Письмо 27
Здравствуй, моя Натальюшка!
Я уже так давно не писала тебе писем, просто ужас! Мы с тобой это время не теряли контакт. Иногда перебрасывались фразами. Интернет позволяет не выпадать совсем из жизни. Но, знаешь, письмо – это совсем другое. Можно не только рассказать, но и обменяться мыслями, эмоциями, ощущениями. Это не «привет», написанный на лету и на скаку. Это – неспешная беседа, пусть и в форме монолога.
Ты же в курсе, что за этих чуть больше года было в моей жизни всякого, о чём придётся рассказывать постепенно. Одна из самых главных моих новостей – я стала бабушкой. В Киеве родился мой внук Кузьма Владимирович. Доча смеётся, что всегда знала, что будет всемирно известной личностью. То есть, Кузькиной матерью. Через пять дней Кузе будет уже годик. Первый юбилей. Я пробыла в Киеве два месяца. Помогала своей молодёжи.
Знаешь, вспомнила то, что казалось давно забытым в жизни на природе. Это когда толпа в час пик целеустремлённо течёт рекой. И ты в этой реке ощущаешь себя частью потока. Особенно это ощущается в метро. Выходишь из троллейбуса и плывёшь, плывёшь. Если нужно быстрее, то ускоряешься, огибаешь тех, кто идёт медленнее. Это движение завораживает. Потом поток становится гуще, вливается в двери, разделяется на части турникетами. Эскалатор. Вниз и вниз. Ветерок, гуляющий на перроне, негромкие голоса, шум поезда. Нет, есть в этом что-то мистическое для меня. Особенно, когда поезд вырывается на поверхность, перелетает через Днепр, опять ныряет в тоннель. Но об этом всём я расскажу потом. Ведь уже прошёл год. И сейчас опять конец зимы.
Зимы до февраля у нас практически не было. Всё новогодье прошло без снега и с плюсовыми температурами. Грустно и не празднично. А сейчас всё бело. Февраль побаловал. Шёл снег, были оттепели, пели птички свои весенние песенки, опять шёл снег. То колючий, зимний; то мокрый, весенний. Запах свежести и праздника. Похолодало. По прогнозу будет морозно. А я, наконец, собралась тебе написать.
В самом конце января был у меня праздник. Первый раз за многие годы я получила посылку. Знаешь, это такое забытое ощущение! Немного странное. Юра Ник прислал мне две из своих деревянных вещиц, которые он сам называет «чёртишо»
http://www.proza.ru/2016/01/12/1718
Вот именно такой цветочек, нежный и лёгкий, только окрашенный; и листочек в форме сердечка. Моим ребятам понравилось. А обо мне и говорить нечего. Семена люффы, шесть семян азимины, которые я поставила стратифицировать, и два камешка с речки Белой.
Кубань. Как она сейчас далека от нас. А в прошлой жизни была совсем рядом. Всего два дня на поезде. Никаких таможен. Я со своей сестрёнкой сами ездили к бабушке на Северный Кавказ. Я в девятом классе, Маюша ещё в садике. Нас отпускали самих в такую дорогу. Как мы добрались, родители узнавали только из моей телеграммы. А дорога была непростая. Ночь в поезде до Киева. Там целый день. Ночью поезд «Киев-Адлер» или «Киев-Баку», почти двое суток до станции Курганная. Поезд приходил в четыре утра. Остановка одна минута. Ещё темно. Станция небольшая, пустая и гулкая. По предутреннему зябко. Через площадь автовокзал. Оттуда в шесть утра автобус до Усть-Лабинска.
А уже из Лабинска автобусом к посёлку. Три часа и два часа. Сплошные пересадки. За окном ставропольские степи. Поля, поля. А уже перед самым посёлком внезапно появляются горы. Дорога начинает идти вверх, потом вниз. С одной стороны сбоку выбегает бурная Лаба. Пенится на камнях, сверкает, искрится. Знаешь, погода в горах переменчива, но ни одного разу мы не приезжали в дождь. Так и осталось в памяти – искрящаяся Лаба навстречу. Вокруг всё ближе и ближе подступают горы, появляются домики посёлка и впереди, над зелёными горами, заснеженные пики Главного Кавказского хребта.
Моя Маюшка, которая плющит нос в окно: «Таня, посмотри! Таня, посмотри!» И обрадованное лицо бабушки. Она всплескивает руками, обнимает нас, на глазах слёзы радости. Мы ведь всегда приезжали неожиданно. Мы были жутко самостоятельные. Кто бы сейчас рискнул пустить двух девчонок в такую дорогу?
Сейчас, сейчас… Прошли годы. Давно ушли из жизни и моя любимая бабунечка, и моя любимая сестрёнка. Поговорить с ними могу только мысленно. И коробочка с Кубани шла целый месяц. Вначале она была отправлена в Минск. Там незнакомая мне женщина, Мария Фёдоровна, переправила её уже в Украину. Низкий ей поклон. Бабунечка моя тоже была Фёдоровна, только Ольга. В Киеве на таможне коробочка пролежала почти неделю и только потом уже попутешествовала ко мне. Мы ещё с Юрой успели нашутиться по поводу жерновов истории, которые медленно мелят; и по поводу того, что враг в Украину не пройдёт с бдительными таможенниками. Печально.
Когда жива была бабунечка, она каждую осень отправляла посылки с душистыми огромными грушами в ящике с дырочками. На почте из ящика умопомрачительно пахло. Посылка из предгорий Кавказа в Черновцы шла четыре-пять дней.
И ещё одно, совершенно забытое. Из маленькой коробочки с «чёртишо» я достала листочек бумаги. Оказалось, письмо! Настоящее письмо! Листочек бумаги со строчками, написанными рукой. Ночью приехал сын из Львова. Он ездил по делам. Покормила, он прилёг, я показала всё, что получила. Подержал в руках цветочек. «Нежный какой» – сказал. Письмо прочитал. Парень первый раз в жизни держал в руках письмо. Парадоксы нашего времени: связаться словами, голосом можем в любую секунду с любой точкой земного шара. Условно, конечно. Не с любой точкой и нужно, чтоб связь была. Но в теории. А вот посылочка с Кубани на Украину пропутешествовала целый месяц.
Сколько бы шло письмо? Наверное, точно так же. Знаешь, я в своей жизни написала писем на несколько романов, наверное. Я писала из Заполярья о полярной ночи и первом луче солнце, который появился, осветив вершину сопки. Об Изумрудном сиянии, которое переносит в волшебную страну. О грибах, которые выше деревьев. И об озере, в котором живут духи.
Я писала из тюменской тайги о кедрах, за верхушки которых цепляются облака. О сумасшедших красках таёжной осени; о трескучих морозах, когда из тайги доносится треск лопающихся от мороза стволов. Потому и трескучие они, эти морозы. О вое волков на замёрзших болотах. Об огромной луне весной и бегущих по воде лошадях.
Я писала с Камчатки о вулканах, о световых столбах, о термальных источниках. О медведях, бегающих по стланику. О тумане, постоянно окутывающем мыс Шипунский. И о вздыхающем, ворчащем Тихом океане. О сивучах, выгревающихся на камнях прибойки, и любопытной нерпе.
О работе, о детях, о семье, о людях, встреченных на пути. Иногда приходилось письма отправлять заказными. Они не вмещались в формат простого письма. Много о чём писала. Но ничего не сохранилось.
Бабунечка, которая бережно хранила все мои листочки, умерла. Мама прочитывала и выбрасывала. Она даже фотографии, посланные ей из тех мест, куда-то задевала. Так что остались только воспоминания. Но это тоже много. В моих воспоминаниях целый мир и моя страна, в которой я родилась и жила.
И вот, после нескольких десятилетий, я пишу письма тебе, моему родному человеку, с которым мы ещё не встречались. Я пишу письма из моего тихого прикарпатского леса, и струночка серебряная между нами звенит и поёт.
Что у меня сейчас, в моём лесу? Уже вечереет. Лежит снег. Морозный туман посеребрил сосны и деревья. Немного сумрачно. Солнышко так и не вышло за целый день. Топится печка, чуть потрескивают дрова. Плутошка, наш комнатный собакин, валяется под ней. Бармалейка и Жулька спрятались у себя. Осталось у меня их всего трое. И неугомонный чёрный кот Мурчик шляется по своим делам. Он тоже остался один. Прибежит, подпрыгнет, вцепится лапами за раму окна и начнёт лапкой скрести по стеклу. И глаза огромные, светятся неподдельным ужасом, что могут не впустить.
Их у нас сейчас двое из найдёнышей: Плутос и Мурр. Знаешь, что больно? Где-то далеко, на дне глаз, так и осталась в них неуверенность. Любимые, обласканные, годами нянченные, а всё равно не до конца верят. Брошенные в детстве, они так и не забыли своей бесприютности. Скучаю я за теми, кто убежал за радугу от меня за то время, что я тебе не писала. Прошлый год был богат не только на радость, но и на потери. Всё сплелось вместе. Я расскажу тебе чуть позже.
Знаешь, Наташенька, в детстве меня бабушка ругала. Я, когда запечатывала конверт, то облизывала ту клейкую полоску. Это было моим ритуалом. Мне было так вкуснее их отправлять. Вот и сейчас в воображении облизываю её, запечатываю конверт и отправляю тебе.
Обнимаю.
Твоя Таня.