видишь. Свет только. Вот я уйду и тогда – тьма тебе!

Последние слова прозвучали как то угрожающе, да ещё и с жестикуляцией рук – он провёл ладонями перед лицом удивлённого собеседника и артистично нахмурился.

- Тебе чего от меня надо-то?

- Да, ничего. Мамку я жду. Он сказал, что она скоро приедет. Хочу увидеть картину эту прощальную. А когда он меня вывел сюда - тебя увидал. Решил время скоротать. Я же люблю общаться. Дома то на кровати только с телевизором, да с алкашнёй всякой. Ну, с братом ещё… с мамкой там…

- Что со мной? Я ничего не помню. Это сон или глюк? Ты кто? Где я?

- Не, это реальность, брат. Ты в реанимации. Привязанный по рукам и ногам лежишь. Лепечешь что–то нечленораздельное. Изгибаешься в дугу. Капельницы тебе делают. Башка твоя вся синяя, круглая, забинтованная. Глаза – щелки красные. По бокам на бинтах кровь. Ты, наверное, после операции. Я тут раньше часто лежал – видел таких.

- Я ничего не помню. Кто я? Что произошло?

- Откуда же я знаю. Я тебя в первый раз вижу. Всего минут десять по часам тьмы. Ну, в смысле, по нашему времени.

- По нашему времени?

Пашка Шахматов о чём-то задумался.

- О чём думаешь? Паашаа?

- Да, вот наблюдаю, как тебе спину водкой протирают. Мне тоже так делали. Это от пролежней. Слушай, дорогую водочку тебе подогнали. У меня, аж слюнки типа побежали. Жаль, запаха не могу оценить. Намахнуть бы щас, - вздохнул Пашка, - ну, где же мамка-то моя? А?

- Не волнуйся, придёт. Гнить тебя здесь не оставят. Ну, раз про меня ничего не скажешь, то про себя хоть расскажи. Под поезд попал, что ли? Слушай, а что, в то время как меня вертят, там, моют всяко, я в это время с тобой разговариваю? Так что ли?

- Ты в это время ещё и материшься громко-громко. Я же говорю – овощ.

- А почему я тебя-то вижу? Только…

- Потому, что ты свет стал видеть. Глаза тебе раньше мешали. Уши мешали, нос мешал, мозг. Ты от скорлупы своей отделился. Глаза – это не стеклянные шарики, через которые в голову свет попадает. Там в мозгу-то темно у всех. Понял?

- Неа… не понял.

- Наш мир… то есть твой ещё… Это абсолютная мгла. Ты просто… как бы тебе это сказать… Ты просто прибор ночного видения, что ли. Всё вокруг не так, как ты думаешь. Погоди, - Пашка Шахматов прислушался, - показалось! Мамка, думал, пришла.

- А как ты-то видишь без «прибора ночного видения» своего? Вот я гоню-то! Ой, ой, ой… я чокнулся что ли? Сгинь, нечистая! Отче наш… иже… как там?

- Да, заткнись ты, не ссы. Я Пашка Шахматов. Родился в этом городе двадцать пять лет назад. Пять лет назад сосуды у меня заболели. Тромбангиит называется. Болезнь молодых, говорят. Левую три года назад оттяпали, правую полгода назад. Флегмона на туловище поползла. На вертолёте в Красноярск летал отсюда. Спасли. Вернули. Ненадолго. Всё равно крякнул. И вот тут-то я и охренел…

- Как я сейчас?

- Да, нет. Побольше. Я-то умер. Умрёшь, поймешь, - он засмеялся, - в рифму сказано. Да?

- Эй! Поэт сраный. Либо сгинь и не мешай умирать. Либо узнай кто я, что я. Ты же можешь. Подслушай, прочитай там где-нибудь. Ты же видишь. Почему ты видишь, а я нет?

- Помрёшь, сам узнаешь. У меня время ограничено на бессмысленность тратить. А если я расскажу, и ты выживешь, забудешь всё равно. Глюки задавят при выходе во тьму. Ну, то есть в этот свет. У меня, брат, сорок дней на всё про всё отпущено. И то примерно… он так сказал…

- Да, кто он то? Колись, пока мамка не пришла. Знать хочу. Вдруг выживу и не забуду. Ты же любишь поболтать. Давай, друг… А?

- Взмолился? Раньше надо было молитвы читать. Я уже примерно три дня истратил. Рассказываю, пока мамка не пришла. Потом уволь – до чего допрёшь, до чего нет – проблемы твои. Я бы на твоём месте не вникал.

- Давай, давай. Он то кто? Бог, да? Погоди. Какие ты три дня потратил? Ты же час назад умер…

- Ох, бля… Какой же ты дотошный! Какой Бог? Нет, конечно.

- А кто?

- Конь в пальто! Я ещё не понял кто это. Не вижу его. Вижу только, что он говорит. Именно вижу, понял? И чувствую его прикосновения. Обычная рука – для Бога мелковато будет. Он меня то за руку потащит, то за шею дёрнет резко. Психует иногда. Я его уже затрахал с этими выходами во тьму.

- В какую тьму?

- В мир людской. «В какую тьму». Нихрена ты не понимаешь, и не стоит начинать. Мамка всё равно скоро придёт.

- Дорогой мой, уважаемый. Не знаю, как лучше…

- Пашка я Шахматов. «Лучше». Там, возле трупика моего, на тумбочке, иконки разные, молитвенники, библия. Я долго умирал. У меня постепенно всё отказывало. Ну, мы с мамкой и решили, на всякий случай готовиться по- настоящему. Поп приходил несколько раз…

- Постой…

- Да, погоди ты. Не перебивай, уж коли захотел. Слушай молча, пока я не разрешу спросить. Ну, так вот. Когда свет и тьма разделились, то есть, когда я умер. То есть, когда я вышел из тела, то появился он. Говорю тебе – не знаю, кто это. Пока не знаю. Он и спросил, так сказать, чего я мол, хочу сейчас? Я глянул на крестик на моей мёртвой груди и сказал – хочу его живым увидеть. Он взял меня за руку и втащил в свет. А потом вышвырнул в Иерусалим, на две тысячи лет назад, обратно во тьму. В этот свет. Там я на него и насмотрелся за те три дня.

- Извини… но…

- Ну? – Пашка улыбнулся, словно ангел небесный.

- Ты умер час назад…

- Три дня позора, повторяю, и стыда пережил я там. Три дня, - задумчиво произнёс он. - Понимаешь в чём дело?..

- На кого ты насмотрелся?

- На крест деревянный! – огрызнулся «ангел», - На Иисуса, конечно.

- И чё?

- И ни чё! Иисус Христос! С учениками со своими. Сидели, ходили, болтали, ели, спали. Ржали, как кони постоянно. Никогда бы не подумал, что он такой. Только ничего не понял я. Языка их не знаю. Образы некоторые ловил. И то нечёткие, сумбурные. Ангелы вокруг них были. Много их. Они все общались. Кто на камнях сидел, кто стоял, кто в воздухе, как я висел. Некоторые позировали. Рисовали их, понял? Я стеснялся – издалека наблюдал. Там стариков бородатых много было. Все одетые. У некоторых нижней части туловища не было. С крыльями тоже были. Женщины были.

- Всё! Проваливай. Надоел! Бес!

- Я бес? – возмутился худенький безногий светящийся паренёк, но резко смягчив тон, продолжил, - может им то и стану, кстати. Мытарюсь я пока ещё. Понял? Мы-та-рюсь. Слыхал про такое? А Иисуса я видел. Быстрый, ловкий. Непоседа. Всё время болтал и смеялся.

И тут Шахматова Пашку прорвало. По его оказалось, что мир состоит из света и тьмы. И что они мчатся сквозь друг друга и навстречу друг другу, и во всех направлениях. И что свет, как и тьма, уходят в бесконечную насыщенность и непостижимость, точно так же, как атом внутрь, а вселенная вдаль. И что в итоге вселенная переходит в атом, а тот в свою очередь расширяется до вселенной. И происходит это одновременно. И что больше нет ничего, кроме этого круговорота. И что это было всегда и будет всегда. И что «встав на платформу света» можно оторваться от тьмы и по инерции умчаться в прошлое. И что будущее – это тоже прошлое. И что всё повторяется и повторялось, и будет повторяться вечно. И что в свете, куда его забирали, чтобы вытолкнуть во тьму не существует ни времени, ни пространства, ни страстей и ни желаний. И каждый раз, побывав там, он, Пашка Шахматов, испытывал блаженную райскую вечность, забывая обо всём на свете. И что только тогда, когда выталкивался незримой рукой на этот свет, свет людей, животных и птиц, он вновь понимал время, проецируя его на ничтожные мгновения счастья, полученные на том настоящем и единственном могучем свете.

- Ну, ты дал, конечно, Паша! Я нихрена не успеваю за твоей мыслью. Но кое-что понял. Слушай, друг, пока есть время, попроси его, пусть закинет тебя на пару недель назад. А? Узнай кто я.

- «Кое-что понял» он. Ты две вещи не понял. Я не творец судьбы. Она предначертана. Ты всё равно не вспомнишь. Да и не известно, выживешь ли… И вторая вещь, которую ты не уловил. Ну, да тебе простительно – я образами передавал. Об этом не сказал…

- О чём, Паша?

- Он-то может и толкнул бы меня на две недели назад, но обратно в безногого умирающего, молящегося Пашку Шахматова. У меня этого в планах нету, – он засмеялся. – Ты знаешь, сгоняю ко я на годовщину моей смерти. Посмотрю на поминки. Представляешь, как круто пронестись… теоретически, конечно… через динозавриков, начало мироздания, пришествие антихриста и потом, наконец, обратно в эпоху Путина. Вечность! Только опять ненадолго. Вынырну – всего лишь два злополучных часика получится. Да и он всё больше дёргается. Да и фиг с ним. Это как укольчик морфия. Да, друг мой? Кстати, как тебя зовут?

- Я не помню.

- Во те на! – Пашка Шахматов сделался серьёзным. – Это ж надо!

- Я же тебе говорил, что я абсолютно ничего не помню.

- А? – искалеченный «ангел» выглядел несколько рассеянным, - да, да, я помню. Я не про это. Мамка с братом плакали.

- Что?

- На поминках через год мамка с братом плакали. Я был там только что. Два часа целых.

- Как? Уже?

- Уже. Но дело не в этом, - мрачно сказал Пашка, – у меня к тебе дело.

- Какое?

- Я у него попрошу, чтобы он за тебя там, у более светлого, что ли попросил… не знаю, правильно ли это? Хм, - светящаяся рука на секунду прикрыло лицо, - корысть всё-таки…

- Ты о чём?

- Спрошу, чтобы помолились за тебя там. За здравие. Если помогут, то слушай…

И поведал Пашка Шахматов, что на его поминках, год спустя, на которых он был два часа назад, по их старому квадратному телевизору вовсю обсуждался уже принятый проект переноса столицы нашей Родины в дорогой и любимый всеми красивый наш город Красноярск.

Затем, немного подумав, Пашка сказал, что мамка с братом в силу своих низких умственных способностей и обратно пропорциональной тяге к алкоголю уже сейчас желают продать ещё только обещанную им по государственной программе квартиру в Красноярске, которую предоставляют взамен их родного ветхого жилья в родимой провинции.

- А что, – заканчивал сделку «дьяволёнок», - мамка так и говорит. Слёзы по щекам размазывает и говорит – «Все так поступают. Что нам в этом Красноярске делать. Вернёмся - «трёшку» купим. Мы ещё тут гараж и машину приобретём. И так останется, дай бог». А этот алкаш, братан старший, дай бог ему здоровья, сидит, да и кивает молча. Наливает в знак согласия. А о детях своих он подумал? А? Двое! А о себе они нормально думают?

- А я тут при чём?

- А если выживешь, и всё это будешь помнить, то значит, это я помог. Знак тебе. Я попрошу его, чтобы ты помнил. Никто не помнит. Щадят они в таких случаях мозги больные.

- Ты откуда же такой умный взялся? Час назад помер… ну, ладно – три дня по твоим меркам, а уже знаешь кого они там, да как щадят…

- Это он мне сказал, - Пашка прищурился.

- Врёшь. Я и без вас всё вспомню.

- Умрёшь. Слушай, - после паузы вновь начал он, - тебе какая разница? Я тебе помог? Поговорил с тобой. Приоткрыл завесу истины. По крайней мере, попытался. Выздоровеешь, найди их и переубеди. Видишь, я сам не могу. А я тебе ещё чего-нибудь расскажу. Спрашивай. Он уже мне много наговорил, так сказать.

- А как же судьба? Всё предопределено.

- Так ты и есть, наверное, судьба, раз так меня разболтало. Мне ещё мытариться и мытариться, а я, видишь, ангелом себя на полчаса уже почувствовал, - Пашка засмеялся, прикрыв рукою писюн. Его левая культя задергалась. – Спрашивай. Мамка уже приходила. Я её уже видел. Меня через час в морг укатят.

- Быстрый ты, шалопай. Буду помнить нашу встречу, помогу. Если себя сначала вспомню. А дьявол есть? А почему тебе там было три дня стыдно? Потому что ты голый и калека?

- И это тоже. – Пашка помолчал. - Дьявол? Есть! И это не символ, и не миф. Это живой, разумный, подвижный организм… если можно так выразиться. А знаешь, что такое ад? Сам задаю, сам отвечаю. Ад – это угрызения совести в божественном свете. Похлеще геенны огненной. Это либо вечное одиночество среди праведников с молчаливыми укоризненными взглядами в твой адрес, либо тесное общение с такими вот шалопаями, как я. Как ты высказался. Вот так. «По подобию своему» - как сказано. Всё как во тьме земной.

Казалось, Пашка Шахматов не умолкал целую вечность. Он говорил, что Бог настолько всемогущ, что дьявол для Него такой же мизерный, как любой из живущих людишек. Но в то же время для человека падший ангел так же велик и силён, словно перед ним предстаёт сам Бог, потому, как сила его сродни силе всего объединённого человечества, которого никто не наблюдает. И главная мощь чертяги тоже состоит в его невидимости.

Пашка говорил, что Бог – это есть абсолютная любовь.

Сияющий калека утверждал, что Господь любит всех и даже самого дьявола, потому что видит перспективу в человеческой цивилизации.

- Настанет время, - бросался образами Шахматов, - когда любой гражданин Земли способен будет здороваться с Люцифером за руку или даже подшучивать над ним. Без малейшего страха на своё уничтожение. Но случится это лишь тогда, когда монстр объявится воочию одновременно на глазах у всех, как на фотобумаге в растворе проявителя.

- Смотри-ка ты, очухался. Всё нормально? Как дела, спрашиваю? - вместо Пашки Шахматова на больного смотрела женщина в годах.

- Мама? – спросил очнувшийся.

- Нет, не мама. Я Зинаида Геннадьевна. Санитарочка. Ухаживаю за тобой.

- Спасибо. Можно я посплю ещё немного?

- Спи, родной, спи. Я другу твоему сейчас позвоню. Завтра, наверное, придёт, - санитарка поднялась с краю кровати и пошла на выход.

- Спасибо, - сказал пациент и повернулся лицом к стене.

2.Вялотякущая весна.



Три недели назад Николаю сняли швы.

Наконец-то он узнал своё имя – Николай Грицан.

Приходящая психолог, молодая девушка, никак не могла добиться от него никаких вразумительных ответов на свои очень простые вопросы.

Истоком памяти больного служил лишь первый, увиденный им образ Зинаиды Геннадьевны. Доброй, милой и отзывчивой Зинаиды Геннадьевны.

Теперь он помнил её в каждом своём дне. Старался расслышать от неё любое слово. Иногда она ему снилась ночью и тогда, вскакивая с кровати, Николай с упорством старался воспроизвести в голове увиденный им сон.

И когда это получалось на пять, Грицан считал это маленькой, но очень значительной для себя победой и радовался, как настоящий ребёнок.

Обещанный друг так и не появился ни разу. Зато не давал забывать о себе почти каждый день:

- Это от вашего приятеля Михаила, - говорила его бывшая сиделка и передавала больному пакет с апельсинами, бананами, йогуртами и разными печенюшками.

Грицану нравилась её немногословность – так было проще осмыслить и запомнить её фразу.

Двухместная палата на одного, полосатая больничная пижама, просвечивающиеся рубцы сквозь отрастающие волосы на голове, белые таблетки три раза в день, один болючий укол в ягодицу через день и стабильный вид из окна с вечно зелёными хвойными деревьями.

Ничего из этого ещё не вызывало у пациента никаких особых эмоций.

Зато всё уже прекрасно откладывалось в памяти.

Наступала обычная весенняя оттепель – утром сосульки, в полдень капель.

Человек только что научился твёрдо стоять на ногах. Он точно знал, где расположен туалет и, бреясь по утрам перед зеркалом больничными «скребками», каждый раз повторял себе вслух:

- Коля Грицан, сорок пять лет. Я Коля Грицан. Мне сорок пять лет.

Возраст ему любезно подсказала психолог Александра Анатольевна. Тоже – очень милый человечек. В первый же день знакомства она спросила:

- Николай, вы помните дату своего рождения?

- Не очень, - засмеялся Грицан.

- Вам сорок пять лет. Ну? Припоминаете?

- Не очень, - уже без иронии повторил Николай и опустил голову.

- Если вы что-нибудь вспомните очень важное, позвоните мне на рабочий телефон. Я приеду. А знаете, мне ваше лицо очень знакомо. Я вас где-то видела, - сказала она и положила его паспорт на тумбочку, - изучайте.

- Спасибо, обязательно позвоню…

На дворе стоял уже второй месяц заточения больного в беспамятстве.



3.Вспомнить всё.



- Александра Анатольевна, здравствуйте. У меня есть важное, что я бы хотел сообщить. Вспомнил, - утром следующего дня Николай набрал рабочий телефон психолога.

- Хорошо. Я приеду после обеда, - ответил нежный, почти детский голос, - как настроение?

- Боевое! – Грицан положил трубку, подмигнул постовой медсестре и направился к себе.

Окно в палате было распахнуто настежь. Мужчина вплотную подошёл к открытой природе, невольно поднял воротник и запахнулся.

Широко расставив ноги и скрестив руки на груди, он уставился в светлое голубое небо:

- Тьфу! – и маленькая полуобсосанная таблетка, гревшаяся под языком больного, внезапно ощутила свежую остроту полёта.

С минуту, высунувшись из окна, Николай пытался разглядеть, куда приземлился его не хитрый завтрак, но голодный снег и весенние блики, быстро поглотившие пилюлю, так и не позволили ему этого сделать.

- Приятного аппетита и на здоровье, – махнул рукой Грицан и принялся приседать.

Когда в палату вошла психолог, пациент медленно отжимался от пола.

- Надо же. Добрый день. Я вижу у вас прогресс, - поприветствовала девушка.

- Тридцать семь, тридцать восемь… извините… тридцать девять… сорок, - Грицан встал.

Александра Анатольевна посмотрела на его голый торс:

- Вы вспотели. Закройтесь, пожалуйста… окно. Простудитесь, - порекомендовала она, - холодно.

- «Закройтесь» - два в одном. Извините, извините, - засмеялся Николай и быстренько выполнил её просьбу, - садитесь сюда, пожалуйста. Кровать чистая, новая. Здесь никто не лежал, - он указал на место напротив.

- Слушаю вас, - строго произнесла девушка в белом и присела.

- Вам очень идёт этот халатик. Почему вы не захотели стать доктором? - накидывая пижаму, спросил Грицан. Он уселся на своё место и вопросительно уставился на собеседницу.

- Давайте по существу. Спасибо за комплимент. И так, я вас слушаю.

- Понимаете, я вспомнил, что я учитель, - неуверенно начал подопечный.

- Физкультуры? – перебила его Александра.

- Зачем же так? Ваша ирония мне понятна. Я, почти уже пожилой…

- Нет, нет. Я просто хотела пошутить…

- …человек, - настойчиво продолжал Николай, - не в лучшей форме, так сказать…

- Перестаньте! – оборвала его психолог. - Вы в прекрасной форме. Прекратите напрашиваться на комплементы, а давайте лучше рассказывайте. Учитель чего?

- Истории, - выпалил Грицан.

- Ну?

- Что ну? Всё, вспомнил. Отдавайте вещи, я пошёл.

Психолог расхохоталась:

- У вас прекрасное чувство юмора. И оно к вам вернулось. Это очень хорошо… историк, - она смеялась, слегка прикрывая рот пальцами, - давайте, рассказывайте свою историю.

Грицан встал, деловито занёс руки за спину и принялся расхаживать по палате:

- Извините, мне так будет удобнее. Не возражаете? – остановившись, спросил он.

- Ни в коем случае. Продолжайте.

- Только выслушайте с начала, до конца и не перебивайте, - пациент поднял палец вверх и максимально сосредоточившись, продолжил, - первый царь Всея Руси был Иван Грозный, - Александра Анатольевна закрыла тетрадку с карандашом и недоумённо уставилась на «историка», - это сын Князя Московского, Василия. Шестнадцатый век, между прочим, - продолжал размахивать указательным пальцем больной. Он, как и пообещал, замаячил у внезапно обескураженной девушки перед глазами. – Построил Храм Василия Блаженного. На могиле Василия Блаженного. Сам упокоен в Кремле. Александр /// запретил картину Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Цензура существовала всегда. Грозного сменил его сын Фёдор.

- Погодите, - попыталась остановить его Александра, но тяжёлые руки опустились на её плечи, и девушка, слегка испугавшись, примолкла.

- Тогда убили Дмитрия из Углича, - глядя ей прямо в лицо, продолжил Грицан, - сказали, сам на нож упал. Три раза, - он недобро ухмыльнулся и убрал руки за спину, - Степан Разин потом им назывался. Четвертовали самозванца. Палач начинал с конечностей. А вот Екатерина//, добрая душа, Пугачёву голову сначала отрубила, чтоб не мучился. Так больше матушка никого и не казнила. Даже душегубку Салтычиху в подвал на всю жизнь посадила. Великий была человек.

Больной помолчал несколько секунд и перевёл взгляд на побелевшие губы «докторицы»:

- А этот Фёдор Иоаннович, который после Грозного, последний из рода Рюриковичей, правил чуть больше десяти лет, - теперь Александра Анатольевна следила лишь за тапками «историка». При каждом его развороте она заметно вздрагивала, - А что сделал, никто и не помнит. Этим и велик. Главное не навреди, как говорят врачи. Да? – Грицан совершил неожиданный выпад в сторону девушки и так же резко вернулся в свой фарватер, - Ельцин наш такой же - через четыреста лет вспомнят только удаль залихватскую. Добрый был человек, Борис. Царствие ему небесное, - перекрестился Грицан, - на чём я остановился? – «лектор» почесал голову.

- На… на Борисе… кажется…

- Точно! После Фёдора тоже был Борис. Только – Годунов. Мужем был дальней родственницы Грозного. Седьмая вода на киселе. Прайд. Всё чинно, благородно. Как у царей зверей. Все свои. Говорят этот Годунов, и завалил Дмитрия из Углича, - больной засмеялся и посмотрел на психолога, - чёрт голову сломит. Помню Шуйского. Лжедмитрия. Заказал сына Годунова вместе с матерью его. Лжедмитрия убили, сожгли и пеплом стрельнули прямо в Польшу. Чтоб им там пусто не было. Потом царём стал, какой то польский царь. В России ни разу в жизни не бывал. Семибоярщина, Великая Смута. Там Пожарский с Мининым поджопников всем надавали, - Грицан стоял, глядел в пол и рассказывал уже тихо, как бы сам себе, - тут все поняли, что срочно нужен царь, а то пипец. Заабыыл… забыл, - он растерянно поглядел на Александру Анатольевну.

- Что вы забыли, Николай?

- Что в Смуте участвовали ещё два Лжедмитрия. Все они плохо кончили, - в глазах Николая блеснул нездоровый огонёк, - а в 1612 году на трон посадили Михаила Фёдоровича Романова. Шестнадцати лет. Бабу голую отроду не видал. Отец его - Патриарх Всея Руси тогда был. Филарет. Филаретов Патриархов в России вообще много. Как будто спецом запутать нас, историков, хотели… в грехах своих. Сидел в плену в Речи Посполитой. Вернулся. За что чалился - не понятно. Ещё непонятнее за что отпустили. Наверное, за то, что - двоюродный брат сына Грозного, царя Фёдора. И посадили за это и отпустили за это же. Как вы думаете, Александра?

- Я психолог… я… я не историк…

- Надо же, как. А ещё говорят, что Бога нет. Смотри, Александра Анатольевна, - Грицан сел на свою кровать. - Венчали на царство первого Романого в Ипатьевском монастыре. И последних Романовых расстреляли в доме Ипатьевых. В другом месте, только. Да не в том суть. На чём я остановился?

- Я не помню, Николай…

- Не у одного меня память хромает, значит. А остановился я на Мише Фёдоровиче. Умер в сорок с хвостиком. Чего им всем там не жилось долго? Следующий Алексей Михайлович, сын значит. Тишайший, - «копатель истории» вновь встал на ноги, подошёл к окну и повернулся спиной к Александре, - много молился, много охотился. Держал сотни соколов. Воевал с кем-то. Россия находилась в постоянном состоянии войны. Александр/// единственный, кто не вёл кампаний. Войны на девяносто с чем-то процентов были с нашей стороны захватническими. Столетиями. Откуда современная русофобия? Не понятно. Помер Тишайший. Так же, как и его батька – не старым. Следом правил - Фёдор Алексеевич – сын Тишайшего. Главное, с тех пор ничего не изменилось, - Николай повернулся к Александре. Та спокойно сидела, сложив руки на коленях. Прижатая к ним тетрадка по-прежнему находилась в закрытом состоянии. - Раньше наследники, сейчас – приемники.

Грицан встал перед ней на колени, положил свою голову на её руки и заплакал:

- Я ничего не помню, Александра Анатольевна. Ни-че-го…

Девушка медленно освободила свои руки и стала гладить пациента по голове:

- Вы обязательно всё вспомните. Вы же не дурак. Мне понравилась ваша «история». Правда.

- Вещи.

- Что?

Грицан сел рядом с ней:

- Паспорт Миша вам передал?

- Да… - чуть отстраняясь от него, ответила Александра.

- Гоните мне мои вещи. Скажите Михе, пусть приезжает за мной. Я его вспомнил, - Николай вытер рукавами слёзы и с улыбкой Чеширского Кота добавил, - собственно это и есть то важное, чего я сегодня утром вам хотел сказать. А остальное – это я пошутил. Простите, что напугал, - он поцеловал ей руку.

Николай сидел сзади, справа. Белобрысый с причёской «ёжик» Михаил медленно выруливал от больницы.

- Ну? – произнёс Грицан.

- Что? – нехотя отреагировал Михаил.

- Расскажи мне про меня. Кто я?

- Я откуда знаю? – усмешливо удивился водитель и выехал на дорогу.

- А ты тогда кто?

- Ну, ты, брат, даёшь! – педаль газа вдавилась до самого пола.



4.Старый новый друг.



Минут пять они ехали молча. Первым не выдержал Грицан:

- Михаил, давай поговорим. Спокойно. Расскажи мне, пожалуйста, почему я сейчас тут, еду с тобой в одной машине и что со мной случилось. Начнём с этого, пожалуй.

- «Миихааил», - передразнил его водитель, - надо же, какой ты культурный стал. Зови, уж, как раньше. Мишаня или Миха там…

- Так всё же, Миша? Как я в больницу-то попал? И это… ещё… а куда мы едем-то? – Николай принялся оглядываться по сторонам.

К дорожному полотну плотно прилегали высокие заборы из бетона. Массивные заграждения словно подпирались старыми полуобрубленными тополями. Всюду царили грязь, слякоть и выбоины. Длинные плиты сменялись такими же длинными застеклёнными сооружениями. Впереди Грицан разглядел железнодорожную ветвь. С одной стороны она начиналась из гущи невысоких, каких-то неясных сортов зарослей, наискосок пересекала дорогу и таинственно скрывалась в повороте за аналогичными голыми разношёрстными кустами.

Машину слегка тряхнуло на нерегулируемом переезде:

- Для начала, поедем, пожрём, - ответил Мишаня. Он посмотрел на пассажира через салонное зеркало и спросил, - ты, Коляся, кушать-то хочешь?

- Поехали, - Коляся задумался, откинулся назад и закрыл глаза.

- Вот и ладушки. Сядем, в спокойной обстановке… Я же не знаю с чего начать… Я же не знаю, чего ты помнишь, а чего нет… Вопросов-то много… Я же за рулём… - заёрзав, оживился Миха, - сейчас приедем… Ты куда хочешь? «Карамболь»? «Метёлка»? «Робин Гуд»?

- «Берёзка», - не открывая глаз, предложил Грицан.

- Не, брат. Туда мы не поедем. Выбирай любое другое кафе.

- Я кроме этого не помню кафе. Ты меня вообще удивил. Я думал, что у нас только «Берёзка», - в полудрёме бормотал Коляся.

Михаил сдержанно смотрел на него в зеркало:

- В «Малибу»! – решительно заявил он, подумав.

Услышав это слово, Грицан почувствовал плавное ускорение по уже ровной дороге.

- Проснись, приехали. Выходим, - сказал Михаил, отстегнув ремень.

- Скажи мне Мишаня, - потягиваясь, пробуждался Николай, - а где я работаю, что у меня такая классная «кожаночка», такие чёткие джинсы и такие клёвые «кроссы»? Это моё или это ты мне на время подогнал?

- Твоё. - Михаил вышел из машины и захлопнул дверцу.

Коляся обнял переднее сидение и молча уставился на Мишаню. Тот призывно помахал рукой. Грицан повиновался – ленивым движением открыл дверь и не спеша вышел наружу.

Оглядевшись по сторонам, он закрыл автомобиль, немного отошёл назад и приступил к его обзору:

- Киа Соренто. Чёрная. А что так? Новая, что ли? – обойдя вокруг, спросил Коляся.

- Этого года. Пошли, - Миха дёрнул его за рукав, и они зашагали вдоль тротуара.

- Ну, тут я, кажется, уже бывал. Бараки что ли начали сносить? Смотри ка ты, а ведь лучше стало. Я и не думал, что без них такое преображение получится. Просторно! - разглядывая улицу, констатировал реабилитируемый, - зачем чёрную-то взял? Хотя бы металлик или перламутровый. Чёрная же грязная всегда, - он оглянулся назад.

- Пошли, - Мишаня похлопал его по плечу, - это не я взял, - засмеялся он, - это твоя Киа. У тебя в паспорте права лежат. Видал?

- Видал, - Грицан машинально похлопал себе по карману, - аж две хорошие новости. Ну, пошли тогда за плохими. Я, что на машине так укокошился?

- Ага… вон на той. Ты, как в анекдоте – «…а вот у нас, у русских, резина, так резина! Один с Исаакиевского упал – сам вдребезги, а галоши целые…». Ударили тебя в затылок… один раз…

- Кто?

- Вообще-то машина наша, - будто не расслышал вопрос Миха, - но записана она на тебя. Твоя, короче, твоя. Не смотри ты на меня так, - засмеялся он, - заходим… заходим…

Старые-новые друзья перешагнули порог «Малибу».

- Кто, Миша? – Грицан преградил ему путь.

- Успокойся. Сейчас расскажу. Иди, выбирай столик. Я в бар. Еду закажу. Ты что будешь?

- Мне к водке. Пол-литра.

- Башка не треснет?

- Да пол-литра это вдруг. Западло же бегать, как пацанята. Может, вообще пить не буду. Короче! Иди, действуй.

- Ну, вот. Узнаю старого друга. А то лежишь, глазами только хлопаешь… - осёкся Михаил.

- Ты ко мне приходил? – удивился Грицан.

- Ты прости. Не мог смотреть. Решил выздоровеешь, тогда… Иди за стол, я скоро, - Миха повернулся в сторону зеркальной витрины.

- Золотарёв, - голос Николая задрожал, - возьми хорошую.

Мишаня не обернулся. Кивая головой, он неспешно побрёл к стойке.

«Малибу» вмещало в себя два банкетных зала. В этот будний день Золотарёв и Грицан сидели посередине одного из них в окружении пустых столов. В соседних тесно заполненных апартаментах тихо проходила поминальная церемония.

- С чего начнём? – спросил Михаил.

Перед друзьями выставили борщи, салаты из помидоров, рыбу, графин брусничного морса, печёный картофель со свининой, белый и чёрный хлеб, мороженное, два сваренных кофе, одну чашку бланшированного лука, оливки без косточек и запотевшую бутылку водки.

- Начнём с того, кто и за что ударил меня по затылку, - предложил Грицан, раскупоривая доминантную часть обеда.

- Начнём. Только немного в другой последовательности, - Золотарёв пододвинул к себе тарелку с борщом, - я бы сказал даже не так. Начнём с того, чем мы с тобою занимались прежде.

- Начнём, - Николай наполнил по рюмке.

- Я за рулём, - хлебая из тарелки, пробубнил Михаил.

- Такси возьмём.

- В Красноярск?

- Почему в Красноярск? Зачем в Красноярск? – не понял Грицан.

- Я там живу. Поедем пока ко мне. Вдруг тебя добить кто-нибудь захочет, - улыбнулся Золотарёв.

- Ну и чем мы занимались? Бизнесмены?

- Неа, - не отрываясь от еды, мотнул головой Мишаня.

- Надеюсь ничего криминального? Или… всё-таки… бандюки?

- Господь с тобою, - махнул на него рукой Михаил, - скорее… скорее.., - он поднял вверх ложку, посмотрел в пол и воскликнул, - клоуны! Да! – Мишаня засмеялся, - кло-у-ны. Особенно ты…

«Особенно клоун» заглотил обе рюмки одну за другой и стукнул кулаком по столу:

- Кончай в города играть! Нормально разговаривай. За что нынче клоунов убивают? – спросил он и взял щепотку лука.

- Борщица похлебай. Блогеры мы. Видеоблогеры. Вернее, ты видеоблогер. А я – нарезка, монтаж, редактирование, реклама, продвижение и так далее. Понял?

- Не верю. Покажи. Дай телефон, - Грицан протянул руку.

- Закрыли наш канал. Добзделся ты на свою голову. А стукнули тебя по голове такой тоненькой пружинистой складной дубинкой. Видел такие? На крыльце «Берёзки». Покурить ты там вышел. Блог у нас крутой был. Тебя миллионы знают.

- Я что, курю? – наливая в обе рюмки, удивился Коляся, - всё, бросаю, - сказал он и повторил дуплет, - оказывается курение вредно для здоровья. От одной сигареты бац и в морг.

Они громко расхохотались.

- Тссс… поминки, - Грицан пальцем потыкал в сторону панихиды, - а чего я там наговорил-то такого? Вообще, про что? Какие темы?

- Все темы. Самые передовые.

- Ниху… я… я... пьяный… Мне хватит. Давай свой борщ-морщ. А что!.. Тссс… - Коляся поднёс палец к губам, - а что за автографами не бегут? – прошептал он, - где мои миллионы телезрителей? Меня только психолог мой… где-то она меня, видите ли, там, видела. Ми-ша-няяя. Я, кажется, влюбился. Слушай, а у меня есть жена вообще, в принципе? Чего молчишь?

- Я знаю тебя всего два года, - Золотарёв откинулся на спинку стула и опустил руки вниз, - ты про своё прошлое не рассказываешь. Принцип у тебя такой. Нету, вроде, у тебя бабы. Точно не скажу. Ты же здесь живёшь, а я в Крае. Кто тебя знает…

- А что мы в Красноярске будем делать? – Грицан взялся за борщ, - ууу, вкусно, однако. А денег… есть их у нас? Меня же там без грима пришибут во второй раз.

- Деньги, Коляся, есть. Год вот так бухать сможешь. А грим? Грим, Коля, у тебя в You Tube был.

- Расскажи, - попросил Николай, доедая суп.

- Хоккейного вратаря видел?

- В маске, что ли?

- В краске.

- Ха! Точно клоун! – крикнул Коляся, вытирая рот салфеткой.

- Вернее, в красках. Тише ты… В узорах синих, красных, зелёных, всяких разных, ассиметричных, симметричных. Разноцветный, короче. В капюшонах разных. Кого ты там задел, Коля, будем разбираться. Вспоминать будем, Коля, вспоминать. Анализировать. Тебя вырубили, и забрать хотели. Уже в тачку поволокли. Потом чего-то испугались и ретировались по быстрому. Так люди рассказывали. Наверное, подумали, что труп. Перелом основания черепа, Коля. Вставай, поехали. Бутылку оставь. Слаб ещё, смотрю.

Грицан поставил водку на место и взялся за мороженное:

- Мишань, а почему я живу в этом вымирающем захолустье? Не знаешь?

- Нет. Я только знаю, почему оно вымирающее, - Золотарёв вышел из-за стола.

- Почему? – Николай тщательно вылизал пиалу и тоже поднялся на ноги.

- Смерть старого дуба начинается с опадания жёлтой листвы. Твои слова, блогер, - улыбнулся Михаил.

В дороге Коляся снова заснул.

Ему грезилась больница: «- Пись, пись, пись, - шептала Зинаида Геннадьевна, держа утку у него под одеялом».



5.Шопоголик.



К Золотарёву подъезжали уже под вечер.

Грицан очухался при въезде на широкий проспект.

Зажав ладони между ног, он упёрся коленями в переднее сидение:

- Миша. Мы скоро приедем? Я сейчас тебе тут нассу.

- Писей на здоровье. Тебе на ней ездить, - Михаил выехал на кольцевую, Николай прижался головой к стеклу, - потерпи пять минут, Коля.

Пять минут длились примерно полчаса.

Медленно просыпалось ночное освещение города.

Грицана подташнивало:

- Как ты тут живёшь? Дышать же не чем, аж голова болит.

- Приехали, - машина остановилась, - дышите глубже. Аспирина дать?

- Клозет дать!

Чем слабее висячий фонтан бил в керамику унитаза, тем зычнее голосил гость:

- Я, Миша, на ней пока ездить не буду. Забыл правила. Наверное. Зачем рисковать? Миха! А я уже кое-что вспомнил. Я живу где-то в соснах. Ты был у меня, Миш? Квартиру только свою не помню. Интерьер, так сказать, - закончил он и застегнул ширинку.

Нажав на смыв, Грицан развернулся и остолбенел - напротив, перед не запертым дверным проёмом стояла и улыбалась крупная, на полголовы выше его черноволосая женщина:

- Извините. Я мимо шла. На кухню. Не знала, что дверь открыта. Вы без грима совсем другой. Я бы вас не узнала. Да, - незнакомка задумалась, - Миша у вас дома не бывал. Меня Наташа зовут, - сказала она и ушла.

Николай шагнул в коридор, проводил её взглядом и вошёл в ванную.

Михаил и Наталья сидели на кожаном угловом диване, желтовато-зелёного цвета. Гость расположился в кресле из той же серии рядом. Перед ними, на журнальном столике стояла чёрная туго набитая пластиковая папка-портфель.

- Тут все твои документы, - сказал Золотарёв.

Грицан сидел как вкопанный. Переводя взгляд то на странную парочку, то на непонятный портфель, он задал вопрос:

- Это зло или добро?

- Философствовать изволите? – дёрнулся Миха.

- Что-то многовато документов. Тяжбы или собственность? – уточнил Коляся.

Наталья засмеялась:

- Там вся ваша недвижимость и движимость. Свидетельства, регистрации права. Доверенности, купли-продажи, передачи в собственность, дарственные, договоры, квитанции, счета. После ужина ознакомитесь. Вернее – повспоминаете. Жить пока будете в той комнате, - она нагнулась и указала рукой в нужное направление.

- Да, квартирка ничего у вас. Скромненько, но со вкусом, - Николай обвёл взглядом по сторонам, - трёшка?

- Да. Пока так удобнее, - Золотарёв поближе подсел к Колясе и вытянул руку в сторону Натальи, - это Наталья Золотарёва. Моя помощница и по совместительству жена. Риелтор, нотариус… юрист, короче. Мы со студенчества вместе. Я тебе о ней говорил.

- Миш, а почему ты у меня ни разу дома не был? Откуда одежду взял? Документы те же…

- Документы ты мне сам отдавал. Говорил, так надёжнее. А вещи, - Миха откинулся назад, - у тебя полные багажники тряпья. Ты… ты шопоголик, - он засмеялся, - это по факту. А по сути… в душе, - уже с улыбкой подытожил Золотарёв, - ты жопоголик… Разгильдяй!

- Где мы записывались?! Я у тебя был?! Я раньше тут был?! Багажники! У меня машины?! Несколько?! Говори! - выкрикнул Грицан и глянул на испуганную Наталью. Та молча сидела в углу - нога на ногу, скрестив на груди руки.

- Никола. Я не хочу тебя ни обольщать, ни разочаровывать. Всё там, - Михаил показал на портфель, - перед сном просмотришь. Там и фото есть. Но одно тебе скажу точно – ты богатый. Рантье. У тебя счёт в Сбербанке. Всё тут. В этой папочке. Наташ, - он повернулся к жене, - у нас в доме есть какие-нибудь транквилизаторы? - не дожидаясь ответа, Миха снова повернулся к Николаю, - как снимали, спрашиваешь…

- Да!

- У тебя тут гостинка пустая стоит. По большей части там. Много на улице. В основном у тебя. На заброшенных заводах. Их там у вас четыре целых. Ты, конечно, гениально гнал. Даже пел…

- …и танцевал…

- Угадал или вспомнил?

- Бляя, - Грицан взялся за голову, - клоун.

- Ты тут никогда не был. Но адрес знал. Я у тебя никогда не был. И адреса не знаю. Условия ты ставил сам. Ты шеф, - Золотарёв помолчал, - откуда ты, я не знаю. Но примерно понял, что из-за Урала. Косвенно, как то мне… так показалось… сбежал ты от куда-то… что-то с ЖКХ связано. Я не спрашивал. Твоими делами Наталья занимается. Не безвозмездно, конечно. Отчёты все в папке.

Николай посмотрел на чёрные лакированные волосы риелторши:

- Вы риелтор-то не чёрный, надеюсь, - слабым голосом спросил он.

Та сделала удивлённый вид и в надежде на защиту перевела взгляд на мужа.

- Всё законно. Железно! – успокоил Золотарёв, - колбасы с маслом тебе хватит к чаю?

Комната Грицану понравилась. Квадратов двенадцать. Широкий ортопедический матрас. Большой зеркальный шкаф под потолок с раздвижными дверками и кучей всякой одежды. Михаил сказал, что Наталья сама за ней съездила.

В правом углу от окна, с освещением слева – компьютерный столик со стульчиком. И - ноутбук с интернетом.

Когда Коляся засыпал, переваривая колбасу и ошеломившие его новости, туго набитая папка-портфель стояла на прежнем месте, не оставив на себе ни единого свежего отпечатка пальца.

«Мне на неё смотреть тошно. Завтра…» - сказал Грицан за ужином.

- Спать, спать, спать, - прошептал обессиленный Николай, - транквилизаторы, видите ли, у них есть, - он обнял вторую подушку и повернулся на бок, - психолога сюда нужно какую-нибудь…

6.Нашёл - не радуйся, потерял - не плачь.



«Сука! Сука! Сука!» - доносилось из соседней комнаты – Золотарёв испуганно открыл глаза. Натальи рядом уже не было.

Проснувшийся хозяин срочно поспешил на крики знакомого голоса.

Грицан сидел посреди кровати в позе султана. Перед ним лежал портфель. Вся комната была усыпана бумагами. «Султан» вытаскивал по одному документу, проводил по нему беглым взглядом и подбрасывал вверх. Когда ему в руки попадали несколько скреплённых листов, то под потолком они разлетались в разные стороны.

- Я спросонья подумал, что ты подушку в перья разорвал, облокотившись на дверной косяк, сказал Миха, - салют на радостях тут устраиваешь. А это, оказывается, обычный рабочий момент. Ознакомление с документами. Бизнес и ничего личного. Надеюсь, окно-то не открывал?

- На радостях? – не отрываясь от фотографии частного дома, удивился «бизнесмен», - горе мне, горе. Что мне с этим всем делать? Миха! – Колян со скрещенными ногами, на руках, словно инвалид, прямо по документам передвинулся поближе к другу, - Миха! А поехали туда! – он пальцем потыкал в измятую цветную фотографию.

- Поехали. Ты хотя бы в кучу всё собери. Наталья с работы придёт, разберётся. Пойду, умоюсь.

- Доброе утро, - поклонился Грицан и уткнулся лбом в матрас, - мой господин.

- Доброе, доброе, - послышалось уже где-то издалека, - мой джин! Иди на кухню, Наталья завтрак приготовила!

- В обед позавтракаю! – собирая бумаги в стопки, откликнулся Грицан.

Спускаясь по лестнице, Золотарёв крутил на пальце ключи от машины.

Николай поспешал за ним:

- Чего так высоко забрались? Пониже квартиру не могли купить?

- Какая досталась. Это от матери. Я тут с детства, - Миха притормозил, дожидаясь друга.

- Стой! – Грицан подошёл и взял у него ключи, - я вспомнил. Я живу на первом этаже. Надо будет покататься там по городу. Сосны там где-то… Погнали, - и он побежал вниз.

- Ээ! Ключи?! – растерянный Золотарёв принялся его догонять.

- Квартиру мою надо обязательно найти. Вдруг там, - они вышли из подъезда, и Николай задумался, - вдруг там чего-нибудь такое эдакое? Пошли.

Грицан сел за руль, потыкал по кнопкам, положил руки на баранку и посмотрел на Золотарёва.

Тот сидел рядом:

- Ты уверен? Город знаешь?

- Не знаю, - ответил Коляся, - знаю я или не знаю. Я не знаю, умею ли ездить, а ты про город мне, - со сдержанным от улыбки лицом, он сунул Михе в руки ключи, - на, посидеть захотелось просто. Давай, перескакивай.

- А чего ты всё время назад справа садишься? – выехав на дорогу, спросил Михаил, - самого безопасного места нет. Тут не угадаешь, как встрять можно.

- Ты езжай, давай, не встревай, - Николай разглядывал улицы, - личного пространства больше. И тебе и мне. Лицо вижу твоё в зеркале. Удобно. Чего пристал? О! Это что за церквушка такая?

- Покровский Собор!

- А я крещённый, не знаешь?

- Не знаю. Креста на тебе не видел. Но над Патриархом ты глумился охотно. В You Tube.

- Давай, завернём?

- Покреститься решил, что ли? – выполняя просьбу Грицана, поворачивал вправо Золотарёв, - ну, ты даёшь.

- Да, не. Денег дай немного… на всякий случай. И это, - Коляся вышел из машины, - слышь, «You Tube», - он улыбнулся, - а наш блог тут ни при чём. Они живым меня хотели взять. Поэтому и бросили, когда чухнули, что переборщили. Наверное, и «скорую»-то сами вызвали. Так, что у меня в этом плане всё ещё впереди. Дело в папочке той. В деньгах, Михей, дело-то. Вот сиди тут щас, и думай. Анализатор хренов, - он захлопнул дверцу и пошёл в сторону церкви.

- Э! – послышалось сзади, - деньги-то, на!

Грицан перекрестился и шагнул на территорию церкви. Он подошёл к сторожке и легонько постучал в окошко. На стук откликнулся какой-то священнослужитель:

- Тебе чего? – спросил он через стекло.

- Поговорить, - Коляся махнул рукой.

Мужчина с бородой, в рясе, с непокрытой головой, лет пятидесяти, вышел на крылечко:

- Слушаю вас, - сказал он и пригладил бороду.

- Помолись за здравие Николая, - сказал Николай и протянул батюшке тысячу.

- Чего ж ты так? Зайди внутрь и оформи, всё, как положено.

- Да, я не умею.

- Подскажут.

- Да, я не крещённый.

- А чего ж крестился тогда, перед входом? – духовное лицо с недоверием посмотрел на Грицана,- или ты спешишь куда?

- Да, на всякий случай. В Бога-то я верю.

- Чего ж не покрестишься, тогда?

- Да, не помню я, крещённый я или не крещённый. После операции я, - Николай повернул голову и пальцами освободил от волос розовый рубец, - память отшибло. Мне поговорить с вами надо, святой отец.

- Дьякон я. Заходи.

Дьякон сел на табуретку, гостю предложил мягкую скамеечку.

Прощупывая пальцами коричневый дерматин, Грицан отметил:

- Как кушетка в больнице.

- У нас везде, как в больнице, - загадочно произнёс батюшка.

- Вот, что я хочу спросить, - начал Коляся, - два раза покреститься, это ничего?

- Тебе греха не будет.

- Ясно. Скажите, батюшка… Я ненадолго. Всего пару тройку вопросов. Для ликвидации, так сказать, безграмотности.

- Спрашивай, спрашивай. Чем смогу, помогу. Мне уже давно некуда спешить.

- Вот, что такое душа, это понятно. А дух? Это кто?

- Дух? Это никто, а что. Это твои цели, твоё мировоззрение. Восприятие происходящего или произошедшего и от этого – планы на будущее. Дух – это вектор твоего устремления. Блаженный нищий духом. Слыхал?

- Ну, да, - Николай облокотился обеими руками на столик и подпёр кулаками подбородок.

- Счастлив тот, кому не надо ничего.

- Бомжы, что ли?

- Есть и такие. Но не обязательно. Перед входом, видел? На паперти? Вот они-то, как раз не блаженные. Подаяния просят. Блажен тот, кому ничего не нужно душою. Изнутри. Это святые мудрецы. Их мало. Среди монахов есть такие. Среди отшельников. В миру, я думаю, таких нет. Это я тебе поясняю, что дух – это вектор твоих устремлений.

- А душа?

- Хм, - дьякон задумался, - ты печь, а душа твой огонь. Печь без огня холодная, а огонь может и вырваться из неё, - батюшка прикоснулся пальцами к рубцу на голове, - душа, друг мой, самый важный орган. Хотя, без головы тоже не проживёшь, - он засмеялся.

- И что дальше? – спросил Золотарёв. Они мчались на высокой скорости, приближаясь к загородному частному сектору. Николай сидел рядом с водителем.

- Дальше он рассказал, что Отец и Сын, и Святой Дух - это три пальца, - Грицан по-христиански свёл три пальца, - Это Иисус Сын, как человек. Сын, и человеческий, и Божий… как мы, с тобой, то есть, - он глянул на свои три пальца, - второй палец – это Иисус Бог. То есть чудеса творил. А третий палец – это Иисусова жизнь. Его бесстрастное житие. То есть - Святой Дух. Вектор устремлений. Понял? Три в одном, - Коляся широко растопырил все пальцы и начал рассматривать их с разных ракурсов, - вот только какой из них сын, какой дух, а какой Бог, забыл спросить. Ладно, - он опустил руку, - потом заедем, спросим.

- Спроси его ещё, если все пальцы ампутировать, хреном своим можно будет на лбу шишку набивать? Поп штуку-то взял? – Мишаня свернул на грунтовку.

Грицан уставился на Золотарёва широко открытыми глазами.

- Ты чего? Чего заморозился? Эй! – Миха щёлкнул пальцами.

- Сам ты поп, - очнулся Коляся, - на столик я деньги положил. Он сказал, сделает всё, как положено. Помолится за раба Божия Николая.

- Хе! – ухмыльнулся Золотарёв, - приехали.

Они уткнулись носом в запертые ворота и посигналили.

Кроме собачьего лая никто не отвечал.

Оба вышли из машины. Грицан достал фотографию:

- Надо же. Точно он, - сравнивая объект с изображением, удостоверился Николай. – Собака тоже моя?

- Нет. Собака их.

- Кого их?

- Постояльцев. Арендаторов, кого… Семья нормальная. Двое детей. Там в гараже Крузак твой с прошлого года томится. Хозяина Никита зовут. Хакер ещё тот. Тоже нам помогает.

- И в чём же он нам, Мишенька родимый ты мой, помогает?

- В разном. Наталье там – привезти отвезти. В продвижухе канала твоего помогал. А что?

- А я с ним знаком? – с раздражением спросил Грицан.

- Нет. Ты знал о них, просто. Ни с кем ты не знакомился. Контактировал только со мной. А я там… со всеми остальными. В основном через Наталью.

- Так нафига ты меня сюда привёз, дебил? – Николай запрыгнул в машину. – Чего тупишь? Поехали от сюда нахрен!

- У тебя на них всех резюме есть. Только в папке я их не видал, - Золотарёв сел за руль, - поехали. Чего орать-то?

Полчаса они ехали молча.

- Может музычку? – предложил Миха.

- Сколько у нас таких вот помощников? – Коляся развёл руками в стороны.

- Приедем домой. С Натахой вместе посчитаем. Ты, хоть знаешь, сколько на тебе объектов недвижимости?

- Не успел сосчитать, - рявкнул недовольный Грицан.

- Так вот, не меньше, чем половина от их количества, - утвердительно постучал пальцем по рулевому колесу Золотарёв.

- Хочешь сказать, я им всем сдаю квартиры.

- Половине, Коля. Приблизительно. А половина работает. С другой половиной. На нас. Запутал ты меня, короче. Нет. Сдаёшь ты больше половины.

- Половина, не половина. Задолбал. Какой у меня доход?

- Долларовый. Несколько миллионов. Резюме тебе, Коля, их нужно найти. Квартира твоя где? Вспоминай.

- А откуда у меня их резюме? Ах, да. Наталья.

- Да. Я тебе их передавал. Слушай! А может у Натальи копии есть? Хотя… Они ей на хрен не надо. Спросим. Кстати, забыл сказать. У тебя ксерокопии портфельчика имеются. Ты с меня их тоже тряс.

- Что я там дома с ними делал? – Грицан нажал на «музыку», - наверное, как Кащей над златом чах. Завтра поедем квартиру мою искать. Покатаемся? Крысу то надо найти. Не мести ради, а здоровья для. А?

- Посмотрим. Подумаем. Поедем, поедем. Хренли нам ещё делать? Громче сделай. Люблю эту композицию.



7. «А мы едем, а мы едем за туманом…»



- Нет, стой! Сегодня поедем, сворачивай вправо, - Грицан стукнул себе по ноге.

- Сейчас хочешь ехать? – шурша колёсами, машина медленно притормозила.

- Звони жене, предупредим.

- Да поехали домой. Перетрём всё тщательно. Чего по телефону-то. А где мы там жить будем? В машине?

- В гостинице. Так. Давай жребий? Как Бог даст? - с видом опытного игрока, предложил Коляся, - чего спорить, время терять?

- Давай спички тянуть?

- Нет, монетку бросим. У тебя монетка-то есть?

- Есть, - с недовольным видом Золотарёв достал из внутреннего кармана иностранную монету, - один шиллинг, - сказал он и принялся её разглядывать.

- Британский, что ли?

- Не, кенийский. Видишь, - он поднёс к лицу Коляси желтоватую покарябанную монету, - «Даниель арап Мои».

- Ты, что, нумизмат?

- Да, нет, просто привык к ней. Как талисман взял.

- Ох, не простой ты человек, Миша, ох, не простой. Да и удивляешь-то всё больше и больше, как-то, - Говорил Грицан, разглядывая монету, - и всё чаще и чаще. Давай, звони к Наталье.

- Зачем?

- Скажи, что квартиру едем искать.

- ? – Михаил вопросительно посмотрел на друга.

- Ах, да, извини, - Николай засмеялся, - ты этот Даниэль арап, короче. Орёл, Мишаня ты, будешь. А я решка. Посмотрим, как хранит тебя твой талисман. И так. Значит, поворачиваешь ты направо или нет? Так?

- Так! – с азартным видом, внимательно смотрел на монету Золотарёв.

Грицан бросил её на панель.

Чуть не столкнувшись лбами, они оба уставились на президента Кении.

- Ну, вот, Бог меня хранит, как всегда, - спокойно сказал Коляся, - арап, Мишаня. Тыыы. Поворачивай направо. Звони к Наталье, арап. Про копии спроси. Скажи, скоро приедем. Извинись за помятые документы. Да не расстраивайся ты так.

- Почему тебе всегда везёт на монетки? – обиженно произнёс Мишаня, убирая её в карман, - специально же талисман взял... – он достал телефон, -так… сейчас… где она тут у меня…

- Мы и раньше, что ли играли?

- Постоянно. Я как знал, что это сегодня произойдёт. Я ещё ни разу тебя не выигрывал, - водя пальцем по экрану, говорил Миха.

- А где мой телефон?

- Он разбитый, в вещах был.

- А вещи где?

- Одежда? Выкинул я её. Грязную. Порванную. Алло, - Миша поднял палец вверх, - алло, Наташенька. Я вот чего звоню… да. Да, Коля рядом. А? На объекте… К Никите… Ага… Там никого не было дома… Слушай, у тебя резюме квартирантов, копии есть? Каких квартирантов, каких квартирантов. Грицановских.

- Дай сюда, - Николай попросил телефон.

- Тут Коля с тобой поговорить хочет. На, - он передал трубку.

«- Наталья, привет.

- Привет, Коля.

- У меня к тебе просьба. Мне нужны данные всех моих квартиросъёмщиков.

- У меня только договоры аренды.

- Вот они-то мне и нужны. Сможешь их в кучку собрать?

- Тебе срочно?

- Не спеши. Мы на пару дней ко мне сейчас сгоняем. Мне домой надо зайти.

- Адрес вспомнил?

- Нет. Это не вопрос - узнаем. И ещё… Ваших с Мишей квартирантов тоже в стопочку собери. Отдельно, ладно?

- А зачем тебе?

- Не телефонный разговор.

- Хорошо, вечером сделаю.

- Наталья, ты извини, что бумаги перепутал, я нечаянно…

- Ага. И измял нечаянно? Ладно, прощаю. Коля мне уже рассказал, пока ты на толчке сидел.

- Слушай, так, на всякий случай, уточняю. Через регцентр там… или как это называется… через ФРС… я свой адрес могу узнать через чего-нибудь там?

- Через документы на квартиру. Но их у меня нет. Или через… ой, что я говорю. В паспорте у тебя же прописок нет никаких. Через прошлые прописки по листам убытия хотела сказать. Через суд? Да ты ничего не помнишь. Тебе же быстро надо? Может ты её вообще снимал. Может, на тебе там и нет ничего…

- Но где то же там, в компьютерах у них можно набрать – «Грицан, квартиры, ввод»?

- Ты меня озадачил. Я в первый раз с таким сталкиваюсь. Наверное, можно, но только неофициально. Через знакомых. Я подумаю, как лучше. С чего начать…

- Ладно, Наталья, спасибо. Мы сейчас на выезде из города. Мишу дать?

- Давай».

- На, - Грицан протянул телефон.

- Алло, Наташа. Ну, всё, мы поехали. Ты мне денег на карту переведи. Вдруг, пригодятся… Сколько? – спросил Золотарёв у Грицана. Тот растопырил пальцы, - нахрена? Это я не тебе, Наташенька… - Коляся придвинул раскрытую ладонь к Мишаниному носу, - пять миллионов, Наташенька. Откуда я знаю? Не бойся, не пропьём, не потеряем. Чмоки, чмоки, чмоки, чмоки… Целую, до связи.

- Включай мотор и музыку погромче. Пусть ветер дует в спину нам. Поедем, друг, скорее, в Сочи. Конфетку я за это дам, - сымпровизировал Николай и протянул другу леденец.

Тот закинул угощение в рот, завёл мотор и повернул направо.

Дорога казалась чудесной.

Деревья уже сами сбрасывали с себя белую рыхлую ткань.

В голубом небе, нанизывая редкие облака на нить своего следа, уходил военный самолёт.

- Ты жрать-то ещё не захотел? – спросил Мишаня, проезжая очередную забегаловку.

- Нет, - наблюдая за самолётом, отвлечённо ответил Грицан.

- А я хочу уже.

- А что не позавтракал?

- Я как ты.

Грицан оторвался от неба и повернулся к Золотарёву:

- Миха! Прости ты меня, грешного. Я никогда в жизни больше не буду играть с тобой в монетку. Только в спички. В спички не обманешь.

- Ты, что, в монетку обманывать умеешь? – напрягся Михаил.

- Вот если бы выпало наоборот. Решка. Я бы сказал – «О, Мишаня, моё. Я выиграл, сворачивай вправо». А выпало твоё, и я сказал – «О, Мишаня, твоё. Значит, ты сворачивай вправо». «Твоё» и «ты», Миха – это два ключевых слова. И тут, главное, Миша, сразу начинать забалтывать. Забалтывать, забалтывать, забалтывать…

При слове «забалтывать» Грицан раз за разом нажимал на кнопку, увеличивая громкость музыки. Потому, что в её композицию стали вливаться отборные маты, ругань и неистовое негодование.

Николай хотел ещё подучить Михаила, что договариваться – это искусство.

Он хотел сказать, что в нашей стране только деньги делают деньги и ничего кроме денег, и подтвердить он это хотел недавним примером, как из неконвертируемого кенийского шиллинга они за минуту заработали пять миллионов рублей…

Но «музыкальная брань» оказалась внушительней, и Грицан решил, что лучше молчать, потому, как соляры ещё с лихвою хватало на возвращение в Красноярск.

Выругавшись, Золотарёв убавил звук и начал рассказывать шулеру все его выкрутасы.

Когда Миха изображал, как он на спине поднимал его на шестой этаж, в гостинку, где они записывались, окружающая действительность исчезала, и они оба превращались в один сплошной залихватский смех.

Золотарёвская терапия продолжалась всю дорогу, и Николай вспомнил, что за следующим поворотом начнётся въезд в их пункт назначения.



8.Новорождённый.



- Подъезжаем уже, - сказал Грицан.

- Куда сперва?

- Не знаю… Давай, встань в центре, где-нибудь. Ты «симку»-то мою сохранил, хоть?

- Да. Мне с неё менты про тебя и сообщили, - ответил Золотарёв. – Я у тебя «Миха» записан. Последнему, кому звонил.

Они припарковались возле телеграфа.

Полдень - ещё немного и начнётся весна.

Разъезженные дороги чернели тёплым асфальтом.

По центральной площади в разных направлениях спешили озабоченные люди.

На некоторых лавочках, с брякающими в руках пакетами, сидели завсегдатаи местных достопримечательностей.

Группа школьников с рюкзаками за спиной переходила зебру.

- А где моя «симка»? – Колян отстегнул ремень.

- Дома лежит. Я забыл про неё. Полиции сказал, что ты ИП. Паспорт привёз им. Он в это время у Натальи был. С тобой, походу, они не успели переговорить, ты невменяшкой ещё убыл из отделения, - Миха посмотрел на товарища, - в гостиницу поехали? Вдруг мест не будет?

- Не поехали, а пошли, - Грицан открыл дверцу, - всё же рядом. Знакомых, может, встретим каких-нибудь? Потом в Сбербанк сходим. Наличку снимай всю. Сумку возьми, еды купим. Зубную щётку там… Слушай, - на секунду задумался Колян, - а что, без прописки счета в банках открывают разве?

- Не во всех, - Золотарёв вышел из машины, достал из багажника «полугабаритную» сумку, пиликнул брелоком, и они перешли дорогу.

- Слушай, Миха, а если бы я умер, кому бы всё досталось?

- В твоём случае, по большей части, банкам. А всё остальное барахло – машины, квартиры там… Государство бы забрало.

- И много банков бы поживилось? – грустно спросил Грицан.

- Сорок с чем-то.

- Ого! Это я, что по сорока банкам мотался?

Михаил остановился:

- Идея! По сорока банкам ты не мотался. Наталья через доверенные лица оформляла. Но в некоторых ты был. Там, где фактический адрес требуют. Секёшь? – он передал Колясе сумку и достал мобильник.

- Не совсем, - растерялся друг.

- Сейчас, погоди, - Золотарёв приставил к уху телефон, - алло! Наташенька, привет. Ага, всё нормально. В гостиницу идём. Ты деньги перевела? Да? Очень хорошо. Слушай, а в скольких банках у Коляна адрес фактического места проживания требовали? Не помнишь? Да, да. Посмотри, какой адрес указывал? Да и дело с концом. Хорошо. Чем раньше освободишься, тем раньше мы к Колясей к нему домой попадём, - Миха подмигнул Грицану и отключил телефон, - ну, а пока пойдём в гостиницу. Телек посмотрим, что ли, в горизонтальном положении.

- Пошли, - обрадовавшись, сказал Николай. – А если я там им слукавил с фактическим адресом?

- Вот и проверим, Коля, тебя, на гниль, - засмеялся Михаил, - шучу я. Банки не обманешь. Там инспектора работают. Выездные рейды устраивают. Много там у них хитрушек всяких. Наказали бы. А ты не такой, Коля, дурак, чтобы тебя наказывали. Так, что, какой адрес ты им сказал, там ты и жил. Фактически. Нахрена тебе врать? Пойдём, номер забронируем, чтобы думалось спокойнее. Наталья посоветовала к врачам ещё съездить. Город маленький. Может у них связи, какие есть?

- Да, с ними, как-то неудобно получилось…

- Удобно! Знаешь, сколько я им там забашлял всем? Особенно заведующему реанимации. Они тебя в Красноярск собирались отправить. Но тяжёлый сильно был. А потом резко, что-то, на поправку пошёл. Во! – осенило Золотарёва. - К заведующему этому и заедем, на всякий случай. Ещё раз отблагодарим заодно.

Пока оформляли номер, получали ключи, поднимались по лестнице, неожиданно сделавшись сентиментальным, Грицан, в полголоса, занижая собственную самооценку, беспрерывно продуцировал переосмысление собственного бытия.

Миха заполнял на ресепшене необходимые бланки, одновременно разговаривал с регистраторшей и, обоим, кивая в знак согласия, и никому не переча, послогово произносил заветное для растроганного друга и желаемое для администратора гостиницы - «ко-неч-но».

Грицан решил, что он теперь чей-то клон и разрисованным клоуном больше никогда не будет.

Он говорил, что его нынешнее положение обязывает думать о своём новом рождении сразу в возрасте сорока пяти лет.

Николай уверял, что абсурдность такого неожиданного заявления он осознаёт полностью, но лучшего примера, чем с овцой Долли, подобрать не может.

Когда они складывали снятые со счёта деньги в сумку, Коляся твердил, что он не достоин всего этого и что вообще в России всё неправильно:

- Нельзя, - говорил он, кидая по одной упакованной пачке, - чтобы богатые богатели, а бедные вымирали. Порочно это. Мне, Миха, это нужно лишь для того, чтобы не нужно не было. Понял? Хочу быть блаженным. Нирваны хочу. Вот ты, чем занимался, пока я болел?

- Ничем, - застёгивая сумку, ответил Золотарёв, - крушил вражеские танки. В интернете. Во второй мировой войне. Кстати, меня там уже, наверное, замочили. Из-за тебя, Коля. Я там уже в групповом сообществе прочно закрепился. Заново придётся начинать.

- Давай производить что-нибудь начнём? Танкист? Пирамида эта государственная развалится, нам пипец! С такой системой президентские указы скоро станут невыполнимыми. Рухнет всё, Миха. Да ещё, блин, новые эти ракеты наши напрягают.

- С какой «такой» системой нам пипец?

- Удочку народу надо давать, а не как он – рыбу.

«Танкист» не согласился ни с одним из Грицановских предложений.

Колеся по улицам и вглядываясь в прохожих, заезжая во дворы, и рассматривая деревья в поисках сосен, Золотарёв мотивированно отвергал любые рыбные хозяйства, птицефабрики, мясокомбинаты и заводы:

- … а о строительном бизнесе вообще думать забудь, - проезжая мимо опустевших бараков, сказал он. - Одними только откатами обанкротишься. Всё занято. Бояре, да князья задушат. Ломоносовым себя возомнил, что ли, «гражданин Корейко»? Нечем заняться? Новый блог откроем. Сиди, крестьянин, на жопе, пока. Капают бараши, пусть капают. В танки научу играть. Не мы такие, жизнь такая. Чего мы сюда приехали? - занервничал Мишаня, - бизнес-планы строить?

- Квартиру искать.

- Вот и ищи!

- Вот и ищу! Поехали на речку. Там лес, природа. Сосны. Отдохнём.

- Поехали. Пожрём на природе. Может у тебя там-то шалаш и стоит? – засмеялся Золотарёв, - между трёх сосен. По пути к заведующему завернём.

- Не, к нему завтра, с утра. Сегодня поздно уже. А знаешь, - Грицан улыбнулся, - а ведь эти бояре, да князья, так и думают, как мы с тобой. Им насрать. Они в танчики, да в самолётики играют.

Золотарёв только усмехнулся.

Грицан устроился поближе к речке – он разложил на насыпи газету, уселся на неё и, зажав в зубах кусок колбасы, начал раскупоривать whiskey.

Миха сидел на заднем сидении машины с открытыми дверками и что-то жевал:

- Ты там слишком-то не налегай. На завтра лучше оставь. Я, пожалуй, завтра тоже бухну. Вечерком.

- Ага, - Коляся принялся хлебать из горла. Оценив взглядом оставшиеся полбутылки, он завернул пробку, зажевал колбасой и задрал голову вверх, - я одноразово. Для души.

- Ну, ну, - Мишаня тоже посмотрел на полумрак.

В нескольких местах уже мерцали отдельные звёзды.

Луна, словно театральная люстра после долгого антракта добросовестно поддерживала медленно угасающий свет, позволяя зрителям спокойно привыкнуть к переполненной звёздной сцене, за кулисами которой уже миллиарды лет разгорались никому невиданные страсти.

- Включи телефон, - Грицан подошёл к машине, - запишем, что-нибудь. Пока светло и вдохновенье. О! Пока светло – мне вдохновенья! Чтоб этой ночью не заснуть! Над нами путь боготворенья! Над нами светлый Млечный Путь! Запоминай, а то забуду…

- Пока светло, - Мишаня вытащил телефон, - мне вдохновенья! Чтоб этой ночью не заснуть! Над нами путь, - он включил камеру с подсветкой, - боготворенья! Над нами светлый Млечный Путь! Поехали…

- Привет всем, - начал Грицан, - мы находимся на берегу реки, в которую невозможно войти дважды. Я не собираюсь оспаривать это, но всё же искупаюсь. Один раз. И докажу вам, что истины ниспровергаемы - второй раз я в такой дубак не полезу. Пока светло – мне вдохновенья, - начал он раздеваться, - чтоб этой ночью не заснуть… над нами путь боготворенья… - он обнажился донага, - над нами светлый Млечный Путь!

Неуклюже «разбежавшись» по неровным камушкам, восхищённый окружающим мирозданием голый стихотворец плюхнулся прямо с берега в мелкую мутную заводь.

Когда они приехали в номер и Грицан заснул, Золотарёв, лёжа на своей кровати, тихо включил телефон и, еле сдерживая смех, начал просматривать запись с того момента, когда грязный «морж» вышел на берег.

9.Шерше ля фам.

«- Чего нового скажешь?

- Тепло пришло, - не оборачиваясь, ответила стоявшая перед окном женщина.

Молчание.

- А ты? – спросила она.

- Такая погода - не новость.

Худенькая фигура в чёрном длинном платье наклонилась вперёд. Прямые волосы до поясницы заблестели, как смоль.

Долгая ночь незаметно превратилась в зеркало, и отражение освещённой кухни вместо улицы резко оттолкнуло даму от стекла:

- Ты прав, - женщина выпрямилось, и стала рассматривать себя в упор. - Ты всегда прав, - она перевела взгляд в зеркальную глубь, - погода это не новость.

Чуть сбоку за спиной под яркой лампой неподвижно сидел сам Грицан. Глаза его были закрыты. Руки лежали на столе. Он видел себя со стороны.

- Тогда зачем всё это? – послышалось из его уст.

- Хм. Зачем? – искривлённая ухмылка женщины оскалила белые зубы. - Ты ещё не понял?

- Понял.

- Я хочу вытряхнуть из тебя душу.

- Я понял, - мужчина сидел, наклонив голову вперёд.

- Я не вижу твоих губ. Подними голову, - приказала она.

- Если хочешь нормального разговора, повернись ко мне сама.

- Нет. Сначала ты, - женщина нахмурилась. - Я не могу понять, где ты. За окном или на кухне? Скажи мне правду.

- Не бойся, я на кухне. Повернись.

- Ты исчезнешь! - крикнула она в отражение. - Как ты можешь видеть с закрытыми глазами, что я стою к тебе спиной? Тебя здесь нет, ты только за окном. Скоро рассвет. Ты растворишься, и вместо тебя останутся лишь эти сосны и безжизненные тротуары.

- Вот-вот, - произнеслось из области затенённых губ. - Как я могу с закрытыми глазами видеть тебя? Подыму голову, посмотрю, а тебя нет на самом деле.

- Если нас нет, то, как мы можем разговаривать? Открой сейчас же глаза, - раздался шлепок по подоконнику.

- Зачем? Я тебя и так вижу. Глаза – это же не светодиоды. Твоё изображение формируется у меня в затылке, а не на сетчатке. В мозгу, где всегда темно. И у тебя так же. Мне и во сне светло. Мы спим.

- Ты врёшь! – она укоризненно помотала головой. - Я это уже слышала раньше. Тебе меня не обмануть. И звук – это не звук, и запах – не запах.

- Тогда давай разговаривать так. Чего ты хочешь, чтобы я для тебя сделал?

- Я хочу вернуть всё, что потеряла.

- Тогда повернись.

- Нет. Ты исчезнешь.

- Почему? – он качнулся назад. - Я тебя не понимаю. Сформулируй желание. Ты хочешь вытряхнуть из меня душу? Если меня нет, тогда тебе стоит лишь повернуться ко мне.

- Я не стану этого делать. Тогда ты сохранишься за окном. Оттуда мне тебя не достать.

- Я открою глаза, если хочешь. Но знай – можешь исчезнуть и ты. Ты точно здесь? Я готов выслушать тебя.

- Погоди, сиди так, - передумала стройная дама. - Мне кажется, у нас начинается взаимопонимание. Давай и дальше в таком формате?

- Давай в таком. Чего нового скажешь? – спросил Грицан, не открывая глаз.

- Тепло пришло. А ты чего нового скажешь? – спросила женщина.

- Такая погода – это не новость»:

- Ух, ты! – Коляся резко подскочил на кровати. – Уф! Фу!

- Ты чего? Кошмар приснился? – Золотарёв сидел на кровати и просматривал свой телефон. – Минералка на полу стоит. Рядом с тобой. Просыпайся. Прими душ. В больницу поедем. От Натальи новость пришла.

- Какая? - жадно глотая воду, спросил Николай.

- По поводу твоего фактического места проживания, - хмуро ответил Коляся. – Адрес красноярский во всех документах. Один и тот же.

- Значит, соврал я им.

- Сомневаюсь. В тринадцати банках. Быстрее мойся, одевайся, уже десять часов. Поехали в реанимацию съездим, на всякий случай, раз уж приехали.

- Дай посмотреть, что наснимали вчера.

- Я всё стёр. Ты, что не понял? – разозлился Михаил, - ты тут не жил. Ты тут тусовался. Снимать будем только трезвыми.

- Понял, я понял, - успокоил его Грицан, - я быстро.

По дороге в больницу Золотарёв всё же рассказал, чего любитель ранней весны наговорил там на камеру:

- …весь грязный, как свинья. Дрожишь, одеваешься, спотыкаешься. Ты, кстати не простыл?

- Да, брось ты. Нормально чувствую себя.

- Потом ты перешёл на звёзды. Начал с того, что всё, что мы там видим, уже не существует миллиарды лет. А всё, что там есть, сейчас выглядит совсем по-другому. И увидеть это смогут лишь те, кто будет жить через миллиарды лет. И что они тоже будут наблюдать только прошлое.

- Ну, это я помню. Посмотреть бы хотелось.

- Трезвым нормально снимешься. Чистым. Посмотришь, - улыбнулся Миха, - мне понравилось, как ты там сравнивал световые миллиарды лет с одной миллиардной частью одной миллиардной части световой секунды.

- На расстоянии которых, мы, люди, возможно находимся друг от друга и наблюдаем себя, таким образом, в прошлом. Как и бывший свет далёких галактик. Да? – подхватил Грицан. – И что на самом деле мы уже существуем в другом пространстве и виде, которые увидим через одну миллиардную часть одной миллиардной части световой секунды. И что таким образом можно попытаться научно обосновать или даже доказать неизбежное существование судьбы, - Николай рассмеялся. – Это надо потом повторить. С графикой. Более понятно. Аттосекунда. Да?

- Повторим. Более понятно, - подъезжая к больнице, сказал Золотарёв, - мне вот только одно не понятно. Чего ты тут раньше делал?

- Да, жил я здесь! – резко возмутился мечтатель-теоретик, - говорю же, сосны помню! Первый этаж!

- Сомневаюсь я, Коля, сомневаюсь, - Миха остановился у крыльца реанимации. – Первый этаж вот только подкупает. В документах красноярский твой адрес на шестом. И сосен там нет. Может баба? А? «Шерше ля фам»?

- Надо будет всё-таки в «Берёзку» обязательно заехать. Может и всплывёт что-нибудь в памяти. «Фам», какая-нибудь. Сон мне, Миша, сегодня странный приснился.

- Какой?

- Сны, Миша, рассказывать нельзя. Если плохой, то может сбыться, если хороший, то может и не сбыться, - загадочно произнёс Грицан. – На, возьми мой паспорт, и иди к реаниматологу. Пусть пробьёт, если сможет. Пакетик, вон тот, чёрненький захвати.

- Выше нос, Коля. Суженую на кобыле не объедешь. От судьбы не уйдёшь, и судьба, Коля, веселью не помеха, - Золотарёв лихо схватил пакет и в три прыжка скрылся за дверями отделения.

10.Кандидаты в плутократы.



- Поехали, заправимся, - предложил Золотарёв, - полный бак. Покатаемся ещё немного, подождём, когда он позвонит. Убедимся, что у тебя здесь ничего нет, и валим отсюда. Согласен, Коля?

- Нет, не согласен, - возразил Грицан. – Я тут жил.

- И что?

- Да, не что! Покупаем квартиру, и я остаюсь, пока всё не вспомню, - Коляся отвернулся в сторону, - ты, как хочешь. Жил я здесь, жил. Понимаешь? Значит, снимал жильё. Или «шерше ля фам» буду или…

- …или фотографию выставишь на местном телевидении – «помогите, люди добрые, не помню, у кого снимал квартиру», - Мишаня изобразил юродивого.

- Поехали, заправляться. Чего он сказал-то? – безнадёжно спросил Колян.

- Сказал, что позвонит. Кому-то там. Я ему ещё красненькую купюрку в карманчик засунул... Может сосны тебе, вот эти привиделись? – Золотарёв показал на деревья вокруг больницы и начал сдавать назад. – По закону, без прописки или без документов на квартиру, по паспорту не узнаешь, Коля, где хата твоя располагается. Только по знакомству. Если повезёт. Наоборот можно – узнать хозяина конкретного адреса. Через регистрационный центр. Ладно, давай, веселись. Чего грустишь? В общем-то, всё нормально. Сыт, одет, тепло. Вода и воздух есть. Расскажи-ка ты лучше, что такое вода. Вот, допустим, я никогда её не видел. Опиши, как она выглядит. Я инопланетянин. Ну, Коля!

- Отстань.

Машина заполучала необходимую порцию топлива.

Грицан вышел подышать:

«На улице пасмурно. Небо затянуло полностью. Порывистый ветер не имел определённого направления. Нарастающий хиус проникал за воротник. Колючий снежок бил по лицу. Погода портилась. Местный климат гармонировал с настроением».

Хмурый Колян сел на место.

Золотарёв вышел из здания оператора с двумя стаканчиками в руках.

Друзья отъехали от АЗС и встали у обочины.

- Не хочу я в танчики и самолётики играть, - понюхав ароматный напиток, сказал Николай. – Давай, партию придумывать?

- Давай, - Михаил хлюпнул дымящуюся пенную жидкость, - партия клонов. Или нет. Партия клоунов. Пойдёт?

- Ты заметил, что все наши капиталисты-плутократы в депутаты скачут?

- Не задумывался…

- Надо их вернуть, - Грицан пригубил горячий кофе и прищурился.

- Куда, Коля? – Миха подул в стаканчик, - не пугай меня, а? Политикой я с тобой согласен заниматься только здесь и сейчас. В закрытой машине. И то, пока кофе не допью.

- На заводы вернуть, Миша. В пшеничные поля. В хлева. В молочные реки и кисельные берега, - с видом «Рыцаря печального образа», заявил Коляся.

- Тебя в машине записывать или ты на улицу выйдешь? – Золотарёв смял пустой стакан и кинул его в пакет с едой на заднем сиденье, - предвыборная кампания уже началась, я так полагаю? Выйди на улицу, порепетируй. Я тут подожду.

- А какая тебе разница, про воду болтать или про политику? - «кандидат в депутаты» взбодрился, смял бумажную ёмкость и повторил Михины действия. - Давай про воду тогда поговорим. Поехали, чего стоишь?

Они тронулись с места.

- Какая она, вода? – спросил Грицан.

- Жидкая, - ответил Миха, вливаясь в поток движения, - прозрачная.

- Жидкая, как вода? Прозрачная, как воздух?

- Не. Прозрачная, как вода. Тоже, - Золотарёв засмеялся, - чего ты меня грузишь? Сам лучше расскажи. Куда едем-то?

- Всё туда же. Кататься. Ждать звонка от информатора нашего. Спасителя моего, - Коляся устроился поудобнее. - Воду, Миша, сравнить ни с чем нельзя. Сравнить можно только с ней чего-нибудь. О ней могут говорить только химики, да учёные всякие. Это всё равно, что рассказывать что такое жизнь. Инопланетянину. Долго, всю свою жизнь. Это как словами объяснять, что такое слова. И то, тот не поймёт, потому, что мы сами-то не понимаем. Я думаю, Миха, что вода живая. Это один гигантский разум. От земли до самого космоса. Вода – это непостижимая тайна. Ты знаешь, например, что горячая вода на морозе застывает быстрее холодной?

- Нет.

- Катки заливают кипятком! Ты что?! – удивился Николай. – А почему так происходит, ни один учёный ещё не дал вразумительного ответа. До сих пор даже конкурс объявлен на лучшую теорию. Не интересно мне с тобой про воду. Я ничего о ней не знаю. Я даже не знаю, на чём я сюда добрался в последний раз. Может, где-нибудь во дворе машина моя стоит?

- Это мы вычислим. По документам посмотрим. Какой не хватает, на той и приехал. Подадим в розыск. Найдут машину. Найдут двор с твоими соснами, - успокаивал Мишаня. - Давай про политику, раз воду не знаешь.

- Про политику? – Грицан посмотрел на друга, - людей обсуждать, да осуждать, Миша, самое простое. Этим все и занимаются. Только вредно это.

- Чем же? – не отрываясь от дороги, спросил Золотарёв.

- Человек или политик там, тот же… рассказывая про другого, критикуя, показывая его слабые стороны, - спокойно продолжал Коляся, - прежде всего, рассказывает о себе. Не факт, что человек именно такой, каким его пытаются представить в свете. Но факт, что сам осуждающий именно такой, каким пытается нарисовать другого. Так что тупо признаваться в собственных слабостях – это вредно, Миха. Не суди, как говорится…

- Смотри, сосна!

- Это кедр! Маленький. Там сосны, Миша, сосны.

Притормознув, они поехали дальше.

- В политике не нужно болтать. Тут нужно действовать с улыбкой, - Золотарёв помолчал. - Как наш. Особо ни на кого не рявкает. Он на месте. Правда, увлёкся мировой шахматной ареной, аж до одержимости. Думает, как мат влепить. А способ есть. В один ход. Это сменить боевой порядок клина на усиление глубины шеренгового строя. Чтобы наша болтовня о мощном развитии исключительно оборонительной техники подтвердилась наглядно.

- Ты о чём, генерал?

- Новую компьютерную игру хочу придумать, - продолжил Колян, - Россию окружают быки в Европе с запада и быки в Японии и Южной Корее с востока. А мы в ответ наставили на них длинные крепкие страшные копья и машем красной тряпкой. Прямо перед носом крупнорогатого скота. По всем законам жизни и своими животными представлениями о ней, непонимающий русского языка, напуганный зверь бросится на тореадора. Рано или поздно. И вот тут, в самый пик накала страстей, мы неожиданно успокаиваем всю Европу одним хитрым, но победоносным ходом, - Грицан выдержал паузу.

- Аниматор. Ты решил менеджером стать по играм? Это тема, - заинтересовался Золотарёв, - какой, ход, политик ты наш новоявленный.

- Демонстративный наигранный испуг!

- Это как? – Михе надоела уже бессмысленная езда по городу, и он остановился в парковочном месте, - постоим? Притомился я что-то.

- Испуг - это отступление политической элиты вглубь страны. С красной кнопкой в кармане. Перенос столицы в центр Сибири. Мол, боимся вас, оккупантов, мол, пока ваши ракеты будут ещё в воздухе преодолевать тысячи километров над тайгой, от вас уже только яма останется. И всё. Политическая столица в центре Сибири. Это может быть Новосибирск, Красноярск. Или вообще новый город. Экономическая столица – Москва. Культурная – Питер.

- Как три в одном – Отец, Сын и Святой Дух, прямо, - улыбался Михаил. – Ты держи эту дребедень в голове, пока. Вместе с водою там… что, мол, люди проще простого, а простое сложнее сложного. Ну, в общем, продумай графику, сценарий. Приколов добавь. Приедем, порисуем. Мультик в 3D заделаем. Имя тебе сменим. Внешность сам придумаешь. Ты помнишь, какой у тебя ник был?

- Нет.

- «Джин Махей».

Они засмеялись.

Грицан ещё рассказывал, что по сценарию внутренняя политика изменится в корне.

Более равномерно распределится население страны.

Исчезнут навязчивые исполнители безвкусных песен. Недальновидные политические консерваторы уйдут на пенсию. Появятся новые диктаторы культуры.

Запад поверит в бескорыстность и честность нашей страны. Развивающийся туризм превратит её в передовую державу.

В Россию рекой потекут не только деньги, а сразу же заводы и предприятия. В разобранных видах.

- Ты это… - перебил его Золотарёв, - про звёзды вчерашние не забудь. Тоже прилепим. Я уже придумал, как. Стишок помнишь? – он полез в карман за мобильником, - …пока светло – мне вдохновенья… Погоди… Доктор звонит! Тихо.

Коляся примолк. Разговор длился недолго – «Ага, ага. Ясно. Спасибо».

- Через налоговую базу пробили – нету, - сказал Миха, - через полицию – нету. Через ГИБДД – три оплаченных штрафа за превышение скорости на этой вот машине. По штрафам - адрес в Красноярске. Всё тот же самый, что и в банках.

- …мне этой ночью не заснуть! Над нами путь боготворенья! Над нами светлый Млечный Путь! - Грицан замолчал, закончив мысль.

Показывая «заводи машину», он повернул перед собой воображаемый ключ вправо.

Водитель разбудил мотор, и они рванули вперёд.



11.Кругом грусть да печаль.



Грицан мурлыкал себе что-то под нос, беспрерывно дирижировал пальцами и указывал Золотарёву путь, то направо, то налево.

Тот заинтересованно поглядывал на друга и лишь изредка повторял:

- Куда? Ты скажи просто, куда ехать.

Николай упорно мотал головой - его жесты становились ещё более театральными, а улыбка более широкой.

- Всё! Стой! Вот здесь, - сказал Грицан, подъезжая к универмагу, - я скоро.

Он скинул с себя кожанку, достал из её внутреннего кармана деньги и аккуратно положил куртку на заднее сидение.

Через полчаса на крыльце магазина появился франт в синем приталенном гладком костюме, тёмно-синем же галстуке на фоне голубой рубахи и в чёрных лакированных туфлях.

Раскинув в стороны руки, в одной из которых он держал упаковочный бумажный пакет, а в другой свёрнутую в трубку газету, щёголь крикнул:

- Хе, хе! – и, сбегая по ступенькам от весенней непогоды и навязчивых продавщиц, вприпрыжку приблизился к автомобилю.

- Это значит, мы возвращаемся домой? – Золотарёв наблюдал, как закинув пакет со старой одеждой на заднее место, Грицан сидел и внимательно просматривал газету, - обрадуй меня, Коленька.

- Конечно. Вот, только квартирку тут купим, - поймав на себе тревоженный взгляд преданного сопереживателя, Коляся с серьёзным видом произнёс, - да, ты не волнуйся! Газету на кассе тут на халяву дают! Смотри - куча продажи.

- Зачем тебе тут квартира? С учётом инфляции, в мелких городах они подешевели за год вдвое. Покупать надо, куда люди едут. В крупных городах.

- Да, я просто рынок забыл, - обводил карандашом номера телефонов Грицан, - поболтать, поторговаться. Язык размять. Потренироваться. Вымирает городок потихоньку, значит, говоришь. Жухнет листва?.. А кто тебе про дубинку рассказал?

- Про какую дубинку? – не понял Миха.

- Про телескопическую, пружинистую дубинку. Я тогда пьяный был?

- Которой тебя ударили?

- Да! - не отрываясь от объявлений, кивнул Колян.

- Травматолог рассказал. А ему со «скорой»…

- А им?

- Понятия не имею. Мы так и будем тут торчать? – оглянувшись по сторонам, спросил Золотарёв, - бухой ты был. Два промилле…

- Поехали, поехали… смотри ка ты… «работа»… «вахтовым методом»…

- В гостиницу? – включив двигатель, спросил Мишаня.

- В кафе «Берёзка». Потом цветов купим, да - в психушку, - всё так же спокойно, делая пометки в газете, ответил невозмутимый Колян.

- Перед психушкой надо не забыть купить квартиру и срочно сходить за цветами для биржи труда. Оттуда тебя в этом наряде бесплатно со включенной сереной куда надо и доставят... без меня… Ты точно в порядке? Может, в Красноярск поедем? Подлечим тебя ещё немного. МРТ головы сделаем? – послышалась монотонная речь Михаила, - я тебя нихрена не понимаю. Ты так сильно расстроился, что, оказывается, у тебя тут нету квартиры, что ли?

Грицан отложил газету в сторону:

- Да, нормально я… Поехали, покушаем в «Берёзке». Потом к психологу Александре Анатольевне заедем. Тортика ещё не забыть купить.

- Она замужем…

- Не важно. Попрощаюсь с этим городом через приятное, единственное знакомое лицо… Ах, да… Ещё к санитарочке Зинаиде Геннадьевне… Два букета, два торта!

- Может не надо в «Берёзку»?

- Надо, Миша, надо!

Пока они направлялись к злополучному кафе, Грицан объяснил Золотарёву, что им там бояться нечего и некого. Что два промилле – это его кондиция буяна. Что при таких делах он всех любит и ненавидит одновременно. И что это была, скорее всего, обычная бытовуха.

- А если нет, - засомневался Михаил.

- Я здесь не жил. Дел не имел. Меня никто не знает. А если нет, Миха, то и врагов в кафе сейчас нет. Они где-то в Красноярске. Не бойся, пойдём, перекусим.

Перешагнув порог заведения, мужчина в деловом костюме уверенной походкой подошёл к барменше, ловким движением достал из-за пазухи свой горизонтально открытый паспорт и указательным пальцем левой руки синхронно быстрому произношению провёл невидимую черту под графой «фамилия»:

- Майор Грицан! Оперативное управление отдела внутренних дел МВД России! – сказал он и таким же быстрым движением упрятал документ назад. – Капитан Золотарёв! – представил обескураженной женщине не менее удивлённого «капитана» «оперативник» в штатском. – Мы можем задать вам пару вопросов?

«Капитан» от неожиданности машинально завёл руку за пазуху, собираясь достать и свой паспорт тоже, но Николай дёрнул его, как бы привлекая к разговору, и тот вовремя остановился.

Женщина средних лет привычным движением поправила очки, облокотилась на стойку обеими руками и с внимательным видом спокойно ответила:

- Да, конечно.

Грицан оглянулся в зал:

- Я тут вижу у вас всё занято? Простите, как к вам обращаться?

- Татьяна.

- Что за мероприятие, Татьяна?

- Поминки, - ответила Татьяна.

- Позавчера в «Малибу» - поминки. Сегодня здесь… Вымирает город, что ли?.. – задумался «майор», - чего людям не живётся?..

- Обстановка напряжённая, - заполнил паузу «капитан», - рейды… по поминкам устраиваем… - он кашлянул.

- Я, собственно говоря, - начал «старший оперативный сотрудник», - по поводу происшествия в вашем заведении, которое случилось месяца полтора назад. Припоминаете?

- Ну, как же… - начала барменша, - но я тогда не дежурила. Так всё ж… уже спрашивали…

- Это приёмы предварительного следствия были. А сейчас опросы свидетелей свидетелей, - включился в процесс «капитан».

Грицан посмотрел на него с нескрываемым удивлением.

И нарисовалась в голове пострадавшего буяна такая картина:

«Взбешённый фраер в пьяном виде пришёл в разгар свадьбы, которая пела и качалась тут, в «Берёзке», как в море пароход. Все сразу же заткнулись, потому, что внезапный гость слишком активно включился в процесс бракосочетания. Он кинул распечатанную у всех на глазах пачку красных купюр в лицо работающей тогда тамаде. Забрал у неё микрофон и долго пел в караоке. Пел не плохо, всё подряд, и заставлял всех танцевать. Сначала думали, что это часть программы, но когда певец начал щупать невесту жениха, танцующий охранник Женя предложил выйти покурить. Тогда-то всё и случилось».

- Этот ненормальный сказал Жене, что он бездельник и бич подзаборный, - говорила Татьяна, - Женя хотел по спине, но промазал, и получилось в голову. Этот гондон упал. Женя напугался, взял его на руки… хотел в больницу отвезти… но ему кто-то крикнул, что «скорую» вызовут… что нельзя шевелить…

- А где этот Женя сейчас? – поинтересовался Золотарёв.

- Он в отпуске. Под подпиской о невыезде? Я его с тех пор и не видела. Скрывается, что ли? Да?

- Нет, - сказал Грицан, - идёт следствие. Уточняем. Спасибо, мы поехали. Когда закончатся похороны? Заедем, может быть...

- Это не похороны, - ответила работница кафе, - это «сорок дней». Поминки.

- Молодой, старый? – оглянувшись, в дверях, спросил Коля.

- Двадцать пять лет, - послышалось в ответ, - парнишка…

- Сейчас куда, Колясь?

- В полицию.

- Заявление оформлять?

- Дело закрывать. Прощаюсь я, Миша, с этим городом. Прощаю всех и пусть меня простят… Потом за цветами. Потом в Болгарию. На полгода! У меня есть там квартира?

- Не знаю. В Италии точно есть. Мы ещё с Натальей удивлялись – цена, как в Красноярске.

- Разберёмся. А пока, давай, друг мой, Михаил, в полицию. Только не знаю, куда там…

- На вахте спросишь. Язык до Киева доведёт.

- А вот туда-то и не хочу! Сожгут живьём! – сказал со смехом Грицан. – В полицию. Давай торопиться. В Болгарию хочу побыстрее. А все резюме… или как их там… пересмотрим, приедем. Бережённого Бог бережёт…

- А с чего я капитан-то, майор? Я тебя, вообще-то, на год старше…

- Сейчас вернёмся, и я скажу, что ты полковник. Пойдёт?

- Нет. Пусть лучше капитан. Земного плаванья. Колян, а если европейские быки из мультика нашего подумают, что уход вглубь с переводом столицы – это трусость?.. и наоборот - нападут! А?

- Нет. Не думай. Анимируй смело. Они обрадуются. Рисуй, как я сказал. Уход боевой дружины в центр Сибири. Голова, что-то разболелась. Поехали, поехали…

- Ловко ты с паспортом, - Золотарёв усмехнулся, - прямо, как меня с монеткой надул… аферист…

- Кто это были, Таня? – к барменше подошёл высокий молодой человек в чёрном свитере.

- Полиция. Не местные. Старший паспорт показал – выдан в МВД города Красноярска, - ответила Татьяна. – Компот с рулетиками нести?

- Да. Надо убирать пустые тарелки…

- Сейчас, Андрей... – хозяйка закончила протирать стойку и, убрав тряпку в сторону, сказала, - Женей, охранником нашим интересовались. Видать, серьёзно всё там…

Андрей хмуро посмотрел в сторону закрытых дверей.

12.Зима ушла - обсессия с весной вернулись.



В полиции Грицан проторчал целый час.

Дав мутные показания, подчёркивая отсутствие тяжких последствий для здоровья, он написал отказ от уголовного дела:

- Прощайте, следователь, - Колян встал из-за стола, - надеюсь, больше не увидимся.

- Не спешите с такими выводами. Если понадобитесь, мы вас вызовем.

- Навряд ли. Я скоро улетаю. Туда, где всегда тепло и светло…

- И чего ты такой добрый? – Золотарёв отъезжал от здания полиции, - я бы засадил этого охранника.

- Да, как ты не понимаешь, - лицо Грицана перекосилось, словно от боли, - я прощаюсь с этим городом. Мне всё опротивело. Чувствую себя никем. Клоуном. Бездельником. Вымирающим видом.

- А в Болгарии, чем заниматься?

- Тем, для чего и создан человек – наслаждаться жизнью. Тут же одно мытарство. Все страшные, злые. И, главное, не понимают этого, - Николай пристегнул ремень безопасности, - думаю, что это всё пиликает тут?.. А оттуда с тобой через интернет будем общаться. Ах, да, я менту визитку нашей конторы дал…

- Наталью? Вот ты молодец, какой, а?..

- А что я ему должен был дать? Болгарию? Телефон, которого нет? Адрес фактического места проживания, который ты мне так и не сказал? Кстати, где я жил?

- У тебя два телефона было. Один я выбросил, а другой не отвечает на звонки. Мог бы спуститься, - Золотарёв остановился, - трудно было? Я тебе на листочке написал бы даже. Адрес твой - Комарова, 17, 610. Телефоны на твоих визитках в бардачке. Возьми прямо сейчас, а то будешь Наталью всем совать. Чего сидишь?

- Сейчас, сейчас, - Грицан принялся разгребать отделение для мелочёвки, - во, нашёл… - обрадовался он, - …Комарова 17, 610, говоришь? Адрес я так запомню.

- Чего сидишь, спрашиваю, - повторил Михаил, - иди. Вон павильон перед носом. А там, Коляся, внутри – цве-ты. Давай, быстрее… Иммигрант…

- О! И аптека рядом. Забегу, от головы чего-нибудь возьму.

Сложив назад две упаковки тюльпанов, Грицан надел куртку и сел в машину:

- Холодно! – сказал он и, шелестя фольгой от аптечной упаковки, вынул таблетку, - хочу туда, где солнце и тепло.

- В травматологию? – спросил Золотарёв, наблюдая, как Николай проглатывает сухую пилюлю, - к санитарке?

- За тортами, - Коляся полез в пакет за бутылкой минералки, - с изюмом, грецким орехом, шоколадной крошкой и чтобы… пропитанный вишнёвым сиропом, - сказал он и сделал несколько глотков.

Объехав три магазина, они нашли желаемые сладости и направились в больницу.

Грицан рассуждал о Боге.

Вглядываясь во дворы, в поисках своих сосен, он сравнивал себя с деревом, живущим в мире, устройство которого ему не то что не известно, но и не интересно.

Коляся приводил примеры со змеями, у которых нет органов слуха, со слепыми кротами без глаз, с глистами, рыбами, насекомыми, грибами:

- Они не знают про нас ничего. Но это же не значит, что нас нет. У нас, Миха, нет шестого органа чувств, которым бы мы смогли увидеть Всевышнего, - говорил он, - а у меня даже мозга…

- А ты на глисты там сдавал?

- Я ему про Фому, а он мне про Ерему! – расстроился Грицан.

- Не, мне надо на глисты точно сдать, - заезжая в больничный двор, пояснил Золотарёв, - худею я чего-то в последнее время… от тебя, - добавил он после недолгой паузы и засмеялся.

Санитарка в тот день не работала. Прощальную благодарность передали через медсестёр.

- Хочешь сам повести? – спросил Михаил, выйдя из приёмного покоя.

- Хочу, - грустно ответил Коляся, - но не могу. Голова болит. Мурашки в глазах. На встречные фары чего-то слепну я сегодня, Миха. Поехали в психушку, к психологу.

- Она в наркологии работает. В психушке психиатры сидят, - Мишаня сел за руль.

- Я что, алкаш?

- Алкаш, алкаш. Две промилле. Поехали. Рабочий день кончается. Она с алкоголиками беседы проводит. А с тобой - и невролог, и психиатр, и она. Всё, чем мог, Коля, всё, чем мог…

- Спасибо, друг, - поблагодарил его Грицан, - за алкаша – отдельное…

В наркологии, узнав причину их визита, выяснилось, что психолог вышла минуту назад и направилась на автобус в сторону центра.

- Слушай, друг, - подъехав к остановке, Николай рассматривал ожидающих общественный транспорт людей, - а я могу прямо сейчас написать завещание в бюджет этого города?

- Нет, конечно.

- Ты и психолог – два свидетеля. Я в здравом уме и доброй памяти. Она, как специалист подтвердит. Потом через суд выиграете. Неохота банки-то кормить.

- Думаешь, ты тут людей этих накормишь? Чинуши раздербанят. Умирать собрался? Прямо сейчас? Забудь. Вон она! – Золотарёв вышел из машины, - ты сиди пока. Александра Анатольевна! – крикнул он, - может, подвезти?

Николай уступил ей место спереди, а сам, вручив торт и цветы, пристроился сзади:

- Попрощаться заехали. Хорошо, что поймали вас, - сказал он, и они тронулись с места.

- Как ваши дела? – спросила Александра Анатольевна.

- Сегодня голова болит, - ответил Колян, - на погоду, наверное…

- Нормально у него дела, - вступился за друга Миха, - это пить меньше надо. Да купаться в ледяной реке… Вам куда?..

На несколько минут все трое о чём то задумались.

Пасмурный вечер наступал сегодня ранее обычного.

Остававшаяся позади зима нервно прощалась с набирающей силу весной наглыми погодными выходками – с требованием не забывать стужу, она подбадривала, подталкивала в спину и торопила вперёд сезонное потепление холодными и шумными порывами ветра, обещая тем самым ещё непременно вернуться.

Объективное время отстранилось от психологического, и возникший природный перепад, словно интересный весёлый досуг, превратил паузу в общении в интервал, по восприятию равный годовому периоду.

- Вот, возьмите, - глядя вперёд, психолог медленно протянула бывшему пациенту карточку, - здесь данные нашей клиники. Если созреет желание, обращайтесь. Мы владеем несколькими методами кодирований.

Грицан неспешно принял данные, недовольно посмотрел на водителя и переспросил:

- Вам куда ехать, Александра Анатольевна?

- Вон к тому магазину, пожалуйста. Я живу в этом доме, - ответила пассажирка. – Спасибо, что подвезли. За цветы с тортиком спасибо. Ну, что… до свидания? – она протянула руку.

- Постойте, Александра Анатольевна, - задержал её пациент, пожимая прохладную ладонь, - я к вам, как к специалисту. Вот… бывает страх от мышей… от пауков…

- От глистов, - добавил улыбающийся Мишаня.

- …от закрытых помещений… - продолжал Николай, - фобии, то есть. Так?

- Так.

- А страх от денег бывает? – закончил он.

- После травмы, Александра Анатольевна, он сильно изменился. На ребёнка похожим стал, - Золотарёв крутанул у виска, - думает всё, что-то… думает…

- Это, скорее, депрессия, - сказала психолог. – Рано вы ушли из отделения. Фобии бывают на всё. Сейчас, - она достала телефон и набрала в поисковике, - вот, пожалуйста. Плутофобия. Боязнь разбогатеть…

- Раньше не боялся, - Миха вышел из машины и открыл перед дамой дверку, - спасибо вам за отзывчивость, Александра Анатольевна, - поблагодарил он, прощаясь.

- Обращайтесь, - девушка вышла из автомобиля, - до свидания, - кивнула она участвующему в помощи с её вещами Грицану.

- Я улетаю, Александра Анатольевна, из страны. Так, что прощайте… - грустно улыбнувшись, произнёс бывший пациент.

- Жаль… а девушка тоже с вами? – спросила психолог. Друзья переглянулись. – Николай. Вы представляете, а я вспомнила, где вас видела. Обсессия. Навязчивая мысль. Вспоминала неделю, пока не успокоилась…

- Где?! – враз удивились друзья.

- Вот в этом магазинчике. Вы с девушкой впереди фрукты выбирали. Мне показалось, что вы - пара…

Психолог описала внешность незнакомки, сказала, что изредка встречает её в этом районе, и что по её мнению, женщина с длинными чёрными волосами проживает где-то в одном из близлежащих домов.

                ...не законченое...