Оппозиционер

Бок Ри Абубакар
В жаркий день августа 1996 года, когда  дружины независимой Ичкерии в количестве нескольких сотен боевиков проникли в город Грозный  и расползлись мелкими группами по  городским кварталам, парализовав всё грозное  воинство ядерной державы, на площадке, у входа в многоквартирный, пятиэтажный  дом  проспекта Ленина стоял чуть полноватый, седой, с  небритой щетиной на лице, пожилой мужичок.
По внешности было видно, что это бывший партийно-советский чиновник, оставшийся в городе, чтобы стеречь свое  бесценное богатство в виде шкафов с книгами классики и марксизма-ленинизма, импортных холодильника, ковров,  мебели,  телевизора цветного, да  кухонной утвари.
Все это было нажито им за долгие годы  кропотливым, каждодневным трудом   в неустанном и верном  служении,  отбивая молитвенные поклоны  своему богу Ленину и  партии большевиков.
Он стоял, готовый при любой опасности кинуться в подъезд, к двери своей четырехкомнатной квартиры, но вместе с тем любопытство, раздираемое изнутри, не позволяло уйти.
По опустевшему двору дома ходили вооружённые люди с хмурыми, недобрыми  глазами.
Они напряженно вглядывались в окна домов, в двери подъездов, подходили к гаражам во дворе  и чаще всего, заглядывали в щели гаражных ворот.
И видя, что  гаражи пустые, недовольно  качая огромными до пояса  бородами, шумно роптали.
Было видно, что их очень интересовал автотранспорт.
Но автотранспорта в гаражах не было. Все горожане спешно выехали на личных  автомобилях, предчувствуя надвигающуюся бойню, в которой  уцелеть пришлось бы немногим.
Война никогда не разбирала свои жертвы.
Во всем дворе дома не было ни единой души, по крайней мере, не было видно, кроме этого  пухлого  партфункционера, который с неослабным интересом, переминаясь с ноги на ногу,  с настороженностью, внимательно наблюдал  за вооруженными незнакомцами.
С самого начала ичкерийской революции 1991 года, почти все грамотные, образованные  люди отнесены были к разряду оппозиционеров и агентов Москвы.
Их проклинали, их считали главными виновниками всего плохого, что творилось в республике.
И этот был одним  из тех самых.
Но он не только наблюдал, в его голубых глазах сквозило колкое  ехидство, дополняемое еле скрываемой полуухмылкой лица.
А когда один из боевиков снова  заглянул в щель ворот одного из гаражей и, раздраженно взмахнув руками, недовольный пошел к следующему гаражу, полуухмылка пухлого  стала явственно вызывающей.
Он  в душе  радовался, что боевой бригаде  нечем поживиться.
И это не заметить было сложно.
Вожак  группы, с  бородой,  похожей на метлу,  перепоясанный лентами патронов и со здоровенным  пулеметом, висящем на плече, крикнул:
«Эй, седой,  ты меня слышишь?!! Повернись сюда!!
В этих гаражах несколько дней назад было полным полно машин…
Не знаешь, куда они все внезапно подевались?!
Пухлый, словно ожидал этого вопроса, мгновенно ответил:
«Как не знать? Конечно, знаю...!"
"Ну и где они? Говори, да побыстрей, времени  нет у нас!"-прокричал бородатый.
"Как где...? Уже далеко, не догнать...
Правда,  они долго ждали вас, чтобы отдать от  своих авто  ключи… Из рук в руки, так сказать...
Но так как вы не  торопились прийти, то они  сели в свои автомобили и очень расстроенные уехали...
А меня..., меня  попросили передать вам... свои глубокие извинения!»
Издевка читалась явно, недвусмысленно  уже не только на лице  эксчиновника советской бюрократии, но и в словах.
Бородач, грозно вращая черными, безумными глазами, во весь двор по львиному прорычал:
«Ах ты, мерзкое и никчемное существо!! Я так и знал, что ты оппозиционер!!
Убирайся со своей противной рожей  с  глаз моих,  а не то,  клянусь, я   сотру тебя в порошок!!»
Пухлый, мгновенно сгорбившись,  суетливо  засеменил к крыльцу и исчез в проеме дома.
А боевики двинулись дальше.
Между тем, бои только разгорались…