В школу старинного трактового села ходить нам было километров около трёх. Но что за чудо было это хождение туда-сюда-обратно и осенью золотой; и весной расцветающей день ото дня; но уж зимушка-зима, зима снежная, действительно, была белым бела, с тёмно-багровыми утренними зорями, трескучими морозами и солнечными ослепительными оттепелями. Дорога шла через лес - спелый сосняк утопал в сугробах, на ветках целые шапки снеговые пригибали их едва ли не до земли. Горьковатый запах замёрзшей хвои, смешивался с тонким ароматом коры, мороза и снега. Путь был санный, разбитый розвальнями по сторонам в хрусткие валы, а конские яблоки каменными шарами валялись тут и там. Их можно было пинать валенками, играя в пятнашки весело и жарко. Пар отходил по сторонам от разгорячённых тел, а щёки спелыми яблоками алели в содружестве с весельем детских взоров в этот мир повседневности.
Далёкой глубинкой не ощущали мы свою жизнь в деревне, естественной и вековечной. Конечно, мы слышали, что где-то была другая жизнь, а уж какая и где - знали умом, да не чувствовали сердцем. Жизнь - вот она, такая, какая она есть, а чего же желать лучшего?
Всего ребятни деревенской ходило в школу не мало. Но было трое нас подружек сердечных. Мы всегда были втроём: Светка, я, и Ирка-ириска. Редко мы участвовали в играх с парнями - ну их, дураков! - а ходили чинно, благородно, иногда даже под ручку - девушки! - случалось и песню откуда-то услышанную, нездешнюю, запеть. Вот, мол, мы какие, хоть и деревенские, да всё же...
Всё-таки из нашей троицы Ирка выделялась какой-то особенностью; вроде бы та же деревенская беднота, да не та. Обнаруживался в её гоноре некий намёк на достаток, а уж какой - так прямо и не скажешь. Ничего другого, кроме как про ириску. Где-то на середине пути она доставала её из кармана; а мы с о Светкой изо всех сил старались не замечать, как она раскрывала обёртку и бросала небрежно бумажной на дорогу, а саму ириску отправляла в рот, там согревала её до тягучего состояния и начинала извлекать из неё пальцами тянучку, от которой исходил одуряющий нас запах сладкого сливочно - не передаваемых словами оттенков - аромата. У Светки и у меня от него бунтовало брюхо и что-то там, внутри, подпирало дыхание да просилось наружу. Туда, где всё окружающее нас существо мира, сворачивалось в эту вот единственную сладкую липучку.
С тех прошло много лет. Деревня наша брошена нами навсегда, и даже село представляется сейчас какой-то тоскливой унылой рутиной безысходности. Многие живут в большом городе, а некоторые перебрались в столицу, и, навещая нас, говорят, что до последней возможности постараются не возвращаться в город, который после столичной жизни предстаёт совсем как то, далёкое дремучее село. И нас, людей теперь уж городских, село это реально не манит.
Только нет-нет, да вспоминается молодость с её годами веселья; да жизнь сегодняшняя вновь возвращает нас в реальность.
Многое мне довелось пережить в этой жизни, и вот сейчас судьба забросила меня работать на этот мясокомбинат. Цех выработки мясных деликатесов. Тяжёлая, морально изнуряющая работа в попытках удержать качество, не потерять спрос, удержаться на плаву.
И вот иду я после смены домой, сама никакая, никакого просвета впереди; и только магазинчик заветный встаёт на пути, а там... ирис молочный, того, ещё вкуса детства. Беру граммов двести и млею от удовольствия, а пока добираюсь до дому, сожру эти ириски все без остатка.
Боже, как хорошо! Ну их, все эти ваши заморочки ! Их нет! Жизнь удалась!
20.02.2018 22:54:10'
P.S.
Ириска в данном случае не вполне себе вожделенная сладость. Но если бы я взялся глубокомысленно рассуждать о способах выхода из депрессии с помощью сильнодействующих противоположно направленных раздражителей, то и распоследний умник из читателей только повертел бы пальцем у виска. Пресыщенность моя впечатлениями жизни достигла сейчас таких значений, что всё кажется натурально излишеством. Даже владивостокская селёдка, чукотская красная икра в трёхлитровой миске,огромных размеров кета-серебрянка, валяющаяся под ногами, стакан нагретого портвейна-бормотухи с морозца, и дева сладкая со сна. Вот каковы мы, гурманы-извращенцы. Дай Боже здоровья нам и всем нашим собеседникам!