Подорожник 2

Екатерина Домбровская
Продолжение главок новой книги "Подорожник"...

Расскажу одну маленькую историю... Я сама была очевидцем сего крохотного, миром не замеченного происшествия. Представьте монастырский сад...  Дивный райский сад с абрикосами и виноградом, с невероятной красоты розариумом, войлочными вишнями и многим другим, диковинным и прекрасным... посреди Москвы. Это был не Ботанический сад,  а именно сад мистический - тАинственный, невероятный, так много говорящий сердцу  не словами, а каким-то невыразимыми ощущениями. Я всегда думала о трудах тех, кто все это насадил и возлелеял, об их молитве - настоящей, действенной, быть может, об их послушнических и монашеских слезах, миру невидимых... Это была живая ЛЮБОВЬ, воплощенная в живом мире...

Однажды после литургии, когда почти весь народ уже разошелся с Соборной площади, я, зачем-то задержавшаяся, услышала странный  диалог  у кустов шиповника, обрамлявших эту площадь. Шиповник был тут тоже знатный - многоягодный, крупный, яркий... Так и звал он: "Сорви меня!", но никто не рвал, конечно, - все благоговейно проходили мимо. А тут незнакомая тётя стояла и ловко, и усердно обрывала куст и складывала плоды в мешочек. Она так была занята сим делом, что не заметила тихо подошедшего Наместника. Вокруг кроме меня, вскочившей для поклона и обратно усевшейся на лавочку, никого не было.
- Что это вы делаете, раба Божия? - спросил Наместник.
- Шиповник рву...
- А зачем?
- Для своего огорода. На развод.
- А вы разве сажали эти кусты?
- Нет, конечно, Я тут вообще у вас впервые.
- Так кто же вам благословил рвать ягоды?
- Никто. А разве нельзя? Они же ничейные!
- Как это - ничейные? Кто-то трудился, копал нашу каменную землю, удобрял её, выращивал саженец, ухаживал потом за кустом, обрезал его, подкармливал, молился... А вы пришли и вот так разом оборвать плоды, в которых нет вашего труда и капельки?!

Голос наместника уже гремел... Я сидела, сжавшись как мышь, потрясенная. Не далее как вчера  за святыми вратами монастыря я обратила внимание на громадные черные бархатные Анютины глазки и  сказала спутнице - старой монахине, что вот хочу один кустик выкопать для своего цветничка в деревне - на развод.  Матушка в ужасе вытаращила на меня глаза: "Ты сажала их что ли?!"  Я проглотила язык, смертельно испугавшись того, что я тогда не могла осилить пониманием. А она, заметив мой ужас и растерянность, мне рассказала "из отцов", как шли однажды по бескрайней пустыни старец и ученик. И малОй, вдруг увидев на песке золотую монетку, бросился ее поднимать, но тут же резко был одернут старцем: как смеешь руку тянуть? А ученик : "Так она ничейная, - на тысячи верст жилья нет! -  А  разве ты её тут положил?" - "Нет, -  замялся ученик. -  Вот и не бери не тобой положенное".
Описать свой сердечный испуг не могу. Какие страшные мелочи, какие тонкие грани! Для наших ли диких времён? Видишь вроде ничейное, и нельзя тебе руку протянуть , нельзя даже для пользы дела подобрать, что так "плохо" лежит или цветёт, коли нет в этом твоего труда, ну, и благословения, конечно... Только потом я узнала, что была в монастыре дивная трудница-садовод. Она всю жизнь занималась выведением этих растений и сортов для московских каменных и песчаных почв, никогда себя наперёд не выставляла, но монастырские коренные люди её знали и чтили. А ведь могла на каждом кустике табличку свою именную повесить. Так ведь не делала она так... Как древние иконописцы, почти никогда иконы не подписывавшие -  все для Бога, во всём Бог, - “не нам, не нам, но Имени Твоему”...

- Вот так, - подытожила матушка. - У христиан должно быть все чисто-чисто, - о том всегда учили нас святые отцы.