Из сочинения Откровения трипера, отнюдь не психоделические
Начало: http://www.proza.ru/2018/01/31/499
Предыдущее: http://www.proza.ru/2018/02/14/2501
Есть обстоятельства непреодолимой силы. Например, возраст. Он приближался к роковому порогу, который так и называется - сорокалетие. К этому времени случается с человеком переход от былого состояния, когда хоть и много и разного происходит с ним, да всё как-то весело, игриво; а тут в раз вся тяжесть дней так навалится, что уж и не до смеху; не край, конечно, но и без просвета впереди тревожно звенящих дней.
Онтологический кризис возраста. А, казалось бы, уж, что называется, отрожались, трудовую лямку тянуть попривыкли, и проблемы любые разруливать научились. Так нет же - приходят они вроде как бы труднопроходимые.
Вызов в военкомат означал, что уж нет никакой возможности отбояриться. Нельзя. Зря, что ли, два года вытаскивали тебя с работы на нудные посиделки в этот долбаный университет. Марксизма-ленинизма. Закончил? Вот теперь - нечто подобное стажировке в войсках. Короче - три месяца надо отдать, не греша. И вопрос под контролем облвоенкомата.
Двое нас таких пострадавших. Ну я, ладно, - марксист-ленинец, не доброволец, конечно, но и не вполне решительный боец за свою независимость от хитрых обстоятельств. А вот Николай, вообще, выпускник Высшей Партийной Школы, куда без обозначенных амбиций вряд ли кто поступает. У каждого своё. Вот Николая обманули. Обещали перспективы по промышленному направлению, а вышло - сельскохозяйственное. Теперь его кинули работать секретарём парткома в пригородный колхоз.
- Вот и езжу спозаранок на "Ниве" по деревне, выгоняю доярок на утреннюю дойку.
Короче, оба доигрались!
Поезд прибыл на станцию Чита 2 ранним морозным февральским утром. Ещё и транспорт общественный не ходил. В комендатуре на наш вопрос как добраться в расположение части, указанной в предписании, ответили недоумением. Не знаем, дескать. Странно, однако, услышать это от дежурного по военной комендатуре!
На улице у фонаря толпилась в клубах морозного пара группа военных, ожидающих служебный автобус.
- Где?
- Кажется, в Песчанке. И согласились взять себе в компанию. Тогда о реальности существования пронырливых шпионов и хитроумных террористов в штатском и понятия даже не имело большинство из нас вообще. А, в данном случае, из этих вот командиров.
Доехали быстро, пара остановок для подсадки новых военных пассажиров, и - Вам выходить!
Вышли. Над местностью всплывала рассветная морозная мгла всех оттенков серого цвета. По сторонам темнели очертания каких-то строений, разбросанных друг от друга на приличное расстояние. Озабоченный взгляд наш выбрал на удачу более менее прилично укатанную дорогу к КПП не вполне ещё развалившемуся.
Тамошний дежурный офицер, посмотрев на наши документы, поскрёб свой затылок, и решился явить свою недюжинную сообразительность:
-Кажется, вам вон в ту казарму.
В указанном направлении произрастала из хилых забайкальских сугробов ничем среди прочих не выделявшаяся, кажется, четырехэтажкая. Настолько ординарная для советской действительности, что я не удивился, если бы в ней находился бы лечебно-профилактический объект для местных алкоголиков, как обнаруженный некогда мной при служебном посещении оборонного машиностроительного завода на берегах великой русской реки. Невольная моя ассоциация, оказалось, имела некое место быть. В здании размещалось учебное подразделение медико-санитарного назначения. К моменту нашего с Николаем появления там в самом разгаре происходил шухер: задроченные курсом молодого бойца юные военные освобождали ленинскую комнату от, дорогого каждому воину, военно-патриотического оборудования, и заносили двухъярусные кровати, о которых я не скучал лет уж с два десятка.
У входа в помещение принадлежащее части, носящей в армейской среде имя Ильича ( ещё первого уровня сакральности), сейчас вот переформатируемое под новое назначение - топились десятка же три гражданских мужика, среди которых совершал свои озабоченные перемещения капитан медслужбы. Скоро его действия на данном этапе завершились тем, что гражданских мужиков всех сразу пригласили пройти в оперативно образованную спальню, вешающую в себя также и столы для групповых каких-то занятий.
Так оперативно здесь была сформирована группа подготовки офицеров запаса на должность замполитов медико-санитарных рот.
Судьба играет человеком. И до сего времени меня - сержанта, в своё время натасканного на несение караульной службы на некоем, сейчас мной не называемом объекте весьма стратегического назначения - она делала последовательно: то мотострелком, то вообще, десантником, с каждым разом повышая меня в офицерском звании. И вот в одночасье я сделался как бы медиком. Какова, однако, стремительность военной карьеры!
Славься Отечество наше свободное! Ибо чудны дела твои во днях наших мнозих- так, наверное стоило мне пропеть осанну вышним силам национальной обороны, если бы я не был в то время ещё правоверным коммунистом, правда самого уж разрушительного толка. Ну, так и что же – и такие, видимо, были нужны мобилизационной системе, приготовлявшей ресурсы для восполнения прогнозируемых потерь в будущих битвах за мир во всём мире. Потери, видимо, исчислялись весьма существенными, ибо абсурд в подготовке даже офицеров запаса крепчал год от года.
Нам с Николаем не показалось странным, что из всей группы как-то только мы имели звание старший лейтенант. Остальные же были просто лейтенанты, и даже лейтенанты младшие. Впрочем, сами мы свои звания не воспринимали серьёзно, скорее как казус, имевший место непонятно для чего. Хотя некие на сей счёт соображения, и возникали уже в медленно созревающих наших сознаниях, но были несколько мизантропические, если не сказать экстремистскими. Что, в прочем, не противоречит природе марксистско-ленинских отношений между людьми с разными взглядами на жизнь. Соображения на сей счёт, конечно же, имелись, но не вылились в такую изощрённое определения как доложенное читателю в предыдущем абзаце этих злопыхательских рассуждений.
Всё же были мы совсем не юнцы и срочную службу не вспоминали никаким словом, потому что чего уж нам друг перед другом бахвалиться тем, как мы сообща лажали «непобедимую и легендарную, в боях познавшую радость побед», а уж случаи своего участия на военных сборах воспринимали исключительно анекдотическими. Тем более, что совсем ещё недавно имело место, перепугавшая наших жен, боевая по форме, но цирковая по содержанию операция по развёртыванию в боевой порядок местной общевойсковой дивизии с последовавшем диким маршем из мест постоянной дислокации, через горнотаёжную и степную местность, по пространствам безропотного сопредельного государства к границам государства ого-го какого. Реальная задача, стоящая тогда перед офицерским корпусом, это не допустить потери вооружения, на остальные же накладки и потери повлиять уж не было сил. В общем, тогда всё закончилось более менее благополучно, а уж потери в матчасти наш народ сообща восполнил, даже и не заметив этакой проблемы, так что поводов для весёлых баек хватило на многие годы.
Тут было чего рассказать со смехом, о вещах в реальности-то совсем не смешных с точки здравого смысла. Но - где служба ратная, и - где этот смысл, да ещё здравый. Но планы мобилизационной готовности надо же выполнять. Вот и с нами уже несколько дней проваландались, прежде чем одели в партизанскую форму, со знаками различия, уговаривая вести себя более менее прилично и не обращать внимания на порядки, царящие среди срочного личного состава подразделения. Мало-помалу всё устаканилось и уж дальше бразды поддержания нашей команды в адекватном состоянии передали почему-то мне. Первое, что мне пришлось решить, это отрегулировать вопрос нашего питания в солдатской столовой.
Начальник столовой, которого мне удалось выловить, сначала и слушать не хотел о наших претензиях. Конечно, мы и не рассчитывали на закуток в столовой для дежурных служб этой 49-ой учебной имени Л.И. ( вот он, Ильич второго уровня сакральности для нашего, всегда причудливо набожного народа) имени Брежнева танковой дивизии.
На уголок дежурных служб мы не претендуем, но - уж делай что хочешь, а вот эти три стола закрепи за нами и накрывай их всё-таки получше, да порции чтоб были не пацанские, а достойные мужиков. Конечно, это было не вполне морально по отношению к курсантам, скорее похожих на тени. Порой казалось, что вот этот вот туркмен с позвоночником, извивающимся под тяжестью бачка с кашей - его отдали на службу, видимо, ещё подростком взамен старшего брата, к тому времени уже обзаведшегося детной семьёй. А мы-то всё-таки не дети, у нас и самих их не мало подрастает. Так пристало ли отцов морить, считай, голодной пищей, сам знаешь, каким образом продуцируемой во вверенной тебе службе? Оставь же о себе добрую память в наших желудках. Такая моя политинформация возымела действие, и условия нашего здесь питания сложились относительно приемлемые.
Следующая проблема была с одеждой. Нас упрашивали сдать её на хранение, справедливо предлагая перемещаться в партизанской куцей шинелёшке хоть бы и в самой Чите, которую чем только можно удивить, но уж никак не человеком служивым. По правде сказать, нам и ходить-то не куда было, тем более, что домашние деньги были нами потрачены в первые дни нашего общения. Но находились эстеты, для которых доступ к "гражданке" был делом чести. Вот и носились мы со свёртками, как дурень с торбою, потому что было время смутное, предстояли небывалые прежде выборы первого президента союза. В часть зачастили знатные люди края, и командование изо всех сил старалось показать жизнь воинского организма в достойном виде. Ночью курсанты осколками стекла скребли останки дощатых полов, состоящих преимущественно из бугристых сучков, удивительно стойких к воздействию курсантского остервенения, наносили толстый слой мастики и с грохотом возили по казарме "машку"- старую шинель с танковым траком - для придания полу зеркального блеска. Под конец всего красились серой краской маршевые лестницы с верхнего этажа, вплоть до самого выхода. Эта краска ни разу не успевала высохнуть, потому что выносилась на сапогах, когда личный состав выбегал на утреннюю зарядку. Днём сонные курсанты ничего не соображали и на остатках сил бились своими телами о щиты полосы препятствий, которые им надлежало молодецки перемахнуть с криком ура, демонстрируя победоносную мощь советских вооружённых сил.
Дело с нашей "гражданкой" обострилось настолько, что как-то вечером нас навестил по хозяйственной части майор и сообщил, что завтра казарму будет инспектировать их , ну очень борзой, генерал и надо чтобы наше шмутьё он не увидел. Ладно.
И я не нашёл ничего лучшего чтобы уговорить дежурящего по роте сержанта, спрятать одежду в... ружкомнате. Там было несколько пустующих пирамид, закрытых на замок.
Уже за полночь к нам снова заявился майор и доверительно сообщил, что в одной из рот батальона случилось ЧП - обнаружилось, что не хватает одного автомата, и что сюда едет группа дознавателей с представителями особого отдела.
Группа прибыла на каждый этаж в составе до десятка специалистов дознания. Батальонные роты выстроили в спальных помещениях и началась интенсивное взятие показаний. Каждого бойца дознаватель опрашивал под запись в журнале, затем переходил к другому бойцу, а на его место заступал следующий дознаватель. И так они работали все. После опроса дознаватели собирались в канцелярии и сличали данные опроса. При обнаружении у бойцов разночтений их выстраивали отдельно и процедура повторялась. Контент-анализ – сказал бы я, не чуждый мудрёным выражениям, истинные значения которых зачастую понимаю только я.
Сейчас же во мне не возникало никакой необходимости что-либо формулировать, а только лишь надеяться, что нынешнее происшествие нас не затронет, несмотря на плохую идею так спрятать нашу «гражданку», как это сделал я.
Но в середине ночи вызывают на допрос меня. Мои товарищи доброхоты желаютт мне не расколоться, а твёрдо хранить тайну того, о чём мы все уже догадались.
И вот стоим мы с бедолагой дежурным сержантом и отвечаем на вопрос: каким образом в ружкомнате оказалась гражданская одежда партизан?
Пока вопрос ещё звучит, а я уж прокачиваю ситуацию и уже определяю единственно правильную стратегию поведения. Рассказать в точности до деталей обстоятельства случившегося так, чтобы некие подробности неудобные для слуха специалистов, знающих и не такие случаи обыкновенного армейского бардака, были так, как бы их не было. Изображая дополнительную свою глупость, говорю нарочито громким командирским голосом, чтобы сержант, опрашиваемый в отдалении, мог услышать мою версию ответа и должным образом отреагировать. В конечном счете, дознавателям нужна непротиворечивая картина происшествия, а, больше, сам результат розыска, достигаемый в кратчайшие сроки, позволяющие информации уйти в высшие инстанции уже с достигнутым успехом. А уж картину происшествия напишут потом, когда делу надо будет придать характер одновременно максимально безобидный и, вместе с тем, назидательный характер. Тут главное: не сболтнуть лишнего.
Выслушав нас, дознаватели удалились и вскоре мне было предложено быть свободным.
Возвратившись в коллектив, я на их интерес сообщил, как всё мной было сказано, имея ввиду, чтобы и они были в курсе при предполагаемом их вызове на допрос.
На что эти бодрячки, едва ли не в голос, принялись укорять меня в том, что вот я -заложил сержанта. Но вскоре и до них, видимо, дошло - что да как. А к утру к нам прибежал всё тот же майор и сообщил, что потерявшийся автомат был найден.
Вот подробности этого происшествия, доложенные нам радостным майором.
Месяц назад у курсантов были первые стрельбы, по возращению с которых один из сержантов и говорит курсанту, чтобы тот оставил автомат ему для проверки, а уж он-то поставит его в пирамиду. Автомат тот вскоре оказался в зарослях травы на антенном поле, посещать которое не было особой необходимости, да и опасно для здоровья. Сержант же вскоре оказался на излечении в госпитале (медик же всё-таки!), а дежурные смены принимали имущество, как это везде заведено - чисто формально, до того как случилось общее построение подразделения в преддверии визита генерала. Вот тут-то и обнаружилась пропажа, элементарно вычисленная знающими своё дело дознавателями. Тут уж стало не до генеральского осмотра. А больного выперли из госпиталя, да поместили в клетку - ту же ружкомнату, по такому случаю освобождённую от всего оборудования и имущества.
Не успел предприимчивый сержант обжиться в персональной клетке в ожидании трибунала, как в часть наведываются представители нашего облвоенкомата, пожелавшие узнать, как же обстоят дела с подготовкой их засланцев на благое дело. И вот они обнаруживают, что их там нет.
Конечно, они не стали прибегать к помощи дознавателей для поисков предполагаемых дезертиров; а начинают интересоваться в инстанциях имени Ильича Брежнева дивизии и вскоре выходят на нас с Николаем пребывающими в ипостаси эскулапов. Оказывается, мы попали малость не туда. Не замполитами медицинской роты нас бы хотелось видеть в родной сторонушке, а замполитами танковых батальонов. Каковая команда и функционировала в корпусе напротив, в расположении одного из учебных танковых полков, дислоцирующихся в непосредственной близости друг от друга. В одном из них в историческое время имел удовольствие служить наш Генеральный секретарь, в последствии уж четырежды герой войны и труда - его койка свято оберегалась бойцами роты в состав которой был он зачислен почётным воином. Я эту койку видел, когда один раз нас водили на экскурсию в мемориальный музей-святыню. Но всего лишь скользнул невнимательным взором, видимо инстиктивно догадываясь, что ни генеральным, секретарём, ни маршалом, ни героем мне не бывать ни разу.
Теперь же возникла дилемма - как мне поступить: послушаться ли настоятельных рекомендаций облвоенкомата, или же уступить слёзным просьбам моей группы: -Не покидай нас, отец родной!
Но события вокруг пропажи автомата так подействовали на меня, что я, вслед за Николаем, перебрался в другую казарму, где в группе новых товарищей уж вёл жизнь скромную - вот уже несколько дней кряду.
Товарищи мои по новой команде были уж люди бывалые, при солидных должностях на гражданке, с довольно обширным кругом своих подчинённых. Так что к моменту моего счастливого обнаружения в недрах медсанбата, танковые специалисты части, назначенные командованием повышать уровень нашей подготовки, легко согласились с тем, что отцов учить не надо.
- Только – говорят – журнал-то занятий заполняйте, да ещё и ведите себя по возможности пристойно.
Так что из военных занятий нам оставалось лишь посещение столовой, да, походя, в чайную заглянуть - проверить, на месте ли у Нинки к л и р е н с. Ну а вечером - пожалуйста - кооперативный видак с модным тогда криминально-боево-порнографическим репертуаром.
Меня же ни боевики, ни порнуха не впечатляли, точно так же как и Нинкин пресловутый клиренс. Короче, я заскучал. Возможно, и не вполне в военном духе.
49-я учебная имени Л.И. Брежнева танковая дивизия, по крайней мере, в видимой мне части дислокации в населённом пункте Песчанка, жила напряжённой армейской жизнью. Днём по территории городка строем туда-сюда, вдоль и поперёк перемещались серые массы строевых групп, да на полосе препятствий продолжалось биение курсантских тел о несокрушимые её щиты. Лишь в столовой вскипало нервическое, голодное возбуждение, которое быстро усмирялось жиденьким супчиком, да пресным комом плохо разваренной шрапнели с плохо обглоданными где-то ( чтобы не сказать – кем-то) костями говяжьего происхождения.
А вот ночью казарма наполнялась жизнью: во-первых, активные половые отношения с грохочущей машкой; во-вторых групповые упражнения на быстроту и сообразительность, в- третьих наведение блеска на все загаженные места, и закраска мест, не поддающиеся лакировке (тут мне предстояло удивиться, увидев впервые в своей, довольно-таки активной, жизни -покрытие шаровой серой краской деревянные короба вместо чугунных, не говоря уж о пластиковых, труб системы водоотведения. Деревянные трубопроводы - чем не верность памяти средневековья? А после этого моего удивительного открытия, дальнейшее перечисление ночных занятий уж не имеет смысла.
Удивительно, что курсанты доживали до утра, чтобы после зарядки и завтрака приступить к занятиям. На воздухе их ещё можно было разогнать хотя бы для тех же биений об щиты полосы препятствий, к технике же вождения так и не приступали, видимо, помятуя о недавнем трагическом случае, когда инструктор вождения, выгоняя танк из парка, уронил ворота, прихлопнув ими курсанта, их, ворота, открывающего. Матчасть теперь учили таким образом. На входе в спальное помещение ставили стол, на котором ещё вечером кооператоры крутили порнуху, теперь же здесь устанавливали танковый прицел и молоденький младший лейтенант начинал объяснять курсантам его устройство и принцип действия. С третьей фразы курсанты дружно засыпали, тогда командир- стажер танкового училища взбадривал слушателей приказом аудитории: Встать! Сесть! Несколько таких упражнений будили кровь, но не разум бойцов. После нескольких таких сеансов командир приходил в неподдельное возбуждение:
- Чурки! Чурки! Я вот тоже чурка (что не совсем так; ведь грузина чуркой может назвать разве самый отъявленный русский патриот) - но ведь я же понимаю – продолжал псевдочурка - как это всё работает. Разумеется, в части был и современный тренажёр. Но вход , во стоящее особняком здание, где размещалось это чудо военной техники, по обыкновению своему находился под защитой замка, внутри же сохраняя ценное оборудование для демонстрации высокими проверяющими лицами.
Да чёрт с ней, с этой боевой учёбой! До сих пор ведь не сгинула армия в этих заморочках. Более всего каждого из доставало то, что ночные бдения курсантов, каким-то образом отражались и на нашей способности к безмятежному сну. И вот мы как-то выловили ротного старшину и сообщили ему о своих неудобствах (офицерам, мы понимали, говорить было бессмысленно, они бессильны были здесь что-либо изменить). Старшина было привычно окрысился, но быстро смекнул, что нынче не тот случай. С тех пор по ночам в казарме царила тишина. Курсанты повеселели и даже осмелились благодарить:
- Спасибо, дяденьки офицеры, мы хоть спать стали ночью.
И даже некоторые сообразительные особи стали просить:
- Дяденьки офицеры (видимо офицеры не совсем уж настоящие) можно я у вас оставлю до вечера посылку из дома.
На этом наше благотворное влияние на воинскую жизнь и закончилось. Мы продолжали вариться в собственном соку безделья. Когда некоторые, особо креативные из нас, предложили сделать что-нибудь по хозяйству, то нам быстро нашлось дело - переоборудовать одну из ленкомнат по канонам современного дизайна. Хлопцы, ещё совсем недавно начальники отделов, преподаватели вузов и другие достаточно высокого уровня руководители и специалисты, с энтузиазмом принялись, выпиливать, резать, клеить, красить. Моих талантов оказалось недостаточно для работы в группе дизайнеров, но и мне нашли дело. Была принесена кипа генштабовских карт, из которых надлежало склеить планшеты района действия частей и соединений округа.
Дело у меня, однако же, пошло не так продуктивно, как у дизайнеров. Сразу же обнаружилась проблема качества военной топографии. Попытка совместить листы по координатной сетке приводила к нестыковке деталей топографической обстановки. Гидрография упорно не соглашалась сливаться водотоками в единую сеть; дороги с одного листа заканчивались тупиком, из которого нужно было преодолеть немалые расстояния, чтобы найти продолжение дороги, указанном на другом листе. Как можно было по этой основе управлять огнём дальнобойной артиллерии, и совершать молниеносные марши быстроходной техникой - я не представлял.
-Не бери в голову, лепи как есть! - подсказали заказчики, заметившие моё затруднение. Ну, я и лепил, лепил - как заправский и здесь вредитель.
И вот однажды утром навещает нас наш куратор, кажется для того только, чтобы сообщить что, мол, у нас есть сегодня именинник. Все сразу же оживились, переглядываясь между собою: - Кто, кто?
Ничего другого не оставалось, как встать мне и показать себя во всей своей сорокалетней красе.
- Так, мол, и так, мужики - ни гроша за душой.
- Не туда, парень клонишь! На билет-то до дому хватит? а то мы тут подсоберём! Давай, что бы через полчаса и духу твоего здесь не было. Да уж дома-то, на половом фронте отстреляйся, как положено за всех нас. Смотри, не подведи!
- Когда возвращаться-то! - смотрю на куратора.
- Да что ты херню несёшь? Нашёл о чём спрашивать! - ведь не маленький уже.
На попутках быстро добрался я до аэропорта. А там - очередь в кассах. Стою я - весь из себя неспокойный, как корова на сносях.
- Товарищи, что же это мы хирурга-то в очереди томим. Давай-ка, уважаемый, вперед!
- Батюшки, да это ж я эмблемы-то медицинские на танковые не удосужился заменить. Ну а уж статью-то своей я и тогда не иначе, как костоправ костоломный, мог себя позиционировать.
И трёх часов не прошло, как я оказался в родном городе, и уже по знакомым улицам еду домой.
Дома звоню в дверь не терпеливым звонком. Дверь осторожно приоткрывается, чтобы тут же захлопнуться с задвиганием резервной задвижки. Повторный звонок, правда, завершился открытым доступом в семью.
- Я думала солдат какой-то. Уж не маньяк ли?
- Привет, дорогая!
Возвращение моё в офицерскую семью всё-таки состоялось, и как раз накануне предстоящего нами вождения боевой машины Т-72. На этот случай отыскалась в парке исправная единица и морозным утром мы увидели её на стрельбище. По закоренелой армейской традиции, прежде чем приступить к делу, нас выставили во фронт и принялись инструктировать относительно способов стронуть бронированную машину с места и управлять ею некоторое время, не допустив при этом аварийной ситуации. Последнее, действительно, было важно, потому что, свидетельствую я, как очевидец, что некий лихач - в другом году и в другом городе это было - как-то умудрился бронетранспортёром сбить опору сетей высокого напряжения, имевшую неосторожность стоять в полусотне метров в стороне от трассы боевых наших манёвров.
Пока нас развлекали регламентными разговорами, инструктор-водитель заглушил двигатель, да не откачал смазку из трансмиссии. Она тут же замёрзла. И танк стал колом. Бедный солдатик под градом командирских неуставных выражений кинулся разбирать ближний сарай, да разводить костёр под кормой бронированного монстра. Разумеется, процесс теплообмена там обещал оказаться неэффективным.
- Ну, так, может быть, постреляем! - предложили нам взамен не удавшихся наших покатушек. Да на таком морозе и стрельба - не такое уж большое развлечение! Но, чтобы только не обидеть организаторов молодецких манёвров, каждый согласился выпустить чуток выстрелов из пистолета, автомата ли, в том направлении, где должны были появиться мишени.
К мучениям такого рода довелось нам добавить пару испытаний на себе и силы общественного воздействия. Один такой случай был сущий пустячок: в преддверии выборов часть посетили представители читинской творческой элиты, заранее прекрасно отрепетировавшие свои речи в поддержку того, кого не так скоро, но уж на всю оставшуюся жизнь будут, если не проклинать, также отрепетировано, сколько сетовать, что вот не туда завёл нас неразумных. Обычное дело; и слушатели тогда реагировали на слова воодушевления молчаливым не разберёшь чем. То ли согласием, то ли традиционным российским «народ безмолвствует».
Другой раз было по-другому. Офицерскому собранию было предложено осудить злопыхательское произведение некоего писателя, клеветнически повествующего историю похождений бравого (по названию) солдата (на этот раз это был не Швейк, всем социально близкий), да и не столько сам солдат по версии злопыхателя был очернён, а, близкий собравшимся по форме, круг служащих Родине людей. Выступающие так гневно клеймили позором писателя, что даже у тех, кто книжек вообще не читает со школьной поры, выросло и окрепло возмущение отщепенцем из писательской среды. Что и было зафиксировано соответствующим решением собрания, оказавшимся единодушным.
Всё, больше нет мочи детализировать наше пребывание в войске забайкальском.
Скажу только, что мои познавательные страдания здесь были вознаграждены присвоением мне очередного воинского звания капитан с предполагаемым использованием меня, в случае военных действий, на должности заместителя командира танкового батальона. И повезло стране, и чисто конкретно, гипотетическому танкисту комбату, что масштабных действий правительство уже не вело, если не считать заварушки на Северном Кавказе, да ещё кое-где по мелочам. Тем более повезло и мне, когда по счастливой случайности обнаружил, что моё личное дело пребывает в сборке на команду, подготовленную на случай надобности усиления чеченской группировки наших вооружённых сил. Тогда я убедил работников военкомата изъять моё дело из геройской этой подборки, не как дезертир перед лицом миролюбивого нашего народа, а просто как элемент, своей брутальностью доставляющий больше радости неприятелю, чем своим бойцам и командирам, когда предполагается моё участие в боевых сумасбродствах, в то время когда в мирной жизни есть от меня кое-кому хоть какая-то да польза.
Малоубедительная позиция безответственного болтуна! Да вот же - имела-таки для себя пищу на почве реалий нашенского быта. Читателю же самому надлежит решить для себя, что это история? - частный ли случай неблагоприятного стечения обстоятельств; или же иллюстрация некоей системы - немножко вроде как бы слегка порочной.
Всякий раз, когда девочки, женщины, бабы и политики поздравляют народ с днём Красной Армии ( в разных вариантах звучащий), мне как-то привычней ощущать себя по-прежнему неискушённым в нюансах предмета славословий сержантом, теперь же сочувствующим тяжёлой моральной нагрузке, выпадающей на долю того человека, для которого понятие чести офицера – не дежурное понятие, а смысл его жизни среди нашего народа; правда, привыкшего и не такие над собой выкрутасы переносить - не как единичный быстропроходящий момент случайности, а уж необъяснимо непрерывный и подозрительно нескончаемый во времени курьёз, произрастающий на родимых просторах жизни.
Продолжение следует на http://www.proza.ru/2018/02/25/724