Герцог Константин Павлович – надворный советник (7 класс в Табели о рангах Российской империи, что соответствует званию капитан 2 ранга), военный врач. Участвовал в Цусимском сражении на крейсере 1 ранга «Дмитрий Донской» в должности старшего судового врача, о чем есть упоминание в романе Новикова-Прибоя «Цусима». До 1933 года с женой жил в здании Адмиралтейства (Ленинград), где находился Генеральный штаб. Во время Великой Отечественной войны работал в госпитале в блокадном Ленинграде. Предвоенная семейная жизнь Герцогов подробно описана в воспоминаниях их крестницы Морган Нины Леонидовны, которая проживала в их семье в 1930-1935 гг. во время учебы в 1-м Ленинградском медицинском институте. Морган Н.Л. – врач, участник Великой Отечественной войны, орденоносец, майор медицинской службы в отставке. (фото из семейного архива В.В. Бердышева).
Морган Нина Леонидовна.
Глава из книги «Сквозь тернии ХХ века»
ПЕРВЫЙ ЛЕНИНГРАДСКИЙ МЕДИЦИНСКИЙ ИНСТИТУТ
Возраст 18-23 лет
Годы 1930-1935
Окончена школа, мне уже восемнадцать лет; что же дальше делать? Конечно, необходимо продолжить образование. У меня был путь один - поступить в гуманитарный вуз, в другое заведение, где основную роль играла математика или физика, я поступать не могла. С этими предметами я была шибко не в ладах. Родители посоветовали поступить в медицинский институт; я нашла этот совет вполне приемлемым для меня.
Решено - сделано. В Иванове медицинского института еще не было, он был организован позднее - в 1933 году. Единственное, куда я могла ехать, это Ленинград, так как там жили мои крестные - Герцог Константин Павлович и его жена Ольга Александровна. Мать подумала, что они смогут меня взять к себе на время учебы. Самое важное - это было сбор необходимых документов, которых было немало. Основное - это множество справок о проводимой мною общественной работе. Эти справки приходилось заверять в горкоме комсомола. Но самое главное, - это нужно было предоставить данные по биографии отца и его знаменитом "Ледовом походе" в 1917 году, выписка из его послужного списка была заверена военкоматом. Впоследствии, уже в городе Шуе, он сдавал свой список в военкомат для учета, а, взяв его обратно, он не проверил, все ли на месте, а придя домой оказалось, что та часть, в которой имеются данные о "ледовом походе", вырезаны. Видимо, кому-то они понадобились, тем более, что в данных по служебным перемещениям фамилия не значится.
Летом 1930 года мы с матерью поехали в Ленинград и лично сдали документы в канцелярию института. Жили мы с ней несколько дней, останавливались у Герцогов, заходили в гости к маминой сестре - тете Тоне. Моя двоюродная сестра Капитолина уже давно была замужем, имела дочь, но что-то не ладилось у ней в семье, и она собиралась разводиться и жила у матери. Комната была небольшая, узкая, чувствовалась бедность. Тетя Тоня работала где-то в столовой и, конечно, получала очень мало, а Лина еще не нашла себе работу. Позднее у нее все наладилось.
Вернувшись из Ленинграда, я купила специальные учебники по подготовке в высшее учебное заведение. Посмотрела математику и, к своему ужасу, убедилась, что не могу решить ни единой задачи, а по литературе - написать сочинение.
В вичугской школе математика остановилась на извлечении квадратных корней. Для меня стало ясно, что с такими знаниями я не поступлю ни в одно учебное заведение, не примут меня и в рабфак, так как я окончила девятилетку.
Однако 1930 год оказался для меня счастливым - прием в высшие учебные заведения проходил по конкурсу аттестатов и заслуг родителей. Но все же мы очень боялись - потому что приоритет был для рабочих и крестьян, ну а служащие были на последнем месте. Наконец-то я получила желанный ответ, что я принята на лечебный факультет и что занятия начнутся с седьмого сентября. Конечно, сыграла здесь роль не моя биография, а заслуги отца.
Я приехала в Ленинград за несколько дней до начала занятий. Мои крестные родители взяли меня к себе, и даже первое время кормили. Жили они в здании Адмиралтейства, где находился главный военный штаб. Квартира окнами выходила на Дворцовую площадь и здание Эрмитажа, имела три комнаты и кухню. Меня устроили в отдельной комнате, где был диван, стол и стоял рояль. Здесь же, в здании адмиралтейства, была небольшая больничка, где работал врачом Константин Павлович.
Мой крестный отец был спокойным, уравновешенным человеком, высокого роста, с бородкой, удивительно похожий на Дон-Кихота. Он мало читал и не очень интересовался политикой. В семейной жизни всецело подчинялся жене. В противоположность ему, Ольга Александровна была волевой, властной женщиной, чрезвычайно педантичной во всех своих делах. Она ежедневно записывала расходы и к концу месяца подводила итоги. Хозяйка была прекрасная, вкусно готовила. Довольно часто шила себе (не сама) новые платья, наряды, но носить-то их не приходилось: очень редко у ней бывали гости, и они почти ни к кому не ходили.
В театрах бывали также крайне редко, а в кино вообще не ходили. Книгу в руках у ней я за все пять лет жизни не видела. Газет и журналов не выписывали. За все пять лет жизни у них они только два раза ходили в театр, один раз на балет, а второй на какую-то пьесу; на последней и я с ними была, но места были дальние, и я половину не поняла и почти ничего не слышала.
Константин Павлович, или дядя Костя, как я его называла, получал ежемесячно прекрасный паек (по тем голодным временам). Они вдвоем приносили его в больших сумках. Крупы, сахар она хранила в мешочках на шкафу и с обязательной этикеткой, что находится в мешке и когда получено. Было довольствие и мясное, и жиры, - в общем, полный набор. Кроме того, они еще получали продукты по карточкам, как и я. Конечно, обеды у них были вполне приличные. Детей у них не было, - у нее была внематочная беременность. Жили они очень дружно, никогда не ссорились и, видимо, любили друг друга; в доме был всегда достаток и они ни в чем не нуждались; тетя Оля, выйдя замуж, никогда не работала, а до замужества она была фельдшерицей.
Через некоторое время тетя Оля решила, что ей невыгодно меня кормить. Тогда настали для меня трудные времена. По карточкам давали очень мало, как помню: килограмм шесть картошки, один килограмм сахару, немного крупы, две селедки, а остальное - как хочешь. Обедала я в столовой института. Обеды были скудные: суп давали жидковатый, на второе котлета с каким-то гарниром, что-то было на третье. Но, конечно, этого было недостаточно, так как обеденные порции были очень маленькие. Но зато в воскресенье я была сыта, - моя тетушка кормила меня и завтраком, и обедом, и ужином. Я, конечно, не оставалась в долгу, помогала ей в уборке помещений, мела полы, вытряхивала на улице коврики, помогала мыть посуду, стирала пыль и т.д. Для стирки и мытья полов к ней приходила уборщица, живущая здесь же.
Штопкой и починкой белья она не занималась. У нее была подруга-фельдшерица, вместе учились. Замуж она не вышла, уж очень была некрасивой, с выдвинутой вперед нижней челюстью. Я к ней ходила вместе с тетей. Жила она в коммунальной квартире, в крошечной комнатке. Зарабатывала на жизнь тем, что шила. Вот она-то и приходила к нам на день и занималась чинкой белья, тетя ее кормила и, наверно, давала и деньги. Бывало, что она работала в течение недели. В общем, моя тетя Оля не утруждала себя работой.
Мне было удобно в этом помещении - отдельная комната. Иногда играла на рояле. К ним изредка приходил брат Константина Павловича, тогда я играла с ним в четыре руки, в то время я еще хорошо читала с листа ноты. В прихожей было радио, но слушать надо было только через наушники, - приемники еще не продавались.
В 1933 году всех жильцов начали выселять из здания Адмиралтейства, в том числе, конечно, и нас. Им дали одну очень большую комнату, в коммунальной квартире, где жило еще трое жильцов. Дом был старинный, на Фурштадской улице, недалеко от Литейного проспекта, впоследствии эту улицу переименовали в улицу Петра Лаврова. По всей середине улицы был сквер, где стояли скамейки. Многие жители этой улицы здесь отдыхали. Между прочим, эту улицу показывали в кино, сейчас не могу вспомнить его название. Вспомнила: «Судьба резидента» с участием Георгия Жженова.
Тетя Оля сумела хорошо распланировать комнату. Она отгородила шкафом и буфетом часть помещения. В первом стояли две кровати и мой диван, отгороженный шкафчиком. Во второй части был обеденный стол, диван, письменный стол, туалетный стол и другая мебель. В общем, вторая часть была столовой, гостиной и кабинетом. Площадь комнаты практически была вся заставлена. Рояль был продан, места для него не нашлось. Мне было разрешено заниматься за письменным столом. Кухня была общая, с газовыми плитами, отдельной для каждого жильца. Окна кухни выходили во двор, типичный для старых построек, то есть, имел вид колодца, окруженного со всех сторон высокими домами; следовательно, ни о каком проветривании двора не могло быть и речи. В мою бытность комната отапливалась дровами, впоследствии было проведено центральное отопление. Имелась ванная и колонка, которая должна была топиться дровами, но ей не пользовались, - вероятно, она была неисправна. Мы все ходили мыться в ближайшую баню.
Чета Герцогов пережила блокаду Ленинграда, не выезжая, он работал в госпитале. Продуктов у них были большие запасы, но после окончания войны дядя Костя тяжело заболел и умер, точно год его смерти не знаю. Тетя Оля осталась одна, тяжело переживала утрату мужа, вероятно, она жила на пенсию, полученную после смерти дяди Кости. Оставшись одна, она пристрастилась к чтению и очень жалела, что раньше этого не делала. Но к старости у нее возникли неполадки со зрением - то ли глаукома, а может быть, и катаракта. Была положена в больницу, а по возвращении оказалось, что соседи выкрали у нее большую часть продуктов. Это на нее произвело тяжелое впечатление.