Феане, хозяйке Галактического Ковчега
ЧАСТЬ 1. ГАЛАКТИЧЕСКИЙ КОВЧЕГ
Весь из словесной суеты,
Где сила Слова потерялась,
Мне показалось, создан ты
Иль всё, что от тебя осталось –
Побитый крыльями ветров
И перепалкой экипажа…
Ты словно вынырнул из снов,
Быть может, сам являясь даже
Лишь привиденьем, миражом,
С дырявым парусом и течью,
Скитаться призванный навечно
По океанам в звёздный шторм.
Но если вдруг, и ты – страничка
Господней книги надо мной?
Весна, лазоревая птичка,
Средь звёзд, летящих за волной?
(стихи из синей тетради)
1
Невообразимая история! Овраг, где я собирал грузди, вспух, заполнился до краёв изумрудным туманом, и всё перемешалось и изменилось… И я не мог понять – где я? Размытые, возникающие и тут же пропадающие планы, очертания долин, гор, городов… Странная музыка, голоса и звуки… А потом передо мной появился небольшого роста плотненький бородач с блестящей лысиной на макушке, хватанул мою корзину и бросился наутёк.
- Стой!..
Я вовсе уже не понимал, что происходит… Я гнался за бородачом из последних сил и ухватил почти засаленный ворот его бывалого коричневого пиджака, обрамлённого длинными седыми прядями волос, свисающими с затылка. Но, проявив в очередной раз небывалую прыть для своего почтенного возраста, он вильнул в сторону, сделав гигантский прыжок, а я врезался словно в невидимую стену, со звоном пробил её, меня осыпало осколками невидимого стекла, в ушах ревело и грохотало, и очутился посередине большой полукруглой комнаты, заставленной неуклюжей старинной мебелью и фикусами… Распластался на полу, стараясь отдышаться, успокоить выпрыгивающее из груди сердце.
Бело-зелёные волны-перекаты ходили надо мной во все стороны, и вдруг застыли, отформатировавшись в высокий сводчатый потолок с нарядной красивой люстрой, похожей на букет кремово-белых и жёлтых роз…
Откуда-то из-за фикусов выглянул бородач.
- Ты… чего – бежал? – с трудом выдохнул я.
- А ты чего бежал? – поинтересовался он в свою очередь.
- Я… собираю… грузди.
Старичок удивлённо повёл вокруг взглядом, давая понять, что места здесь ни то что не груздёвые – вовсе не грибные.
Мне постепенно становилось лучше.
- Ты взял мою корзину.
- Я?! – борода вновь удивился.
Шагнул ко мне и поставил на блестящий узорный паркет лукошко.
- Это моя корзина.
И действительно – его, похожая на мою, но – его. А вместо грибов на дне лежали с десяток небольших разноцветных камешков-голышей, напоминающий шмоток сала, белый кварц и несколько кусочков серого и зелёного гранита.
- Кристаллами интересуюсь, - пояснил старик, - собираю вот их по всему миру.
Мне сделалось ужасно досадно и грустно.
- Значит, я всё перепутал. Я вдруг попал в какой-то зелёный туман…
- А-а-а… - обрадовано протянул мой собеседник, - зелёный туман… Теперь понятно. А я ещё удивился, как ты проник сквозь защиту на Ковчег?
- На Ковчег?
- Да-да, на Ковчег.
Бородач взволнованно затоптался, совершенно не опасаясь поцарапать паркет своими здоровенными, размера, наверное, 46-го, грубыми башмаками-кломпами.
- Мы называем его Галактический Ковчег. Это огромный космический корабль-странник. Отлитый в форму парусника сгусток пространств и мирозданий… Библиотека мудрости и знаний, творческий портал, если хочешь… И все мы, странники, гости, постоянные обитатели Ковчега, принимаем участие в его непрекращающемся в веках строительстве, соприкасаемся и растём его волшебным светом… Видимо Ковчег пригласил тебя в гости. Зелёный туман – граница, он появляется, когда ковчег рядом. И я, оказавшийся тут поблизости, вероятно должен был проводить тебя на борт, а я почему-то подумал, что столкнулся с каким-то астральным бродягой…
Старик недовольно крякнул. Оправил пиджак, пригладил окладистую бороду, нашёл в ней какую-то травинку, положил её в фикус, поклонился и торжественно произнёс:
- Советник и помощник капитана, учёный, геолог, исследователь Евфрасий Ексакустодианович.
И уже просто:
- Можно дед Елисей. Меня все так зовут.
Мы пожали друг другу руки.
- А капитан у вас есть?
- Ка – пи – танша! – улыбнулся довольнёхонько мой новый знакомый. Прищурился весело на меня маленькими серыми глазками. – Её зовут – Белоснежка.
- А ты гном.
- Нет, не гном, - улыбка не покидала уста Евфрасия… ох, как его по батюшке…
Он вдруг взял меня за локоть, приблизил ко мне лицо и заговорщецки спросил:
- В ушах больше не звенит?
- Нет.
- Погостим?
Я пожал плечами.
- Вот и ладненько.
Потянул меня к громоздкому письменному столу из красного дерева, с силой усадил за него…
- Пиши.
На столе появились тетрадь в блестящем синем переплёте и белое гусиное перо. Нет, правда, на столе только что ничего не было!
- Мы все тут пишем, - пояснил дедок, - рисуем, поём, сочиняем музыку, режем по дереву и лепим скульптуры… Творчество – язык посвящённых. Если хочешь, наш здешний способ общения. Так что пиши.
Неожиданно для себя я рассмеялся:
- Что писать-то?.. Тут вдохновение требуется…
- Вот! - поднял вверх палец Елисей. – Вот и пиши, что такое вдохновение.
Посерьёзнел.
- Всё. Пойду. Переодеться надо, помыться, людей предупредить о новом госте, а потом – вернусь, да. А ты пиши. И главное – выдержал многозначительную паузу – ничему не удивляйся.
Он повернулся, загремел кломпами в дальнюю полукруглую часть комнаты, раздвинул мохнатые еловые ветви, возникшие на его пути, и исчез. В хвое мелькнул ещё оранжевый огонёк беличьего хвоста. И как будто не было ничего – снова стена, комод, как крепостная башня…
- Какой тут не удивляйся, - пробормотал я, отмечая между тем, что, несмотря на всю фантастичность ситуации, внутренне очень спокоен…
Я раскрыл тетрадь. Белая, в бледно-сиреневую клеточку бумага, показалась мне неестественно яркой… Гусиное перо вовсе и не гусиное перо, а шариковая ручка…
Стараясь прихорошить свой ужасный почерк, я старательно вывел предложенное дедом Елисеем:
« Что такое вдохновение?»
ЗАПИСКИ ИЗ СИНЕЙ ТЕТРАДИ
Ёлки-моталки!..
Именно такой была моя внутренняя реакция на отповедь литературного консультанта в Союзе писателей, мастистого, кстати, литератора, коему я, тогда ещё совсем молодой человек, принёс на суд свои стихи.
- Мне всё нравится, - говорил консультант, - у меня нет никаких придирок с чисто технической точки зрения. Скажу больше: ваши стихи мне близки, я сам писал когда-то подобные. Но такие вещи не являются результатом творческого процесса, как такового, не требуют особых творческих усилий: они идут как бы сами по себе, самотёком. А значит это не поэзия.
Странная точка зрения! Я был с ней знаком. И возразил:
Мои стихи могут быть слабыми, тут нет никаких вопросов. Вопрос в другом. Если мы не считаем поэзией так называемый «самотёк», то нам надо вычеркнуть тогда целые куски, целые стихотворения из творчества Лермонтова, Тютчева, Блока… Можно не обращать внимания на поэтический цикл «Сестра моя жизнь» Бориса Пастернака, который он долго не публиковал, считая себя не вполне его автором. Как быть, наконец, с признанием Анны Ахматовой:
«Но вот уже послышались слова
И лёгких рифм сигнальные звоночки, -
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь».
Ничего толком мой именитый наставник ответить мне не смог. Ответа нет и по сей день. А нелепая точка зрения есть! Не раз в своей жизни я возвращался к этой теме. И объяснял себе примерно одинаково:
Есть художники. И есть мастера, в самом высоком смысле этого слова. Они не хуже и не лучше друг друга. Свойство их дарования разное. Одни – записывают. Другие – сочиняют. Чтобы почувствовать разницу их, ну скажем так, - творческого метода, вспомним, например, двух выдающихся поэтов начала 20-го века Осипа Мандельштама и Николая Гумилёва. Вот какое наблюдение оставила нам их современница, поэтесса Ирина Одоевцева в своих замечательных мемуарах «На берегах Невы»:
«… Тихо. Пусто. Никого нет. Уже сумерки. У окна матово белеют книги, сваленные на полу. Их ещё не успели разобрать…
И вдруг я слышу лёгкое жужжание. Что это? Неужели книги жужжат? Разговаривают между собой. Я оглядываюсь. Нет, я ошиблась. Я тут не одна. В тёмном углу, у самой статуи Родена перед ночным столиком, неизвестно зачем сюда поставленным, сидит Мандельштам. Я вглядываюсь в него. Как он бледен. Или это кажется от сумерек? Голова его запрокинута назад, лицо неподвижно. Я никогда не видела лунатиков, но, должно быть, у лунатика, когда он скользит по карнизам крыши, такое лицо и такой напряжённый взгляд.
Он держит карандаш в вытянутой руке, широко взмахивая им, будто дирижирует невидимым оркестром – вверх, вниз, направо, налево. Ещё и ещё. Внезапно его поднятая рука повисает в воздухе. Он наклоняет голову и застывает. Я снова слышу тихое ритмичное жужжание. Я не шевелюсь. Я сознаю, что здесь сейчас происходит чудо, что я не имею права присутствовать при нём.
Так вот как это происходит. А я и не знала. Не догадывалась. Я не раз видела, как Гумилёв, наморщив лоб и скосив глаза, то писал, то зачёркивал какое-нибудь слово и, вслух подбирая рифмы, сочинял стихи. Будто решал арифметическую задачу. Ничего таинственного, похожего на чудо, в этом не было. И я не испытывала волнения, охватившего меня сейчас. Волнения и смутного страха, как перед чем-то сверхъестественным…
Я не знаю, как мне уйти отсюда. Только бы он никогда не узнал, что я была тут, что я видела, что я подглядывала, хотя и невольно»…
Итак, Мандельштам – художник. Гумилёв – мастер. Сразу добавлю – это вовсе не означает, что первый никогда не дорабатывал записанные стихи чисто технически. Дорабатывал, и очень тщательно. В свою очередь, «поэтические ченнелинги» не были уж совсем чужды второму. Достаточно вспомнить «Заблудившийся трамвай», стихотворение, все пятнадцать строф которого были созданы за одно утро, почти начисто. И получились ярче, сильней всего написанного поэтом ранее. Как и большинство стихов из цикла «Огненный столп», после которого Гумилёв был по-настоящему оценён, как литератор, и встал вровень со своими великими современниками. Так что градация на художников и мастеров достаточно условна, мы говорим о главной составляющей их творчества.
Ошибка думать также, что «самотёк» не требует сил. Нужны иногда огромные усилия, чтобы записать вещи, которые к тебе идут, которые, как правило, сильней тебя, но которые ты при этом не записать не можешь… Они тебя просто-напросто не отпустят. Мучительное состояние! Да и техническую доработку, как уже отмечалось, никто не отменял. Можно, конечно, особо не париться, и тут прав мой давнишний собеседник: «подключайся» и пиши, что в голову придёт. Только вот стихи твои будут при этом набором штампов и банальностей. Это в лучшем случае. В худшем – бессмысленная куралесица слов, впрочем, претендующих иногда, по хотению авторов, на поиск новых поэтических форм. Чтоб печали сей избежать, нужны, кроме способностей разумеется, и знание поэзии, и критическое отношение к тому, что пишешь… В общем, работа. Лёгких путей в настоящем творчестве не бывает. Как сказал когда-то, упоминаемый мной уже в третий раз, Николай Гумилёв, правда, по-особому, в мистическом флёре, - ну настоящее стихотворение Серебряного века:
«Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но, я вижу, ты смеёшься, эти взоры – два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!»
2
«С прибытием! И спасибо за любопытные мысли...»
Мелодичный женский голос прозвучал громко и неожиданно. Я вздрогнул, обернулся, оглядел комнату – никого не было. Но всё изменилось! Мебель – стройные лёгкие шкафы и шкафчики. Комод, за которым исчез дед Елисей, – не подобие эдакого градобитного орудия, а изящная сказочная башенка с узорными дверцами, ящичками, разноцветными оконцами из мозаичного стекла. Ба, письменный стол - уменьшился!.. По бокам появилась инкрустация из малахита, а стул подо мной теперь мягкий, обитый весь чёрным бархатом… Явно прибавилось растительности. В блестящих глиняных горшках, похожих на античные амфоры, покачивались, как от невидимого ветерка, не только фикусы, но и пушистая драцена; растопыренные ладони пальм и ребристые лесенки-листики папортников тянулись к ставшему, кажется, ещё более высоким, сводчатому потолку. А вместо люстры из роз, мягко светил букет белых ирисов…
Я прислушался, мне показалось – воздух наполнен тихим-тихим перешёптыванием. Я вспомнил прочитанную давно книжку по уфологии. Некая контактёрша, на предложение как с ней общаться, телепатически или мысленно, запротестовала: нет-нет-нет, я не хочу оказаться в сумасшедшем доме, никаких голосов в голове, - всё только на уровне мыслей!
Я решил выразиться посолидней:
- Со мной на ментальном уровне, пожалуйста.
Еле слышимый смех. Смеялась не женщина. Я понял – это цветы шепчутся и переговариваются друг с другом. И никакого ветерка нет – дрожит, шевелится полупрозрачная дымка-аура вокруг них; вот опять смешки – золотые искры пробежали по веточкам…
- Всё понятно.
Я встал, прошёлся по комнате… На счёт «понятно» сказано, конечно, сильно. Непонятно ничего…
Какой красивый, необычный комод. Я осторожно потянул за резную ручку дверцы с мозаичным витражом… Внутри, на полках, громоздились куски гранита и пёстрая оранжево-коричневая яшма - не иначе дед Елисей насобирал. Возле яшмы возился золотой жук- скарабей - скатывал в клубок блестящие ленточки, похоже, новогодней мишуры. Вполне осмысленно зыркнул на меня тёмными глазами-бусинками, и вместе с сияющим клубком нырнул в какой-то фиолетовый лаз между камнями. За ним в проёме тут же повисли на серебристых ниточках крошечные белые паучки и дружно принялись оплетать вход в норку… Камни вдруг засверкали, в их разгорающемся свечении, как голографические картинки – отчётливо проступили громады причудливых неземных храмов и пирамид…
Но больше я не увидел ничего. Комнату с силой качнуло.
- Потоп начался? – я ещё пытался шутить.
И тут же тяжёлым морочным сном навалилась тоска – болезнь, приобретённая в этой, но уже в какой-то позапрошлой жизни – так бывает?.. Я неожиданно начал задыхаться, небывалое ощущение – будто горю, что весь я изнутри словно наполнен невидимым белым огнём!.. Я с трудом дотащился до письменного стола и снова взял ручку-гусиное перо…
ЗАПИСКИ ИЗ СИНЕЙ ТЕТРАДИ
Прикоснись сердцем к небу! – чудными красками наполнится твоя грудь… Ты выздоравливаешь, друг. Отбрось все свои склянки и микстуры: боль ушла от тебя. И синее небо в душе.
Крылья, крылья над головой! – белый лебедь, птица небесная счастья, возвращается на землю. Ледяные цепи гор рассыплются под ударами могучих крыл, закипят, вспенятся освобождённые моря…
Новый, неведомый берег!
Лодка ткнётся сейчас в песок, я шагну на россыпи мокрой разноцветной гальки. И волшебный туман охватит меня, спрячет, вырвет из мира, в котором я жил. И мне не вернуться назад и не увидеть, что впереди, если в круговороте сновидений, пленивших мой разум и моё сердце, мне не отыскать, не вспомнить самое главное, что есть для меня в этой странной жизни…
3
Я отнял на мгновение взгляд от тетради – стены не было! Почти сразу за письменным столом сияло голубое море!
Ощущение восторга, чего-то совершенно нереального, необычного вынесло меня буквально из комнаты!
Моря всегда удивительны, особенно южные моря. А что передо мной море, омывающее благословенные края, не знающие зимних стуж, я знал наверняка, ибо не раз, как и многие, ходил и плавал по ним. Но море, так всколыхнувшее сейчас сердце, казалось особенно чарующим, чем-то неуловимо непохожим на другие…
Белые паруса облаков во всё небо. Потоки света и воздуха. Прозрачные языки волн лижут разноцветную гальку, тихо подкатываются к самым ногам…
И птицы. И звёзды…
- Проблема у нас!
Голос деда Елисея вывел меня из полумедитативного состояния.
Зелёная поросль каких-то незнакомых мне кустиков с вытянутыми продолговатыми листьями колыхнулась, из них выскочил помощник капитана. Действительно, на сей раз – помощник. Белая рубашка, брюки с лампасами, фуражка – золотой якорёк, да и обут теперь не в кломпы, а в цивильные полуботинки, правда, по-прежнему ужасающего размера.
Елисей пригладил чистую, подстриженную даже бороду. Выглядел он растерянным.
- Вернее, у тебя проблема.
- А я ничего не делал, писал, что такое вдохновение.
- Не то.
Дед пожевал губами, ткнув указательным пальцем в козырёк, сдвинул фуражку на затылок.
- Вот какое дело… Человек – очень сложное создание… Мы существуем сразу в нескольких мирах, с ещё большим количеством миров взаимодействуем… Мы всегда обвешаны связями с другими пространствами. И ты пришёл на Ковчег с каким-то своим пространством, где у тебя есть проблема, требующая срочного решения… Вот…
Помолчал.
- За морем появился загадочный лес… Который тебя ждёт.
- Это где я оставил грибы?
- Совсем не тот!
Елисей досадливо махнул рукой.
- Сами не понимаем. И помочь тебе не можем. Один всё должен… В общем надо туда плыть.
Я пожал плечами:
- Ну ладно, поплыву, раз надо.
- Ты хоть немножко отдохнул? – робко поинтересовался старик.
- Отдохнул.
- Вот ведь зараза, - дед Елисей сорвал фуражку, снова нахлобучил её на голову, - не успел появиться, а плыви уже не знамо куда! В гости человека, называется, пригласили…
Посмотрел вдаль:
- Есть!
По синей глади к берегу стремительно скользила белая лодка… Резко сбавила ход. Глухо заскрежетала днищем по камням…
- Залезай, залезай!
Узенькая, хрупкая… Я зашагнул на борт, сразу сел на скамейку, - так закачалось утлое судёнышко… Ну понятно, ни мачты, ни паруса; но и мотора нет, нет весёл, даже уключин к ним!.. А как двигалась?
- Ковчеговский чёлн, - пояснил мореход мореходыч, видимо считая, что снял своим высказыванием все вопросы.
Схватился, сжал тонкий завитой нос моего кораблика.
- Не простое путешествие, Алёш. Лодка поплывёт сама, тут даже не беспокойся. На остров Фиалки.
- Кого?
- Фиалка – так зовут девушку. Хорошую очень девушку. Она ухаживает там за садом. Возле её острова и появился лес… Вероятно она знает на месте больше, чем мы, что-то тебе подскажет и объяснит… Доброго пути.
Елисей с силой толкнул лодку. Миг – и берег превратился в зелёную полоску на горизонте. Ещё секунда – нет и её…
- Неплохая крейсерская скорость, - пошутил я, подбадривая самого себя.
А вокруг творилось волшебство… Огромные сиреневые медузы всплывали в изумрудной толще воды, тянулись длинными щупальцами вслед, целые сверкающие ковры из морских звёзд проносились мимо. В небе неслышимо кружились белые птицы, похожие на чаек, только гораздо крупнее. У кормы взвился в воздух морской конёк, эдакий чертяшка, зыркнул на меня янтарными глазками, и тут же нырнул, ушёл, скрылся в глубине…
А потом появились дельфины – четыре, пять, шесть… Приподнимаясь на хвостах, окружили чёлн.
«Куда путь держишь?» - ясно прозвучало в моей голове.
- На остров Фиалки.
«Славная девушка, - теперь однозначно говорил другой дельфин. - Передавай ей привет от нас. К нам в гости не заглянешь?»
«Будем стихи сочинять, - а это уже третий:
Расскажи, мой друг, расскажи,
Как играют дельфины в гротах,
Как русалки поют и плачут,
Сбросив ткань серебристую с ног»…
- Нет, спасибо. Стихи – хорошо, но спешу - у меня, говорят, проблема есть.
«Да, проблема есть. Кто-то мешает тебе добраться до острова. Но мы поможем.
Сейчас всё начнётся. Держись».
Шквал, грохот! В мгновение море почернело, вздыбилось, гигантский вал ревущим чудовищем встал по ходу - он ударит, разобьёт в щепки мою игрушечную посудинку!
Кораблик мой путешествие! Зелёный луч сверкнул впереди - как по дорожке, мы взмыли по нему вверх, жуткая волна, взметнувшаяся над нами, сделалась прозрачной, мы пронизали её насквозь! Кипящие водовороты обогнули лодку по бортам, не причинив нам никакого вреда, - и вот вновь спокойно и тихо, как и не было в помине урагана…
Дельфины резвились, выпрыгивали из воды.
«Счастья и добрых свершений!»
По курсу завиднелся высокий остров, и за ним – стена плотного тумана, скрывшего горизонт.
4
Цветущие холмы. Яблони и вишни. Необыкновенный аромат. И гуденье пчёл. Я не сразу заметил небольшого ростика, светленькую, в бежевом платье, молоденькую девушку, стоящую неподалёку. В руках она держала тряпичную авоську, с вышитыми на ней оранжевыми рожицами, похожими на компьютерные смайлики. Улыбаясь, шагнула мне навстречу:
- Здравствуй, очень рада. Меня предупредили, что едет человек с какими-то своими заморочками по жизни… Ты не волнуйся, у каждого из нас, когда мы приходили на Ковчег, были проблемы, а чаще и не одна, которые все успешно, в конце концов, разрешались.
Пытливо взглянула на меня:
- Мне показалось? На море возник смерч?.. Тут не бывает бурь.
- Буря, да. Меня спасли, можно так сказать – дельфины… Они передавали тебе привет.
- Спасибо, - лицо девушки посветлело. – Не будем терять времени. Пойдём.
Мы двинулись по узенькой тропинке, ведущей вверх. Настоящее благоуханье, от него немного подкруживало голову, вдобавок приходилось то и дело подныривать, приподнимать ветви деревьев, бело-розовыми букетами нависающими иногда чуть ли не до земли. Я не без труда поспевал за своей провожатой. Но вот сад закончился и мы вышли на полянку с круглым блестящем столиком в центре. На столике, в пузатеньких глиняных горшках, красовались пунцовые розы. Справа, за черёмухой и сиренью, выглядывал изящный флигелёк с красной черепичной крышей.
Девушка приблизилась к розам. Погладила их. Розы потянулись к ней, укутались знакомой мне уже нежной зеленоватой дымкой с золотистыми отблесками и переливами…
- Какие красивые, - сказал я, - у меня отец очень любил розы. Засадил ими весь сад. Выписывал саженцы, всякие экзотические сорта. Они у него периодически вымерзали зимой. Вообще он был упёртым садовиком. В отличие от меня.
- Вот и жаль, что тебе это неинтересно, ведь они такие чудесные, - лицо Фиалки сделалось растроганным, - деревья, травки… Мы с ними разговариваем, они рассказывают мне всякие чудесные истории…
Она помолчала, словно прислушиваясь к своим мыслям.
- А ведь твой отец…
- Он умер.
- Нет, смерти нет. Он просто перешёл в другой мир. В другое качество своего существования.
- Да, конечно… У нас всегда были сложные взаимоотношения. Он не понимал и не хотел понимать, что я делаю, как живу… Я, в свою очередь, был к нему слишком строг и требователен. А он просто не мог иначе.
Фиалка подняла на меня серьёзные глаза:
- Он тебя ждёт. Вы с ним скоро встретитесь…
Она хотела прибавить ещё что-то, но не успела – сверкнула молния – бац! На стол шлёпнулся, закрутился на спине, дрыгая ножками, перевернулся на брюшко здоровенный жук-скарабей, увешанный новогодней мишурой.
- Сашка! – радостно воскликнула Фиалка.
Жук принялся счищать с себя слюдяные ленточки.
- Знакомься – Scarabaeus sacer, можно попросту Саша, мой друг, - смеясь, представила неожиданного гостя девушка. И тихонечко дотронулась, погладила жука кончиками пальцев, - Са-ашенька…
Я как-то немного растерялся:
- А мы, кажется, знакомы… А почему – мишура?
- Так ведь скоро Новый год! – искренне удивилась моя собеседница. – Будем ёлку наряжать. Вот мой дружочек и собирает везде мишуру, и цепочки, и пуговички даже… Вот такой он у нас хозяйственный.
- Но ведь здесь – весна!
Фиалка вновь засмеялась, задумалась…
- Дело в том, что мысли наши обладают колоссальной творческой силой. Это особенно видно тут, на Ковчеге… Мысль преображает реальность, создаёт новую реальность, как этот весенний сад… И эта новая реальность, новый созданный мир начинает жить своей самостоятельной жизнью. Рядом за гранью другая реальность, другая жизнь – волшебная зима с Новым годом… Если б люди понимали это обстоятельство, иначе относились бы к своим мыслям, своим поступкам… Хотя там, на практике, всё сложнее, даже трагичней… Ведь мысль может имеет не только созидающее, но и разрушительное начало.
Тем временем скарабей соскрёб с себя все блёсточки-ниточки. Пошевеливая усиками, уставился крошечными глазюльками на меня.
- Он приглашает тебя на Праздник цветов.
Жук чуть присел, словно соглашаясь со своей подружкой. И вдруг расправил крылья, зажужжал, оторвался от стола, набирая скорость, исчез в яблоневых ветвях.
- Как пчёлка, - с умилением произнесла Фиалка. – У нас завтра действительно Праздник цветов. Будет очень красиво и необычно… И я буду там, и Саша… Вот эти розы, – в голосе девушки послышались горделивые нотки, - я сама вырастила специально на праздник… Ну как, придёшь?
- Приду, наверное, - ответил я неуверенно.
Фиалка посерьёзнела.
- А я ведь совсем забыла, по какой причине ты здесь…
Кажется, небо чуть потускнело, поблёкли краски…
- Извини, что я не приглашаю тебя в дом, но нам надо спешить.
Мы стремглав шмыгнули в яблоневый лесок, будто удирая от кого-то, и тут же оказались на пустыре. Заросший в рост полынью и лебедой, сжатый сараями и покосившимся деревянным забором – обычный пустырь, он, тем не менее, показался мне знакомым. Нет, ну точно!
- Я помню! Это пустырь за нашим старым домом, я жил здесь до шести лет. Мы часами с одним моим другом играли тут, ловили жуков и гусениц; бегали, прятались, сочиняли всякие пугалки. Вон там, в углу, в дырке под крышей сарая живёт старая, в заплатках и в паутине, злобная шуба. Днём она спит, а ночью вылезает на огороды и душит людей, если встретит, конечно, какого-нибудь бедолагу. Так что ночью на пустыре лучше, разумеется, не гулять…
- Пустыря раньше не было, - тихо сказала моя спутница. – Это ворвалось твоё пространство… Что ты ещё вспомнил, вот именно сейчас?
Меня переполнял хоровод образов, обрывки детских воспоминаний и впечатлений; вот я увидел себя со стороны – маленький худенький пацанёнок, взволнованно прильнувший к нашему старенькому, чёрно-белому, телевизору… Что-то как будто очень важное шевельнулось в памяти, и тут же пропало.
- Нет, ничего не понимаю.
- Всё, он появился.
Да! За дощатым забором, где ранее гудела дорога и велось строительство, а минуту назад не было вовсе ничего, стоял густой, тёмный лес!.. Небо окончательно затянулось серой мглой. Краски ушли из мира. Тоскливо и пусто.
- Я не могу идти с тобой дальше, - пояснила тихо Фиалка, - это твоя история. Возможно ты ещё что-нибудь вспомнишь… В последние дни из этого леса ко мне приходил белый волк.
Вопросительно посмотрела на меня.
- Он просто приходил, и молчал, словно ждал чего-то или кого-то. Не шёл на разговор, не отвечал на мои расспросы. Хотя был очень спокоен и даже дружелюбен. Я угощала его морковным пирогом. Он съедал кусок и уходил.
- Забавно, волк ест морковный пирог, - пробормотал я.
- Возьми, - девушка протянула смайликовую сумку, - тут морковный пирог. Если встретишь его в лесу, угости, скажи, что ты от меня. И сам угощайся, может, тебе понравится. Я сама пекла.
Хозяюшка фруктового сада совсем пригорюнилась… Я обнял девушку:
- Всё будет нормально.
Один так один.
И направился к забору. Вот в энтом месте, где торчит ржавый гвоздь, доска отодвигается. Память не подвела меня – доска с лёгким скрипом отошла в сторону.
Я оглянулся:
- До встречи на Празднике цветов!
И, пригнувшись, на выдохе, - в детстве, конечно, пролезать тут было несравненно легче, протиснулся в щель.
И сразу очутился в лесу. Столетние вязы, клёны, хмурые и неприветливые, стискивали заросшую спорышем тропинку, закрывали мощными кронами пасмурное небо, казалось – уже сумерки. Сизый туман стелился между стволами, выползал, заволакивал мою дорожку… Ни звука. Ни шороха…
Я узнал лес! Он выглядел глуше, несколько другим, но это именно он, чудом сохранившийся в повсеместной тотальной вырубке кусочек девственной природы недалеко от нашего дома на окраине города, куда мы переехали жить из нашего старого деревянного барака, попавшего под снос. Я не раз гулял здесь с родителями, а повзрослев – один, если нужно было о чём-то поразмышлять, - и лес словно помогал, подсказывал правильные решения.
Но на сей раз, обычной радости при встрече с моим старым знакомым я не испытывал. Наоборот – резкое чувство тревоги охватило меня. Я сделал несколько шагов…
Пронзительные горящие глаза следили за мной из темноты. Я не понял даже, белый волк – не белый?.. Собаки, перед тем, как броситься, коротко рычат. Волк прыгнул сразу. Я подался назад, выставляя перед собой руки, но удар был настолько силён, что сбил меня с ног, мы покатились по земле… Мы боролись дико и страшно. Мне удалось схватить его за шею, но он вырвал голову из моих рук, оставив в ладонях клочья шерсти. Я бил, бил ещё, подминая, наваливаясь коленом на его грудь, он стряхнул меня, оскаленная пасть нависла, почти касаясь лица. Теряя последние силы, я отчаянно пытался удержать волка. И понимал, что не удержу, что он дотянется сейчас своими железными клыками до моего горла.
- А-а-а-а-а-а!
Что это? Что за видения нахлынули на меня, жив ли я ещё?
Голый, грязный человек с длиннющими спутанными волосами, извивался, как ящерица, визжал и рычал, пытаясь освободиться от накинутой на него сетки. И пять волков вокруг него скулили, метались, рвали зубами верёвки, не обращая внимания на зависший над ними вертолёт, с чёрными дулами карабинов. Прогремело сразу несколько выстрелов. Один волк упал с раздробленной головой. Второй вскрикнул, заплакал, закрутился юлой, хватая зубами простреленное бедро. Человек под сеткой замер и поднял смуглое, с полными ужаса глазами, лицо на охотников. И я встретился с его взглядом, как будто тоже был в вертолёте. И почувствовал, что не могу удержаться, и падаю в эти полные боли и отчаяния глаза, вхожу в это худое, с выступающими рёбрами, исцарапанное тщедушное тельце…
«Не надо, не стреляйте, не стреляйте»!..
Потом пули настигли отца и сестру. Тогда мать оставила верёвки, и взвилась вверх, и выстрел застиг её в прыжке. Она рухнула на меня, на него – и он почувствовали на себе её тело, такое тёплое и родное, защищавшее его, отогревающее в самые лютые зимы… И запах крови. И смерти. И он закричал дико. Он рванулся ввысь, путы врезались в грудь - он вырвется, он выворотится из кожи, мяса и сухожилий, он взлетит, ведь он умеет летать, он просто забыл об этом, и настигнет, доберётся до горла убийцы!..
Но надвигалось уже новое видение…
Я шёл по лесу. Я был студентом. И здесь, в лесу, возможно, на этом самом месте, натолкнулся на неряшливо одетого, в кровоподтёках и ссадинах, весьма экзотического субъекта, сидевшего у тропинки на поваленном дереве. Он вытянул перед собой грязную ладонь… Он просил – милостыню! Дикая ситуация! В лесу милостыню не просят, для этих целей существуют, как всем известно, другие и весьма доходные площадки. Я прошествовал мимо. И почему-то обернулся. Бродяга закрыв рукой глаза, плакал. Мне вдруг, неожиданно для самого себя, ужасно стало жаль его, хотя я никогда не испытывал сочувствия к подобной публике… У меня в кармане лежало три рубля. Эти деньги нужны были мне, нужны сегодня… Я возвратился к бедолаге - зачем, зачем, зачем все?! – и отдал ему остатки своей стипендии… Так и врезалось в память – сумрачный лес, раскрытая ладонь нищего, грязное лицо, в синяках, с потёками слёз… Его неестественно блестящие белки глаз. И взгляд – странный, пронзительный, пробивший меня до самого сердца…
Ослепительная вспышка скрыла всё. А когда глаза вновь привыкли к обычному свету…
Мы сидели друг напротив друга, я – и человек, обычный человек, белокурый, в курточке и брюках…
Он тяжело дышал. Улыбнулся – приветливо и хорошо:
- Как здорово, что ты пришёл… Что это ты…
5
Незнакомец встал, подошёл ко мне и приложил руку к моему плечу:
- Какое счастье, что я тебя не сильно поранил.
И правда, на куртке разрезы от клыков, красное пятно сквозь ткань… А я и не чувствовал боли. А вот сейчас плечо вдруг сильно заныло, и возле локтя, и прокушенная ладонь, затем всё зачесалось…
- Всё, ран нет.
Это правда - и ладонь, - я сунул руку под одежду, - и плечо – в полном порядке, ни царапины.
- Значит, ты не волк? – я тоже наконец продышался.
- Волк. Но и человек. Происхождение наше, белых волков, давнее и сложное… Долго рассказывать. Но мы всё-таки люди. В отличие от обыкновенных волков, которые считают нас старшими братьями или своими богами, как угодно.
- А что, волки и в Бога верят?
- И не только волки, почти все животные. Вы братьев ваших меньших совсем недооцениваете. Не знаете. Они общаются телепатически, а вы этого не умеете. Они видят, умеют работать с тонким планом, а вы здесь полные профаны… О Боге, как о Высшей силе, представление у животных есть. Пусть интуитивное, не осмысленное, как может быть у человека. Увы, животные не способны к творчеству, выстраиванию логических конструкций. Но определённые знания, закрытые для вас, для них – открыты.
- Ты мог меня убить.
- Мог бы, - вздохнул с горечью мой собеседник. – Но ты должен нас, меня понять и простить. Сейчас на Земле происходит великое очищение, что-то упрощается, что-то ещё больше запутывается. Цивилизация волков стоит несколько особняком. Тьма нас ненавидит, но и свет держит на расстоянии. Нас предупредили: к вам должен прийти человек, который вам поможет. Но к нам до этого момента пытались проникнуть лишь тёмные маги, пытавшиеся открыть дорогу псам ада. Вот это пространство, этот лес, - мой новый знакомый повёл руками, - он вторгнулся не только на Ковчег, но и к нам, - сделался коридором между разными мирами… Я конечно помню его, помню, как встретил тебя здесь, и должен был бы догадаться, но в этом же лесу меня чуть не убили… Вот и явился я в обличье хищника, готового растерзать…
Внимательно слушая, я потянул с земли смайликовую авоську, заглянул в неё. Месиво. Крошево. Сумка тоже пострадала при нашей борьбе… Но один кусок уцелел. Я достал его, разломил надвое.
- Люди тоже могут быть хищниками, и никакой волк не сравнится с ними по жестокости. Подкрепимся? Этот пирог тебе передала Фиалка.
- Фиалка? – лицо моего охотника на магов вытянулось. – Так что ж ты сразу не сказал?
- А у меня было время?
Он только сокрушённо покачал головой…
Признаться, я никогда не ел морковных пирогов, изделие хозяйки яблоневого острова показалось мне очень вкусным. Напарник мой, так сказать, по ланчу согласился:
- Прекрасный пирог.
- Если есть время, расскажи, пожалуйста, о себе. У меня пока больше вопросов, чем ответов.
- Времени, конечно, нет, но расскажу.
Он дожевал пирог.
- Я родился в мире людей, человеком. Но примерно в годовалом возрасте - был потерян, оставлен ли родителями зимой в степи… Меня подобрали волки. И я стал отечественным Маугли. Вырос среди волков, стал волком, считал волков своими родными – мать, отец, братья… Потом меня заметили охотники на вертолёте…
Мой собеседник запнулся, замолчал. Я понял - ему тяжело, он не хочет вспоминать.
- Не надо, я видел об этом в детстве сюжет по телевизору. Наверное, это была наша первая - заочная встреча.
- Наверное… Короче, я стал снова человеком. Научился читать, писать, говорить, ходить не на четвереньках, а на двух ногах, хотя последнее до конца жизни казалось мне неудобным. Да и ходил я, пожалуй, неуклюже. Весь был неуклюжий… Получил рабочую профессию, но не преуспел в ней… Я так и не вписался в жизнь людей, очень сложную, противоречивую. И ты прав – очень жестокую, даже по сравнению с миром животных. Всё моё существование в облике человека – это хождение по мукам…. В общем, я стал бродягой. Скитался по стране. Последним моим местом жительства стал этот лес. Я прожил здесь в шалаше недели две. Подошёл однажды вечером к пьяной компании, хотя понимал, что лучше этого не делать, попросил поесть. Они предложили выпить. А я ненавидел алкоголь. Обиделись. Избили… Я отлёживался сутки, а потом решил: всё, конец, еду умирать в свою родную степь. Выполз на тропинку, а сил больше нет… Далее ты всё знаешь.
Мой собеседник снова помолчал.
- Потом я более-менее оклемался… Мне ещё давали милостыню, кормили, помогали… Жестокий мир и добрые люди – почему так? Но именно на твои деньги я купил билет на поезд, идущий в целинные степи…
Лицо моего знакомого посветлело, он глубоко вздохнул.
- Я добрался до степей… И на этом – всё.
Рассказ взволновал меня. Мой новый товарищ улыбнулся.
- Главное, что всё закончилось, и закончилась, на самом деле, неплохо… Кстати, я не назвал ещё своего имени - Орлез…
Мы пожали друг другу руки, он с минуту пристально вглядывался мне в лицо.
- Конечно, ты изменился, Алексей. Но я всё равно должен был тебя узнать… Я уже дотянулся до твоего горла, и вдруг вспышка, и белые корабли в небе, меня буквально отшвырнуло от тебя…
- Корабли?
- Ты связан с ними, хотя, возможно, сам толком этого не осознаёшь…
Орлез вдруг задрал голову, вскинул с каким-то радостным стоном руки вверх, весь потянулся к небу и с силой выдохнул, резко их опустив:
- Всё.
Прямо-таки врубился в меня взглядом.
- Итак – ты пришёл помочь нам. Город белых волков ждёт тебя. В путь?
В путь! Мы быстро зашагали вперёд по тропинке. Лес изменился. Он уже не выглядел хмуро, мрачно, наоборот – радостный, заполненный золотистым мягким сиянием. Голубоватый туман стелился по траве, лепил в глубине от дороги синих мишек, птиц с огромными волнистыми хвостами…
И вдруг впереди резко посветлело.
- Мы пришли.
Лес закончился, земля оборвалась, перестала существовать, и за обрывом, в золотых струящихся, переливающихся всеми цветами радуги воздушных потоках, высился, висел в воздухе чудо-городок: слепленные, склеенные друг с другом грибочки – белые ножки с синими улитками окон, с крышами из разноцветной черепицы. И тоненькие, хрупкие, как травинки, изумрудные остроконечные башенки, пробивающиеся между ними.
От одного домика, самого ближнего к нам и самого кряжистого - папа-боровичок, через обрыв лёг блестящий узорный мостик. Лёгкий, воздушный. Выдержит? Мы буквально продышали по нему. За воротами внутри на небольшом свободном участочке пространства, сдавленного стенами, нас ждал человек в длинной белой одежде, с волнистыми русыми волосами до плеч. Он улыбнулся, приложив руку к сердцу, чуть склонил голову в поклоне.
- Мы, жители Города белых волков, рады видеть тебя, добрый наш гость. Я приветствую тебя от всех. А встречаю один только потому, что остальные, как говорится, у бойниц, с оружием…
Перевёл взгляд на моего спутника.
- Псы ада подошли к последнему уровню защиты, она их долго не удержит.
Орлез, нахмурясь, кивнул, и мы втроём заспешили вверх по мощёной белым камнем дорожке, вьющейся между домами.
Улочка, по которой мы двигались, была узенькой, как, похоже, и все улочки в городе. Дома, в два-три этажа, казавшиеся издали довольно стройными, вблизи выглядели весьма приземисто и громоздко, и всё же симпатично, и даже весело. Облицованные белой плиткой, с голубыми, синими, фиолетовыми резными наличниками, украшающими узенькие неровные оконца – бабочки и улитки, без всякой симметрии (понятное дело, ведь бабочки и улитки!) пристроившиеся то там, то сям на стенах, вплоть до черепичных крыш. Резные синие двери. На высоких заборах фигурки птичек, мишек и волчат, играющих друг с другом. И узкие башни, отдалённо напоминающие по форме готические соборы, украшенные сплошь мозаикой, кажется из зелёного стекла.
Мы вышли на небольшую круглую площадь, в центре переливался громадный, может метра в три-четыре диаметром, многогранник, мне подумалось – из хрусталя. В многограннике возникло вдруг голубоватое свечение - открылся проход. Орлез вошёл первым, приглашая меня знаком следовать за ним.
Большой, залитый неярким ровным светом, полукруглый зал. Впереди, в человеческий рост, не окно, скорее иллюминатор. Несколько человек возле него обернулись.
- Я всё знаю, - сказал Орлез, - Алексей, посмотри.
Внизу расстилалась жёлтая иссушенная степь. Дома, железные дороги, шахты с холмами выработанного каменного угля… Всё здорово походило на наш, человеческий, вполне реальный мир…
Но что это? Реальная картинка начала бледнеть, исчезать… Нечто страшное творилось внизу. Гигантское пламя било из-под земли. Из разверзнувшихся чёрных бездн десятки, сотни тысяч чёрных псов валами катились на нас. Передние были уже совсем рядом, оскаленные пасти, налитые кровью бешеные глаза, с рёвом бросались они уже кажется в последний прыжок, и вдруг натыкались словно на невидимую стену, визжали, крутились, стараясь не быть раздавленными, рвали друг друга, на них с воем, стоном громоздились следующие ряды. Жуткая гора тел росла, дыбилась, и откатывалась назад…
Я тоже невольно отпрянул от иллюминатора.
- Это псы ада, - сказал Орлис, - наши лютые враги. Я говорил тебе уже, на Земле началось Великое очищение. Целые тёмные царства схлопываются и уходят в небытие. Земля горит, и вся эта нечисть хлынула из своих подземных обиталищ наружу. Часть волков, обычных волков, перешла на их сторону… Не будем осуждать их за это… Но именно во многом из-за их предательства псы сумели добраться до последней защиты, охраняющей город. Долго нам не продержаться.
- Мы все готовимся к последнему бою, - услышал я голос за спиной, я совсем забыл о нашем третьем спутнике, - и только ты можешь нас спасти.
Стены многогранника стали прозрачными и я увидел по обе стороны от нас сотни людей в белом, мужчин и женщин, стоящих на краю пропасти, сосредоточенно глядящие вниз, и все они вдруг повернули головы к нам, и все, кто был в зале, тоже посмотрели на меня.
- Но как я могу помочь вам?! – невольно вырвалось у меня, - я ничего не умею и не знаю!
Орлез с лёгкой усмешкой покосился на меня, повёл рукой вправо: в стене открылось другое пространство – белая пирамида со срезанной верхушкой на фоне голубого чудного неба!
- Я упоминал уже о кораблях. Земля окружена на данный момент целыми армадами кораблей Светлого Содружества со всех концов Вселенной, сдерживающих глобальные разрушительные процессы на планете. Нам они не отвечают. Но тебе – ответят. Ты один из них. Попроси, если считаешь нужным, за нас…
Орлиз замолчал, прикусил губу, и я понял, что он сильно нервничает.
- Прости, ты попросишь, я знаю. Я неправильно выразился и не хотел тебя обидеть…
Взял себя в руки.
- Просто времени уже не осталось. Пирамида – выход в иное измерение, выход к ним. Всё что тебе надо сделать, это подняться по ней. Всё остальное тебе подскажет сердце.
В зале повисло тягостное молчание. Вновь донёсся, прорываясь сквозь стены и защиту глухой рёв – псы ада двинулись на новый штурм.
- Конечно, я помогу. Помогу.
И я вошёл в другой мир. И начал подниматься по ступенькам пирамиды. Вокруг переливались радужные потоки энергии, а наверху сияло глубокое, усыпанное золотыми звёздами, синее небо от края и до края!
Я почувствовал вдруг большую усталость, но и радость, как освобождение от чего-то давнего, неясного, гнетущего много-много лет… Ступеньки закончились. Я стоял на вершине. И как будто повернулся невидимый переключатель – всё переменилось!
Я был в окружении необычных красивых высоких светловолосых людей в ярких синих комбинезонах. Их голубые пронизывающие глаза заглядывали, кажется, в самые потаённые участки души. Но только доброжелательность, только силу светлую и прекрасную я чувствовал в их сердцах.
- Я от белых волков, - с трудом выговорил я.
- Мы знаем.
- Я прошу помочь им.
- Алексей, неужели ты думаешь, что мы их бросили?
Мне показалось сначала, что тут одни мужчины, но здесь и женщины, и голос одной из них, задавшей мне вопрос, был мне знакомым.
- Уже в этот самый миг, когда мы разговариваем, - продолжала женщина, - Город белых волков поднимается в новое защищённое пространство, тьме до них не добраться и не одолеть. Отныне белые волки приняты в Светлое Содружество Вселенной. Теперь они среди нас. Они с нами.
________________________________
Устал, устал…
Белая моя лодчонка, мчавшая меня по синему морю-окияну на остров Фиалки, плыла на сей раз по речушке с высокими крутыми берегами, заросшими звенящими травами. И по обе стороны шли по верху вереницы белых волков. И вот сверкающее бирюзовое море засверкало впереди.
Ко мне в лодку легко прыгнул Орлез: - Я говорил, что это самый короткий путь! - совершенно не опасаясь, что игрушечный мой челнок может перевернуться. Он изменился. Словно наполнился изнутри светом и любовью. Впрочем, любовь это и есть свет. И другие волки тоже вот уже не волки, а люди.
- Мы окончательно теряем наш прежний облик, наши доспехи, которые нам больше не нужны. Спасибо тебе, Алексей. Думаю, таких трудных путешествий у тебя больше не будет, наша проблема решена.
Я кивнул:
- Правильно говорили древние. Если ты однажды помог человеку, ты ответственен за него теперь всю жизнь. Ведь он помог сделать тебе доброе дело. Вероятно, нам пора прощаться?
- Пора.
Мы обнялись. Орлез шагнул из лодки на фиолетовый гладкий камень, выступающий из воды у носа лодки.
- Но мы ещё встретимся. А в принципе, не расстаёмся.
- До встречи! До встречи! До встречи!
Голоса глохли, пропадали, оставались позади.
Кораблик мой путешествие! Сияющим ветерком пронёсся он над морем!..
И вот уже дед Елисей, сбив от волнения набок капитанскую фуражку, обнимает меня на берегу…
- Знаю, всё знаю. Фиалка прислала голубя, а потом своего скарабея… Как всё хорошо закончилось!
Он чуть отстранился, продолжая держать меня за плечи.
- С тобой хотела познакомиться и поговорить наша Белоснежка… Но вижу, ты утомился… Каюта твоя в порядке и в полном твоём распоряжении. Идём, я тебя провожу.
- Да, - улыбнулся я, - надо немного привести себя в порядок. Ведь завтра – Праздник цветов. Всё главное только начинается.
6
Мне снились цветные сны…
В чёрно-синем ночном небе распускался волшебный цветок. Разгорающееся золотое сияние осветило лесное озеро. И лягушка Клоша, спорящая о какой-то чепухе с бронзовым жуком-светляком, как Акинфей, как жук-фонарик, замолчала и подняла недовольный взгляд вверх. Разникли в стороны небесные лепестки, вспыхнули пурпуром и бирюзой, огненная волна коснулась груди Акинфея, и он задохнулся и заплакал. Потому что сердце его, превратившееся в льдинку в эту суровую бесконечную зиму, не верящее, что снег давно сошёл и наступила весна – растаяло. Растеклось ручьями. Рванулось к звёздам розовой птичкой. И Акинфей увидел вереницы журавлей, уток, других весенних птиц, летящих над голубыми пирамидами, хрустальными куполами храмов, в звёздных топазах алмазным дворцом Тиорсиса… Птицы возвращались домой, в цветущие долины, на берега стремительных весёлых рек, на заросшие вековыми соснами озёра в лотосах и кувшинках. И все ждали их возвращения. И жук-бронзовик, и семья малиновых червяков в корнях старой ивы, и даже лягушка Клоша, всегда чем-нибудь недовольная и вовсе не любившая птиц…
А небесный цветок продолжал разворачиваться и преображаться… И вот уж не цветок это, а прекрасный корабль с белоснежными парусами… Дунул космический ветер-тайноведец – и парусник величаво и гордо поплыл, оставляя радужный переливчатый след, окончательно затмив собою скромный лунный серпик…
- Это пароход счастья, - высунулся из-под коряги рак, - потому что он такой же зелёный, как я. А я – самый умный, самый красивый, и потому самый счастливый.
Корабль и пароход, справедливости ради, вещи совсем отличные друг от друга, и выглядел чудо-парусник вообще-то бело-золотым. Перекаты, игра света – тут появлялись время от времени зелёные тона. Но спорить с раком никто не стал. Водилась за ним давняя скверная привычка: исподтишка подползать к обидчикам и цапать их острыми клешнями за пятки…
А через пару дней в солнечных лучах на озеро с голубой выси спустилась хрупкая белая ладья с бравым дедком в морской фуражке, кокарда – золотой якорёк. Басовитенько, зычно, как на плацу, дед провозгласил:
- Здравия желаю всем! Галактический Ковчег отправляется в новое путешествие. Кто хочет поехать? Всех возьмём!
- Я! – крикнул Акинфей.
Он так и остался первым и последним.
- Даже не уговаривайте, не поеду, - заявила лягушка Клоша, - я не переношу корабли и птиц.
- И я не поеду, - проворчал рак, прячась под корягу, Акинфей второпях наступил ему на длинный ус, - я и так самый умный, самый красивый и, кстати, самый порядочный, потому что никогда никому не топчу усов.
- Жаль, что больше нет желающих, - моряк обнял Акинфея, и с улыбкой, заговорщецки понижая голос: - каждый идущий находит в пути своё счастье. Найдёшь и ты. Уж поверь дедушке Елисею.
- Плывущий, - поправил Акинфей.
Мне снились цветные сны.
Я видел лес, озеро, сверкающий парусник в небе. А потом сирень обрушилась на меня, «кипенье сирени» - чьи эти слова? Я утонул в ней, в её весеннем пьянящем аромате, и показалось – надо сделать лишь ещё один шаг, раздвинуть занавеску из белых и фиолетовых метёлок – и я увижу его, так любившего сирень, может быть, даже не меньше, чем розы…
Но следующее сновидение уже увлекало меня за собой. Перед взором вставали сверкающие дворцы и храмы… И я оказался вдруг перед человеком с кистью и мольбертом, поникшим перед пустым белым квадратом холста. Человек грустно посмотрел на меня…
И я проснулся.
Ночь.
Я лежал на широкой кровати. Белоснежные подушки и одеяло… Комната, или каюта заполнена тихим голубоватым светом, слегка покачивается с боку на бок… Кстати, когда я отправился к белым волкам на остров Феи, кровати не было однозначно. Я не сразу бухнулся спать. Через усталость попытался выдавить из себя, продолжить как-то – о вдохновении… Но вышло всё совершенно иначе, другое, о другом…
Я отбросил одеяло, подошёл к столу. Темновато, но разобрать можно… Да, так и есть - «Рассказ о художнике Акинфее», и далее – «В чёрно-синем небе распустился волшебный цветок»…
В окно с яркими мерцающими звёздами неожиданно влетел, затанцевал, покачивая пальмы и фикусы, ночной ветерок, он принёс с собой свежесть и запах моря…
Чудные звёзды! Звёзды! А внизу плещется, сверкает фиолетовое море с серебряными барашками пены…
Я вдруг вспомнил – завтра Праздник цветов. И там, в зарослях сирени, надо сделать только один шаг, и я - увижу его…
- Э-экь! – раздалось странное покряхтывание у меня за спиной.
Я резко обернулся. Из-за стола выглядывало, копошилось, пытаясь, кажется, вскарабкаться на стул, с блестящей искрящейся золотистой шёрсткой забавное существо, здорово смахивающее на плюшевого мишку. Застыло на пару секунд, разглядывая меня озорными янтарными глазками, и нырнуло куда-то за горшки с драценой. Я подбежал – нет никого… Ну нет и суда нет. Я уже привык ко всем здешним чародействам и превращениям. Опять навалилась усталость… Я не лёг, рухнул в кровать…
Когда я жил ещё вместе с родителями, отец с матерью традиционно смотрели вечернюю программу Время в девять часов. Отец, если был в хорошем настроении, после окончания новостей стучался ко мне в комнату и декламировал:
«Стащив чужие сети,
Ложатся спать мартышки.
Спокойной ночи, дети,
Конец весёлой книжки».
Мать ужасно сердилась:
- Я – не мартышка!
А отец, довольнёхонький, с чувством выполненного долга удалялся спать.
Мне стало смешно. Сон выдавливал меня из этой реальности, уносил снова в другие таинственные пространства Вселенной…
«Завтра Праздник цветов», - успел ещё подумать я.
7
«Цветы – это остатки Рая на Земле»
Иоанн Кронштадтский
- Ужасно волнуюсь!
Дед Елисей то сдвигал на затылок, то нахлобучивал фуражку на самые брови. Мы чуть ли не бежали по неясным, с размытыми стенами, коридорам, заполненным голосами и мелодиями, тонким цветочным ароматом и свежестью. А впереди летел, жужжал золотым шмелём скарабей Саша с алым лепестком розы.
На очередном повороте с потолка упала, закачалась ажурная в жёлтых бутончиках веточка акации. Жук с лёту зацепился за неё, начал крутить, поправлять в своих клещах-кусачках красное пёрышко.
- Уф, - выдохнул Елисей, - вроде не быстро летит, нас, должно быть, жалеет, а всё равно аки лоси.
Откуда-то издалека донёсся колокольный звон. Елисей наклонил голову набок, прислушиваясь.
- Благовест, - заметил одобрительно.
В этот момент прямо из стены, будто и не стена – кисея тумана, высунулась золотистая мохнатая лапка, дёрнула помощника капитана за полу белоснежного парадного кителя и тут же втянулась обратно.
- Ты чего? – дедок воззрился на меня взволнованными дикими глазками.
- Это не я… У тебя китель застёгнут неровно.
Действительно – у праздничного мундирчика правая сторона возвышалась над левой, и верхняя золотая пуговица, с крошечной изящной надписью – «Галактический ковчег», - осталась не у дел.
- Ужасно волнуюсь, - дед суетливо расстегнул свой морской пиджачок, застегнул – теперь выше оказалась левая сторона.
- Между прочим, это ты виноват, - вдруг взбеленился мой спутник, - из-за тебя мы плутаем уже столько времени по этим твоим туннелям сознания!
- А при чём здесь я?
- Ну вот что ты записал утром в синей тетради?
- Ничего особенного. Про вдохновение…
- Непонятное вдохновение, и в голове у тебя всё непонятно! – закипятился Елисей. Сдёрнул фуражку, вытер рукавом блестящую потную лысину и уже спокойней: - Ты меня прости, старика. Но ты пойми, милый. Ковчег – это не просто трёхмерная плавающая посудинка. И мир цветов – не клумба, не теплица, не цветочный рынок… Попав сюда, ты очутился в четвёртой, пятой плотности. Во многом твоя мысль определяет реальность. Пока в голове твоей вот эта муть, - он повёл вокруг руками, - мы так и будем блуждать до бесконечности.
- А, по-моему, мы блуждаем за скарабеем.
- Дык… - дед Елисей досадливо поморщился. – Это Фиалка специально его прислала, чтобы настроить тебя на нужную вибрацию. А теперь ты и ему не даёшь выбраться отсюда.
Я глубоко вздохнул.
- Хорошо, я всё понял.
По сторонам сверкнули огненные сполохи.
- Подожди, - мой наставник покачал головой, - не надо волевых потуг, как ты привык. Надо просто усилить мысль. Обратись к небу, оттолкнись сердцем, улови в пространстве огненный ритм, частоту, на которую тебе надо настроиться и с ней сгармонизироваться. И мир цветов откроется и примет тебя.
Коридор посветлел. Снова потемнел. Сделался изумрудным. Добавилась голубизна. Вновь зазвенели колокола, и колокольчики – песня ветра, китайские игрушечные гирлянды Фэн-шуй… Скарабей сорвался с жужжанием с акации…
- Ох, - только и вымолвил Елисей.
Коридор уже был густо-синим, стены – дутое муранское стекло.
Поток, водопад мокрой листвы обрушился вдруг на нас, расступился – огромное сверкающее облако на фоне голубого неба, здорово похожее на плюшевого мишку, раскинуло нам радостно руки навстречу… Но только на несколько секунд - в следующий момент всё стремительно заволокло сизо-фиолетовыми тучами - бум-барабам! – грохнуло, оглушило, хлынул ливень, вымочил нас до нитки…
Дед Елисей понурился, спокойно-равнодушно стянул с головы фуражку, скручивая её в жгут, принялся выжимать воду, - бессмысленное занятие. На руке моей царапалось чудное насекомое Шурка, скарабей так и не расстался с розовым лепестком. Пошевеливая усиками, на них он наловил дождинки, уставился на меня чёрными глазками-буравчиками…
И я внезапно почувствовал, увидел другой взгляд… Кто-то будто звал меня:
«Алё-о-ша-а»…
Я зажмурился… Я потёр ладонями лицо, лоб, голову… Струи воды стекали за шиворот, на грудь…
Роза. Стихи. Бог. Музыка. От неё начинает заходится дыхание… Но надо просто привыкнуть. Надо принять и вместить в себе огненную мелодию… И рвануться вверх, вверх, расправляя крылья! В неистовство звёзд и неземных звуков! И самому стать мелодией!.. И Вселенной… Это очень просто, на самом деле, проще, несравненно проще, чем вы думаете…
Мы стояли на какой-то площадке, снопы света падали на нас…
- Ну наконец-то, что вы так долго?!
К нам подбежала Фиалка, красивая и нарядная. Жук-скарабей махнул к ней на плечо, розовый лепесток закружился в воздухе ковром-самолётиком…
Елисей озадаченно снимал с шеи, с головы травяные нити:
- Ладно хоть форму высушил.
- Да ничего я не сушил, - промямлил я.
Фиалка удивлённо разглядывала нас.
- Ну ладно, - взяла нас за руки, - пойдёмте быстрее, всё начинается, - и потащила к краю, где красовались в горшках-амфорах пунцовые розы…
Я никогда не видел, я не мог видеть такого…
Пузырились, нависали белые паруса, и люди, много людей, весёлых и празднично разодетых, стояли вокруг на террасах, наподобие нашей, на верхних и нижних палубах… А внизу и впереди… От края до края, до самого синего горизонта дышало, вздымалось, говорило море цветов. Голова моя закружилась и поплыла, и я рухнул бы в эти цветочные волны, если б Елисей и Фиалка не поддержали меня…
Огненные тюльпаны и фуксии, лотосы и малиновые стрелки гвоздик; розы, ирисы и гиацинты; астры, гладиолусы; нежные полянки хрупких ландышей, звёздные поля ромашек, голубые головки колокольчиков и васильков, и тут же – взрывы красок - роскошные орхидеи, агератум и антуриум, «цветок фламинго», мои любимые амариллисы, «Amarilli, mio bella»…
- Раз в многие тысячелетия, - говорила Фиалка, - все цветы на Земле собираются в одном уголке планеты, о котором знают лишь посвящённые, и устремляют общий зов к небу. И создаётся новый мир. Светлый и прекрасный…
- Иоанн Кронштадтский сказал, что цветы – это остатки Рая на земле.
Я услышал свой голос со стороны. Я находился здесь и не здесь.
Море цветов волновалось и перекатывалось внизу дивными волнами. Краски разгорались ярче и ярче, богатство оттенков и переходов – таких не бывает… Я уже не мог, не пытался что-то понять, вспоминать названия растений… Я двигался в зарослях сирени, и мне оставалось пройти совсем немного…
Молнии засверкали над морем, море - океан цветов, вспучился, вздыбился. Ослепительный белый луч ударил, ушёл в бездонное голубое небо… И небо отозвалось на зов. Посыпалось вниз бело-розовыми хлопьями цветущих яблонь и вишен. Цветочный снег прятал мир, корабль, Фиалку и деда Елисея, звуки, мысли, пространства…
А тут кипела сирень. «Кипенье сирени» - кто сказал это? И мне надо было сделать последний шаг.
Где-то Земля, милый наш голубой шарик, заволакивалась, куталась в цветочные узорные покрывала…
«Как невеста», - подумал я и шагнул вперёд.
«Как невеста»…
Уютный, трогательный сад. Сирень. И, конечно, розы. Молодой человек в светлой одежде… Лет двадцати. Я понял, что это он… Я долго вглядывался в его лицо, стараясь увидеть, узнать знакомые черты…
- Я рад видеть тебя, Алексей.
Голос оказался похожим! Целый рой радостных и горьких воспоминаний огненной спиралью закрутился, опалил жгучим ветерком.
- Ты всё знаешь, Алексей. Прости меня за всё. Я не обязан был понимать, но я должен был принять всё, как есть… Пробуждение было тяжёлым… И когда меня носили над безднами, я слышал только ваши молитвы, и понимал, что, может быть, именно они не дают упасть мне в эту юдоль страданий. Но теперь всё позади.
Я вдруг почувствовал необыкновенный покой внутри. Не радость, не грусть… Я как-то растерялся, и не знал, что сказать, и сказал первое, что пришло в голову:
- Этих бездн, кажется, больше нет?
- Их больше нет. Земля очищается и преображается. Впереди новый удивительный мир! Я не застану его здесь. Мне пора уходить. Я начинаю другую жизнь, в другом мироздании, в другой реальности и на другой планете. Мне разрешили дождаться нашей встречи. И я очень рад ей.
Мы обнялись.
- Ты знаешь, и ты меня прости за всё… Я ведь тоже должен был принять всё, как есть. Но не принял. Но всё действительно уже позади… Спасибо.
Я засмеялся, развёл руками:
- Это, наверное, самое важное, что я хотел сказать тебе при встрече. Или на прощание, не знаю теперь, как точнее…
- А я тебя просто люблю.
- Алексей, Алексей, - кто-то тормошил меня за плечи.
Я открыл глаза. Передо мной склонились дед Елисей и Фиалка.
- Ну наконец-то очнулся, – облегчённо вздохнул мореход. Фуражка на его голове отсутствовала, волосы на висках смешно топорщились, ужиками ложились на блестящую макушку.
Я осмотрелся – это опять была моя каюта.
- Далеко ж ты попутешествовал на Празднике цветов, - улыбнулась Фиалка.
- И снова вперёд! – помощник капитана торжественно выпрямился. – Нас ждёт наша Белоснежка!
8
…Но если вдруг, и ты – страничка
Господней книги надо мной?
Весна, лазоревая птичка,
Средь звёзд, летящих за волной?
(Стихи из синей тетради)
В детстве я часто путешествовал с родителями на «Метеорах», судах на воздушных крыльях. Одна из самых частых конечных точек наших разъездов – городок, где жили мои незабвенные бабушка, дяди и тёти, мне вообще-то совсем не нравился. Сам отъезд – Речной порт, Волга, с её обрывистыми живописными берегами, - вводили меня в некое полуволшебное состояние. Я соприкасался с чем-то иным, необычным, нереальным, абсолютно отличающимся от повседневности. Но одновременно наваливалась и тоска – понимание, что через пару-тройку часов всё закончится, станет обыденным. Как всегда. Как всегда неправильно. Не так.
- У тебя было плохое детство?
Высокая стройная женщина с улыбкой смотрела на меня, длинное голубое платье, золотые волосы до плеч. Огромные голубые глаза. В них можно утонуть. Спасайте утопающих! И взгляд – тёплый, доброжелательный, но пронизывающий вместе с тем, от которого невозможно спрятаться…
- Разве я сказал что-то подобное? У меня было прекрасное детство и замечательные родители… Хорошие друзья… Мне всю жизнь везло на людей. Но внутреннее чувство тоски, одиночества я очень остро ощущал и в четыре, и в пять, и в шесть, и в семь лет… Приступы духоты, сдавливающие грудь, невозможность объяснить это матери или отцу или кому-нибудь другому или даже самому себе. Правда, лет после десяти я научился совладевать с собою. Подстраиваться под любые ситуации, довольствоваться тем, что есть, жить так, как предложено, и находить для себя пользу и удовольствие во всём этом.
В иллюминаторах продолжали плыть знакомые картинки волжских берегов, и я не мог стряхнуть с себя детские воспоминания, нахлынувшие на меня. Да сама каюта выглядела точь-в-точь как носовая часть «Метеора». Разве без привычных пассажирских кресел.
- Я помню момент, как меня принесли из роддома. Считается, что новорожденные ничего не понимают. Это чепуха. Ясно помню людей, склонившихся надо мной… Мир, краски – яркие, но какие-то очень плотные, грубые… Я анализировал, как будто был взрослым… Всё остальное, что приходит на память, уже гораздо позднее, лет с двух…
Я обернулся к женщине:
- А я узнал тебя. Это ты была, когда я поднялся на пирамиду из Города белых волков, ты сказала, что они уже спасены.
Иллюминатор внезапно заволокло знакомым сине-зелёным туманом.
- А что ты не спрашиваешь, почему меня зовут Белоснежка? Когда ты вошёл, в голове у тебя вертелась иллюстрация из детской книжки – милая девчушка в чепчике, с лукошком, в окружении гномов.
- И почему?
Лицо моей собеседницы посерьёзнело, лекторским тоном:
- Чуть подробнее скажу о Белоснежке. Немецкое schneewittchnen от первоначального нижненемецкого sneewittchen (snee – снег, witt – белый). Сказка братьев Гримм, опубликованная в 1812 и дополненная в 1854 годах, о прекрасной дочери короля, которую приютили в лесу гномы, спасая от гнева злой мачехи, владеющей волшебным зеркалом. Повествует о зачарованном сне главной героини и её пробуждении…
Я подумал – она несёт какую-то чепуху:
- «Я слушал её, и невольно
Оглядывал стройный лик.
Хотелось сказать: «Довольно,
Найдёмте другой язык»…
Женщина тоже рассмеялась:
- Найдёмте.
Занавески раздёрнулись! Море, свинцово-серое, холодное, с металлическим отблеском, с небом низким и серым… И колоссальные корабли в сотни палуб…
- Это Море Перехода, не самый привлекательный его участок. Корабли, лучше сказать ковчеги, могут заходить и на Волгу. И некоторые путешествующие через порталы приходят в земной мир. Дети часто в раннем возрасте испытывают непонятную тоску, они помнят ещё смутно о мирах, из которых прибыли сюда… Потом это знание окончательно стирается.
Она провела пальцем по стеклу иллюминатора и всё вновь стремительно закрыла изумрудная туманная шторка.
- Ты интересовался, почему меня зовут Белоснежка? У меня много имён. Или масок… Я бы назвала наш Ковчег Космическим университетом. Сюда приходят через творчество. И через творчество начинают, продолжают познавать себя, мир, Вселенную… Сколько талантливых мастеров учатся и творят здесь, сколько прекрасных образов, сказок создано ими через слово, краски, музыку… И я здесь учительница и ученица. Для кого-то Муза, для кого-то Фея, для кого-то Снегурочка, для кого-то Белоснежка… Картина не заканчивается с последним волшебным мазком кисти художника, она продолжает жить и развиваться, но уже самостоятельно, в других пространствах, и я бываю в них, живу, встречаюсь с мастерами, с их творениями, персонажами, которые уже и не их творения и персонажи, плачу и радуюсь вместе с ними… Это своего рода игра… Кстати, Елисей вовсе не гном, как ты упрямо предполагаешь, а писатель-сказочник, он пишет вещи, стилизованные под сказки братьев Гримм, так мы с ним и встретились, и я представилась ему Белоснежкой.
- А как твоё настоящее имя?
- Меня зовут Лоэритер…
Моя собеседница задумалась.
- Мой дом далеко-далеко… Впрочем, и Земля давно уже мой второй дом. Как и у тебя.
- А ты всегда читаешь мысли собеседника?
- Ах я, такая-сякая, - искренне огорчилась хозяйка Ковчега, - я совсем не подумала, что тебе это может быть неприятно. Извини, это получается само собой, у нас непринято, да и невозможно скрывать свои мысли… Постараюсь этого больше не делать.
- Да всё нормально, - махнул я рукой.
Мы помолчали. Лоэритер в упор взглянула на меня:
- Мне жаль, что ты не хочешь остаться погостить на Ковчеге. Попутешествовать в наших прекрасных мирах, посмотреть великие дворцы и храмы. Побывать в наших библиотеках. Тут есть, чему поучиться и что полюбить. Но я знаю, ты пришёл сюда со своим планом, я сразу увидела твоё стремление создать что-то совершенно новое, найти свою истину, сделать своё открытие, и, увы, не на борту нашего Галактического корабля. Что ж, в этом своём смелом и гордом стремлении ты тоже не первый, и мы постараемся помочь тебе. Ведь Мироздание услышало и откликнулось на зов цветов, праздник, на котором ты недавно присутствовал. Многие барьеры и преграды открыты с этой поры… Смотри!..
Вспыхнуло, ослепило!..
По курсу корабля сверкала, затянутая розово-белым туманом, планета, в золоте сияющих звёзд, в шлейфе малахитовых туманностей, наполненных звуками и образами… Кто сказал, что Космос – мёртв? Он живой, истинно живой, он живей, чем мы, люди, со своим бытом и заботами, загромоздившими наше существование и давно похоронивших нас под своей тяжестью. Он живой, в нём плещутся крылатые мелодии и звенят чудные инструменты, он любит и зовёт тебя, шепчет, как шепчет Лоэритер:
- Это новая Земля. Её не видно в телескопы, но она уже есть. Она скоро примет новое человечество, и ты один из первых, кто начнёт строить на ней новую реальность… А помогать тебе будет художник Акинфей из Рода лесных волшебников.
Я вздрогнул, немного пришёл в себя, оторвался от чарующих картин и красок…
- Да-да, ты уже писал про него в синей тетради. Он тоже ищет своё вдохновение. Всё уже приготовлено. Изначальная форма есть. Вам пора трогаться в путь.
Лоэритер задумчиво посмотрела в иллюминатор.
- Но мы не прощаемся, нет. Мы, ковчеговцы, всегда будем помогать вам, если помощь наша понадобится…
Помедлила.
- Впрочем, кто-то будет и мешать. Ведь мешали тебе, когда ты плыл на остров Фиалки.
Я тоже задумался.
- Может быть это странное существо, золотистое, похожее на плюшевого мишку. Я видел его в каюте у себя, и потом…
- Нет, совсем нет, - засмеялась женщина, - небесные братушки, как они сами себя величают, конечно весьма своенравные создания, и нашкодить слегка могут, ты с ними вероятно ещё встретишься… Нет, мешает тебе совсем иная сила.
Сделала паузу.
- Всё преодолимо.
Новая Земля надвигалась на нас.
- А теперь просто закрой глаза. Иногда это необходимо, чтоб увидеть истинный мир… И подожди чуть-чуть…
Меня уносило прочь с Ковчега, от Лоэритер, из старой жизни - в туманы и водовороты бушующих созвездий и галактик. И только знакомый шёпот:
- Ничего не бойся, не медли и не спеши, открой навстречу волшебной мелодии, навстречу сну, навстречу истине своё сердце… И когда ты проснёшься завтра утром, ты будешь уже – Там…
- Значит, у меня есть ещё целая ночь, чтоб окончательно выяснить, что такое вдохновение, - пошутил я.
ЧАСТЬ 2. КАРТИНА ХУДОЖНИКА АКИНФЕЯ
ВСТУПЛЕНИЕ
Сумасшедший художник! В скроенном, похоже, по собственным эскизам, сером комбинезоне, нелепом – с накладными кармашками на груди. С блестящими жёлтыми пуговицами от солдатской шинели. Забрызганный вечно краской. Он просиживал с раннего утра до позднего вечера на набережной возле причудливого здания–чаши, в окружении бронзовых химер, – творения другого безумного гения, архитектора и скульптура. И писал портреты. Писал углём, красками, карандашами, в зависимости от желания заказчиков, коих возле него всегда тусовалось, прямо-таки говоря, хренова туча. Писал очень быстро и, вообще-то, очень талантливо. Не придерживаясь, правда, точки зрения Александра Бенуа о превосходстве художника над моделью. Все девушки и женщины неизменно выходили у него очаровашками, просто красавицами, впрочем, разве это не так? Мужчины – эдакими волевыми, целеустремлёнными мачо. Пожилые – обязательно молодели. А дети, они и так чудо. Чудо органично переходило на его листы. И все были довольны. А ещё он принципиально не брал никакой платы. Если кто-нибудь, восхищённый и растроганный, всё же пытался всучить ему хоть несколько сотенных купюр, он с таким отчаянием и болью смотрел на благодетеля своими серыми выразительными глазами, что его сразу оставляли в покое.
Художник стал уже местной знаменитостью. Он словно творил здесь у чаши целую вечность. Но до сих пор никто не знал, как его зовут, сколько ему лет - тридцать пять? сорок? Где он работает (а работает?), где живёт, что ест? За последним, кстати, бедолагу никто ещё не замечал, так что, судя по его субтильному телосложению, невольно возникала мысль – ест ли он вообще? Мастер внезапно появлялся. Внезапно исчезал. Когда было холодно, шёл дождь, и на набережной никого не было, он сидел на скамейке под огромным пёстрым зонтом, как у торговцев на базаре, и задумчиво смотрел на речку, на белокаменный кремль, на пёстрые, замысловатые, хаотично слепленные друг с другом дома на противоположном берегу…
Местные журналисты писали про него, пытались брать интервью. Но обычно немногословный, он начинал со скоростью пулемёта нести такую околесицу, что всем сразу становилось ясно – ненормальный. Или притворяется. Но зачем?
Мне, признаться, давно хотелось познакомиться с этим человеком. Меня всегда интересовали подобные чудаки. Может, потому что сам чудак? Несколько раз я уже точно намечал подойти к необычному портретисту. Попросить написать портрет, и, за делом, попробовать разговорить, тем более сидеть истуканом, что обычно просят художники, он ни у кого не требовал. Но что-нибудь и как-нибудь постоянно мешало осуществить эту затею… Люди, погода, неожиданные дела, требующие срочного моего участия…
Однако в то памятное утро наша встреча просто не могла не состояться. Это был первый день, когда над миром появились зелёные облака. Совсем рано шёл я по набережной вдоль пустынного ещё шоссе. Надо мной плыли сверкающие изумрудно-белые, с радужными переливами киты, гигантские медузы, невиданные фантастические существа под кронами разлапистых елей и пальм с золотыми, подсвеченными солнцем, контурами…
Художник сидел как обычно на скамеечке под зонтом… Встал навстречу, заулыбался… Протянул руку:
- Акинфей.
Странное имя. Ладонь художника оказалась неожиданно жёсткой и крепкой.
- Я давно жду тебя.
- Именно меня?
- Да, - художник засуетился, толкнул ногой складной стульчик, задел головой зонт, наклоняясь к большой плоской брезентовой сумке, выдернул лист бумаги, - вот!
Это был мой портрет. Выполненный карандашом и мелками, на первый взгляд, небрежный, схематичный, на самом деле, наверное, гениальный.
- Здорово. Мне понравилось. Когда же это я тебе позировал?.. Вот только у меня улыбка тут такая обаятельная… А я ведь довольно угрюмый человек.
- Во-первых, - Акинфей засовывал торопливо рисунок в какие-то свои хранилища – стопки альбомов и папок, - во-первых, не наговаривай на себя. Во-вторых, как я тебя вчера вечером в мыслях увидел, таким и написал.
Выпрямился, застегнул свой планшет, набросил его на плечо.
- Всё. Нам пора.
- Куда? - опешил я.
- Как куда? – мой собеседник изумлённо распахнул на меня свои серые, чуть грустные, очень выразительные глаза. - В путь! В путь!
Схватил меня за руку и с силой потащил за собой.
- Пойду, пойду, - засмеялся я, освобождаясь, прямо-таки, от его борцовского захвата. – А зонт?
- Больше не нужен.
Мы зашагали прочь от чаши.
- Ну куда всё-таки путь держим?
Мой спутник, посерьёзневший, ушедший весь в свои мысли, только буркнул:
- В Кремль.
И почему-то ткнул пальцем куда-то вверх.
Я поднял голову. Высоко над нами, в зелёных полупрозрачных облаках, плыл сверкающий белый шар, с усиками по бокам, словно две пузатенькие мисочки положили друг на друга.
А вот уже и белокаменная стена, опоясывающая кучку церквей и старинных зданий.
Мелькнула мысль – мы добрались неестественно быстро.
- В четвёртом измерении такое понятие как расстояние – фактически не существует, - мой новоиспечённый провожатый повеселел, улыбнулся.
Кремль!..
Всё волшебно преобразилось! Нет, осталось внешне таким же – мощёная камнем дорожка, взбегающая к дворцу – узорному, в стиле барокко, с башенками, шпилями и флюгерами… Краски стали ярче!.. Всё наполнилось особой энергией, смыслом – как это дивное, изумрудно-синее небо, опустившееся на землю, и - бездонное.
Далее знакомый с детства путь – в ворота чугунной ограды к многоступенчатой, суживающейся кверху пирамидке Сююмбике, золотым шпилем своим достающей до звёзд.
Акинфей вдруг попридержал меня за локоть.
«Синий снег засыпет крыши,
Нет земли и неба нет.
Тише голос, поступь тише,
Нет нас в доме. Дома нет».
Резко потемнело. Ночь или поздний осенний вечер – мокрый и неуютный. Человек в чёрном плаще, небольшого роста, коренастый, положил на ступеньки книгу, а может просто кипу бумаг. Оглянулся испуганно на нас, в стёклах очков блеснули жёлтые маслянистые уличные фонари, сгинул во мраке.
И вновь наступило лето, утро, жизнь и краски… Но рукопись – теперь было ясно видно, что это рукопись, пожелтевшая, растрёпанная, исписанная рваным размашистым почерком с блёклыми выцветшими чернилами, - по-прежнему лежала у входа в башню.
Я поднял её, но не успел ничего прочитать: мой новый знакомый буквально втолкнул меня в распахнувшуюся перед нами дверь.
Ну, по винтовой лестнице к звёздам? Мне показалось, я окончательно теряю связь с реальностью.
- Что такое реальность? – тихо проговорил Акифей.
Стены потеряли изначальный серый цвет, сделались бледно-фиолетовыми. И плотность – теперь они как вата на ощупь!..
- Через башню всегда был выход в параллельный мир. Посвящённые знают об этом.
… Исчезли совсем!
Падали, кружились мохнатые хлопья снега, закрывали, засыпали тёмные города, мосты, пристани и площади… И не снег это уже – цветы, белые и розовые. А мы – в весеннем яблоневом саду!..
Красивая нарядная девушка в драгоценной диадеме улыбалась нам, держала в руках золотого жука-скарабея…
Что-то знакомое шевельнулось у меня внутри, но она не дала мне ничего вспомнить, показала на рукопись и спросила с укоризной:
- А это вы зачем сюда принесли?
- Случайно получилось, - занудел я, - через неё нужно было перешагнуть, чтоб войти…
- Через это можно было и перешагнуть, - задумчиво сказала девушка. – Человек, положивший её когда-то у входа в башню, пытался с помощью магии закрыть город от света. В своём пространном философском опусе он нарушил общий негласный Кодекс Чести. Он написал мерзости про Спасителя и Его Мать… После его физической смерти за него не заступились даже его прямые хозяева; даже для существовавших ещё тогда Пространств Возмездия он оказался слишком тяжёл… Он камнем вылетел на задворки Вселенной и долго болтался там, неприкаянный и всеми отталкиваемый. Пока кто-то не предложил ему воплотиться в какое-то чудище в одном из нисходящих миров, на что он с радостью согласился…
Пусть книга, которую ты держишь, будет символом того, что было. И что должно окончательно уйти из мира.
Я посмотрел на рукопись. Не рукопись – непроницаемый чёрный квадрат лежал на моих ладонях! Я отшвырнул его, он вспыхнул белым огнём, и я увидел щетинистое, уродливое грязно-бурое существо с множеством ног и щупалец, оно зыркнуло на меня испуганно круглыми чёрными глазками и бросилось наутёк.
Волшебное необжигающее пламя окутало мои руки, всего меня. Скрыло Акинфея и девушку со скарабеем. Я крикнул, пытаясь вырваться из наваждения…
Прекрасная планета, в шлейфе малахитовых туманностей, наполненная новыми звуками, мелодиями и образами открылась передо мной… И на фоне её плыл по бирюзовому морю – белый парусник.
ГЛАВА 1. КОРАБЛИК МОЙ ПУТЕШЕСТВИЕ
Кораблик мой путешествие!
Он носился по бирюзовым волнам, он нырял смело в сверкающие голубые вихри; облако водяное, солнце и дрожащие, трепетные, исчезающие вот ручейки радуги.
- Всех возьмём! – твёрдо заявил, оборачиваясь, капитан. Сапоги – голенища выше колен, вакса, курточка кожаная с отворотами блестит, а на козырьке большой чёрной фуражки золотой якорь.
- Всех возьмём!
Акинфею очень сей мореход отважный импонировал, но – всё же он рискует, вот – зачем, зачем бросает он хрупкое их судёнышко в лавину, в гору эту вздыбившуюся водяную?!..
- Ой-ёй, - пискнул Илюшка, вцепившись обеими ручонками в брючину Акинфею.
Шквал! Грохот! О–о-о… Вновь бежит, летит! – нос корабля лебедь белый! - летит дерзкий парусник по блистающему морю! Кипит за бортом золотая пена, вспузырилась, надулась, поймав играющий ветер, мокрая парусина, струны – тросы пудовые – звенят! Лебедь белый, расправь крылья, стряхни с гордой шеи серебряные гирлянды лилий, и взлети, подыми нас ввысь, к небу, в потоки волшебные звёзд!..
Акинфей вздрогнул, приходя в себя - он слишком сильно прижал Илюшку к ногам, тот теперь копошился, пытаясь высвободиться…
- Извини, малыш…
- Ничего-о… - махнул тот лапкой. Глянул на Акинфея доверчивыми карими глазками. Шмыгнул носом-пуговицей, пригладил серую шёрстку – нелепый, смешной человечек-медвежонок. Перескакнул через распластанного на палубе под рогожкой философа Федю, прокомментировав при этом: «Прыг!» Едва не сбил локтем с головы гнома Небоськина его зелёный колпак с малиновой кисточкой. Пихнул долговязый фикус в горшке, с листьев-лаптей стряхнулся, наверное, целый ушат воды. Упал в объятья Белочки.
- Ещё и дождь начался, - проворчал из-под рогожки Федя.
- Некулёма, - недовольно поморщился Небоськин.
Белочка обняла хулиганишку, спрятала почти в своих длинных льняных волосах.
- Вот всё бегаешь, возьмёт и смоет тебя волна.
- Не смо-оет, - успокоил тот женщину, - я – богатыр!
- Держись! – крикнул капитан.
Облако серебристое, возникшее внезапно впереди, охватило их.
Сизую медузу вышвырнуло из-под волнореза – шлёпнулась, обвисла лохмотком на верёвке, за которую держался Акинфей, соскользнула обратно в воду.
Они пронизали облако насквозь – и очутились в другом пространстве. Море потемнело, а небо оказалось затянутым гигантским покрывалом из светящихся тёмно-жёлтых перистых облаков, лесенками спускающимися к самому горизонту.
Дельфины закружились в чёрно-коричневых маслянистых волнах. Один прыгнул, сотворив в воздухе замысловатый кульбит, прилепился на широкий планшир, защитный укрепляющий брус по борту, прямо перед Акинфеем. Замахал хвостом, стараясь удержаться.
«Не страшно отправляться в путешествие?» - услышал художник в голове своей его тихий голос.
«Нет, не страшно».
«Сейчас вас поглотит мрак, но вы не бойтесь. Мрак – только засыпание. Потом вы проснётесь, облачённые в одежду сновидений, защищающую от ледяных ветров Вселенной, и продолжите путь. Счастья вам».
Акинфею захотелось погладить дельфина по блестящей упругой коже…
… Но не было ничего уже вокруг, кроме тьмы. Она обрушилась, погасила мысли, волю и чувства, днище корабля разверзлось – и Акинфей начал падать в бездну, или наоборот – подниматься, вместе с капитаном, штурвальным колесом, лебедем белым в гирляндах из кувшинок и лилий…
В какую-то последнюю искорку сознания ему показалось - закашлялся Илюшка, которого он снова прижал к ногам…
ГЛАВА 2. БЕРЕГИНЯ НОЧИ
В чёрно-синем ночном небе распускался волшебный цветок… Разгорающееся золотое сияние осветило лесное озеро. И лягушка Клоша, спорящая о какой-то чепухе с бронзовым жуком-светляком, как Акинфей, как жук-фонарик, замолчала и подняла недовольный взгляд вверх. Разникли в стороны небесные лепестки, вспыхнули пурпуром и бирюзой, огненная волна коснулась груди Акинфея, и он задохнулся и заплакал. Потому что сердце его, превратившееся в льдинку в эту суровую бесконечную зиму, не верящее, что снег давно сошёл и наступила весна – растаяло. Растеклось ручьями. Рванулось к звёздам розовой птичкой. И Акинфей увидел вереницы журавлей, уток, других весенних птиц, летящих над голубыми пирамидами, хрустальными куполами храмов, в звёздных топазах алмазным дворцом Тиорсиса… Птицы возвращались домой, в цветущие долины, на берега стремительных весёлых рек, на заросшие вековыми соснами озёра в лотосах и кувшинках. И все ждали их возвращения. И жук-бронзовик, и семья малиновых червяков в корнях старой ивы, и даже лягушка Клоша, всегда чем-нибудь недовольная и вовсе не любившая птиц…
А небесный цветок продолжал разворачиваться и преображаться. И вот уж не цветок это, а прекрасный корабль с белоснежными парусами… Дунул космический ветер-тайноведец – и парусник величаво и гордо поплыл, оставляя радужный переливчатый след, окончательно затмив собою скромный лунный серпик…
- Это пароход счастья, - высунулся из-под коряги рак, - потому что он такой же зелёный, как я. А я – самый умный, самый красивый, и потому самый счастливый.
Корабль и пароход, справедливости ради, вещи, совсем отличные друг от друга, и выглядел чудо-парусник вообще-то бело-золотым. Перекаты, игра света – тут появлялись, время от времени, зелёные тона. Но спорить с раком никто не стал. Водилась за ним давняя скверная привычка: исподтишка подползать к обидчикам и цапать их острыми клешнями за пятки…
Между тем сказочный пришелец опускался ниже, ниже, букетом белых роз на самую середину озера. И бравый капитан за штурвальным колесом крикнул зычно:
- Небо открыто! Кто желает плыть со мной на Звезду Счастья Тео? Всех возьмём!
- Я! – вырвалось, выплеснулось из Акинфея.
- Даже не уговаривайте, не поеду, - заявила лягушка Клоша, - я не переношу птиц и корабли.
- И я не поеду, - проворчал рак, прячась под корягу, художник второпях наступил ему на длинный ус, - я и так самый умный, самый красивый и, кстати, самый порядочный, потому что никогда никому не топчу усов.
- Жаль, что больше пока нет желающих, - моряк обнял Акинфея, и с улыбкой, заговорщецки понижая голос: - каждый идущий находит в пути своё счастье. Найдёшь и ты.
- Плывущий, - поправил Акинфей.
Плывущий…
Позвольте, но ведь , вправду, он - идёт… По лунному полю, миру средь огромных ночных цветов, листьев, и сотни букашек-селенитов, паучков, изящных человечков со стрекозиными крыльями щебечут, снуют по голубым коридорам…
- Заплутался?
Рядом с Акифеем возникло с золотистой шёрсткой существо, мордочка весёлая и плутоватая, зыркнуло на него смеющимися янтарными глазками…
- Берегиня Ночи ждёт тебя, - и потрясло в руках плоской, довольно большой блестящей коробкой.
Предмет сей показался художнику как будто очень знакомым, но человечек указывал уже куда-то за спину Акинфею:
- Вон её чертоги!
Да?.. Но это больше похоже на коралловые рифы… Хаотичные пёстрые башенки, оплетённые серебряными цепочками лестниц, пёстрые домишки с громоздкими надстройками, ажурными резными заборами и оградами… В них плавают, покачивая пышными плавниками, разноцветные рыбки, рядом с ними летят разноцветные - крошечные птицы! Журавли вьют гнёзда на зубчатых стенах! И водопады, водопады, водопады цветов!..
Дружок!.. Он исчез… Другой незнакомец в странном длинном парчовом балахоне протянул, положил в ладонь художнику плоскую раковину.
- Всё ещё не страшно, Акинфей?
Голос, знаком мне его голос…
- Берегиня Ночи прислала тебе ключ.
Из ракушки брызнул сноп света. Голубое сияние, поток небесный или морской хлынул на Акинфея, охватил, повлёк в раскрывшуюся зелёную дверь, увитую виноградом с налитыми чёрно-фиолетовыми гроздьями… Дышать стало вдруг нечем, Акинфей захлебнулся, но тут же пришёл в себя.
Пещера или грот, неровные перламутровые стены, освещённые тонкой белой свечой на столе. В роли подсвечника изрезной, остроугольный камень, с двумя, нет, с тремя дырками насквозь. Необыкновенной красоты женщина в драгоценных бусах и браслетах глядела пристально на оранжевый язычок. Пламя подрагивало, дымило, дым превращался в паутину, в причудливые живые узоры, а потом в неясные, распадающиеся через секунды, фигуры людей, деревьев…
Тряхнула длинными тёмными волосами и перевела взгляд на художника. Взгляд удивительный, проникающий в самое сердце, ничего не спрятать от него, не утаить…
- Здравствуй, Акинфей, - голос её оказался звучным и, как будто, немного печальным. – Вот ты какой… Художник, расписывавший дворец Тиорсиса…
- Я тоже знаю тебя, - сказал Акинфей. – Ты помогаешь путешественникам, выводишь заплутавших путников к лесным кострам и оберегаешь людские сны… Часто вспоминаем тебя и просим помощи.
- Я слышала твои молитвы, - ответила берегиня.
Ладонь Акинфея, в которой он держал раковину, словно обожгло холодом, он разжал кулак – морская звезда, взмахивая лучами-щупальцами, как крылышками, заскользила к высокому сводчатому потолку.
- Когда из плена зимней стужи
Земля поднимется в цветеньи,
Лишь горстка смелых в мире спящем
На новый звёздный чёлн взойдут.
Законы долгой тьмы нарушив,
В своём мечтательном стремленьи
По морю, золотом горящем,
К заветной цели поплывут.
Средь них художник, потерявший
Живые краски в снах прошедших;
Забытый небом в прошлой битве,
Забыв Вселенные свои.
Его я жду, пророком ставший,
Хранитель птиц рассвета вещих.
Да будет ключ его молитвы
Ключом к утерянной любви.
- Значит, я молился не зря, - хрипло произнёс Акинфей.
- Меня просили передать, - улыбнулась женщина, - что твой старый друг тоже жив. Он очень хочет увидеть тебя. Как это будет и когда – я не знаю. Но вы повидаетесь до вашего прибытия на Тео. А теперь я хочу увидеть горстку смелых, отважившихся отправиться в этот опасный путь.
Половина зала словно растворилось в воздухе…
Гигантское водяное кольцо вращалось в звёздной бездне… И в середине кольца, как островок, таинственный и прекрасный – их кораблик-путешествие!
Оба тихо опустились по воздуху на судно. Всё было покрыто как будто ледяной коркой. Капитан оцепенел, сжав рулевое колесо. Белочка замерла у фикуса. В ледяном облачении и сам фикус. Федя под рогожкой, Небоськин прислонился спиной к заиндевевшей мачте. Тросы, перекладины, паруса – всё запорошено снегом!
- Это не снег и не иней, - сказала Берегиня, - всё облекается в тело сновидений. Когда рассветёт, все будут выглядеть, как всегда, только не будут уже вам страшны ни студёные космические ветра, ни обжигающий огонь светил.
Взгляд её упал вдруг на Илюшку, еле заметного, съёжившегося, скрючившегося под тряпичными авоськами возле цветочного горшка.
- А это ещё что за явление?
Подняла человечка-медвежонка на руки.
- Ты-то куда собрался, маленькое чудо?
Тот завозился во сне, потянулся к ней…
- Он сирота. Он ищет маму, - сказал Акинфей.
- Как всё грустно и тяжело в этом мире! – воскликнула женщина. Погладила кроху по голове, ласково: - Конечно, ты найдёшь свою маму. Уложила бережно в ворох сумок. Укрыла. – Обязательно найдёшь.
Художнику показалось, что в глазах Берегини блеснули слёзы, но голос был твёрд:
- Зима была долгой. Но весна шествует по Вселенной. Счастливого пути вам всем. Успеха тебе, Акинфей, в Состязании Звёздных Странников на планете, где сбываются мечты, – Звезде Счастья - Тео.
ГЛАВА 3. ЗВЁЗДНЫЕ ВОРОТА
Море кипело, звенело, пело! Невидимые арфы, скрипки и флейты ткали в воздухе чудные мелодии. Они пронизывали Акинфея насквозь, и рука сама выводила карандашами рисунки на альбомных листах.
- Ну что ты так расстроился, мой хороший? – Белочка вытерла большим клетчатым платком глаза Илюшке. – Ну раз ты увидел маму во сне, значит, и наяву скоро увидишь.
Ветер-проказник сорвал с бирюзовой волны пенный гребешок и швырнул весело в человечка-медвежонка.
- Видишь, и дуранюшка наш морской смеётся, а ты плачешь. Давай вот я тебе ещё орешков дам.
Женщина полезла куда-то за фикус, в тряпичные цветастые авоськи.
- У него-то мама небось есть, - всхлипнул Илюшка.
- Готово! – Акинфей протянул рисунок малышу. – Держи и не хнычь. Имя-то у тебя богатырское. А богатыри не плачут.
- Да он и сам уже почти богатырь, - добавила Белочка. – Ба… Ты погляди – вылитый прям ты.
- Миловидно, - сказал Небоськин, вытянув шею, тоже рассматривая акинфееву работу. – Я во сне сударыню-то эту и раньше видал… Носы у вас похожи.
- Носы? – Илюшка потрогал неуверенно свой - вздёрнутую розовую пуговку.
- А вырастешь, будешь ещё больше похож, - продолжал гном. – Я вот, маленький был, на папу совсем не походил. А вырос, - снял колпак, - лысина стала как у папы.
- Нет, я на маму похож, - возразил Илюшка, принимаясь за белочкины орехи в деревянной плошке.
- А знаешь, что она ещё сказала, когда уходила? – Федя, бледный, со страдальческой физиономией, приподнялся из-под рогожи. – «Злые силы разлучили нас когда-то, но на Звезде Тео мы снова встретимся с моим сынком и всегда будем вместе».
- Так и сказала? – Илюшка перестал есть и вытаращился на философа.
- Сам слышал.
- Ура! – подпрыгнул Илюшка, и тут же важно насупился. Передал Белочке свой портрет: - Убери, я маме его покажу… Пойду на лебедя пока понаблюдаю, чтоб нам звезду не проехать.
- А как же чай с печеньем?
- Не хочу.
- Не упади!
- Не упаду, - он бежал уже в носовую часть корабля, - я богатыр!
В борт толкнулась крупная волна, богатыря шатнуло, он споткнулся о канат, рассыпал орехи, некоторое время ползал на четвереньках, собирая их, брызнул вновь вперед, вскарабкался на носовое украшение – лебедя в цветочных гирляндах, сцепил ноги у основания его шеи, пристегнул себя ремешком.
- Отчаянный парень, - прокомментировал Федя.
- Ох, боюсь, упадёт, - покачала головой Белочка.
- Не упадёт, вот Акинфей ему и завязочку там приспособил…
Философ жалобно поглядел на женщину:
- А чай скоро будет готов?
В этот же момент маленький пузатый самоварчик засвистел и укутался облачком пара…
Через минуту все пили душистый мятный отвар из пузатых коричневых кружек и закусывали крендельками и лепёшками.
Федя большими глотками, обжигаясь, выдул раз, два, - распластался на палубе:
- Вроде полегче стало. А то мутило – невмоготу.
- Морская болезнь – вещь нешуточная, - заметил Небоськин, макая в чай сухарик, - ты ещё неплохо держишься. Бывает похуже.
- А ты вправду видел сон про Илюшку? – спросил Акинфей.
- Да ничего я не видел, - Федя поморщился, - просто жалко пацанёнка, вот и брякнул.
- Но ведь рано или поздно выяснится, что Берегиня Ночи не его родительница.
Федя не ответил. Закрыл глаза и тяжело задышал.
- Да я б его взяла к себе, - тихо произнесла Белочка, - а он: нет, ты не моя мама, ты меня просто жалеешь, я знаю. Что с ним делать?
- Правильно он говорит, - поучительно заявил Небоськин. – Жалеть никогда никого не надо. Само слово – жалость, - суть его – жало.
Белочка вздохнула.
- Пойду, накормлю нашего капитана, умаялся, наверное, бедный, за колесом своим без отдыха… Ему б в первую очередь подкрепиться, а он всё нет да нет.
Взяла тарелочку с выпечкой, чашку чая.
- Посматривайте тут за Илюшкой.
- Спроси капитана, - уже в спину ей сказал Акинфей, - мы можем его подменить.
Он вдруг поймал себя на мысли, что ему очень тревожно. Нет, не за трогательного бедолажку на носовом украшении, вон, колдует, один орех кладёт в рот, второй бросает в воду. Нарастающее чувство опасности, которое никогда не подводило его.
Художник вспомнил свой разговор с Берегиней. Вернее, он и не забывал о нём, продолжая вести в мыслях непрекращающийся диалог, представляя, что волшебница рассказывает, о чём предупреждает… Ведь она могла сказать больше, больше!.. О Хранителе, о предстоящем путешествии... О многом. Но не сказала. Или, действительно, просто не знала?.. «Вы встретитесь ещё до прибытия на Звезду Тео»… Неужели так? Не верю, Господи, не верю!..
Возвратилась довольная Белочка.
- Поел, наконец. - Подбоченясь. – Так, мужички. К колесу своему он вас не допустит. Так и сказал. А ещё через час мы подплываем к Звёздным Воротам и покидаем Землю…
Все неловко поглядывали друг на друга.
- Даже как-то не по себе, - нарушил затянувшуюся паузу Федя. – Плывём, не знамо куда. Один час на Земле остался…
- Давайте расскажем каждый, зачем отправились на Звезду Тео? – предложил Акинфей. – Вот это оставшееся время самое муторное, надо же его как-то скоротать. Вот ты, Белочка, собиралась рассказать свою историю.
Женщина посерьёзнела.
- Этой зимой падал синий снег. Вечером он становился сизым, как небо. И оставалась только нависающая над окном тёмная крыша – всё остальное, кажется, было уже засыпано и спрятано под снежным одеялом. И мы радовались, что всем лесным жителям будет хорошо и тепло в эту зиму под ним… Мы сидели с моей крошкой у Новогодней ёлки, наряженной красивыми игрушками, весело трещал огнём камин. Мы ели орешки, мёд, а рядом стоял наш любимый фикус, и дочка, как всегда, разговаривала с ним. И он якобы сказал ей, что весной расцветёт голубыми колокольчиками. Такими же, как бумажные фонарики, раскрашенные акварелью, которые она развесила на его листьях… Но счастливы мы были недолго. Лютая, невиданная раньше стужа пришла в наш лес. Разметала снег, коснулась двери мёртвой рукой - и дом наш больше не мог удерживать тепло. Я никогда не забуду, как однажды я выглянула из-под груды шуб и покрывал… Под ними мы грелись. И увидела на пороге ледяного человека. Он окинул мёртвыми глазами заиндевевшие стены нашей комнаты. Прикоснулся мечом к камину – и так долго спасавший нас огонь погас. Потом он посмотрел на фикус, который мы подтащили к самой печке. Я встала на его пути: «Не трогай, мы его очень любим». «Не могу, - ответил ледяной человек, - я только воин холода и выполняю свою работу. В каждом жилище я убиваю одно живое существо. Пусть здесь замёрзнет только цветок». Он поднял руку с мечом, но тут моя девочка…
Голос рассказчицы дрогнул.
- Она оттолкнула меня, я не успела её удержать. Закрыла собой фикус…
Из глаз женщины брызнули слёзы, но она совладела с собой.
- Потом моя дочурка умирала. Её рвал кашель, тельце горело, она металась в бреду… И я поклялась, я сделаю всё, чтоб она осталась жива, я выполню любую её просьбу, я жизнь свою отдам!.. И тут моя малышка открыла глаза и прошептала: «Мама, я хочу, чтобы фикус весной расцвёл голубыми колокольчиками»…
Женщина не выдержала и зарыдала… А затем уже спокойней:
- А потом произошло чудо. Пришёл южный ветер. Дунул в печную трубу. Вспыхнуло пламя. Огненный луч стрельнул из камина, коснулся груди моей дочки. Но не обжёг её, только опалил слегка маечку… И она – выздоровела.
Белочка вытерла мокрые щёки и уже обычным тоном:
- Ледяной воин больше не приходил к нам. Холод отступил. Зиму мы пережили. Но клятву я свою помню и слово своё сдержу. Когда я увидела летучий корабль – поняла – вот он, знак , судьба… Дочура у меня хоть пока и мала, но самостоятельная: и есть приготовит, и постирает… Да и люди добрые обещали последить, помочь если что… А обещание своё я выполню: Фикус расцветёт голубыми колокольчиками и с ним, цветущим, я и вернусь к моей ненаглядной, к кровинушке моей..
Белочка закончила рассказ.
На море установился штиль, словно оно тоже слушало белочкину историю. Паруса обвисли. Течение медленно влекло судно по зеркальной глади, в которой отражались изумрудные облака.
- Да, эта зима была суровой, - произнёс Федя.
- У меня плантация карликовых пальм вымерзла, - добавил Небоськин, высмаркиваясь в носовой платок, - нигде не достать теперь. Еду вот за семенами.
- А я за подарком жене плыву каким-нибудь особенным, - Федя почесал затылок.
– Она недотёпой меня считает. Всё что-то не так у меня, делаю всё не то, не как другие… Ну я и решил. Сказал ей, что на несколько дней ухожу сарай помогать другу возводить, значит, а сам сюда. Не знаю только, что ей такое привезти?.. Может, посоветуете?
- Вот и вправду недотёпа, - засмеялась Белочка, - а если мы дольше задержимся? Если твоя жена узнает, что тебя у друга нет? Что ты вовсе с Земли улетел. Ты о ней подумал?
Федя пожал плечами:
- Дык…
- Пусть она о нём думает, - проворчал Небоськин, - я вот тоже особенно не распространялся…
- Ещё один, - только махнула рукой женщина. – А ты зачем едешь, Акинфей?
- Ну, моя история очень давняя…
Художник задумался.
- Если коротко, я лечу на Звезду Тео, чтоб написать картину, которую ещё не написал… Живую картину.
Небоськин хмыкнул. Белочка показала акинфеевский рисунок – Илюшка, милый, озорной улыбался с бумажного листа:
- А разве это – не живая?
- Нет, картина, о которой я мечтаю, должна быть особенной, я хочу создать в ней новый лучший мир, и краски, какими бы я хотел очень её написать, тоже должны быть особенными, сами по себе способные изменять реальность.
- Изменишь, пожалуй, нашу реальность, - скептически отозвался гном.
- Моя жена тебя б тоже философом назвала, - присовокупил Федя.
А Белочка вновь рассмеялась:
- Ну и компания у нас.
- Компания что надо! – раздался вдруг звонкий голосок.
Все оглянулись. По бортику, без всякого страха свалиться в воду, вышагивал, заложив руки за спину, эдакий пушистенький чебурашка, насмешливо поглядывая блестящими жёлтыми глазками на путешественников. Илюшка притрусив с носа корабля, уронил пустую миску.
- Ты что орехи в воду кидал? – строго спросил незнакомец.
- Море угощал, - пролепетал тот.
- Молодец! – одобрил гость, откашлялся и важно: - Небесный братец Пахомка. Прошу любить и жаловать.
- Привет, Пахомий! С нами поедешь?! – не спросил, скомандовал с мостика капитан.
Человечек вздёрнул подбородок:
- Приветствую славного морехода Евфрасия Ексакустодиановича! Сейчас может немного заштормить. Просьба не беспокоиться. Всё под контролем.
«Всё под контролем», - пронеслось в голове Акинфея. Он вдруг понял, что это не так.
- Смотрите! – воскликнул Федя, указывая вперёд – Звёздные Ворота!
- Звёздные Ворота!
Колоссальные, слепящие ярчайшим блеском, столбы-колонны – пять, шесть, семь - подымались из закипевшего моря. По столбам засверкали змейками белые молнии. Гудящие огненные горы, сгустки пламени, титаны, поддерживающие небо в золотых солнечных протуберанцах!.. Песчинка наш парусник рядом с ними!
Акинфей вспомнил. Он забыл. Он всё знал.
Дракон появился не сразу. Сначала налетел ветер - не тёплый, морской, а пронзительный, обжигающий холодом, как в рассказе Белочки. Из-под воды показались гигантские чешуйчатые кольца, как у Великой Змеи океана. Взлетел, ударил, окатив брызгами чёлн, поднял волну, огромный, с острыми плавниками, хвост…
Оглушительный рёв потряс пространство, чудовище вырвалось из бездны, расправив перепончатые крылья, закрыло Врата!
Судёнышко крутануло. Паруса забились, как раненые птицы. Все покатились по палубе. Устоял Акинфей, Илюшка, обхвативший ему ногу… Капитан, с перекосившимся лицом, без фуражки, рвал штурвальное колесо.
Не смотри, не смотри, не смотри!
Акинфей поднял голову.
Жуткие глаза, глаза тьмы страшно глядели на него.
Илюшка взвизгнул.
- Никогда не отворачивайся, если на тебя смотрит смерть.
Но это была не смерть. Над кораблём внезапно вспыхнуло яркое радужное облако, искрящаяся золотая сетка обволокла дракона. На парусник с облака упал ярко-зелёный луч, словно подтолкнул его вперёд. Хлопнув парусами, чёлн рванулся стремительно, приподнялся над бурлящей водой… Огонь, грохот, рёв… Влетел в Ворота!..
Плотный бело-золотистый туман охватил, спрятал их…
Тихо. Спокойно. Хорошо.
Первым вскочил на ноги небесный братец Пахомка. Потёр бок. В руках он держал золотую плоскую коробочку. Проворно засунул её в сумку Акинфея. Взмыл в воздух, исчез так же внезапно, как появился. Под завалившимся на бок фикусом копошились Белочка и Небоськин… Федя выполз откуда-то из-за палубы:
- Все целы?
- Не знаю, - Белочка поднялась, вырвала с силой запутавшиеся вокруг листьев волосы. Обвела взволнованным, испуганным взглядом корабль.
Акинфея с Илюшкой не было.
ГЛАВА 4. АСТЭРТРИЯ
Астэртрия!
Лебеди летят над твоими оранжевыми домами с плоскими крышами, – на них зеленеют сады и благоухают цветочные оранжереи, смешиваясь с запахом моря и синих гор, покрытых вековым лесом.
Можно, я полечу с вами?..
В гавани золотые корабли, перед ней – Храм Ветра, - гигантская арфа – сам Бог играет вечерами на его струнной колоннаде. И людям снятся цветные сны. Сиреневые долины, рубиновые моря и неведомые берега звёздных миров…
Я тоже проведу крылом по серебряным нитям…
Видите – башня, как маяк, у самой кромки воды? На верхней террасе увитой орхидеями, сидит она…
Я проведу рукой по струнам… И вместе с мелодией опущусь перед ней…
Потому что я хочу её поцеловать. Потому что всякое хорошее дело, по её словам, начинается с поцелуя.
А потом мы взмоем с вами вверх, вверх! Так высоко, как мы не поднимались ещё никогда. И увидим, что Астэртрия – розовое гнёздышко в чёрно-фиолетовых скалах, и алмазный дворец Тиорсиса, величественный и прекрасный, - нет другого подобного в мире! – лишь блестящая скорлупка в его серединке…
Акинфей отошёл от окна и остановился в задумчивости перед мольбертом на металлической треноге… Макнул кисточку в изумрудную краску – и рука сама вывела на чистом белом листе изящную кедровую веточку… Веточка выплеснула из себя в воздух крошечное жёлтое облачко, облачко заискрилось, затрепетало, превратилась в двойняшку кедровой лапки и медленно поплыла к загрунтованной стене, прилепилась паутинкой почти под самым сводчатым потолком.
- Весьма недурственно! - раздался за спиной художника громкий голос.
- Я приказал никого не пускать! – в бешенстве крутанулся Акинфей. – Никто не имеет права беспокоить меня в эти часы!..
И осёкся. Белобородый, голубоглазый, всегда жизнерадостный и весёлый, перед ним стоял его друг, Хранитель.
- Это ты… Извини. Я не знал. Я не ожидал тебя здесь увидеть.
- Увы, мы, хранители, наследники знаний Первых Учителей, имеем такую привилегию – приходить куда хотим и когда хотим. А если мы всё реже и реже появляемся в ваших храмах и дворцах, это совсем не означает, что нас вовсе уже не существует.
Они обнялись.
- Император Тиорсис поручил мне расписать тут всё, - Акинфей повёл руками, - вот, набрасываю эскизы…
Хранитель окинул оценивающим взглядом зал.
- Небольшой. За сколько планируешь управиться?
- Недели две. Максимум три.
Акинфею вдруг показалось, что его товарищ чем-то озабочен.
- Что ж, учитывая твою работоспособность, плюс Волшебные краски, которые ты чувствуешь и какими умеешь управлять как никто другой – вполне реальный срок... Только всё бесполезно. Ты не успеешь.
- Почему?
У Акинфея внутри всё оборвалось. Он задал вопрос, но он уже понял. Страшное известие, которое все так долго ждали и которого так боялись…
- Война.
Напускное хладнокровие и спокойствие покинули Хранителя. Его друг был не просто озабочен, устал, – он был вымотан до предела.
- Империя Драков официально объявило её около часа назад. Армады боевых кораблей уже несутся к Земле.
- А император? Союзное руководство?!
- Ничего нового. Единого плана как не было, так и нет. Нет реального понимания ситуации. Есть традиционные надежды на технические ресурсы, которых совершенно недостаточно, на энерго-барьеры, выстроенные вокруг планеты с помощью Магических Кристаллов, да на запоздавшую давно помощь соседних звёздных систем…
- А что же вы, Хранители?!
- А что мы?! – Хранитель врезался тяжёлым взглядом в художника, с вызовом: – Нас кто-нибудь когда-нибудь слушал? Слушает?..
Он отвернулся, помолчал и уже спокойно:
- Беда не в том, что Земля уходит на дно Вселенной. Это, в конце концов, цикличный процесс. Ошибки и предательство среди Высших Иерархов… Вот что предопределило несчастную участь Земли. Конечно, нам ничего нельзя было уже избежать, но можно было подготовиться, смягчить последствия… Я лично говорил это и императору Тиорсису, и руководителям Союза.
Сокрушённо покачал головой.
- Всё бесполезно. У нас слишком долго всё было хорошо. Казалось, так будет всегда. Зачем к чему-то готовиться, прикладывать усилия. Ограничивать себя в чём-либо?..
Поднял глаза на Акинфея.
- Бросай всё. Бери Реори, и вдвоём уезжайте. На планете не будет безопасных мест, но есть относительно спокойные, где хотя бы можно как-то переждать самое страшное. Ты знаешь их... Лучшего не дано.
Акинфей кивнул:
-Да-да…
Тоже взглянул прямо в лицо другу.
- Только я не поеду. И Реори не поедет... Знаешь, мы все очень долго ждали и боялись… А потом вдруг решили – что будет, того не миновать. Мы не будем прятаться от смерти. И если нам суждено погибнуть. Мы погибнем здесь. Вместе. В Астэртрии… Спасибо тебе. За всё.
Хранитель как-то сразу обмяк. Опустил голову. Подошёл к окну. Смотрел некоторое время на город.
- Удивительно красиво. Спокойно. Не верится в то, что произошло.
Приблизился к мольберту.
- В новом времени секрет приготовления Волшебных красок будет потерян навсегда.
И неожиданно:
- Дай их мне. Я обещаю, что их сохраню… Они тебе ещё понадобятся.
Акинфей недоумённо воззрился на товарища.
- Я знал о твоём решении остаться здесь, - продолжал тот. – Сегодня утром я много думал о тебе, о Реори, о нас всех… И мне пришли неожиданно слова. Послушай.
Хранитель выдержал паузу.
- «Когда из плена зимней стужи
Земля поднимется в цветеньи,
Лишь горстка смелых в мире спящем
На новый звёздный чёлн взойдут.
Законы долгой тьмы нарушив,
В своём мечтательном стремленьи
По морю, золотом горящем,
К заветной цели поплывут.
Средь них художник, потерявший
Живые краски в снах прошедших;
Забытый небом в прошлой битве,
Забыв Вселенные свои.
Его я жду, пророком ставший,
Хранитель птиц рассвета вещих.
Да будет ключ его молитвы
Ключом к утерянной любви».
Хранитель устало улыбнулся.
- Ну что, дашь?
Акинфей долго смотрел на сверкающие переливчатые – Волшебные! – краски. Опустил, защёлкнул золотые пластины. Протянул коробку собеседнику. Хранитель бережно принял её.
- Давай прощаться?
Они только что обнимались при встрече, теперь то же делают при расставании…
- Я верю, мы ещё встретимся… Брат.
Лицо Хранителя перекосилось, словно от боли. Он резко повернулся и стремительно вышел из зала.
- Мы больше никогда не встретимся, - прошептал Акинфей.
Медленно повернулся к мольберту…
… Не было больше Астэртрии, не было храма, гавани, дворца Тиорсиса, не было башни-маяка, Хранителя, белых лебедей в небе… Он стоял в комнате с пробитыми насквозь стенами и полуобвалившимся потолком, среди гор мусора и щебёнки. Хлопья сажи плавали в воздухе… А перед ним, на мольберте, стояла его незаконченная картина, его этюд с кедровой веточкой – обугленный, в слое копоти – чёрный квадрат.
ГЛАВА 5. ВОЛШЕБНЫЙ ЛЕС
Акинфей даже не понял, что произошло. Зелёная вспышка – и вместе с Илюшкой, так и приросшим буквально к его ногам, их с необычайной силой потянуло куда-то вверх, вверх!.. Он на какое-то время выпал из реальности. Остатками сознания: огромный золотистый корабль, две глубокие тарелочки, положенные друг на друга, в океане облаков; полупрозрачная стена…
…И вот они вдруг на опушке леса, а перед ними - эдакая чудовина – ярко-жёлтая шёрстка, брюшко; лицо немного вытянуто вперёд, как у медвежонка; буроватенькие блестящие глазки, зелёная сумка через плечо. Незнакомец доедал, похоже, пирог, вид у него был важный, довольный и вообще-то несколько балбесный. Увидев путешественников, поперхнулся, уронил несколько морковных кубиков, поймал их на лету, вместе с остатками пирога закинул в рот, проглотил, кашлянул, и представился басовитенько:
- Небесный братушка Юра. Начальник.
Посмотрел на художника.
- Ты, значит, понятное дело, Акинфей.
Потом на его спутника.
- А ты, значит, непонятное дело…
- Я Илюшка, - робко произнёс тот, - я маму ищу.
- Не должно тебя здесь быть, - новый их знакомый почесал затылок, - но если маму ищешь, то совсем другое дело, - махнул рукой, - ладно, отправляемся в путь втроём.
Снова покхекал, прочищая горло.
- Дело, значит, такое. Ребята сейчас проход организовывают, - многозначительно глянул на Акинфея, - к твоему другу. А я вас провожу по лесу. Айда!
- Отпускай, ну, - Акинфей отлепил от себя маленького человечка, взял его за руку. – Мы готовы…
Стройные мачтовые сосны окружили их. Рыжая, покрытая ковром прошлогодней хвои, извилистая дорога, можжевельники в россыпи сизых ягодок… Свет. Свет нежный, но сильный, льющийся из глубины леса, обнимающий, чуть ли не пронизывающий насквозь всё и вся. И свежесть, и запах смолы, смешанный с тонким цветочным ароматом.
- Путь не близкий, - заявил небесный братец, дёргая заевший замок на молнии, наконец, достал из сумки три большие лепёшки. – Давайте подкрепимся, ребята.
И тут же энергично принялся за свою.
- Очень вкусно. Нам девушка одна печёт, как в гости приходит. Фея зовут. Жаль, вы морковный пирог не попробовали, но он непутёвый какой-то был – маленький, - Юрка изобразил пальцами кружочек.
А лес между тем оживал. Вокруг чешуйчатых оранжевых стволов возникали, пропадали неясные, размытые, словно из дыма сотканные, фигуры людей, птиц, животных. Вспыхивали и гасли серебряные искры… И небо, небо – синее и глубокое, в звёздах! Нет ничего прекраснее его!
- Белочка! - воскликнул Илюшка, тыча лепёшкой вверх.
И точно, высоко, под самыми кудрявыми кронами замелькали огненные хвосты…
- Грибок! – вновь восторженно прокомментировал человечек-медвежонок.
Посередине дороги, торчал крепкий Белый гриб. Илюшка опустился на колени и поцеловал его в блестящую коричневую шляпку. Боровичок вздрогнул, отъехал на обочину!.. Серебристая сеточка блеснула у основания его ножки, разошлась стремительно паутинкой по земле во все стороны дальше, дальше, дальше…
Через пару десятков шагов путь снова перегородило – на сей раз старая, с обсыпавшейся корой, когтистая коряга. В принципе, для леса явление обыденное. Особенно, для так называемого, сорного леса. Но в этом – чистом, светлом, необычном – кикимора сия, так сказать, выглядела совершенно инородно.
Друзья продрались сквозь цеплючие ветки, гнутый острый сук со следами серого лишайника сдёрнул с Юрки сумку.
- Ишь ты, - пробормотал тот, вновь набрасывая свой вещь-мешок на плечо.
Прошагали совсем немного и опять уткнулись в эту же корягу…
- Откуда она взялась? …
Небесный братец опять снял рюкзак с сучка-крючка.
Ещё минута – и картина повторилась в третий раз.
Акинфей почувствовал не тревогу, нет – досаду, как, похоже, и их проводник.
Последний недовольно поглядел на Илюшку:
- Ты почему печёность не ешь?
- Не сладкая.
- Ну давай мне, раз не сладкая… Зато питательная… Вон как обмуслякал, куда её теперь такую?..
- И мою возьми, - сказал Акинфей, - есть совсем не хочу.
Небесный братец задумчиво принялся жевать лепёшки, откусывая поочерёдно то одну, то другую.
- Али это вы? - послышался неожиданно голосок.
С краешку, у разлапистого орешника им поклонился небольшого ростика крепыш в широкополой коричневой шляпе.
- Привет, Филька! – обрадовался начальник небесных братушек. – Что тут за оказия такая?
- Идите за мной, - ответил тот.
Под ногами их новоявленного провожатого заблестело будто кружево. По серебристой ленточке – петли, кольца, завитушки, - друзья, проделав замысловатую загогулину между тёмными сумрачными елями и пихтами, выбрались на прежнюю дорогу.
Коряги не наблюдалось ни сзади, ни впереди.
- Накануне в лесу появилась какая-то неведомая сила, - сказал человек-грибок, - мы пока не разобрались. Видимо это она пыталась вам помешать.
Юрка удовлетворённо кивнул, проглатывая остатки лепёшки.
Лес продолжал меняться. Призрачные горы, долины, храмы и пирамиды проплывали туманными миражами по обе стороны тропы. Ладони – великаньи, с дом величиной! – сложились крышей над путешественниками и пропали, растворились в воздухе.
Впереди засветлело. Лес, кажется, заканчивался.
- Теперь идите одни, - боровичок поклонился, отступил с дороги и тут же исчез.
- Спасибо, - сказали все трое уже в пустоту.
Продолжало светлеть… Деревья разбежались в стороны, расступились – сверкающее озеро, вытянутое, как ладья, лежало в ожерелье лесистых холмов, и небо над ним – куполом, в потоках звёзд золотых – нет ничего прекрасней его!
- Ребята, спускаемся к озеру, - скомандовал Юрка.
И вот они уже у самой кромки воды.
- Привал, - братушка развалился в пушистой зелёной травке. – Пора и подкрепиться.
В очередной раз повоевал с застёжкой на сумке и вытащил румяную ковригу, разломил на три части… Аппетит у него явно не снижался.
- Тут нас вскоре встретят. Подождём.
Все замолчали. Акинфей подумал, что он мог бы спросить небесного братца о Хранителе, о Берегине Ночи, о путешествии… Но спрашивать не хотелось, словно все ответы он знал уже сам… В воздухе носились стрекозы. Разноцветные бабочки, каких только нет - нимфалес, махаоны, павлиний глаз, - кружились, танцевали над цветущей осокой.
Илюшка полез на четвереньках в заросли малинника. Сначала он пробовал есть зелёные незрелые ягоды, потом начал кидать их куда-то вглубь.
Акинфей приподнялся и увидел крошечного, с детский кулачок, ёжика с алмазными иглами. Тот опасливо пятился, наблюдая за Илюшкой, но не убегал. Илюшка отщипнул кусочек от булки. Такое угощение, в отличие от зелёных ягод, ежу понравилось. Он хватанул ломтик и сразу скрылся в густой траве.
- Не разбазаривай провизию, - заворчал Юрка. – Всех тут не накормишь. У них своей еды полно. А ты…
Не успел договорить. В воздухе зазвенели колокольчики – дзинь-дзинь! Стая дельфинов – четыре-пять-шесть - в море они живут, а не в озере! - вынырнули с плеском в солнечных брызгах и там, где они снова ушли под воду, возник сгусток тумана. И вот это уже не туман – лотос, волшебный цветок богов, и не лотос – сверкающий хрустальный чёлн, человек в белом правит веслом к берегу…
- Здравствуйте, братья! Ну что, Акинфей, не жалеешь ещё, что отправился в путешествие?
Юрка вскочил, засуетился:
- Ребята, подъём, подъём!..
Изящный изогнутый нос лодки коснулся осоки…
Дельфин принял из рук художника Илюшку. Акинфей, стараясь не вымочить ноги, взялся за борт – ладони приятно обожгло, закололо кончики пальцев, запрыгнул на хрустальный кораблик. Судёнышко, хоть и выглядело хрупким, полувоздушным, даже не шелохнулось. Последним, прошлёпав по воде, в чёлн влез небесный начальник.
Взмах весла – и они уже на середине озера.
- Мешали нам тут, - сказал недовольно Юрка, отжимая промокший уголок сумки.
- Знаю, - ответил дельфин.
- А раньше как нам мешали! - вдруг встрял Илюшка. – Настоящий дракон был.
- Сильно напугался?
- Не сильно. Вовсе не напугался.
- Ну и молодец. Ничего драконы больше не сделают.
- Я, кстати, раньше знал, что у Звёздных Ворот странников часто поджидает дракон, - вступил в разговор и Акинфей, - и совсем об этом забыл. Начисто вылетело из головы. Как так? А наши? У них ведь всё обошлось? Всё в порядке?
- В порядке, - кивнул дельфин, - посмотрите вниз.
Акинфей, за ним Илюшка перегнулись через борт…
Прекрасный белый парусник – кораблик их путешествие, похожий на бабочку, - плыл далеко-далеко, глубоко-глубоко в бескрайней синеве…
- Белочка! Небося, Федя! – взвизгнул радостно Илюшка, махнул руками, булка выскользнула из его ладони и шлёпнулась в воду.
- Ты что?! – сорвался со скамеечки небесный браток, - ты что творишь?!
- Я ничего… - испуганно-растерянно пролепетал маленький озорник. – Я всё равно есть не хочу.
- Ты не хочешь, другие б съели, - забубнил обиженно Юрка, вглядываясь в воду.
- Юр, он не специально, - улыбнулся их кормчий, – не будь жадиной.
- Я не жадина, - надулся братец, - я хозяйственный.
Вновь заглянул в воду:
- Ладно, может ещё найдётся…
- Бе-лоч-ка-а! – ещё раз позвал Илюшка.
- А ты не кричи, - одёрнул шалунишку дельфин, - она тебя не услышит и не увидит. Это только кажется, что близко. На самом деле, вас разделяют целые пространства.
Перевёл взгляд на Акинфея:
- После Звёздных ворот они отправлены по самому безопасному пути. Так что можешь не беспокоиться… Мы приплыли.
Днище лодки заскользило по песку.
Первым, видимо совершенно не желая, чтоб его передавали из рук в руки, как младенца, на берег скакнул Илюшка, покатился кубарем по земле, тут же вскочил.
- Молодчага! – снова похвалил его дельфин.
За ним прыгнул Акинфей. Юрка покинул хрустальный паромчик солидно, как и подобает начальнику, прошлёпал неторопливо по воде, поднимая повыше сумку…
- Счастливого пути вам, друзья! - поднял руку дельфин. – Успеха тебе, Акинфей!
В мгновение ока чёлн оказался посередине озера, начал таять в воздухе – и вот лишь лёгкая дымка стелется над поверхностью воды…
- Ребята, и снова в путь, - распорядился Юрка, похоже, обычное настроение вернулось к нему. Отобрал хлеб у Акинфея: - Давай, раз есть не хочешь. А то и его потеряем.
Путешественники побрели вверх по склону, пригибаясь, обходя кряжистые столетние лиственницы…
… И уже не впервые сегодня Акинфей с Илюшкой удивлённо остановились, замерли на месте… Огромный белый волк смотрел на них сверкающими янтарными глазами.
- Не бойтесь, - услышали они вдруг его голос, тихий и доброжелательный, - я не причиню вам никакого зла. Я вас просто провожу.
- Привет, - Юрка обнял волка за шею.
- Ты гостей хоть накормил? – спросил волк.
- Конечно, накормил, как же не накормил? – искренне возмутился тот. – И пирог морковный давал, и лепёшки, и булку… Не накормил…
- Не ворчи.
И к Илюшке:
- Сядешь мне на спину?
- Нет, я не устал. Я богатыр, - решительно мотнул головой человечек.
- Идёмте, время не ждёт…
Путники последовали за очередным провожатым.…
Фантастическая картина!
Тропинка вела в гигантский овраг, заросший высоким кустарником, а по обеим сторонам оврага, вровень с краями блестело, плескалось голубое море!
Волк быстро спускался вниз, не давая подопечным особо времени удивляться.
И вот они идут по дну. Цветущая черёмуха. Небо, усыпанное золотыми звёздами!
И другие белые волки - их много, много! – выстроившись цепочкой, сопровождают нас по самой кромке обрыва на фоне звёзд.
Пару раз что-то бухнуло снизу, овраг дрогнул, и Акинфею показалось – мутные грязные водопады энергий грохочут, бьются где-то глубоко в недрах…
- Не обращай внимания. Прошлой ночью тёмные маги направили сюда стоки людской грязи, но защитный барьер им преодолеть не удалось.
Дорожка повела вверх. Удивительное сияние разгоралось впереди!
Множество золотистых пушистиков-мохнатиков, заспешили к ним навстречу, окружили,.. Голубые, зелёные, жёлтые сияющие глазки… Один выскочил вперёд, и художник узнал Пахомку, да-да, того самого звёздного братца, прибывшего к ним на корабль перед Звёздными воротами.
- Приветствую! Юрка, гостей накормил?
- Ещё один! – почти обругался тот. - Я да не накормил?! Всё давал! И пирог медовый, и пирог с малиной, и лепёшки…
- Ладно, не ворчи, - перебил его Пахомка. – Друзья, дальше топайте вдвоём и ничего не опасайтесь.
- Бывайте! – провозгласил Юрка. – Хранитель ждёт вас!
Не Акинфей с Илюшкой шагнули в сияние, оно само надвинулось и охватило их…
- Счастья на Звезде Тео, - услышал художник ещё еле слышный голос белого волка. – Счастья.
ГЛАВА 6. КРАСКИ, ИЗМЕНЯЮЩИЕ РЕАЛЬНОСТЬ
Парусник плыл в бездонном синем небе. И нигде ничего не было, кроме этой синевы. Не было облаков, горизонта, привычного уже моря – ни-че-го. Не было даже ветра, хотя надутые паруса говорили, кажется, совсем об обратном… Полная тишина. Мир остановился, ты остался один на один с собой.
- Необычная субстанция, - сказал, поёживаясь Федя, - пахнет, как во время грозы… Вот шарахнет молния…
Помолчал, посмотрел на капитана, меланхолично пошевеливающего рулевое колесо, повторил громче:
- Шарахнет молния!
Моряк не обратил на философа никакого внимания, впервые за всё время плавания он, кажется, был мыслями далеко-далеко отсюда. Как и Белочка, неподвижно сидящая у своего фикуса, как гном Небоськин – тот вовсе стоял у борта, вглядывался задумчиво в синь, словно хотел в ней что-то увидеть… Вот он повернулся к женщине:
- Хозяюшка, чай ещё не заварился?
- Какой тут чай, переживания одни, - отмахнулась та.
- Почему переживания, - обрадовался Федя завязавшемуся разговору, - капитан же всё сказал. Илюшка с Акинфеем живы-здоровы. В гостях у небесных братушек. Ещё до прибытия на Звезду Тео вернутся…
- Тебе это много чего объясняет? – несколько раздражённо спросила женщина.
- Объясняет… Многое. Всё.
- Садитесь за стол, - холодно проговорила Белочка.
Через минуту Небоськин с Федей пили чай с лепёшками.
- А вкусненького больше ничего нет? – поинтересовался философ.
- Печенье осталось Илюшке, когда они с Акинфеем вернутся, - отрезала женщина, - не надо было из дома уезжать. Жена, наверное, уже извелась.
- Ничего не извелась, - пробурчал Федя, - и не знает ещё ничего.
Икнул.
- А может и знает…
Помолчал.
- И что она постоянно недовольна? Я ведь всё для дома делаю… Ну ладно, крыша протекает. Так ведь лето. Дождь тёплый. Я ведро подставил. Или вот сад не пропалываю. Так непонятно ничего в этой траве. Думал – ромашка молоденькая, а это укроп… Целый скандал был. «Сад требует ухода!» Да, требует. Пришёл, посидел и уходи.
- Такого мужика не ценить, - процедил сквозь зубы Небоськин.
Белочка вздохнула. Налила травяной отвар в кружку, положила лепёшек в тарелочку и направилась на капитанский мостик.
- Она меня тоже не одобряет, - удручённо заметил Федя, - я её злю.
- Не обращай внимания, - гном отодвинул от себя пустую чашку, - бабы они и есть бабы. На них внимание обращать, так и помрёшь завтра.
- Вот-вот, - Федя уважительно поглядел на собеседника. – А ты-то, наверное, сад любишь?
- Ну конечно, - так и скривился Небоськин, - карликовые пальмы эти… Мороки с ними, а толку шиш. Хоть бы банан какой принесли… Только и было приятного – соседи завидовали. Экзотика ведь для наших краёв… Люблю иногда в земле покопаться, да, но сад – это не для меня.
Достал из кармана носовой платок, протёр им лысину.
- Мир решил посмотреть. Умений волшебства маловато.
Поглядел внутрь своего колпака, нахлобучил его на голову.
- Магом хочу серьёзным стать. Больных исцелять, будущее предсказывать. Вот и поехал. Ясновидящий, пророк гном Небоськин! Неплохо звучит. Вот тогда будут ценить.
- А что, не ценят?
Небоськин опять поморщился.
- Ценят, но недостаточно, так сказать, для моего возраста, заслуг… Статуса, короче говоря.
С горечью:
- Впрочем, когда у нас таланты ценились?.. Пусть теперь попрыгают без меня… Такой язык они понимают.
Некоторое время оба наблюдали за вышедшим из оцепенения капитаном, что-то оживлённо обсуждающим с Белочкой.
- Голубки, - усмехнулся Федя.
- Тот ещё мореход… - выдавил Небоськин. – Как там его – Еккуаст Ягуарович?.. И не запомнишь. Ездить-то не умеет, чуть корабль у Звёздных Ворот не утопил. И драконы здесь ни при чём.
- А я порядком струхнул… Никогда в жизни драконов не видел,- Федя передёрнул плечами. - А ещё я тоже за Илюшку с Акинфеем беспокоюсь. Вдруг что-то с ними случится?
- Ещё один, - гном сделал постную мину, - вот знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
- Давай в сумку Акинфея заглянем. Я успел заметить, что этот самый рыжий Пахомка у него что-то или спёр, или наоборот положил.
- Правда? Да вроде неудобно в чужих вещах рыться.
- А кто роется? Просто заглянем. Опять же – мог нам записочку какую-нибудь оставить. Торопился, черкнул что-то, спрятал, чтоб ветром не удуло. Вариант, между прочим.
- Ну ладно, - после непродолжительных колебаний согласился Федя. Притянул планшет художника… - О-па! – вытащил большую плоскую золотую коробку. – Вот этого у него точно не было…
- Ну-ка - ну-ка дай её мне…
Гном повертел коробку в руках, пожевал губами.
- Это магическая шкатулка, вот что это такое! И положил её этот самый небесный братец. Я знаком с подобными штуковинами. Это волшебные пилюли. Съешь – и все твои таланты многократно увеличиваются.
- А зачем это Акинфею? Он и так вон как здорово рисует.
- Вот именно – рисует, - презрительно хмыкнул Небоськин. – Потому что настоящие художники – пишут. Вот что он вчера наваракал? Это я на портрете? Козлиная рожа какая-то, а не я! Я же в зеркало смотрюсь – совсем не похож. Поэтому ему шкатулку дали. Без неё этот авангардист ни за что порядочную картину не напишет. Сам сие понимает – мол, краски ему волшебные нужны…
Гном потряс коробку возле уха.
- Однозначно пилюли, слышно, как перекатываются.
- Давай откроем?
- Собственно говоря, и собираюсь это сделать. Ну-ка развернись, вот так, спиной, чтоб те двое не видели…
Небоськин крутил коробку так и эдак, пытаясь разжать створки.
- Попробуй вон в том уголке на бугорок нажать, - подсказал Федя.
- А то не вижу, - проворчал гном и ткнул пальцем в указанное место.
- А-ах! – шкатулка вздохнула, словно живая, вздрогнула, распахнулась, золотое облачко вылетело из неё; вдруг выскользнула из рук Небоськина. Тот попытался её поймать, но вышло только хуже – коробка перевернулась в воздухе, полетела за борт, застряла в защитной железной сетке. Радуга засверкала в синеве и тут же исчезла.
Оба следопыта вскочили одновременно, перегнулись, схватили коробку.
- Что у вас там? – крикнул капитан.
- Всё нормально, - фальшивым голоском проблеял Небоськин.
Лицо у него, ладони, как и у Феди, были сплошь в золотой пыльце. К счастью, держалась краска лишь несколько секунд, на глазах начала бледнеть, таять, будто впитывалась в кожу… Всё, нет ничего.
Горе-исследователи изумлённо глядели друг на друга. И тот, и другой почувствовали внутри что-то светлое и необыкновенное…
- Хорошо, что я жене всё-таки ничего не сказал, она б переживала страшно. Любит она меня, непутёвого, - сказал Федя. – Я ей обязательно подарок привезу.
- А я старый дурак, - в тон ему ответил Небоськин, - славы захотел, старый осёл. Поехал за тридевять земель на мага учиться.
Оба перевели взгляд на золотую коробочку. Семь углублений – пустых. И пустая же ниша для кисточки.
- Конечно, это были краски, а не пилюли, - сокрушённо покачал головой гном. – Волшебные краски. Которые будут нужны Акинфею для его картины. А я всё высыпал за борт.
- И я хорош, - в сердцах произнёс Федя, - оба виноваты. Что делать теперь?
Небоськин закрыл коробочку и бережно положил обратно в сумку художнику.
- Не знаю, что делать.
В этот момент раздался свист. Бац! Сбив колпак с гнома, под ноги горемыкам упал ломоть белого хлеба.
- Хлеб? Откуда? – Федя поднял неровный, с зарумяненной коркой кусок.
Бедолаги оглянулись на капитана с Белочкой, повертели головами.
- Очевидно, краски начали действовать, Акинфей же говорил, что они сами по себе могут изменять реальность, - заключил печально Небоськин, нахлобучивая со вздохом свой традиционный для гномов головной убор.
- Свежий, - сказал Федя, нюхая хлеб, а пахнет… Будешь?
Гном лишь покачал головой.
- А у меня всегда аппетит разыгрывается, когда я нервничаю.
С капитанского мостика вернулась Белочка.
- У вас тут что происходит?
- Хлеб откуда-то прилетел, - пояснил уже с набитым ртом Федя, - хочешь попробовать?
- Не хочу. А блестело у вас тут что?
- Голубушка, давай я помогу тебе посуду помыть, - предложил Небоськин, - а то возишься да возишься с нами…
- Вымою, я не устала, - женщина ошарашено посмотрел на гнома. – А что это вдруг? Даче и не заикались…
- А я фикус полью, - промямлил Федя, - вот доем сейчас и сразу полью.
Белочка переводила недоумённый взгляд с одного на другого…
- Что с вами произошло? У вас даже лица изменились… И хлеб откуда-то прилетел… Чудеса.
Гном и философ молчали.
ГЛАВА 7. ХРАНИТЕЛЬ
Берёзы, берёзы, берёзы – крылья небесные легли на землю. Слюдяные дорожки, как после дождя, разбегаются во все стороны. И белый сверкающий свет.
Высокий, голубоглазый; жизнерадостный всегда… Родной. Акинфей никогда не забывал его. И вот, одновременно, забыл. Такое возможно?
Они пожали друг другу руки, затем рванули их на себя и обнялись.
- Я очень рад видеть тебя, Акинфей. Очень…
Хранитель протянул ладонь Илюшке:
- Вот, значит, ты какой, богатырь? Слышал, ищешь маму? Она уже ждёт тебя.
Глаза у маленького человечка расширились.
- Я думаю, тебе надо ей что-нибудь подарить. Вон видишь, за кустами блестит пруд? На его берегу много разноцветных камешков. Насобирай какие тебе больше всего понравятся. Мама будет очень довольна.
- Правда?
- Конечно, правда.
- Тогда я пойду?
- Вперёд!
Илюшка бросился вприпрыжку, в принципе, даже не к пруду, - к лужице, заросшей шиповником…
Хранитель с улыбкой посмотрел на Акинфея.
- Ты зачем его сюда притащил?
- Это не я. Так получилось случайно.
- Случайностей не бывает. Наверняка небесные братушки напроказили. Да-да. Своенравный народец. Кстати, когда начались вот эти все изменения, схлопнулись многие тонкие миры. Братушки пришли на Землю и частично взяли на себя функцию некоторых духов. Но это только одна из многих их задач в переходный период Преображения планеты…
Акинфей слышал голос друга как будто издалека. Он был здесь и не здесь…
Свет по краям парка сделался ярче, потом стал подрагивать, трепыхаться, бледнеть, преображаться в туман…
Мелодичный звон множества колокольчиков огласил берёзовый лесок, и в рощу по рельсовой дороге ворвался стремительно в огне и искрах поезд – лёгкие, полувоздушные, белые вагоны. Люди в светлой одежде заспешили со всех сторон к составу. Совсем рядом прошли худощавый белобородый мужчина и две женщины, весело переговариваясь друг с другом. Приостановились, глядя на Илюшку. На плече одной возник малюсенький серебристо-синий чебурашонок. Зыркнул на человечка-медвежонка и сказал вредноватым голоском:
- Ты чего тут промышляешь? Сейчас на тебя наплюну.
- Это я на тебя плюну, - не остался в долгу последний.
В ручках чебурашонка блеснула маленькая трубочка. Он приставил её ко рту… Не то, что подумали вы и я – крошечные розовые пухлые губки, сложенные, как для поцелуя, раз, два, четыре, пять… Выскочили пулёмётной очередью из плевалки, долетели, выстроившись, змейкой, до Илюшки, облепили его, превратились в ромашки, вскружили золотым ветерком, поднимаясь к голубому небу…
- Э-э-хе-хе-хе, - так и покатился со смеху незнакомый озорник.
- Ну что ты опять хулиганишь, Стёпушка? – с укоризной сказала женщина.
- Чего это? – непонимающе поинтересовался тот.
Женщина ласково погладила чебуршню по голове. Так, наглаживая его, и вошла со спутниками в вагон. Состав бесшумно сорвался с места…
… И Акинфей увидел где-то далеко-далеко белые горы и чудную долину, к которой вот спускался уже по склону горы сияющим ручейком волшебный поезд.
- Они вырвались из матрицы, а я ещё нет, - пробормотал Акинфей.
- Может, они поняли то, что всё ещё не понял ты? – спросил Хранитель.
Как-то незаметно они двинулись вкруг берёзового парка…
Очертания циклопических многоэтажных зданий громоздились в тумане, нарастающий диссонансный со всем живым рёв, скрежет, вой взорвал пространство!.. Гигантские капища заводов, доменных печей, нефтяных вышек вломились вместе с гарью, смогом, тысячами неуклюжих машин, островами мусора и пластика, сетями проводов, небоскрёбами из электронных схем и мигающих окон компьютеров…
Акинфей зажмурился, зажал ладонями уши, затряс головой… Всё пропало. Размылось, сгинуло в тумане.
- Этот мир тяжёл, - согласился Хранитель. – Ничего не вижу, ничего не слышу… Ты считаешь, что подобным образом ты от него спрячешься, в нём выстоишь и его победишь? А надо ли от него прятаться и его побеждать? Может быть, проще поискать то прекрасное, что, безусловно, есть и в нём?
- Невозможно жить прекрасным, зная что рядом существует уродливое. Кто так живёт или пытается жить, вот они и есть слепцы и трусы.
Друзья помолчали.
- Знаешь, в годы скитаний и мытарств, - глухо начал художник, - я жил только одним – мечтой написать картину, в которой выразить, что зла в мире больше нет. Я обдумывал тысячи вариантов, отсеивал, вычищал, отбрасывал лишнее, работал над ней вновь… Она создана уже была в моей голове! Готова вплоть до каждого штришочка, до каждого микроскопического оттенка краски… И вот сейчас, когда цель наконец близка, я вдруг понял, что у меня нет ничего. Созданная в воображении картина рассыпалась, оказалась неудачной…
Мне нужны Волшебные краски, брат.
- Зачем? – рассмеялся Хранитель.
- Зачем?! – Акинфей тоже нервно рассмеялся и передёрнул плечами.
Многоступенчатая, с блистающим шпилем хрупкая башня-пирамидка выплыла из дымки, из океана облаков. Хранитель с минуту смотрел на неё.
- Ты позавидовал людям, севшим на поезд, что они вырвались из матрицы? Но ведь и ты способен сделать это!
В упор взглянул на товарища.
- Мы, сегодняшние, потеряли и утратили очень много, по сравнению с тем, что могли и умели люди вчерашних цивилизаций. Но осталось главное – человеческое сердце, огненный портал, через который ты можешь понять всё, уйти и прийти. И даже смерть, которой, на самом деле, не существует, будет не властна над тобой.
Они остановились – сверкающая двустворчатая дверь выросла у них на пути.
- Это то, что у тебя внутри, - очень серьёзно сказал Хранитель. – Говорят, одна половинка бывает тёмная, другая светлая… Но ты давно сделал свой выбор, твоя дверь – светлая! Иди в неё.
Художника неожиданно охватило небывалое волнение.
- Иди! – повысил голос Хранитель. – Именно поэтому я хотел тебя увидеть, именно поэтому я жду тебя здесь столько времени! Ты готов войти. Так иди!
- А Илюшка, корабль, Звезда Тео?..
- Не прячься за пустые вопросы, ты знаешь, что всё разрешится, если ты сделаешь сейчас несколько шагов. Ну?!
Акинфей задыхался. Он пару раз отодрал ноги от земли и задохнулся совсем. Сердце ухало, билось, выпрыгивало из груди.
- Вспомни Реори! Ты не потерял её! Вспомни её последние слова!
Акинфей вскинулся, сделав страшное усилие, шагнул ещё раз… Острая боль пронзила грудь, швырнула его на колени…
Ворота начали бледнеть, растворились в воздухе.
- Сколько боли и отчаяния в твоей душе, - печально проговорил Хранитель, - ты всё знаешь, но не веришь в силу, которая заложена в тебе. В этом твоя сегодняшняя беда.
- Насобирал! Боженька, насобирал!
Запыхавшийся, с горкой разноцветной гальки в ладонях, на дорожку выскочил Илюшка, удивлённо уставился на побледневшего, скрюченного болью художника.
- А ты чего?
- Да хулиганюшку напугался, который в тебя плевал, - Хранитель махнул рукой на Акинфея, - бояка.
В этот момент боль отпустила художника, прошла без следа, он выпрямился.
- Бояка, - хихикнул Илюшка, новое слово ему, кажется, явно пришлось по вкусу.
- Это во-первых, - продолжал между тем Хранитель, - во-вторых, - голос его зазвучал строже, - я не Боженька. В-третьих, надо твои камешки куда-то положить.
Он повёл рукой в воздухе и вытянул ниоткуда маленькое плетёное лукошко.
- Ссыпай в корзинку. Во-от… Держи. Подаришь маме. И увидишь, что с ними будет. Пока это секрет.
- Пока секрет, - чуть огорчённо повторил маленький человечек. Ну не признают дети секретов!
- Ну что, пропыхтелся? – Хранитель перевёл взгляд на друга.
Тот медленно встал на ноги.
- Вам пора.
Показал вверх.
По небу, переливаясь всеми цветами радуги, плыло вытянутое неровное облако.
- Это звёздный дирижабль небесных братцев. Они доставят вас обратно.
Хранитель устало улыбнулся:
- А Волшебные краски, Акинфей, у тебя уже есть. Я сохранил их, как и обещал когда-то. Они уже лежат в твоей сумке на вашем корабле. Счастья.
И вдруг притянул, обнял художника. Затем прижал к себе и Илюшку.
- Обоим вам счастья. Верьте в него.
ГЛАВА 8. ЗВЕЗДА ТЕО
Всё в огненных змейках, искрах, сполохах на палубу шлёпнулось странное существо. Яркая жёлтая шёрстка, брюшко, маленькие буроватенькие глазки и зелёная сумка через плечо.…
- Эк, я дерябнулся, - проворчал басовитенько неожиданный визитёр, поднимаясь, стряхивая с себя язычки пламени. Кашлянул.
- Небесный братушка Юра! Привет, значит, всем отважным путешественникам!
- Рады тебе! – ответствовал за всех капитан. – Поплыли с нами!
- Нет, передохну немножко и улетаю – дела! – важно пояснил гость. Снова кашлянул. – Поинтересоваться хотел, у вас тут булка не пролетала?
- Прилетел кусок хлеба, - промямлил Федя, - только я его съел.
- Ну вот, здрасьте, - огорчился небесный братец, - один выкидывает, другой съедает…
- Кто выкинул, мил-человек? – кисло поинтересовался Небоськин.
- Илюшка ваш, кто…
- Илюшка! – радостно всплеснула руками Белочка. – А я и не поняла сразу – небесные братушки! Так наши двое у вас!.. А как там маленький? Проголодался, наверное?..
- Какой проголодался? – почти возмутился Юрка. – Я их и коврижками кормил, и морковным пирогом… И этими…
Он покрутил в воздухе пальцем, вспоминая название блюда…
- Баурсаками, значит, с мёдом… У меня сумка была больше этой вот, - показал на свою, - мешок был. Всё съели.
- Ну да, в путешествиях всегда повышается аппетит, - согласилась Белочка.
- А теперь вот, - продолжал братец, - у меня непредвиденные расходы. Всех накормил, а у самого маковой росинки с утра нет… А нам ведь без хлеба никуда – как топливо для ракет! Случайно тут у вас… Уж так заодно спросил между прочим…
Скрестил отрешённо руки на груди.
- Ой, а я-то хозяйка, даже чаю не предложу. Сейчас, Юра, извини, всё у нас есть, сейчас покушаем, - Белочка захлопотала у стола.
Небоськин бочком подшагнул к гостю.
- Э-э… Мил-человек, а ты Пахомку знаешь?
- И Пахомку знаю, и всех, - солидно ответил небесный братушка, - я ведь там главный начальник.
- Вот то-то и прелестно прямо-таки, - засуетился Небоськин, - а у нас тут конфуз вышел…
- Волшебные краски мы просыпали за борт, - вздохнул Федя.
- Прямо все?
- Все.
- Не соскучишься прям, один хлеб теряет, другие краски.
Деловито:
- Предъявите тару.
- Сию минуту, - дрожащими негнущимися пальцами гном вытащил из планшета художника золотую коробку, оглядываясь на капитана и Белочку, сунул её гостю.
Тот со знанием дела повертел её в руках, попытался разжать, постучал об палубу – Небоськин вздрогнул и снова воровато оглянулся.
- Там открывалка есть, в уголке болдырёк такой, - подсказал Федя.
- А то я не знаю, - недовольно бросил Юрка. – Надёжность тары проверял…
И нажал на кнопку…
Некоторое время с глубокомысленным видом изучал пустое содержимое коробки. Возвратил Небоськину.
- Ребят, на вас тут и красок не напасёшься… Где ещё такие взять? Пусть теперь своими рисует. Они тоже хорошие.
Тем временем Белочка закончила приготовления:
- Юра, присаживайся, всё готово.
- Ага, - братец обрадовано сел за стол и энергично принялся за крендельки и печенье, отхлёбывая большими глотками мятный чай…
На удивление быстро расправившись с угощениями, удовлетворённо вытер губы.
- Спасибо, значит. Заморил червячка. Теперь лететь дальше могу.
- Может ещё в дорогу? – Белочка протянула братцу предусмотрительно собранный заранее тряпичный кулёк.
- Возьму, что ж. Ребят угощу.
- Ну и хорошо, а я пока посуду помою.
Женщина сгребла со стола чашки, ложки, взяла ковшик с водой, направилась к борту.
Юрка повеселевшим взором посмотрел на сникших растерях.
- Чего приуныли? Ну, давайте коробку.
Положил её в свою сумку, сверху на белочкины печенья.
- Делаем так. Ваши скоро пребудут. Скажете, что прилетал Юра, начальник, и обещал новые краски скоро привезти. Попробую достать. Всё понятно?
- Понятно.
Юрка решительно поднялся из-за стола.
- Это, ещё раз спасибо, хозяюшка!
- Полетел?
- Время не ждёт. Ваши вот-вот возвратятся.
Развернулся к капитану:
- Счастливого окончания плавания!
Тот молча поднял руку.
- Всем, значит, всего положительного. Убываю.
Небесный братушка пригнулся, с силой выпрямился, взмыл в воздух, исчез.
- Как ты думаешь, достанет? – тихо спросил Федя.
- Не знаю, - ещё тише проговорил гном.
А пространство, в котором они так долго плыли, начало преображаться, и это выглядело странным для привыкших уже к сплошной синеве путешественников. То там, то сям появлялись пятна – чёрно-синие, фиолетовые… Как будто вода закипела на волнорезе, огибающие корабль зеленоватые разводы… Всё новые и новые цветные островки, полосы, разноцентренные круги, ярче, богаче по краскам возникали вокруг.
И вот уже целые реки энергий текли плавно вверху и внизу. Не энергии – потоки цветов. Лотосы, тюльпаны, кувшинки, розы, гиацинты и орхидеи!.. Пурпурные, золотые, синие, оранжевые… Цветы смешивались, закручивали фантастические водовороты – такого богатства оттенков нет на Земле!..
- Какая красота! – воскликнула Белочка. – Ой!
Изумрудный луч упал прямо возле неё.
- Ай! - взвизгнул Илюшка и кинулся женщине на шею.
Федя с Небоськиным бросились обнимать Акинфея.
- Друзья, погодите! - Акинфей отстранил их. – Волшебные краски - тут?
Оба опустили головы.
- Потеряли мы их, Акинфей, - тихо сказал Федя, - нечаянно высыпали за борт.
- Но прилетал небесный братец, Юра, начальник, - поспешно вставил Небоськин, - он сказал, что достанет новые.
Акинфей некоторое время молчал.
- Не думаю, что достанет. Эти краски особые, они создавались когда-то магами индивидуально под конкретного художника, в данном случае – под меня.
Окинул взглядом цветочные переливы, перекаты вокруг…
- Что ж, может это и к лучшему. Я совсем отвык от этих красок, перестал их чувствовать за столько времени… Всё думал, как я их открою, начну с ними работать?.. Так что даже гора с плеч. Не расстраивайтесь, друзья.
Притянул Федю и Небоськина к себе…
- Мы прибываем! – громко объявил капитан.
Огромный прорыв с изломчатыми золотистыми краями возник впереди. А далее – яркое фиолетовое небо и россыпи звёзд.
Волшебные потоки-разноцветы внесли судёнышко в новое мироздание…
Сверкающая планета – плоское синее кольцо наискосок опоясывало её… Бурлеск, взрыв невиданных красок!..
Звезда Тео…
Ошеломлённые, все стояли на корабле, пронизанные невыразимым светом, и каждый, наверное, думал о своём.
Никто даже не обратил внимания на десять блестящих белых сфер, окруживших парусник.
И Акинфей не обратил.
Он вспоминал встречу с Хранителем… Реори…
Небо сыпало синими цветами, заметая выжженные чёрные холмы и долины. А он стоял перед пустым белым квадратом холста. Перед дверью, которую хотел и не мог открыть.
ГЛАВА 9. РЕОРИ
Небо сыпало синими цветами, заметая выжженные чёрные холмы и долины. А он стоял перед пустым белым квадратом холста. Перед дверью, которую хотел и не мог открыть…
Акинфей проснулся.
Ночь. Тишина. На столе потрескивает, догорает свеча. Пахнет сандалом.
Что это был за сон?
Он повернулся к Реори – женщина спала, уткнувшись лицом в подушку. Он долго смотрел на неё, потом нежно погладил по голове.
Кажется, они должны быть вместе всю жизнь, но этой самой жизни осталось, вероятно, на несколько часов.
Тихонько встал, подошёл к окну и вдохнул всей грудью свежий морской воздух.
Океан! Чудное звёздное небо! Никогда раньше не было всё таким красивым!
- Любимый, ты почему не спишь?
Акинфей оглянулся, женщина уже сидела в кровати.
- Сочиняю стихи, - он постарался сказать это как можно более лёгким тоном. – Картину уже не успею, а стихи, вот:
Прекрасная гордая
Женщина в синем
Грустит и смеётся со мной.
На небе мерцает
Серебряный иней
И падает снег голубой.
Прекрасная гордая
Женщина в синем
Мне шепчет, что полночь давно.
Что холодно ночью,
Что в чашах остынет
Любовь – голубое вино.
Вино мы пригубим,
Тебя обниму я,
И вот отражаются в нём
И плечи, и губы,
В огне поцелуя,
С которым мы к звёздам идём.
А утром с признанием
Ангел у двери
Томится, без сна и без сил.
Но женщина спит,
И опять не поверит,
Что ангел её полюбил.
- Какое хорошее стихотворение. Только грустное. Жалко ангела. Бедненький он. Хоть бы женщина в синем объяснила ему, что любит другого.
Акинфей засмеялся.
- Да он знает вообще-то. Просто вот такой нахальный.
- Нет, он бедненький. Ты просто не понимаешь.
Они помолчали. Акинфей вновь поглядел на море.
- Ты знаешь мы ведём себя, как будто ничего не случилось. А уже завтра нас, возможно, уже не будет в живых.
Женщина обняла колени.
- Нас всех когда-нибудь не будет в живых, раньше это произойдёт или позже…
Акинфей подошёл к ней, обнял.
- Я последние недели много думал. О нас с тобой. О прожитой жизни. Знаешь, я потерял уйму времени ни на что. А самое главное всегда ускользало от меня… Я многого не сделал. Многих обидел. Кто-то обидел меня, а я не простил их… Я вдруг понял, что прожил жизнь впустую… Что скажу я, когда встану перед Богом? Мне нечего будет сказать.
- Нам всем нечего будет сказать. Все мы живём впустую, совсем не так, как завещали древние… Мы забыли великую Силу Любви, которая есть внутри нас. Мы забыли самих себя.
Реори задумалась.
- Мы должны быть вдвоём навсегда, но расставание, оно неизбежно. И мы в этом не виноваты.
Акинфей подумал, что она почти повторяет его недавние мысли.
- Но пройдёт много-много лет… Очень много. И мы снова будем вместе. На чудной белой планете, где цветут вишни, где люди любят друг друга, и где нет места злу. Так будет. Я знаю.
ГЛАВА 10. КАРТИНА ХУДОЖНИКА АКИНФЕЯ
«Так будет. Я знаю».
Акинфей сжал кисть и едва не сломал её.
«Я ничего не смогу».
Чистый нетронутый квадрат холста.
Он выплеснул на него сердце. Но краски не удерживались на полотне, сползали, стекали ручьями; таяли и распадались образы; глохли, толком не начавшись, волшебные мелодии, которые слышал он всегда, в самые беспросветные периоды своей жизни. Он не сделал ни одного мазка!
Ему мешало всё: другие художники, башня, на вершине которой зачем-то происходило состязание; свет двух белых светил – не жаркий, но слепящий, придающий окружающим вещам и предметам, самому полотну – неестественную яркость!
Акинфей зажмурился.
Холст – это дверь. Хранитель говорил: войди в неё – и ты будешь свободен.
Так пойдём!.. Всё вокруг только иллюзия. Нет Звезды Тео, нет турнира Звёздных Странников, нет странного, непривычного неба с двумя белыми солнцами!..
Смотри, смотри! Видишь?!
Мужчина и женщина идут в ночи по светящейся дорожке. Тёмные холмы громоздятся, нависают над ними. Звёзды вздыхают с сиреневого неба. Рыдают арфы, хоралы и мессы органов траурно звучат над Вселенной!.. Двое уходят, пропадают в ночи, теряются навсегда…
Акинфей задохнулся.
Чистый квадрат холста.
… Ты хотел, ты мечтал, желал всем своим существом – чтоб в мире не было больше зла. Так иди, пиши, скажи миру, что оно повержено!
Бездна раскрылась, страшная и беспощадная. Полубезумный художник сгорал перед картиной, где разбитый о камни, с растерзанными крыльями умирал – демон. Жизнь отдал он ради этой страшной победы!.. Но за спиной живописца, там, где сгущается тьма – кто-то лишь смеётся над ним.
Прочь! Как с неудачным рисунком - Акинфей скомкал, разорвал, отшвырнул от себя видение, клочки вспыхнули белым огнём!.. А он рванулся вверх, вверх, с силой необоримой разбил вдребезги стену мрака!..
Острая боль прошила грудь Акинфею. Он застонал и прижал руки к груди.
- С тобой всё в порядке? – услышал откуда-то издалека голос золотоволосой, в серебристом платье, необыкновенно красивой женщины, одной из устроительниц турнира, как её зовут?..
- Всё в порядке.
«Нет Звезды Теос, нет состязания звёздных странников»…
Хранитель, друг его, брат, - говорил, что он не верит в свои силы… Верю. Верю и иду. Не ради себя, нет. Ради Илюшки и Белочки, Феди и Небоськина… Иду ради той, которой нет…
Падал пушистый розовый снег. Остроконечная башня – острие шпиля блестит, как звезда!.. Или как золотой жук-скарабей на плече девушки в простеньком светлом платьице, прошедшей рядом… Белый волк - откуда он здесь? – приблизился к нему, оставляя глубокие следы на заснеженной земле. «Здравствуй, друг!» «Здравствуй». Дельфин промелькнул золотой стрелой в далёком океане… Берегиня Ночи! Вся в слезах… Почему ты плачешь?..
Из каких миров, жизней ворвалась эта картинка? Неожиданно хлынувший ливень. Он забежал под арку старого храма, переделанного некоей дикой фантазией и сумасбродной волей в какое-то официальное учреждение… И вместе с ним – под навесом спряталась незнакомая девушка. Они даже не посмотрели друг на друга. Древняя, красная кирпичная кладка, стена воды с неба… Он вдруг подумал, что такие встречи не бывают случайными. Через несколько минут дождь закончится, они покинут своё неожиданное убежище и больше никогда даже не вспомнят друг о друге. Но при этом мгновения невольной встречи останутся с ними, пронесутся через сотни веков… Почему?
Хранитель укорял его, что он забыл о последних словах Реори. Не забыл. И не забывал. Так же как не забывал и то, что белый квадрат холста – это волшебная дверь внутри него. Надо просто её открыть. Он откроет…
Акинфей протянул руку, коснулся кончикам пальцев поверхности полотна – две створки распахнулись настежь!
Свет хлынул на него!..
… И он обнаружил, что идёт по чудному лесу, и рядом с ним полушутя полусерьёзно препираются небесные братцы Юрка и Пахомка.
- Ты скажи, - дёргал его за рукав первый, - скажи, я ведь угощал Илюшку морковным пирогом!..
- Мама! Мама!
Да вот же он, маленький трогательный человечек! Несётся со всех ног к ней. Берегине Ночи. Она по-прежнему в слезах, но, вероятно, это уже слёзы счастья. Илюшка кинулся ей на шею, уронил свою корзинку, подаренную Хранителем, на землю высыпались собранные им возле пруда голыши и – о чудо! – превратились в красивых разноцветных бабочек.
- Мама, я дарю их тебе!
- Кхе-кхе, как трогательно, не могу, - закашлялся кто-то рядом.
Акинфей оглянулся и увидел Небоськина! Гном вытирал платочком глаза.
- Белочку жду. Обещала мне отросток фикуса, цветущего голубыми колокольчиками, дать. Сейчас с её дочкой пойдём посадим. Соседи обзавидуются. Ни у кого таких фикусов больше нет.
Бух! Бух! Бух!
А это что за явление? На крыше дома сидел Федя с молотком и куском черепицы.
- Что делаешь?
- Крышу перекрываю. Протекает.
- Жене подарок привёз?
- Кольцо привёз. Ужасно красивое. Сама устроительница турнира Звёздных Странников дала. Как уж имя у неё забыл… Мудрёное. Лоэнкриттер, ларетертер…
- Жене понравилось?
- Очень. Только оно ей мало. Она пока его в коробочку кладёт. Хочу цепочку красивую достать, тогда будет на шее носить. Слушай, а может ты с цепочкой поможешь? Может видел где?..
Акинфей!
Всё смазалось и перемешалось…
- Акинфей! Поздравляем тебя. Ты, в отличие от других, даже не прикоснулся к полотну кистью. Но вложил при этом в него столько внутренней силы, столько любви – что оно стало живым. Возник новый мир. Несостоявшаяся внешне картина состоялась. Твоё желание, твоя мечта, как и мечты твоих спутников – сбудутся…
Акинфей почти не слушал женщину.
Белый квадрат – это дверь, открытая в волшебный мир любовью.
Через сказочный плен ажурных зданий города Звезды Тео, в сиянии нереальном двух светил, он шёл к открывающейся прекрасной планете, в шлейфе малахитовых туманностей, наполняющейся новыми мелодиями и живыми красками, где, он уже знал это, ждёт его – Реори.
ЭПИЛОГ
- Алексей, Алёша!
Кто-то тряс меня за плечо. Я открыл глаза, поднял голову. Передо мной стоял дед Елисей и улыбался:
- Ты писал всю ночь. Так и заснул.
Плохо ещё соображая, я удивлённо посмотрел в свою синюю тетрадь, испрещённую своим ужасным почерком.
- Мне кажется, - удовлетворённо заявил дедок, - тебе удалось написать, что такое вдохновение.
И заторопился, как всегда:
- Ну пойдём, пойдём, пойдём…
Мы вышли из моей каюты и сразу очутились в каюте хозяйки Ковчега. В серебристом платье, Лоэритер смотрела в сверкающий прорыв далее – зелёные цветочные поля и синее, с изумрудным оттенком небо. Перевела на меня весёлый взгляд своих огромных голубых глаз. В них можно утонуть. Спасайте утопающих! Улыбнулась.
- Ну вот ты и написал, Алексей, – с в о ю - сказку.
- А мы все тебе помогали, - добавил Елисей.
Толком так и не очухавшись ото сна, я подошёл поближе к прорыву и увидел у самого выхода искусно выложенные воротца из разноцветных камней.
- Моя работа, - похвастался дед. – Помнишь наверно, что я камни собираю.
- А я почему-то думал, что ты их превращаешь в бабочек.
- Ну, это если они захотят.
Я посмотрел на туманный горизонт, где угадывались лесистые холмы и белые горы с золотыми вершинами… Чудные дали!
- Новая Земля, - снова вступила Лоэритер, - здесь живут теперь все твои друзья, про которых ты написал. И не только они… Все ждут тебя.
- А вы?
- А как же без нас? На корабле ещё много сказок, прекрасных полотен и волшебных миров… Главное творчество только начинается.
- Тогда не будем мешкать, – решил я.
И шагнул через хрупкие воротца на белую землю…
Чей шёпот, через какие бездны пространств донеслись до меня эти слова?..
«Но пройдёт много-много лет… Очень много. И мы снова будем вместе. На чудной белой планете, где цветут вишни, где люди любят друг друга, и где нет места злу.
Так будет. Я знаю».