Когда возникла идея издать к 70-летнему юбилею рождения С.А. Золотцева книгу избранных стихов поэта и их английских переводов, закономерно возник вопрос о том, как её назвать. Естественно, что ответ нужно было искать в самих стихах поэта. Было скрупулёзно проанализировано не одно стихотворение, многие замечательные строки годились для этой роли, но что-то заставляло искать и искать. И вдруг – совсем маленькое стихотворение, всего две строфы:
…А сердцевина яблока недаром
В разрезе схожа с сердцем. Зреют в ней
не просто семена – сады грядущих дней,
взращённые умом и сердцем садовода.
Каким бы ледником не распахали годы
мой путь, угрюмых нашвыряв камней,
не пересилить им моей земной природы,
судьбы моей, фамилии моей.
Мне оно показалось программным в творчестве С.А. Золотцева: как будто в этих ёмких строчках уместилось представление поэта о смысле жизни на этой земле, продолжение которой - в творчестве, в созидании, в работе ума и сердца. В них декларировалась мысль о связи прошлого, настоящего и будущего. «Сады грядущих дней» - так мы с О.Н.Золотцевой назвали наш сборник, и лучшего названия не придумать.
Это стихотворение помогло мне увидеть ещё одну очень важную вещь: сад – одна из ключевых тем в творчестве писателя. В прозе и поэзии Золотцева образ сада и его составляющие: деревья, цветения и плоды появляются с удивительным постоянством. А это значит, что есть феномен, пройти мимо которого просто так, нельзя. И у этого феномена, без сомнения, найдётся своё, особое место в контексте садовой традиции русской литературы.
Образ сада занимал и занимает существенное место в отечественной литературе. Зачастую сад преломляется в творчестве писателей в духе литературных традиций времени, а иногда его трактовка определяется ценностными и даже идеологическими установками конкретных исторических периодов.
Так в советской поэзии интенсивная урбанизация, связанная с развитием тяжёлой промышленности, уживалась с метафорой «город-сад». Забегая вперёд, отмечу, что у С.А. Золотцева отношение к этому явлению, воплощённому для него в образе «бульдозерной орды», категорично и однозначно. «Железобетонные сваи – душе моей не опора» - заявляет поэт, и обращается к энтузиастам и сторонникам разрушительного наступления цивилизации на патриархальный, естественный мир:
Мой милый критик, доблестный урбанист,
Рыданий моих ты ждёшь с усмешкой лукавой.
Но я не плачу вовсе. Угомонись….
Мне просто больно. Это моё право.
Возвращаясь к более ранней садовой традиции в русской литературе, обнаруживаем, что для писателей 19 века сад был символом родины, приютом любви и волнующих душевных переживаний. Достаточно вспомнить прозу Тургенева, стихи Апухтина, Майкова, Фета.
А вот чеховский «Вишневый сад» ввёл в литературу рубежа 20 века иной символ: старый, запущенный сад – олицетворение России уходящего дворянства с её нравственными и эстетическими ценностями и идеалами.
Мотивами невозвратного прошлого проникнуто и знаменитое Бунинское стихотворение «Запустение»:
Томит меня немая тишина
Томит гнезда родного запустенье.
Я вырос здесь. Но смотрит из окна
Заглохший сад. Над домом реет тленье.
Интересен сад Пастернака: он очеловечен и по характеру – непредсказуемому и страстному – напоминает автора: «Сады тошнит от вёрст затишья...»; или : «…У сада / Полон рот сырой крапивы...».
Особое место в творчестве русских поэтов занимали и городские сады. Развивая литературную символику заброшенного сада, к ним, в частности, обращались Пушкин, Анненский, Тютчев.
В общекультурном смысле концепт «сад» у каждого народа имеет свою специфику. Считается, что сад на Востоке олицетворяет мысль о просветлении и озарении души. Европейские сады связаны с представлениями о порядке, традициях, аккуратности и культуре. А вот Российские сады призваны волновать душу, внушать задумчивость и способствовать работе воображения, пробуждать вдохновение (вспомним Державинскую «Задумчивость» или Пушкинского «Домового» - «они знакомы вдохновенью»).
Как известно, культура садоводства в Россия не имела уходящей вглубь веков истории и во многом обязана Петру I.
Могу предположить, что С.А. Золотцев хорошо знал не только специфику «садовой» лирики и прозы русских писателей, но и владел знаниями о саде как явлении мировой и национальной культуры.
Так в замечательной миниатюре, с которой и начнётся собственно исследование Золотцевского сада, читаем:
- Я понял ещё малышом, что домовой - добрый дух дома, что водяной - хозяин воды, а леший царствует в лесу. Но не было в языческой древности садов у нашего народа, и, наверное, поэтому не зародился среди домовых, водяных и леших добрый дух сада. И мне, мальчишке, стало его не хватать. И я придумал доброе зеленоглазое существо. Звалось оно, вернее, он – Садовый.
И далее писатель описывает все те удивительные свойства и функции, которыми детская фантазия наделила этого хранителя сада. У него была жена – Садовка и дети - лукавые и лохматые садовята. Во многом, он был похож на людей и помогал им: например, во время войны прятал партизан, обращая их в невидимок, а после войны невидимыми делал яблони, чтобы уполномоченные не облагали их налогами
Интересна перекличка творческого замысла Золотцева о «Садовом» c известным стихотворением А.С.Пушкина, написанным им в Михайловском. Там «функции» охраны и дома, и приусадебных участков, в том числе сада, возложены на домового.
Поместья мирного незримый покровитель,
Тебя молю, мой добрый домовой,
Храни селенье, лес и дикий садик мой
И скромную семьи моей обитель!
………………………………………………
Французский просветитель Жан-Жак Руссо считал, что дети, более взрослых, приближены к природе, потому что они естественны и находятся в состоянии «невинности». Естественное состояние ребёнка, не подвергшегося ещё пагубному влиянию общества и цивилизации, близко к состоянию самой природы. Он – часть природы. Поэтому природа открывает для него свою душу, свои сокровенные, глубинные стороны.
Сад – это тоже природа, приближенная самим человеком к своему жилищу, культивируемая им. И для Золотцева-ребёнка сад, очеловеченный им же, открывает свою душу и принимает в свою семью.
Тема одушевлённости сада не нова в литературе. Стоит вновь вспомнить «Домового» Пушкина, в котором и сад, и огород, и луга – живые участники его прогулок и поэтических исканий: «Они знакомы вдохновенью».
Однако Золотцев, идёт дальше, чем другие поэты - он прямо заявляет о наличии у сада «души». Само слово «душа», применительно к саду, появляется во фрагменте лирической прозы Станислава Золотцева о чуде, которое произошло на Николу Вешнего, в день похорон деда писателя - известного на Псковской земле садовода.
Описывая, как сад, в полном смысле этого слова, прощался с тем, кто его посадил, вырастил и обиходил, автор признаётся, что именно это заставило его навсегда поверить в то, что на свете есть душа. И у земли, и у человека.
Таким образом, руссоистская мысль о причастности детей, более чем взрослых, к природе, получает у псковского поэта дополнительную трактовку – к природе причастен каждый, кто на протяжении всей жизни сохранил способность видеть и оберегать её душу, как и свою тоже. Горе - когда искушённый и пропитанный насквозь ядом цивилизации человек, отторгается от природы (или она отторгает его?). Думается, именно эта горькая истина постулируется Золотцевым в финале его лирической миниатюры о Садовом.
- И теперь каждый раз, когда приходит лето, вхожу я ночью в царство белокипенного цвета и, прижимаясь к яблоне, кричу, да, нет, шепчу: Садовый мой, Садовый, где ты?! … Нет ответа.
Подобная этой, нота трагического мироощущения в творчестве писателя на фоне событий, происходящих в России конца 20 века, появлялась довольно часто. Однако трудно не заметить, что вера в обретение русским народом утерянных духовно-нравственных ценностей, и оптимизм, несмотря ни на что, доминировали в его творчестве. «И надо жить, пока душа жива/ и лихолетьем не убита нежность,/ и стебли трав сплетаются в слова:/ Входящие, оставьте безнадежность!» - восклицает поэт. И ещё: «Всё пройдёт, а Россия останется».
В рамках темы сада наиболее ярко этот мотив звучит в стихотворении, которое начинается словами: «Земляк-писатель, поклон тебе и спасибо…». Стихотворение является ответом на публикацию Е. Изюмова в Псковской правде в 1982 году о Николае Золотцеве, вырастившем прекрасный сад.
Слишком реалистичным для поэзии языком внук талантливого садовода с горечью констатирует, что «жизнь внесла коррективы, и от этого сада уже не осталось ни пня». Далее с помощью удивительной по ёмкости и образности развёрнутой метафоры, ядром которой является поэтический концепт сад, Золотцев озвучивает свою позицию поэта и гражданина, свою боль относительно происходящего в стране:
Я всё понимаю: сегодня эпоха прозы,
Никчёмны вздохи над прошлым, никчёмны слёзы.
Леса вырубают – не только что старый сад.
Но прямо в меня такие щепки летят,
что сердце стало сплощной занозой.
Очевидно, что здесь сад можно рассматривать как символ многострадальной, разрушаемой страны, безвозвратно уходящего прошлого. И в этом можно увидеть некоторые схождения с символической трактовкой сада Чеховым, Буниным и другими. Однако ни у одного из упомянутых в этом сообщении поэтов и писателей не наблюдается того абсолютного слияния сада, олицетворяющего Родину, и человека, которое мы видим у Золотцева. Боль сада – боль человека. Боль Родины – боль поэта: «сердце стало сплощной занозой». У них общая, ранимая, душа.
Но, как отмечалось ранее, жизнеутверждающий оптимизм, несмотря ни на что, доминирует в его творчестве. В том же стихотворении, почти в духе сказочной русской традиции обязательного счастливого конца, в основном, благодаря чуду, Станислав Золотцев провозглашает нерушимую сущность сада-России, и не отказывает себе в патетике во славу жизни и веры в живучесть русского народа и его духа:
И всё же смотрю назад - и глазам не верю! –
Не вырубленный, живой –!
Стоит, как стоцветный терем, моё восьмое – нет, - первое чудо – САД.
И в нём сегодня – как тысячу лет назад ,
Как через века – живут и внуков растят
И землю возделывают Николай и Мария…
Моё начало. Моя основа. Моя Россия.
Знаменательно, что сам автор выделяет слово САД заглавными, прописными буквами, что на наш, взгляд очень существенно. Возможно, в этом скрыто намерение самого поэта подчеркнуть символическую природу этого образа в своём творчестве, показать его многоплановость.
Сад для него - отчий дом, связанный с родными людьми и памятью о счастливом прошлом:
Снова я раскрываю окно
в отчий сад, где горит гладиолус,
где земли волшебство сведено
в материнский негаснущий голос.
Сад для него - пространство для безудержных чувств, наполненное весенним цветеньем:
Вновь у каждого окна
Цвет кипит лиловый,
И земля пьяным-пьяна
От сирени новой.
Сад для него - целый космос: живой и чувственный:
А на ветвях - галактики планет -
румяных, сочных, над тобой нависли.
Вокруг и рядом – всё, что с древних лет
зовётся жизнью в самом первом смысле.
Когда поэт касается темы смысла своей жизни и подведения её итогов, он также говорит о саде. Здесь, конечно, угадывается аллюзия на всем известный постулат о необходимости каждому за свою жизнь посадить дерево, вырастить ребёнка, построить дом и т.д. Как важно, наверное, для человека обнаружить в конце своей жизни, что было в ней что-то стоящее, чем он может наполнить это «т.д.», и оставить после своего ухода.
У Золотцева сомнений по этому поводу не могло быть – всё предельно ясно:
Мой век прошёл. Я вырастил свой сад
И вырастил детей, и книжный ряд
Рождён моим пером…
Сад, дети, книги и, конечно, Россия - его дом. Всё это живёт в каждой строчке поэта.
Можно заключить, таким образом, что тема сада в творчестве Золотцева наполняется символическим значением человеческой жизни в целом, преломлённым через призму личности писателя и гражданина.