Осетровые почки с шампанским

 
  После полугодового экспедиционного рейса на Севера усталому человеку хочется домашнего уюта. Это нормально. Но как оставить теплоход в условиях стоянки в нижнем бьефе водохранилища? В любой момент державе могут понадобиться новые миллионы киловатт электроэнергии, и турбины ГЭС сбросят вниз тысячи кубов воды. Уровень резко подскочит и кораблик, привязанный у берега на вбитый в гальку лом, унесет стремительным течением на опасные каменистые перекаты, а еще хуже - на опору близ лежащего железнодорожного моста. На якорях стоять тоже не сахар. И с них может сорвать сильным течением. Короче говоря - не расслабишься.
 
 Не добравшись до родной безопасной базы, которая находилась в аванпорту Н-ского водохранилища, буквально пяти километров, теплоходы   РЭБ флота АН* из-за осеннего мелководья практически ежегодно были вынуждены стоять в ожидании шлюзования до нескольких суток, а то и недель. Собиралось их иногда у берега знаменитой браконьерской деревни Зелёные Помидоры по три, четыре и более. 
   
  Как не посетить родной дом, семью? По очереди капитаны отпускали на берег по одному человеку, а сами вынуждены были оставаться на судах. Составить упорядоченный, отвечающий правилам плавания, график дежурств было невозможно. Экипажи минимальны - всего по три человека, комплектовались для ходовых вахт в светлое время суток не более двенадцати часов. Неожиданно, в самый неподходящий момент, на светофоре у входа в нижнеподходной канал мог загореться зеленый огонек и вахтенный начальник шлюза по УКВ радиосвязи даст добро на заход. Выполнить же швартовые операции в камерах шлюза были в состоянии хотя бы двое, и один из них обязательно капитан. 
 
  Проводить время в тоске и печали, ожидая у моря погоды, молодые флотские командиры позволить себе не могли. В телевизор пялиться или книжечки почитывать и в рейсах надоело. Поэтому, невзирая на строгий запрет уставом, на теплоходах импровизировались банкеты по поводу и без оного. 
   
  Так бодрым октябрьским утром тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года у  зеленопомидоровского берега  ошвартованные бортами друг к другу, покачиваясь на крутой речной волне, стояли три научно-исследовательских судна: два  "Ярославца" и один МРС**. С высокого полубака МРСа опущен трап-сходня.  На баке стоящего с края теплохода сидел, свесив ноги за борт, прибившийся к флотскому гуляжу, Петруха Евсеев по прозвищу Синий. Был он РЭБовским корпусником — котельщиком, неплохим сварщиком, а так же  браконьером-любителем, и в свои тридцать лет конченым пьяницей, с судьбой, исковерканной семилетним, от звонка до звонка отсиженным, сроком заключения. Кличка его соответствовала цвету наколок - "партаков" на всех частях хилого тела. Неким остряком по этому поводу  был  даже введен  термин - "синячить", что означало круто уходить в запой, подобно Петьке. 
   
  По единственному поданному с трех теплоходов трапу неторопливо поднимался крепкого сложения мужичок с полиэтиленовым пакетом в руках. Это был капитан "Науки - 14" Стас Дерзавин. Трап раскачивался от волн и прогибался от шагов, но привычный к подобного рода неудобствам бывалый мореман сноровисто  добрался до верха. 
   
  Завидев Дерзавина, не проспавшийся от многодневного хмеля Петруха, ощерил порченые зубы в подобие улыбки, поднял синюю от наколотой голой девки руку, словно римский гладиатор, идущий на смерть, и сипло  поприветствовал капитана:
 - А, пикарас! Здорово!
   
 Похабный выпад Петрухи, без сомнения, был мелкой местью за то, что вчера Стас нелюбезно выдворил его со своего судна словами:
 - Давай Петя, иди до хаты, хватит на халяву пить и кушать. Третьи сутки бухаешь. Пора, дружок, пора.
 
 Петруха поогрызался, поворчал что-то невразумительное и плавно переселился на соседний кораблик, на котором еще не успел до конца злоупотребить гостеприимством команды.
 
 Стас поднялся, тщательно вытер ноги о швабру, положил на палубу полиэтиленовый пакет, и с безмятежным выражением лица, подошел к нагло лыбившемуся Петрухе. Затем, взяв его под мышки, как мешок картошки, неторопливо, без суеты, скинул в реку.
 
  Дерзавин всегда отличался не многословием. Был он местным жителем,  аборигеном тутошней лихой деревеньки Зеленые Помидоры, пятьдесят процентов мужского населения которой жило по "понятиям", потому что побывало в местах заключения, в основном, по браконьерским статьям. Хоть сам Стас избежал сего испытания, однако, рыбачил фартово, с риском и был в авторитете. Естественно, отреагировать на подобное приветствие иначе, он не  мог, обязан был "замочить" наглеца, если не в реке, так в сортире. Стас выбрал меньшее из зол.
 
 Петруха, подобно протопопу Аввакуму, скинутому в Волгу по приказу боярина Шереметева, и подобно пресс-секретарю президента Ельцина - Костикову, сброшенному по приказу шефа в Енисей, едва избежал участи несчастной персидской княжны, тоже попавшей за борт не по своей воле, и в отличие от мужчин, так и не сумевшей одолеть бурных вод.
 
  Подхваченный быстрым течением, метров через сто Петруха прибился к берегу и выполз на галечный пляж. Еще более посинев от холода, поскуливая, он посеменил к теплоходам. Тем и спасся. "Сердобольные мальчики", как в песенке Высоцкого: обсушили, похмелили и дали спать на диванчике, но предупредили, чтоб к обеду исчез "как сон, как утренний туман". Претензий к капитану Дерзавину после купания у мокрого Синего не возникло. Инцидент исчерпался.
   
 После акта возмездия, удовлетворенный Стас направился с визитом в каюту своего товарища, капитана МРСа Алексея Макарова. Тот, лежа на рундуке, перелистывал толстый потрепанный журнал.
  - Здорово, Леша, все просвещаешься? Роман-газеточки почитываешь? Как твоё драгоценное? Осетровых почек не желаешь попробовать?  Под "Столичную"? Свеженьких принес, мы с ребятами вчера осетришку подняли на пару пудов. Только чур - закуска наша, "Столичная" - ваша.    
 
  Алексей обрадовался и гостю, и тем более приглашению отведать  экзотическое блюдо, о котором ему не то, что вкусить, да и слышать еще не привелось. Он вспомнил испробованные некогда деликатесы: малосольную осетринку, заливное из осетрины, суп из осетровой головы, черную икру, и рот его  наполнился слюной.
   
   - Стас, вот беда - у меня запасы кончились, еще этот Синий вчера на хвост упал, подчистую все вылакали. Ну да лады, по такому-то случаю изыщу резервы, пошлю моториста до лавки.
   - Договорились. Я сейчас распоряжусь на камбузе. Даже нет, пожалуй, сам сварганю, мой моторист в харчевных делах, ни уха, ни рыла.
 
 Последовала предбанкетная суета. Когда, через полчаса, пресловутые почки начали источать из Стасова камбуза обалденные запахи, из сельпо вернулся гонец с безрадостной вестью: водки нет и вина тоже.
 
 - Блин! В город что ли придется мотануться? Ничего себе, если на автобусе, это туда и обратно пару часов, если на "тачке", это полчаса и двадцать целковых только на такси и плюс напитки! - разочарованно протянул Лёша.
 
 Наличные были на исходе, в судовой кассе лежали неприкосновенные три червонца, хотя в скором времени ожидалось весомое пополнение бюджетов: у всего плавсостава имелись недополученные в навигацию средства - депонированная зарплата. Как говаривали в таких случаях не унывающие граждане: " Жизнь дала трещину - денег остался последний мешок".
 
 - И что, в сельпо вообще нет спиртного? - спросил моториста Мишу капитан.
 - Кроме «шипучки» болгарской ни хрена нет - развел тот руками.
 - Что за шипучка?
  - Да наподобие шампанского, "Искра" называется, три рубля пузырь.
  - Ладно, черт с ним, бери этой "шампуни" бутылок пять, нет, лучше десять. "Раз  пошла такая пьянка — режь последний помидор!"
   
    Лёша выдал гонцу оставшиеся деньги, и тот незамедлительно исполнил приказ командира. Через десять минут запыхавшийся Миша поставил на палубу  картонную коробку, в котором оказалась дюжина пузатых бутылок. Миша хорошо знал, что, когда ходишь за спиртным, брать лучше больше, чем меньше, иначе скоро придется бежать снова. Банкет можно было начинать.
 
 За столом кают-компании "Науки" собралось шесть человек - все три неполные экипажа. Посреди стола на подставке, источая аппетитные ароматы, жаром пылала большущая сковорода. В подволок летели пробки, игристое вино разливалось в алюминиевые кружки, произносились коротенькие тосты типа: "За аристократов, да и за дегенератов тоже!", "Эх, ухнем!", "Ну, будем!",  "За тех, кто в море!", "Сама пошла!".
 
 Ели так, что за ушами трещало, запивая шипящей из кружек "Искрой", нахваливая яство и высказывая комплименты хозяину стола.
   - Вкуснятина! Осетрина она и в Африке осетрина! Одно слово - царь рыба! Как настоящее мясо, ни сколь рыбой не пахнет! Рыбаки помидоровские - истинные профи, а Стас – кондей, каких поискать! и тд. и тп. Но не все были одинаково восторжены и уверены в подлинности блюда из "осетрины".
 
 - Стас, признайся, чем ты нас кормишь? - дважды спросил капитан второго из "Ярославцев" со славным названием "Михайло Ломоносов", Гриша Мельман.
 
 - Что, не нравится? Не ешь, - просто отвечал Стас.
 
  Вино закончилось, как обычно – быстрее, чем хотелось. Но, как и вещали накануне революции вожди РСДРП, печатая нелегальную партийную газету под огнеопасным лозунгом - из «Искры» возгорелось пламя. Занялось оно на славу. Экипаж "Михайлы Ломоносова" внес свою лепту, и еще один ящик игристого напитка очутился на пиршественном столе. Его хватило. На палубах зазвучали песни, и даже чечетка "яблочка" и топотушки некой огненной "половецкой пляски".  До заката не умолкала музыка, звучали анекдоты, смех, речи то возбужденными, то растроганными голосами о взаимном уважении. 
   
  Утро следующего дня выдалось хмурым. На палубах, словно тени, появлялись и тут же исчезали молчаливые люди. Никто не спешил выключить стояночные огни, сделать приборку, сполоснуть затоптанные палубы и поднять флаги. Фальшборт "Науки" украшало большое белёсое дурнопахнующее пятно. Оно появилось вчера, когда Стас, наконец, чистосердечно признался, что народ кушает поросячьи и бычьи яйца, которые ему презентовал сосед, по профессии ветеринар, в просторечии - коновал.
   
  - Мужики, вы что, сами никогда рыбы не шкерили? Откуда у осетра почки? Яйца это, «муди» иначе. Они соседу моему уже до отрыжки приелись. Со всей деревни идут, просят холостить скотину, он за день по пять-шесть дворов обходит, и этого добра пакетами тащит – выдал, наконец, правду-матку Стас.
 
  Не все сумели легко принять факт поглощения в высшей степени не кошерной пищи. Гриша Мельман от шокирующего признания судорожно заикал и, зажимая рот рукой, бросился к трапу, ведущему на свежий воздух. Там его вывернуло, что называется, наизнанку. С борта теплохода этого непотребства видно не было, зато с берега пятно просматривалось отлично, и догадаться о его происхождении было не трудно. Утром следующего дня оно сыграло свою недобрую роль.
 
 Стас, как всегда, выглядел бодро. Его могучее сибирское здоровье позволяло выпивать невообразимое количество напитков любой крепости, от легкого сухого вина, до самогона и спирта.  Никто и никогда не видел его по-настоящему пьяным или страдающим от тяжкого похмелья. 
   
  К девяти часам до полудня на берег подкатил УАЗик директора научного флота, Якова Семеновича Лосмана. К тому времени два теплохода успели обрести более менее должный вид, но на "Ломоносове" еще, как говорят, "и конь не валялся". Команда безмятежно спала в надежде, что на каком-то из судов обязательно образцово несется вахта. В случае угроз безопасности, требующих немедленных действий, её оповестят. Её и оповестили, но поздновато. Как известно, приезд начальства можно смело приравнять к стихийному бедствию, и он оказался неожиданным для всех. Судоводители кинулись заполнять вахтенные журналы, рулевые-мотористы наводить  порядок, но ничего сделать, увы, не успели.
   
  Визит шефа, как выплыло позднее, был спровоцирован доносом Петьки Синего, привыкшим к подобным действиям еще в заключении. После трехдневного отсутствия, он явился на работу, покаялся и побожился, что это в последний-распоследний раз. В надежде на снисхождение и в уверенности, что ему зачтется, «блудный сын» поведал руководству, как его спаивали капитаны, которые преспокойненько морально разлагаются на стоянке в Помидорах: пьянствуют и браконьерят.  Квалифицированных сварщиков до зарезу  не хватало и шеф его в очередной раз простил, ограничившись стандартным выговором и лишением премиальных.               
 
  Конечно, такого рода сообщение не могло не обеспокоить директора РЭБ, поэтому он счел необходимым отреагировать на сигнал.  Особо доверять личности, подобной Пети Евсееву, может быть, и не стоило.
 
 "Да, дым без огня бывает редко. А чем им в стояночном безделии еще заниматься? Пьют, собаки такие!",  подумал Яков Семенович, и вызвал служебный автомобиль.    
 
 Директор не без труда одолел крутой трап МРСа, поздоровался с вышедшими ему навстречу капитанами Макаровым и Дерзавиным, и спросил с ехидцей в голосе:
 
  - Развлекаемся? А что это Дерзавин у тебя за украшение на борту?
 
  Стас перегнулся через фальшборт, увидел непотребство, озадаченно почесал затылок и доложил директору:
 
 - Вырвало меня вчера, Яков Семенович, съел что-то несвежее, отравился похоже. 
 - Ну, ну. Чтобы тебя, Дерзавин, вырвало надо ведро несвежей водки!
   
  Директор обошел все теплоходы и на каждом нашел серьезные нарушения дисциплины.   Все три экипажа получили строгие предупреждения:  вахтенные журналы оказались своевременно не заполнены, на «Ломоносове» в кубрике и кают-компании царил настоящий бардак, везде пахло перегаром и окурками. Веселая стоянка в Зелёных Помидорах закончилась этим же днем. Директор подключил свои связи и сумел договориться о попуске воды для шлюзования своей маленькой эскадры.
   
  Петруха Синий недолго проработал в РЭБ, после очередного загула его уволили по пьяной 33 статье. А года через два он все таки утонул в Зеленых Помидорах на рыбалке.  От судьбы, как видно, не уйдешь.
  
  РЭБ флота АН* - Ремонтно-эксплуатационная база флота Академии Наук.
  МРС** - малый рыболовный сейнер.
    КОНЕЦ