Сиреневый туман-3. Чайная роза. Ольга Ланская

Ольга Юрьевна Ланская
18+

"ЗЕЛЁНАЯ ГУСЕНИЦА В ЗЕЛЁНОЙ ТРАВЕ"
(Повесть, продолжение)

––ГЛАВА 3. ЧАЙНАЯ РОЗА-–-

Это были старинные иркутские дома, чудом сохранившиеся  в центре города, похожие круговым своим расположением на монастырский двор.
Ляля легко нашла подъезд, поднялась на второй этаж, позвонила. Ей открыли дверь, даже не спрашивая.

Она перешагнула порог.

– Здравствуйте.
 – Bonsoir, ma ch;rie! Comment vous-avez parvenue? – ответили ей на чистейшем французском.
– Merci, Madame! Bonsoir, Madame! – едва слышно произнесла Ляля.
– J'esp;re que Votre maman a r;ussi ; prendre soin de ce que Vous sachiez le fran;ais!
– Sans aucun doute, madame!
– О, да Вы совсем промокли, душечка! – продолжала на своем великолепном классическом французском подруга бабушки, сияя тихой сдержанной радостью.
— Немедленно в ванную. Я все там приготовила для Вас. И не спешите, надо отогреться! А я пока заварю чаю, идет?

Ляля кивнула.

Да, ванна. Вот ей что сейчас нужно! Ванна!

Все, вокруг и помимо нее существовавшее, воспринималось ею неясно, так, как будто находилась она в капсуле с отпотевшими непрозрачными стенами, но это даже не удивляло ее, словно так и должно было быть теперь – отныне и навсегда.

Она запнулась о последнее слово – такое неуместное, непонятно откуда и кем вброшенное в ее сознание, но и это ненадолго зацепило ее внимание, словно шел, шел да споткнулся по дороге о случайный камушек. И тут же забыл…

Ванна была высокая, старинная, на белых, отделанных древней тусклой позолотой львиных лапах, – это было последнее, что отметило мимоходом ее едва пульсирующее сознание.

Она наполнила ванну горячей водой и, погрузившись в нее, вдруг отчетливо поняла, что очень замерзла.

Она закрыла глаза. И, только слегка согревшись, резко поднялась, чтобы заменить воду…

И смотрела, смотрела, как уходит из нее вода, смотрела, не думая ни о чем, так, словно сливалась из ванны вся ее прежняя ясная жизнь, из-за которой ей было сегодня так плохо.

И снова, отлеживаясь уже в новой воде, подумала:
– Ничего… Ничего! Как-нибудь образуется.

Она не стала пить чай, попросив разрешения пойти спать, и бабушкина подруга – Анастасия Николаевна, настаивать не стала, только пристально посмотрела в лицо Ляли:
– Как же ты во всем похожа на Тасю! А ведь ты родилась совсем незадолго до ее кончины.
– Да, – сказала Ляля. – Мне было три года, когда мама получила письмо о том, что не стало ее мамы.
– И ты помнишь это?
– Да, конечно, – сказала Ляля. – Я почему-то все помню. Не постоянно, а если вдруг что-то напомнит.

– И тогда ты видишь все, как было, вплоть до мелочей типа какого цвета были портьеры в междверных проемах…
– … и какие на них помпончики! – засмеялась Ляля, вдруг почувствовав себя дома. – Мне даже Ваша ванна на львиных лапах отчего-то знакома, и эти выгибы по бокам, и высокие края у изголовья и в изножье!

– Ничего удивительного, – сказала Анастасия Николаевна. – Точно такая же ванна была у ваших, и тебя купали в ней, пока Машенька не увезла тебя с собой в Тьмутаракань. Кстати, бабушка твоя была против! Но молодые стариков не слушают…

– А вот ее я совсем не помню.

– Не удивительно. Тася работала сутками в госпитале. Старалась не привыкать к тебе, зная Машенькины планы. Только ничего хорошего из этого не вышло.

И, споткнувшись о пристальный, "слушающий" взгляд Ляли, внезапно скомандовала:
– А теперь – спать! Немедленно. Идем, я покажу тебе твою комнату. Только нам придется пройти через мою гостиную, ты уж не пугайся!

И улыбнулась своей шутке такой родной, знакомой улыбкой, что Ляля невольно отозвалась на нее, и подумала: "Мама, ты снова вошла ко мне в этот страшный круг…"

Огромная луна освещала гостиную. Анастасия Николаевна не стала включать света, но Ляля увидела, что все вещи в ней были накрыты чехлами. Рояль, кресла, даже конторка в углу у окна, сквозь который лился зыбкий лунный свет, словно включил кто-то на небе фонарь как раз для этого случая.

– Похоже на комнату с привидениями, да? – усмехнулась Анастасия Николаевна.
– Нет. Так ведь всегда зачехляют мебель перед отъездом на дачу.
– А ты откуда знаешь? – спросила Анастасия Николаевна.
– Не знаю. Но я видела это. И холщевые чехлы. Я даже знаю, что они жестковаты, что ли. Наощупь знаю.

Анастасия Николаевна остановилась, глядя в окна, занавешенные лунным светом.

– Ляля, а ведь так всегда и было, ты права. До революции… И чехлы у меня почти с тех времен. И мебель… Благодаря им и сохранилась. У тебя генная память. Слышала о такой?
И засмеялась:
– Все-все! Спать! И ничего не бери в голову. Ничего. Ясно?
Ляля кивнула.

– Вот и хорошо пошли к тебе.

И они вошли в комнату, и первое, что увидела Ляля – огромная, цветущая совсем не в сезон, чайная роза.

– У нас, дома… – начала было Ляля, но Анастасия Николаевна остановила ее:
– У вас дома Машенька растит дочку этой розы!

И опять засмеялась, сказала:
– Спокойной ночи!
И ушла.

Мама позвонила рано утром. Анастасия Николаевна позвала Лялю, та вскочила, схватила телефонную трубку:
– Мама! Здесь есть твоя любимая чайная роза! Целое дерево!

– Конечно, – сказала мама. – Не опоздай в институт, а мне пора на занятия.  Поцелуй Анастасию Николаевну. И не забудь написать мне, хорошо?
– Конечно, Ма!
– Вот и славно, – сказала мама. – Вот и славно!

---Эпилог---

Туман был такой, что все вокруг приобрело вдруг зыбкие текучие очертания, словно здания, люди, силуэты машин, придорожные деревья кто-то запаковал в полупрозрачную искусственную вату. И не было ему конца.

Саша шел, не очень осознавая, куда и зачем. Ему хотелось только, чтобы этот туман кончился. Должны же быть и у него пределы?!

И как только он подумал про это, он увидел две смутно белеющие пустые скамейки, подошел к ним и сел.

***

Она проснулась ни свет, ни заря. Это было привычным. Непривычным было все вокруг – чужая комната, солнечный ранний рассвет в окне, чуть приглушенный легким тюлем, по краям которого на старинных бархатных подвязках с роскошными кистями уютно жили-поживали зеленые с золотыми узорами раздвинутые гардины, которые давно уже никто, наверное, не закрывал на ночь.

Ляля села, оглядела белую в розовый цветочек пижаму, которую не помнит, как и надела перед сном. И засмеялась – невидимо и неслышно – дома в детстве у нее была такая же! И как только вспомнила это, как всё обрушилось.

Тяжело, не ощущая движения, прошла в ванную, закрылась.

Отчетливо помнила одно: бабушкина подруга. Ее нельзя огорчать. Она слишком хрупкая.

Ляля переоделась, написала записочку: "Сейчас буду".
И вышла.

Ни одна половица не скрипнула под ней, и Лялю это не удивило почему-то.

Она пересекла двор, пошла на главпочтамт к окошечку "до востребования", где каждый день получала письма из Жуковского,  спросила:
– Мне должен быть перевод. Он пришел?

– Секундочку, – сказали ей.
– Да, вот. Заполните бланк, пожалуйста.

Она взяла деньги, вернулась в "монастырскую", позвонила.

Анастасия Николаевна не удивилась ничему, просто произнесла свое обязательно солнечное приветствие.

Ляля прошла в столовую, положила на стол деньги.
– Спасибо, Анастасия Николаевна. – Спасибо. А это – от мамы.

– Благодарю. Передай Машеньке. Она всегда помогает мне… Прости, я понимаю, что не имею права вмешиваться, но все же скажи, девочка, куда ты сейчас?

– К маме, – тихо сказала Ляля.
– Будь осторожна в дороге, – сказала Анастасия Николаевна.
– Спасибо. До встречи, Анастасия Николаевна.

Та посмотрела долгим темным взглядом и тихо сказала:
– Хорошо бы.

Ляля вышла, села в автобус, идущий в аэропорт, купила билет, и через несколько часов она уже летела в серебристой бесшумной сигаре высоко над землей, не отрываясь глядя на то, как мала земля, как малы великие реки и как бесконечна тайга со стеклышками озер и тонкими синими нитями текущих вод между ними.

А потом заснула.

– Ну что же, – сказала мама. – Дома всегда лучше. Но без диплома ты не сможешь преподавать. Да не беда, что-нибудь придумаем. Если позволишь, я посоветуюсь.

– Мама, – сказала Ляля. – Я так устала. Можно, я посплю?

– Прости, доченька! Все у меня в голове перемешалось! А через час – вторая смена. Не хочется от тебя уходить.

– Все будет хорошо, Ма.

Ляля подошла к чайной розе – иногда они называли ее почему-то китайской – все детство она протирала каждый ее листик.

– Иначе роза не будет цвести, – говорила мама.

И раз в год роза цвела.

В темной, почти как на елях, листве вдруг начинали появляться махровые оранжево-желтые благоухающие цветы.

***
А, может быть, вообще никакого тумана и не было? И все это мне просто снится? И туман, и солнце за ним, и исчезающая в его лучах, сгорающая в нем, рыжая девочка?

Ничего не было. Ни злых писем-намеков, ни этого, последнего, в котором Валентина почти утверждала, что он ошибся в Ляле.

Вот сейчас, надо только шевельнуться, чтобы все это невозможное дикое наваждение сгинуло.

Он оглянулся. Вокруг был не то жиденький парк, не то лес, и две пустых скамейки стояли рядом, на одной из которых сидел он.

Он еще не знал, что вся его счастливая жизнь впереди, что разлетелась вдребезги только ее жизнь, а его счастье, ясное и беспорочное, ждет его в прозрачном бокале будущего. Не без горчинки, но… Кто ж о них думает, когда блюдо безоговорочно отменно.

Он подумал:
– А я ей про трудную жизнь на полигонах, без театров и музеев…

Он усмехнулся. Сжал пальцами лицо, словно стянул с него приросшую маску и тихо засмеялся.

– Все это сплин от байкальских пиратов. Нашаманили. Пора и делом заняться.

Поднялся и твердым, уверенным шагом пошел к такому нелепому и грандиозному неповторимому зданию в этом маленьком городишке, которое возвели специально для них, гениев.
"Она этого просто не поняла". Подумал он и забыл.
 
Забыл, зачеркнул, переключил сознание на иное бытие, словно щелкнул тумблером выключателя на счётчике, когда перегорают предохранители и надо заменить их.

Зашел в деканат.

– Вы предлагали командировку с защитой там же, я правильно понял?
– Так Вы согласны? – поднимаясь ему навстречу, ласково произнес декан.
– Да, – сказал Саша.
– Там было одно условие, – негромко сказал декан.
– Я знаю, – ответил Саша. – Но, ведь в субботу наш Загс работает, нет?
– Работает.
– Значит, вопрос снят.
– Замечательно, Александр Михайлович. На понедельник мы все оформляем. В принципе, я был уверен в Вас. Рад, что не ошибся. Только имя супруги – единственное, что нам неизвестно.
– Элеонора Егоровна.
– Замечательно, – сказал декан. – Замечательно. Мы ее знаем. Правильный выбор.
И улыбнулся.

Саша вышел.

Он шел к Элеоноре, синеглазой пампушке, о которой весь Жуковский знал, что она без ума от генеральского сыночка из Сибири, и своего не упустит.

– С ней, – подумал он. – У меня никогда никаких проблем не будет.

Оставалось только одно – миновать, разминуться с еще одним человеком, которого он никогда больше не хотел видеть.

И это был Игорь.

(Продолж. след.)

Ольга ЛАНСКАЯ.
Иркутск – Жуковский – Санкт-Петербург
2018 г.