Глава 10 в которой случается беда в горной цитадели.
Стейнар проснулся от странных звуков, доносящихся из коридора. Приглушенные толстыми стенами замка, отчетливо слышались топот многочисленных ног и встревоженные голоса людей. Стейнар почувствовал что-то неладное и вскочил с постели, быстро оделся и, распахнув дверь своей комнаты, выглянул в коридор. Придворные, слуги, солдаты охраны суетливо и бестолково метались по коридору. А в воздухе висел ощутимый запах несчастья.
Стейнар ухватил за рукав пробегавшую мимо служанку и спросил:
- Что произошло?
- Ой, беда, беда! – выпучив глаза, запричитала та, - Бедный князь!
- Что с князем?! – выкрикнул Стейнар и тряхнул как следует бестолковую служанку за плечи.
Та только хлопала глазами и махала руками, точно перепуганная курица, растерявшая своих цыплят. И механически повторяла «Беда, беда!». Махнув рукой на дуреху, Стейнар бегом пустился по коридору в сторону покоев князя.
У высоких, покрытых замысловатой резьбой, дверей толпился народ, тревожно переглядываясь, обсуждая что-то в полголоса. Стейнар узнал знакомые лица и стал протискиваться к ним. У самых дверей возвышался над всеми огромный седоусый Торви, один из близких людей князя. Завидев Стейнара, седоусый великан протянул поверх чужих голов огромную ручищу и сграбастал отрока за шиворот, как кутенка, притянул его ближе к дверям и распахнул перед ним створку.
- Княжич пусть пройдет, - проревел он толпе, по которой при этом пронесся легкий ветерок возмущения, - а остальным не велено!
И ощутимым толчком между лопаток Торви впихнул Стейнара в комнату.
Полумрак, заполнивший покои князя, казался красноватым от света факелов, зажатых в руках вооруженных охранников, застывших у дверей каменными изваяниями с ничего не выражающими лицами. Сквозь плотно закрытые окна не проникал даже слабый лунный свет. Княжич, почему-то на цыпочках, медленно прошел по мягким коврам в соседнюю комнату, где была спальня и откуда доносились приглушенные голоса. Сердце его глухо и тревожно билось у самого горла, отчего стало трудно дышать.
На полу в изножии кровати лежало черное растерзанное тело наложницы, диковинной игрушки, подаренной князю совсем недавно. В сумраке жутко щерился ее окровавленный рот двумя рядами жемчужно- белых зубов в застывшей мертвой усмешке. Узорчатые ковры вокруг тела были пропитаны кровью.
Стейнар с трудом оторвал взгляд от мертвого тела и посмотрел на кровать. Отец лежал, укрытый одеялом, а вокруг суетились придворные лекари. Поверх одеяла были разбросаны какие-то медицинские инструменты и окровавленные бинты.
- Князь ранен, - шепнул в самое ухо голос Фрейвара. Лучший друг и соратник князя был уже здесь.
Стейнар поднял округлившиеся от изумления и тревоги глаза на него, но ничего не сказал. А Фрейвар, отодвинув лекарей, подвел княжича к отцу.
Бледное лицо Тормунда было покрыто мелкими капельками пота. Белые, с синеватым оттенком, губы шевельнулись, когда князь узнал младшего сына. Стейнар нагнулся, чтобы разобрать слова.
- Вот она, лиса, тварь поганая… Ульф ошибся… Поход был ни при чем… - бормотал князь что-то непонятное. И, силясь понять, княжич нагнулся совсем близко, к самым губам. – Никому нельзя доверять, никогда… Она меня моим же кинжалом… Дрянь чернокожая…Четвертовать ее!
Вдруг выкрикнул Тормунд так, что Стейнар отшатнулся от него в испуге. От этого яростного вскрика раненый закашлялся и Стейнара отодвинули в сторону, чтобы не мешал лекарям. Фрейвар потянул княжича к себе.
- Что произошло? – шепотом спросил Стейнар.
- Эта чернокожая наложница, будь она неладна, как-то ухитрилась вытащить из ножен кинжал и всадила ему прямо в живот по самую рукоятку.
- Надежда есть? – спросил Стейнар, испытующе глядя в потемневшие от душевной боли глаза Фрейвара. Тот, поджав губы, печально покачал головой.
- Вот что, княжич, собирайся ка ты в дорогу. Надо разыскать Торбьёрна. Скорей всего он в усадьбе своего деда Эгиля. Привези его как можно скорей. Он должен попрощаться с отцом. Понял меня?
- Понял, - кивнул Стейнар и, прежде чем уйти из комнаты, пропитанной запахами страха, ненависти и смерти, бросил прощальный взгляд на умирающего отца.
Стейнар быстро шел по коридорам и галереям замка. Арнгрей, мрачный, черный, как пещера, казался встревоженным, и напряженно прислушивался к тому странному, нелепому, невозможному, что происходило в его глубинах. Так, наверное, сказочный горный великан с тревогой и недоверием прислушивается к болезненным и неясным ощущениям от зародившейся в его таинственном нутре смертельной болезни, все еще боясь поверить в близкую смерть.
Стейнар тоже не верил. В голове его не укладывалось, как отец, самый сильный, отчаянно смелый, решительный и беспощадный воин, которым он восхищался, на которого стремился походить, мог получить смертельную рану не в неравном бою с превосходящим противником, а от рук этой черной рабыни, совсем еще девчонки с тонкими и слабыми на вид руками и ногами, словно выточенными из черного блестящего камня. Отец казался вечным, как скала, о подножие которой разбивались все беды и несчастья. Может быть, настоящая ненависть даже слабому придает смертоносную силу?
Никому нельзя доверять, говорил отец… Но как же тогда жить? Как можно идти в бой, если не уверен в своих товарищах? Как можно управлять государством, если не можешь доверять своему ближайшему окружению помощников и соратников? Эти мысли добавляли растерянности к мыслям о будущем. Что же будет дальше? Не рухнет ли все государство вместе с горным замком после смерти своего владыки? Ведь у князя так и не появился наследник. Он, Стейнар, проиграл поединок претендентов, а его победитель Торбьёрн сам отказался от своих прав на престол. Что теперь будет?
Седлая в конюшне коня, младший княжич успокаивал себя тем, что он то, в отличие от отца, знает, кому можно доверять безоговорочно, кто никогда не ударит в спину, не предаст и не подставит. Правда, знание это далось ему дорогой ценой. И этого единственного человека он должен быстро отыскать и привезти в замок, пока отец еще жив. В глубине души он верил, что старший брат не позволит рухнуть привычной жизни. Стейнар усмехнулся такой мысли. А ведь совсем недавно он изо всех сил пыжился, пытаясь доказать, что именно он сможет стать достойным наследником. Случилась беда, и он с легкостью мысленно уже возложил всю ответственность за будущее на старшего брата. Так кто из них настоящий наследник?
Когда над вершиной черной горы сквозь плотные фиолетовые тучи стали просачиваться розоватые полосы рассвета, из ворот замка Арнгрей черной птицей вылетел всадник в развевающемся на ветру плаще и понесся по направлению к долине, где некогда жил старый Эгиль, хозяин богатой усадьбы и дед наследника престола.
Сварт сидел на ступенях крыльца и старательно чистил перья убитой птицы. От усилий и сосредоточенности на его лбу образовались поперечные морщинки над переносицей. На хороший ужин они с Торбьёрном сегодня поохотились. Сварт не жаловался на то, что без привычной прислуги вся работа по дому свалилась на самих юных господ. Настоящий воин должен уметь выжить в любых условиях. Так учил отец, которого Сварт очень уважал и стремился походить на него во всем. К неприятной, нудной работе нужно относиться, как к уроку, направленному на воспитание силы воли и терпения. А терпение и сила воли должны быть хорошо развиты у настоящего воина.
Сварт терпеливо выщипывал пестрые перышки, из дома доносились приглушенные звуки, там Торбьёрн орудовал на кухне сковородками да кастрюлями. Вдруг послышался топот копыт, а спустя минуту старые ворота со скрипом и скрежетом распахнулись, и во двор на взмыленном коне влетел всадник.
От неожиданности Сварт даже привстал:
- Ты откуда свалился, Стейнар?
- Где брат? – не здороваясь, соскользнув с коня изящным, легким движением, как умел только он, бросил Стейнар и стал оглядываться по сторонам, ища глазами, куда бы привязать коня.
Сварт нахмурился.
- Ты почему коня так замучил? Еле на ногах держится, бедняга.
- Где Торбьёрн, я спрашиваю!
- Да что случилось?!
- Князь тяжело ранен и умирает. Надо срочно ехать в Арнгрей, а то не успеем.
Последние слова Стейнара услышал Торбьёрн, вышедший из дома на крыльцо на шум и голоса. Лицо его при такой вести вытянулось и побледнело.
- Кто его ранил? В походе в Вельвиль?
- Нет. – Стейнар помотал головой. – Я по дороге все объясню. Собирайся быстро. Едем.
- Куда ты на таком коне доедешь? – встрял в разговор Сварт. – До ближайшего поворота?
Все трое уставились на несчастное животное, обессиленно уткнувшееся мордой в вялую пожухлую траву у забора. Бока его все еще вздымались от тяжелого дыхания, мышцы на ногах под блестящей от пота кожей мелко подрагивали.
- Ладно, княжич, возьми моего коня, - предложил Сварт, отряхивая руки от прилипших птичьих перьев, - отправляйтесь вдвоем, а я следом за вами, когда конь отдохнет.
Братья переглянулись и согласно кивнули. Торбьёрн ни секунды не колебался, надо ли ему ехать. Мысль о том, что к матери он так и не успел, опоздал, не смог попрощаться, словно плеть подстегивала его торопиться к умирающему отцу. Какие уж тут разногласия и обиды? Вот уже две недели он каждый день ходил на старое кладбище, где были похоронены его предки, и часами сидел у надгробной плиты матери, рассматривая замутненным слезой взглядом серые буквы ее имени на белесом камне, и вел бесконечные молчаливые беседы с душой матери. Все то, о чем ему так и не удалось поговорить с ней при жизни, изливалось из его сердца безмолвным, слышимым только ей, давно перешедшей невидимую грань жизни, потоком. Он не знал, действительно ли мать слышит его, понимает его, но после таких душевных излияний становилось легче.
Спустя неполный час, оба брата, вскочив на коней, опережая холодный, предвещающий скорую зиму, ветер, понеслись в сторону горной цитадели.
Все-таки Тормунд был настоящем воином. И в своем последнем поединке он ожесточенно бился с собственной смертью, сопротивляясь из последних сил. Боль, нестерпимая, постоянная, изматывающая, иногда вырывалась из его искусанных в кровь губ хриплыми стонами, но он еще жил, словно ждал сыновей, и не взглянув на них, не мог умереть. Придворные лекари обессиленно пожимали плечами и опускали глаза. Они ничем не могли помочь князю. Но каждый житель замка Арнгрей и так понимал, что от таких ран не выздоравливают. И все скорбно ждали…
Когда в ворота крепости на едва перебирающих ногами от усталости конях въехали два всадника, по всему замку понеслась весть. «Приехали!» - шепотом передавали друг другу слуги и простые мастеровые. «Приехали!» - с облегчением выдыхали воины из княжеской дружины. «Приехали?» - спрашивали друг у друга высокопоставленные придворные, озабоченные будущим престола в большей степени, чем муками и страданиями доживающего свои последние часы князя.
Грязные от дорожной пыли княжичи, сбросив пропыленные плащи на руки слуг, быстрым шагом прошли в покои князя. Стейнар с облегчением отметил, что тело убитой наложницы уже убрали, а пропитанные кровью ковры заменили на чистые. Но все равно в спальне отца висел густой, удушливый запах страдания и смерти, от которого хотелось съежиться, сжаться, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать...
Торбьёрн невольно замедлил шаги, приближаясь к постели умирающего. В первый момент он не узнал отца, так сильно изменилось его лицо. Нос заострился, щеки ввалились, под глазами, ставшими вдруг неправдоподобно огромными, залегли сероватые тени. Узкие бледные губы потрескались, а в их уголках запеклась кровь.
Он судорожно вздохнул и сжал руки в кулаки, когда отец поднял глаза на них. Все еще синие, словно небо перед грозой, они смотрели так, что мурашки побежали по спинам княжичей. Тормунд смотрел на них уже с ТОЙ стороны жизни. Он уходил и осознавал это. Взгляд его то разгорался каким-то лихорадочным огнем, то угасал, как угли потухшего костра, постепенно подергиваясь пепельной пеленой. Увидев перед собой сыновей, князь шевельнул пальцами лежащей поверх одеяла руки, подзывая их. Рука, бледно желтая, напоминала куриную лапу с иссохшей кожей и выступающими белыми костяшками суставов. Торбьёрн моргнул, будто это было видение, а не рука отца, сильная, крепкая, с широкой мозолистой ладонью, в которой тяжелый меч или копье одинаково смотрелись детскими игрушками, и подошел совсем близко.
- Замок надо достроить… - хрипло зашептал Тормунд склонившимся над ним сыновьям, стремясь успеть дать последние наставления, - короля Амадиса заставить платить дань… добыть сокровище волхвов…
- Что за сокровище волхвов? – переспросил Стейнар, удивленно подняв брови и бросив растерянный взгляд на брата.
- Ульф расскажет…- князь сглотнул вязкую слюну и его острый, выступающий кадык судорожно дернулся на высохшей, обтянутой морщинистой кожей, шее. – Всех надо держать в страхе… Пусть боятся, тогда будут подчиняться… - он надолго замолчал, а взгляд потускнел, словно он прислушивался к чему-то, что кроме него никто слышать не мог. Его уже звали… - Со своими не жадничать, своих хорошо кормить надо, а то предадут… На слово никому не верить… С сильными лучше быть в дружбе…Искать у людей слабости и играть на этом… управлять людьми, дергая за ниточки, как кукол… Забыть про жалость и сострадание…
Сыновья ловили каждое его слово, но голос стал слабеть, а взгляд затухать. Веки, бледные, с синеватыми прожилками, тяжело опустились, прикрыв глаза. Торбьёрн и Стейнар переглянулись растерянно. Не привыкли они видеть смерть вот так в теплой домашней постели. А в бою, под звон и лязганье оружия, смерть выглядела не так жутко. Торбьёрн вздрогнул, когда рука Фрейвара бесцеремонно схватила умирающего за плечо и затрясла:
- Тормунд, - страстно зашептал Фрейвар, продолжая трясти друга, - назови имя приемника! Назови имя!!
Глаза Тормунда, уже совсем поблекшие, совсем ОТТУДА, снова взглянули из-под отяжелевших век, и белые, бескровные губы прошептали так тихо, что услышали только те, кто стоял совсем близко:
- Берни… - князь судорожно вздохнул в последний раз и умер.
- Он сказал Торбьёрн! – громко возвестил Фрейвар и выпрямился во весь свой огромный рост, и взглянул торжествующе на княжичей.
А те стояли, притихшие и растерянные, и такие юные в этой своей детской беспомощности перед жестокостью судьбы, что сердце друга и верного сподвижника отца, на чьих глазах выросли оба княжича, сжалось от боли. Он любил их не меньше, чем собственных сыновей и чувствовал свою ответственность за их будущее, поэтому и не дал отойти Тормунду, так и не назвав имя приемника. Теперь он будет служить Торбьёрну так же верно и преданно, как служил его отцу.
- Надо позаботится о похоронах, князь, - произнес Фрейвар и склонил голову перед старшим из братьев.
Растерянный, опустошенный, Торбьёрн повернулся и пошел к двери. Стейнар, с трудом сдерживая слезы, шел следом. Перед ними распахивались двери как будто сами собой. А люди, все еще толпящиеся в коридорах замка, расступались и почтительно склоняли головы, выдыхая: «Князь!». А Торбьёрн никак не мог понять, почему они его называют князем, ведь отец еще лежит там, на кровати, в огромной мрачной спальне, с желтыми руками, похожими на куриные лапы, с серым, совершенно неживым лицом. В какой-то момент он вдруг почувствовал, как каменная громада цитадели Арнгрей всей своей тяжестью навалилась на его плечи, грозя раздавить, уничтожить. И Торбьёрн остановился, качнувшись назад и тяжело дыша, чувствуя, как сильно колотится сердце в груди и слабеют ноги. Но сзади его подхватил брат и не дал упасть, подставил свое плечо и помог идти дальше. Некогда было быть слабым, переживая свое горе. Впереди было много дел. А указания отца оба сына привыкли выполнять неукоснительно.
http://www.proza.ru/2018/04/12/774