Забытый наследник

Наследный Принц
                Ольге Кострыкиной, понимающей и сопереживающей.
               

    Князья, как известно, бывают (точнее, были) трех видов и категорий: 1. Просто князья, которых, если заглянуть в "Бархатную книгу», было не так уж и мало. 2. Петр Первый ввел еще титул "Светлейший князь" и жаловал им некоторых «обычных» князей за особые государственные заслуги. Первыми из них были Кантемир и его (Петра) личный друг Алексашка Меньшиков, а при следующих самодержцах таковыми стали еще фаворит Екатерины II Григорий Потемкин, канцлер Горчаков (соученик Пушкина по Лицею) и еще некоторые. И, наконец, князья Великие – эти были только из царствующей ветви дома Романовых и такой титул приобретали уже по самому рождению. Все представители других ветвей ( а всего их было целых пять: Михайловичи, Павловичи, Николаевичи, Константиновичи и еще Владимировичи) именовались князьями императорской крови. Николай I сказал однажды, адресуясь к здравствующим и будущим Романовым: "Каждый из вас должен всегда помнить, что только своей жизнью может искупить происхождение Великого Князя". Таковых перед 1917-м годом насчитывалось несколько десятков.

   Об одном из них и хочу напомнить. Речь пойдет об одном из братьев последнего русского императора.  Про младшего Михаила, в пользу которого и отрекся Николай Второй, более-менее известно. Правда, Михаилом Вторым он так и не успел побывать, поскольку не принял российскую корону, оставив решение этого вопроса на усмотрение Учредительного Собрания, которое практически так и не состоялось. Но был еще и средний брат по имени Георгий, моложе своего венценосного брата всего на три года. Потому , получив звание наследника престола в 1894 году после смерти своего отца Александра III, оставался таковым до конца своей жизни, ведь Александра Федоровна никак не могла выполнить Закон о престолонаследии и родить мальчика. Это случилось только в 1904-м году, когда Георгия уже пять лет не было на свете. И вообще судьба его безрадостна.

    Эти братья были дружны с детства: Микенька и Жоржинька, как называли их в семье, когда они были еще детьми (хотя уже и тогда были Великими Князьями).  Потом стали соответственно Николаем и Георгием Александровичами: первый Императором Всея Руси, второй – наследником престола.

    Георгий один из немногих великих князей был причислен к морскому ведомству, и успел-таки поплавать по морям и океанам. Вот его письмо к брату с борта фрегата «Генерал-адмирал» из Испании, датированное вторым августа 1889г: «Мой милый Ники!  Пишу тебе по твоему желанию из Испании. Я очень сожалею, что не написал тебе раньше, но у меня очень мало времени, п.ч. у нас почти каждый год ученья, потом надо стоять на вахте и надо погулять по берегу».

    «… мадера мне ужасно понравилась, и мы делали большие прогулки верхом в горы; эти прогулки напомнили мне прогулки в Крыму, но что всего веселей, это спускались с гор на санях, они летят ужасно скоро, но зато если даже опрокинутся, я думаю будет весьма неприятно тому, кто там сидит. Ты, вероятно, знаешь, что я купил там макаку и двух маленьких попочек, а наш поставщик подарил мне серого попку, который уже начал говорить по-русски и передразнивает Николая Николаевича».

   Еще он сообщает, что успел влюбиться в одну испанку и что «испанцы гораздо любезнее с нами, чем с итальянцами.  В одном кабаке мы нашли нескольких девушек и заставили их плясать испанский танец. Под конец набралось множество народа, который начал петь, плясать и галдеть».

   То есть видно, что Георгий исправно несет морскую службу, да и вообще не чужд ничему общечеловеческому. Точнее, оно ему не было чуждо.

   Но уже в следующем, 1890-м году, отправившись с братом и несколькими сопровождающими их иностранными принцами в плавание по восточным странам на фрегате «Память Азова», в Бомбее был вынужден прекратить это путешествие из-за первого серьезного легочного приступа. Это было преддверием начинающейся чахотки, которая посещала тогда не только простолюдинов, но и царских особ. В результате о морской карьере пришлось забыть. Он еще попытается ее продолжить, о чем говорит письмо из Афин от 20 февраля 1891 года: « Здесь холод ужасный, почти каждый день идет снег и дует холодный северный ветер. Поэтому меня отправляют завтра на «Корнилове» в Алжир на несколько дней, это очень приятно… Надеюсь, что из Алжира меня пошлют прямо в Крым».

   И действительно в мае он уже в Крыму, в Ливадии. На этом его плавания заканчиваются. Более того, врачи не рекомендуют ему и Крым, поскольку для этой болезни полезен сухой горный воздух. Для Георгия специально был выстроен небольшой дворец в Абас-Тумане, где и прошли его оставшиеся дни, почти безвылазно, исключая кратковременную поездку в ту же Ливадию в августе 1894-го года к умирающему отцу, который двадцатого октября там же и скончался от нефрита. Даже на его похороны в Петербург врачи запретили Георгию ехать.

   17 сентября 1891г.: «Сначала было ужасно скучно и грустно, но теперь я привык к этому месту и оно мне очень нравится и я себя чувствую как дома. …Живут еще доктора Азбелев и Якубовский, помещены в двух домах рядом с нашим».

   Для справки: Абас-Туман – тогда небольшой поселок в Грузии на высоте 4200 метров.

   С братом и остальными домочадцами теперь остается только почтовая связь, и она весьма насыщена. В архивах сохранилось более двадцати писем, отправленных из Абас-Тумана и его окрестностей брату в Петербург. Вот фрагменты некоторых из них:
30 декабря 1891г:  «..потребуй у Антошки из моих капиталов 30000р. для твоего комитета в пользу голодающих; я давно тебе собирался написать об этом, но все забывал».

    22 февраля 1892. : « Не можешь ли ты прислать мне следующие вещи,находящиеся в Гатчине: хрустальную чернильницу с серебряной крышкой, каменную спичечницу со сфинксами и подсвечники, а также марки, лежащие в жестяном ящике в столе».

   Судя по всему, его состояние несколько улучшилось, о чем говорит письмо от 16 июля того же года:

   «Мы часто ездим верхом и устраиваем пикники, завтра предполагается большой пикник с дамами. Сегодня будет в здешней ротонде бал, на который мы все собираемся идти. Я должен сказать, что я очень веселюсь на этих вечерах и отплясываю во всю, на них можно видеть удивительные типы, которые выделывают такие невозможные па, что без хохота невозможно смотреть на них».

   Но 22-го декабря появляются иные нотки: « …по вечерам мы больше не играем в лу (?) и я обыкновенно читаю, а потом отправляюсь гулять один по Абас-Туману и с грустью думаю о том, что у меня нет такой панночки, как у тебя, с которой мог бы вечера проводить и веселиться».

   Уж не пресловутая ли Матильда имелась в виду? Ну конечно, ведь она же полька,
потому и "панночка".

   Почти через год, 29 ноября 1893г.: « Мой дорогой Ники! От души поздравляю Тебя с имянинами и посылаю Тебе запонки, зная, что Ты любишь их очень и очень благодарю Тебя за бутыль, графинчик и за письмо.

   Вспоминаю, как весело мы провели наши именины в прошлом году. Алаверда и теперь была порядочная, и Яшка все время говорил речи, но я постарался не насвистаться, т.е. мне предстояло отвечать на телеграммы, которых было очень много.»

   17 февраля 1894г.: « Наше житье идет по-старому тихо и мирно, Иногда только развлекаем себя маленькой Алавердой… Раз в неделю ездим на перевал, обыкновенно там бывает такое настроение веселое, что почти все слегка поднарезываются и выворачивают дам из саней».

   В конце этого года его брат становится императором России, а он сам наследником престола, невзирая на болезнь и прикованность к Абас-Туману. «Ноблесс оближ» -  положение обязывает!

   В мае к нему приезжают погостить сестра Ксения (она на четыре года моложе Георгия, а значит ей тогда было 19 лет) со своим женихом (он же ее двоюродный дядя, тоже Великий Князь Александр Михайлович, в семействе именуемый Сандро).  После их отъезда следует вот такое письмо к брату:

   « Помнишь, ты мне писал о безобразном поведении Ксении и Сандро; я был действительно поражен всеми гимнастическими упражнениями, сосанием, нюханьем и тому подобными действиями, которые эти 2 субъекта производили весь день. Они чуть не продавили тахту и вообще вели себя весьма неприлично. Так, например, ложились один на другого, да еще в моем присутствии и, так сказать, имели поползновение сыграть в папу и маму. При виде такого безобразия я даже обиделся, это же ни на что не похоже. Хорошо, что не долго до свадьбы осталось (таковая состоится 25 июля того же года  -н. пр.), а то, пожалуй, кончилось бы плохо! Я их срамил, срамил, но все ни к чему, они продолжали упражняться с остервенением, ну и народец!»

   Ксения и Сандро провели в Абас-Тумане целый месяц, и уже тогда последний заметил, что Георгию становится все хуже, поскольку было видно, как тот похудел, а ночами он прислушивался к тяжелому дыханию своего племянника.

   А вот что пишет в это же время сама Ксения тому же брату Николаю:
18 мая: «Вчера Захарьин (врач – н.пр.) наконец осмотрел Георгия и нашел следующее: болезнь продолжается в правом легком и исследование показало, что за последние два года правильного лечения не было. В мокроте найдено много бацилл, но это не опасно: и давал креозотовые пилюли …(далее неразборчиво, вообще почерк у нее тот еще). Он остался доволен крепким сложением Джорджа и его хорошим желудком, находит, что Абас-Туман очень полезен осенью и зимой, но положительно вреден летом, когда он бывает битком набит народом и Джордж ведет неправильную жизнь. Постоянное общество молодых и красивых дам, вредно действующих на воображение, останавливают ход лечения.  (Была там некая княжна Бебутова, которая потом даже написала небольшую книжку и назвала ее «Сердце царевича» - н.пр.)

   Дом, по его мнению, не на месте, слишком близко к шоссе, по которому движение не прекращается.

   Он сказал Сандро, что пустить его в Петербург было бы большим риском. В общем, он надеется, что при исполнении нового режима (который он составит) Джордж вполне поправится.

   С прошлого года он похудел и казался до осмотра Захарьиным не в духе, хотя был очень рад нас видеть, но доктор Захарьин его подбодрил, и он ожил, опять веселый такой же, как бывал всегда! Это огромное утешение, что Захарьин тут…  Захарьин оставляет здесь своего ассистента Попова, который очень симпатичный человек, и Джордж его наверняка полюбит».

    Но суждения Ксении и самого Георгия о лечении Захарьина в корне расходятся, о чем свидетельствует письмо от 6-го июля уже следующего 1895 года:

   «…Лейден позволил мне поехать с Мама в Данию, что меня чрезвычайно радует. Лечение Лейдена мне гораздо симпатичнее, чем Захарьинское. Но меня огорчает одно, а именно он хочет, чтобы я уже в декабре уехал заграницу, что меня очень расстраивает: я так люблю здешнюю зиму и так не хочется уезжать, а в особенности заграницу».

   Кстати (это я уже от себя) до сих пор существуют какие-то «лейденские банки», уж не этого ли врача изобретение?

   В Данию Георгий действительно поехал вместе с матерью, ставшей порфироносной вдовой Марией Федоровной, которой нужно было отвлечься у себя на родине после смерти венценосного супруга. Но это путешествие вышло ему боком: «…я собирался выехать из Дании около 20 августа, но «Полярная звезда» (царская яхта – н.пр.) опоздала и тут как раз началось у меня это поганое кровохаркание и пришлось лечь, так как оно несколько раз повторялось, то я пролежал целых восемь дней. Это было очень не весело, и что еще хуже, мне запретили курить. Это было ужасно, но я выдержал все эти 8 дней, а затем стал опять понемножку курить. Зато я хорошо себя чувствовал в постеле, а первые недели пребывания там у меня почти все время была лихорадка. Конечно, я был рад видеть родных после 4-х лет, но пользы это мне не принесло, т.к. те 5 фунтов, которые я с трудом нажил в мае и июне, теперь с излишком потерял, а кроме этого и одышка усилилась. Вот результаты этой поездки».

   Там же в Дании присутствовала в это время и все та же Ксения, теперь уже замужняя дама и , стало быть, Великая Княгиня, а не Княжна. И вот ее суждение по поводу приезда брата Георгия в Копенгаген: « Я много времени провожу с Джорджем и сегодня он в духе, несмотря на то, что вчера вечером опять повторилось кровохаркание! Сегодня приехал Лейден. Мама говорит, что он не нашел никакого ухудшения. Но мне хочется самой с ним поговорить, чтобы узнать правду. Одно могу сказать, что я совершенно не понимаю, зачем он позволил Джорджу приехать сюда. Это не понятно».

   Наступил 1898-й год . Больше Георгий никуда не поедет и все-таки на что-то еще надеется.

   5 апреля: « Очень надеюсь, что нам удастся увидеться в этом году».

   31 августа: « Мне ужасно грустно, что так и не пришлось нам увидеться. Я почти было решился ехать в Крым, но получил от Мама письмо, в котором она просила меня не делать этого Я отказался от своего намерения, хотя все это ужасно грустно, но м.б. действительно лучше».
 
   26 декабря: « я уверен, что весьма неприятно сразу после Крыма попасть в питерскую тьму и мразь. Прежде я этого не понимал, но теперь вполне согласен с тем, что там можно с ума сойти или повеситься от того, что солнца почти никогда не видно. Это действительно убийственная вещь».

   1899-й год стал последним для Георгия. 17-го апреля он сообщает брату, что «Мама подарила мне такой же бензиновый велосипед, который ты дал Мише ( их младшему брату - н.пр.), это чудная штука и я в восторге от него. Я уже успел раз сделать большую прогулку в 30 верст. Когда едешь на нем, то все жители вылетают из домов и с любопытством следят за тобою, но несносно, что глупые лошади ужасно боятся и я чуть не произвел несколько скандалов».

   Этот велосипед (тогдашнее название «трицикл») в конечном итоге и угробил его. Впрочем, здесь существуют две версии.

   И вот последнее письмо от 15-го июня 1899-го года. Георгий поздравляет Николая и Аликс с рождением третьей дочки (Марии – н.пр.). «Мне ужасно досадно и жалко, что до сих пор не пришлось увидеть ваших дочек и познакомиться с ними, но что же делать! Значит, не судьба и на все воля Божья.

   Но мне живется здесь хорошо и я не могу жаловаться на судьбу, осенью будет восемь лет, что я здесь, так что поневоле я свыкся и с жизнью этой и с местом. Просто не верится, что уже столько лет я здесь живу. Мне кажется, что так недавно мы плавали вместе на «Азове», а между тем прошло уже восемь лет. …К несчастью, не гожусь больше ни на какую службу. Ходить пешком, например, я совсем не могу, благодаря одышке, и это для меня огромное лишение, т.к. Ты сам знаешь, как я люблю всегда гулять и работать. А вместе с тем я себя чувствую великолепно и Айканов (еще один новый врач – н.пр.) находит, что так оно и должно быть.

   Ты, вероятно, слышал, что художник Нестеров будет расписывать мою церковь.
А теперь кончаю. Прощай, мой дорогой Ники.

   Твой Георгий».

   Вот и успел распрощаться с братом, как будто чувствовал, что это его последнее письмо.

    Через две недели, двадцать восьмого июня, он сядет на подаренный велосипед-трицикл и отправится на нем на прогулку в нижнюю часть ущелья, к реке. По пути он обогнал едущую на рынок на телеге местную жительницу Анну Дасоеву, которая и станет свидетельницей его смерти. Он дал гудок и скрылся за поворотом. Но через небольшое время она увидела, что Георгий возвращается, ведя велосипед в руках, и его белый китель залит кровью. На вопрос- что с вами случилось? – он ответил: -Ничего. И это было его последнее слово, больше говорить он не мог. Она сбегала к роднику за водой и предложила ему попить, на что Георгий лишь  кивнул утвердительно. Но даже пить уже не смог, стал оседать, и Анна помогла ему лечь на траву. При этом заметила, что на его лице стали проступать какие-то странные пятна. А потом все кончилось и, по ее словам, прошло всего каких-то пять минут, не более. При вскрытии тела врачи определили, что у Георгия произошел разрыв легочной аорты. Но где-то читал версию, что он упал с велосипеда. Вполне возможно, что одно спровоцировало другое.

   Георгий был похоронен в царской усыпальнице в Петропавловской крепости рядом с отцом. Позже к ним присоединилась и мать, прах которой не так давно был перевезен из Дании.
 
   PS. Когда были обнаружены и извлечены останки Романовых и их слуг на старой Коптяковской дороге под Екатеринбургом, встал вопрос об их индентификации. Еще здравствующий тогда в Канаде племянник царя Тихон Куликовский (сын младшей сестры Ольги) отказался сдать свою кровь, заявив, что если останки царские, то они и сами себя так или иначе проявят.

   Тогда и вспомнили, что в усыпальнице Петропавловского собора похоронен брат Николая II  Георгий. Где зарыт под Пермью младший брат Михаил неведомо, да и вряд ли это когда-нибудь станет известно. А гробница Георгия – вот она. 13 июля 1994 года, спустя сто пять лет после захоронения, останки были извлечены. Эксгумировавший их С.Н.Никитин предложил ограничиться изъятием фрагмента тазобедренной кости и больше не тревожить прах. Но присутствующий здесь же в качестве эксперта одиозный и настроенный крайне оппозиционно петербургский профессор Попов (специалист всего лишь по зубам) настоял на их полном извлечении, что в конечном итоге и было сделано. На дне был слой воды толщиной около десяти сантиметров. Гроб полураспался. Череп Великого Князя, маленький молитвенник, темно-синий морской мундир, позеленевшие эполеты со знаками «А III» и черные кожаные сапоги сохранились очень хорошо. В области шейных позвонков на массивной золотой цепи был обнаружен золотой образок с изображением Спаса Нерукотворного. Из костей же только левая бедренная и большеберцовая кости были в удовлетворительном состоянии.

   Конечно же, генетический код Георгия полностью совпал с кодом «скелета номер три», подтвердив тем самым, что это останки Николая II. Так Георгий в последний раз послужил делу выяснения истины. И, если можно так выразиться, «поддержал» своего старшего брата.

    А жизни его было всего двадцать восемь лет.