На фото Жданов и Сталин на похоронах советской литературы. У Сталина на лице все же можно заметить следы сочувсвия и сострадания, и руки сложены соответственно. Учился все же в семинарии. У громилы Жданова, одетого в крестьянскую рубаху и кургузый пиджачек, на лице, устремленном в будущее, выражение : «Что прикажете-с?» . У него тоже усы, но поскромнее. И руки по стойке смирно. Тонкошеим его не назовешь. Мандельштам ошибся. У Сталина окружение было с толстыми шеями: Хрущев, Маленков, Каганович, Жданов.
О СТАЛИНЕ МУДРОМ, РОДНОМ И ЛЮБИМОМ, О МАККАРТИЗМЕ И АТОМНОЙ БОМБЕ
Сегодня слушает он джаз, а завтра родину продаст
(слова народные)
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
(Осип Мандельштам)
Знаменитое, историческое и хрестоматийное Постановление ЦК ВКП(б) 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград», принятое 14 августа 1946 года, знают все. Мы даже изучал его в школе. Булгаков еще раньше отразил его суть в «Мастере и Маргарите» и Ленин в столь же знаменитой и основополагающей работе «Партийная организация и партийная литература».
Постановление состояло из преамбулы и тринадцати директивных пунктов. Во вступительной части говорилось о неудовлетворительной деятельности журналов «Звезда» и «Ленинград», указывалось на недопустимость предоставления страниц
таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко» — автору «омерзительной вещи» под названием «Перед восходом солнца», и Ахматовой, являющейся «типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии".
Согласно постановлению, редакторы этих изданий Саянов и Лихарев не справились с «возложенным делом», а Ленинградский горком «проглядел крупнейшие ошибки журналов».
В засекреченной части документа, не подлежащей публикации, был объявлен выговор второму секретарю Ленинградского горкома Якову Капустину, включившему в редколлегию «Звезды» Капицу и Зощенко (в 1950 году Якова Михайловича расстреляли). Секретарь по пропаганде Ленинградского горкома Иван Михайлович Широков был уволен, редактор «Ленинграда» Борис Лихарев получил выговор. В постановлении указывалось, что персональную ответственность за идеологическую направленность в «Звезде» несёт первый секретарь Ленинградского обкома и горкома Пётр Попков (впоследствии расстрелян)
На следующий день после этого Постановления, 15 августа Жданов приехал в Ленинград , где на срочно собранном партактиве он между прочим сказал следующее: «Этот вопрос на обсуждении ЦК поставлен по инициативе товарища Сталина, который ЛИЧНО в курсе работы журналов... ЛИЧНО участвовал в этом заседании и дал руководящие указания...»
Личное учстие Сталина и его ценные указания меня заинтересовали.
Постановлению предшествовало заседании оргбюро ЦК ВКП(б) 9 августа в Москве.
Процитируем некоторые их этих «руководящих указаний», сделанных Сталиным на этом заседании оргбюро.
Заседание (в Москве) открыл Жданов и раскритиковал журналы «Ленинград» и «Звезда», приведя примеры слабых писателей и произведений, публикуемых в журналах, сконцентрировав атаку на Зощенко и Ахматовой, в частности прицепившись к рассказу Зощенко «Путешествие обезъяны»
ЖДАНОВ: «Совершенно исключительно вредное произведение М.Зощенко об обезьяне, прыгающей по плечам и головам стоящих в очереди. Ей скучно среди людей и их глупых порядков. Это о распределении продуктов в прдовольственном магазине, о милиционерах. Общество изображено нелепо. «Я воспитал ее, как человека»- говорит мальчик в рассказе. Следовательно, обезъяна пример для человека».
СТАЛИН: - А каков автор? К какому разряду зверей принадлежит?
(умно, МГ)
ЖДАНОВ: - Журнал «Ленинград» печатает слабый материал. Вот поэт Сельвинский в сожженном Севастополе не видит ничего...кроме одной женщины..
СТАЛИН: - Материалу не хватает.
(а это уже по-нстоящему умно)
Привожу это стихотворение в конце статьи(тем более, на Прозе любят стихи)
ЛИХАРЕВ. (редактор журнала «Ленинград» - отделался выговором)
«В Севастополе» Сельвинского есть вывод, он вспоминает свою юность в Севастополе, вспоминает девушку, которую там видел, которая назвала его милым. Это ему запомнилось на всю жизнь. Вот его стихотворение.
СТАЛИН. Это уловка.
ЛИХАРЕВ. Это пародия на произведение о Некрасове…
СТАЛИН. Вы утверждаете, что это пародия на пародию?
ЛИХАРЕВ. Такая книжка есть…
СТАЛИН. Это уловка, автор прикрывается.
(умно, умно)МГ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ЖДАНОВ: В чем причина ошибок? Ошибок таких писателей, как Зощенко и Ахматова. Группа писателей наших попала под влияние мелкобуржуазной идеологии, враждебной нам литературы.
В прениях выступил писатель САЯНОВ:
«Главная, я думаю, моя личная ошибка – в публикации рассказа Зощенко».
СТАЛИН: - Это пустейшая штука , не дающая ничего ни уму, ни сердцу. Это рассказ с похмелья. Балаганная штука».
(просто, исключительно умно (МГ))
Потом выступал писатель А. Прокофьев, защищаясь в частности от предложения Сталина закрыть один журнал..
СТАЛИН: А как Ахматова? Кроме старого, что еще у нее есть?
ПРОКОФЬЕВ: - Она уже старая. Ее не преределаешь... А вот «Знамя» печатает даже то, что мы отвергли из стихов Ахматовой.
СТАЛИН: - Доберемся и до них.
(это по-большевистски, и умно, конечно. МГ)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ВИШНЕВСКИЙ: - Мы, ленинградцы, первыми ударили по Зощенко, который всегда выволакивал старое, грязное белье. Писал об инвалидах, пивных, милиционерах и т.д.
СТАЛИН: - Он проповедник безыдейности..
(глубоко и очень умно!!)МГ
АЛЕКСАНДРОВ: - Злопыхатель...
СТАЛИН: - Писатели думают, что они политикой не занимаются... Написал человек красиво, и все. А там есть плохие вредные места, мысли, которые отравляют сознание молодежи... Почему я недолюбливаю людей вроде Зощенко? Потому, что они пишут что-то на рвотный порошок. Можем ли мы терпеть на посту руководителей людей, которые это произведение пускают в печать?.. У нас журнал не частное предпреятие... Он не имеет права приспосабливаться к вкусам людей , которые не хотят признавать наш строй. Кто не хочет перестраиваться, например Зощенко, пуская убирается ко всем чертям. Не нам же переделывать свои вкусы. Не нам приспосабливать свои мысли и чувства к Зощенко и Ахматовой. Разве Анна Ахматова может воспитывать? Разве этот дурак, балаганный рассказчик, писака Зощенко может воспитывать?
(Просто, по-нстоящему мудро!)МГ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..
Несколько моих личных замечаний по вышеприведенному.
Очень мне понравился риторический вопрос Сталина: «Почему я недолюбливаю людей вроде Зощенко?»
Об этом я напишу как-нибудь отдельно, почему Сталин недолюбливал таких людей как Зощенко. Хуже было тем, кого он «долюбил»: Мандельштам, Михоэлс (А это еще кто такой?), Бабель, Цветаева, ...
Зощенко всего лишь исключили из ССП и лишили временно хлебных карточек, («Минуй нас пуще всех печалей И барский гнев, и барская любовь»). Он даже пережил Сталина и умер в 1958 году.
В 1988 году Политбюро ЦК КПСС признало постановление «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“ от 14 августа 1946 года ошибочным, «искажающим принципы работы с творческой интеллигенцией», и отменило его.
Поторопились ребята. С интеллигенцией только так и нужно работать.
Теперь, к удивлению терпеливых читателей, которые дочитывают все до конца, совершенно другая история
СССР во время войны, и до войны, и еще более после войны, вовсю развернул шпионскую деятельность в США, которые, полагая, что СССР их союзник, ососбенно советскими агентами не занималось.
Здесь мне интересно то, что вербовка агентов среди американцев облегчалась тем, что среди них было много коммунистов (почти все), и их даже не нужно было вербовать. Они работали за идеалы. А компартия в США была вполне легализирована. Американские идиоты этого не понимали.
Именно они и составили ядро той сети, которая начиная с Клауса Фукса в Англии и кончая почти невинными Розенбергами, повешенными, практически, ни за что, для острастки и из-за антисемитизма. Сеть эта выкрала все материалы и чертежи для атомного проекта в СССР, который благодаря этому был завершен в рекордные 4 года. Разумеется, чертежи эти попадали в руки уже успешно двигавшихся в том же направлении советских физиков. (Тоже все коммунисты, идеологически проверенные).
Упомянув Розенбергов, добавлю, что Москва пыталась спасти их от смертной казни. Все было пущено в ход: демонстрации во многих странах. Сам Папа Римский обратился с просьбой о помиловании. С такими же просьбами обратились многие известные личности: Альберт Эйнштейн, Жан-Поль Сартр, Пабло Пикассо, ... Все тщетно. При том, что смертная казнь за измену вещь в США редкая. Для сравнения в СССР - сами знаете, рсстреливали пачками, включая и Берию, организовавшего, кстати, кражу этой самой бомбы.
«Короче – сегодня ты играешь джаз а завтра родину продашь» в Америке сработало с ужасающей точностью.
Кончилось это маккартизмом, то есть, своеобразной американской формой «Постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград»»
Цитата из Википедии:
«9 февраля 1950 года после установления маоистского режима в Китае, оказавшего на американцев гнетущее впечатление, малоизвестный сенатор-республиканец от штата Висконсин Джозеф Маккарти выступил в городе Уилинг в Западной Вирджинии с речью, в которой заявлял, что в государственном департаменте Соединенных Штатов число коммунистов достигло 205 человек. Имя сенатора сразу же появилось на первых полосах крупнейших газет, на радио и только получившем распространение телевидении. Именно с этого выступления и началась деятельность сенатора Маккарти, но он не был первым, кто начал заниматься расследованием советской деятельности в США»...
Это известная история. В «черные списки» тогда, подобно Зощенко и Ахматовой (часто с изгнанием с работы, то есть, лишением «хлебных карточек») были внесены сотни людей. Среди них несколько знаменитых имен для примера:
Леонард Бернстайн; композитор и дирижёр
Аарон Копленд; композитор
Стэнли Крамер; кинорежиссёр
Артур Миллер; драматург,
Роберт Оппенгеймер; физик, «отец атомной бомбы»
Дороти Паркер; писательница
Поль Робсон; певец, общественный и политический деятель
Юлиус и Этель Розенберги; коммунисты, советские разведчики
Пит Сигер; певец
Орсон Уэллс; кинорежиссёр, актёр и писатель
Говард Фаст; писатель
Лилиан Хеллман; драматург
Чарли Чаплин; актёр и кинорежиссёр
Альберт Эйнштейн; физик, создатель теории относительности
«Тем не менее ряд событий 1954 года (четыре года продолжалось) ознаменовал закат политической карьеры Маккарти. В марте 1954 года известные телевизионные журналисты и общественные деятели демократы Эдвард Мэроу и Фред Френдли в эфире программы «See It Now» (Си-Би-Эс) подвергли острой критике нарушения, допущенные сенатором в сфере гражданских прав. Передача вызвала широкий общественный резонанс. Зёрна сомнения, брошенные Мэроу, дали всходы в середине того же года, когда в течение нескольких недель общественности в прямом эфире были показаны слушания Постоянного подкомитета по расследованиям, где Маккарти допрашивал высокопоставленных военнослужащих, среди которых были и герои войны.
Президент США Дуайт Д. Эйзенхауэр, несмотря на тесные дружеские связи с Маккарти, был вынужден публично осудить политическую инициативу сенатора».
В СССР ничего подобного произойти не могло, и охота на ведьм ослабилась только со смертю Великого Кормчего. Правда, и потом продолжалась, но не в такой жуткой форме, как при нем.
******
Сельвинский,
Севастополь
Я в этом городе сидел в тюрьме.
Мой каземат — четыре на три. Все же
Мне сквозь решетку было слышно море,
И я был весел.
Ежедневно в полдень
Над городом салютовала пушка.
Я с самого утра, едва проснувшись,
Уже готовился к ее удару
И так был рад, как будто мне дарили
Басовые часы.
Когда начальник,
Не столько врангелевский,
сколько царский,
Пехотный подполковник Иванов,
Решил меня побаловать книжонкой,
И мне, влюбленному в туманы Блока,
Прислали... книгу телефонов — я
Нисколько не обиделся. Напротив!
С веселым видом я читал: «Собакин»,
«Собакин-Собаковский»,
«Собачевский»,
«Собашников»,
И попросту «Собака» —
И был я счастлив девятнадцать дней,
Потом я вышел и увидел пляж,
И вдалеке трехъярусную шхуну,
И тузика за ней.
Мое веселье
Ничуть не проходило. Я подумал,
Что, если эта штука бросит якорь,
Я вплавь до капитана доберусь
И поплыву тогда в Константинополь
Или куда-нибудь еще... Но шхуна
Растаяла в морской голубизне.
Но все равно я был блаженно ясен:
Ведь не оплакивать же в самом деле
Мелькнувшей радости! И то уж благо,
Что я был рад. А если оказалось,
Что нет для этого причин, тем лучше:
Выходит, радость мне досталась даром.
Вот так слонялся я походкой брига
По Графской пристани, и мимо бронзы
Нахимову, и мимо панорамы
Одиннадцатимесячного боя,
И мимо домика, где на окне
Сидел большеголовый, коренастый
Домашний ворон с синими глазами.
Да, я был счастлив! Ну, конечно,
счастлив.
Безумно счастлив! Девятнадцать лет —
И ни копейки. У меня тогда
Была одна улыбка. Все богатство.
Вам нравятся ли девушки с загаром
Темнее их оранжевых волос?
С глазами, где одни морские дали?
С плечами шире бедер, а? К тому же
Чуть-чуть по-детски вздернутая губка?
Одна такая шла ко мне навстречу...
То есть не то чтобы ко мне. Но шла.
Как бьется сердце... Вот она проходит.
Нет, этого нельзя и допустить,
Чтобы она исчезла...
— Виноват!—
Она остановилась:
— Да?—
Глядит.
Скорей бы что-нибудь придумать.
Ждет.
Ах, черт возьми! Но что же ей сказать?
— Я... Видите ли... Я... Вы извините...
И вдруг она взглянула на меня
С каким-то очень теплым выраженьем
И, сунув руку в розовый кармашек
На белом поле (это было модно),
Протягивает мне «керенку». Вот как?!
Она меня за нищего... Хорош!
Я побежал за ней:
— Остановитесь!
Ей-богу, я не это... Как вы смели?
Возьмите, умоляю вас — возьмите!
Вы просто мне понравились, и я...
И вдруг я зарыдал. Я сразу понял,
Что все мое тюремное веселье
Пыталось удержать мой ужас. Ах!
Зачем я это делал? Много легче
Отдаться чувству. Пушечный салют...
И эта книга... книга телефонов.
А девушка берет меня за локоть
И, наступая на зевак, уводит
Куда-то в подворотню. Две руки
Легли на мои плечи.
— Что вы, милый!
Я не хотела вас обидеть, милый.
Ну, перестаньте, милый, перестаньте...
Она шептала и дышала часто,
Должно быть, опьяняясь полумраком,
И самым шепотом, и самым словом,
Таким обворожительным, прелестным,
Чарующим, которое, быть может,
Ей говорить еще не приходилось,
Сладчайшим соловьиным словом «милый».
Я в этом городе сидел в тюрьме.
Мне было девятнадцать!
А сегодня
Меж черных трупов я шагаю снова
Дорогой Балаклава — Севастополь,
Где наша кавдивизия прошла.
На этом пустыре была тюрьма,
Так. От нее направо.
Я иду
К нагорной уличке, как будто кто-то
Приказывает мне идти. Зачем?
Развалины... Воронки... Пепелища...
И вдруг среди пожарища седого —
Какие-то железные ворота,
Ведущие в пустоты синевы.
Я сразу их узнал... Да, да! Они!
И тут я почему-то оглянулся,
Как это иногда бывает с нами,
Когда мы ощущаем чей-то взгляд:
Через дорогу, в комнатке, проросшей
Сиренью, лопухами и пыреем,
В оконной раме, выброшенной взрывом,
Все тот же домовитый, головастый
Столетний ворон с синими глазами.
Ах, что такое лирика!
Для мира
Непобедимый город Севастополь —
История. Музейное хозяйство.
Энциклопедия имен и дат.
Но для меня... Для сердца моего...
Для всей моей души... Нет, я не мог бы
Спокойно жить, когда бы этот город
Остался у врага.
Нигде на свете
Я не увижу улички вот этой,
С ее уклоном от небес к воде,
От голубого к синему — кривой,
Подвыпившей какой-то, колченогой,
Где я рыдал когда-то, упиваясь
Неудержимым шепотом любви...
Вот этой улички!
И тут я понял,
Что лирика и родина — одно.
Что родина ведь это тоже книга,
Которую мы пишем для себя
Заветным перышком воспоминаний,
Вычеркивая прозу и длинноты
И оставляя солнце и любовь.
Ты помнишь, ворон, девушку мою?
Как я сейчас хотел бы разрыдаться!
Но это больше невозможно. Стар.
1944, Действующая армия
(обратите внимание на дату)