Посвящается матерям,
которые помогали приблизить нашу Победу.
В с т р е ч а
Шел третий год войны. Никто не сомневался в нашей Победе, все свято в неё верили и ждали её, как ждет пылко влюбленный парнишка свою возлюбленную на первом свидании.
Победа казалась вполне естественной, само собой разумеющейся, ведь мы боролись за свободу своей Родины, за право жить под мирным небом, в спокойствии и процветании; смотреть на журавлей, улетающих на юг, со светлой грустью, зная, что весной снова увидишь, как они возвращаются, не думать, глядя на них, о смерти, не находя в себе больше сил продолжать это кровопролитие.
Для немцев эта война была беспощадным, жестоким нападением, бессмысленным вторжением в другую цивилизацию, в чужой мир. Они преступили и Божьи, и даже все мыслимые человеческие законы. А мы защищались, свято зная, что Бог на нашей стороне, зная, что мы победим, ведь правда всегда побеждает.
Но до Победы ещё многое надо было пройти…
Деревня Колпаки, что на Гродненщине, вся стояла в снегу. Весна ещё не дала о себе знать, разве что солнце светило уже ярче, но и оно еще не грело.
Однако названия этой деревни уже почти никто не помнил (только несколько оставшихся в живых её коренных обитателей), все населенные пункты во время войны носили названия километров, на которых они были расположены.
Здесь, не далеко от западной границы, бои ещё кипели во всю свою разрушительную мощь, но воздух уже был пропитан скорой Победой. Новости, приходящие с Востока, во всех вселяли надежду, и даже уверенность. Наши войска успешно гнали фашистов во свояси, рубили их без пощады, мстили за Родину, отцов и матерей, братьев и сестер, сыновей и дочерей.
Полевой госпиталь был расположен недалеко от деревни, в лесу. Ежедневно сюда поступали десятки, а то и сотни раненых. Рабочий персонал госпиталя состоял из нескольких полевых врачей и выживших местных жителей, которые, благодаря большому числу наглядных примеров, очень быстро научились делать перевязки и несложные операции. Не глядя на все это, так же, как и везде, рук не хватало, не хватало элементарных подручных средств: бинтов, морфия и спирта. Многие умирали от потери крови и болевого шока, так и не дождавшись, пока к ним кто-нибудь подойдет.
Самых безнадежных отправляли умирать в деревню. В Колпаках осталось только три, уцелевших после авианалетов, дома, где жили старухи, народные целительницы. Они и выхаживали отправленных сюда умирать, скрашивая заботой и лаской их последние минуты жизни, и при помощи целебных трав помогали забыть о болях, давая возможность заснуть, может быть, впервые за последний месяц.
Даже немцы, проходившие через деревню, не трогали ни бабок, ни умирающих бойцов, желая продлить их муки.
Постепенно, день за днем, фашистов становилось все меньше, а «Вот солдаты идут» звучало все чаще. Хотя это только прибавляло работы госпиталю и бабкам.
В доме Нюры всегда было больше всего раненых. Только у неё лежали офицеры и только из её дома, оправившись чудесным образом от смертельных ранений, бойцы возвращались на фронт.
Нюру, за глаза, называли колдуньей – ведь никто не знал, как и чем именно она исцеляла умирающих. Как бы то ни было, это у неё получалось лучше других.
Внешность у Нюры была не совсем обычная для здешних мест. Она не была ни старухой, ни бабкой и кроме, как пожилой женщиной, её никто не мог назвать. Была в ней какая-то внутренняя сила, энергия и даже красота, не увядающая, а скорее даже расцветающая с годами. Война, голод, страдания и постоянно присутствующая Смерть не высушили и не скрючили её, как других женщин.
Можно было предположить, что в молодости она была хоть и миниатюрной с милым личиком девушкой, но при этом очень боевой и сильной, как характером, так и физически.
Несколько фотографий, которые ей удалось вынести из горящего дома, навсегда запечатлели её молодость. С пожелтевших бумажек гипнотическим взглядом умных и проницательных глаз смотрела семнадцатилетняя девушка с шикарной косой и удивительно благородным лицом.
Поговаривали, что мать Нюры была внебрачной дочерью местного пана. Вот от него-то девочка и унаследовала свою внешность и отдельные черты характера.
Даже к 65 годам на лице Нюры не было ни одной морщинки. Белая кожа абсолютно не загорела, а черные глаза ничуть не поблекли и, уж тем более, не потухли. Жизнь в ней била ключом, она не раскисла и не «устала», она продолжала бороться.
Возможно, Нюра даже ушла бы в ряды партизан, но её дворянское происхождение и религиозность не позволяли это сделать. Она категорически не хотела брать оружие и проливать кровь. Поэтому Нюра взялась исцелять безнадежно раненных бойцов, становясь для них второй матерью.
В госпитале знали про неё и посылали к ней тех, кого врачи уже не могли поставить на ноги, но кто непременно должен был жить. Крайне редко Нюра не оправдывала возлагаемые на неё надежды, раненые выживали и вновь уходили на фронт.
Перед началом войны Нюра уже успела схоронить двоих своих детей, они погибли еще в Первую мировую. Затем один за другим появились еще четверо, после рождения последнего, доченьки Маши, у Нюры умер муж, который был гораздо старше неё. Второй раз выйти замуж она не захотела, несмотря на большое число предложений.
Старший сын, Василек, ушел в ряды Красной Армии, едва закончив школу. По месту жительства служить ему пришлось на западной границе. И первый же удар фашистов пришелся на его заставу. С тех пор Василий считался без вести пропавшим, среди погибших его не опознали.
Нюра же ни надеяться на то, что он жив, ни плакать о его смерти не могла, первое ей не позволял трезвый рассудок, а для второго не было достаточных свидетельств. И она просто ждала новостей или сына.
Средний сын и дочь, они были двойняшки, погибли, обороняя Брестскую крепость.
Младшая, Машенька, ушла в первый же сформировавшийся партизанский отряд. Она - то и была единственной отдушиной для Нюры. Машенька часто заходила к ней за продуктами и лекарствами, приготовленными матерью из целебных трав
После того, как Нюрин дом разбомбили в один из авианалетов, она переселилась в соседский, который в числе немногих чудом уцелел, и хозяева которого погибли.
Новая группа раненых, которую доставили Нюре, была самой большой за последнее время – двадцать человек. И количество солдат и офицеров, и их ранения говорили о том, что бои идут рядом.
Из поступившей группы 15 бойцов были безнадежными даже для нее, и самое большее, что могла сделать Нюра – это облегчить их страдания. Она поила их травяными отварами, которые снимали невыносимые боли. Очень быстро и почти одновременно все 15 умерли. Но последние часы их жизни протекли без боли и стонов.
Оставшиеся пятеро были офицерами, среди которых был сильно обгоревший танкист. Тяжесть ранений у всех была разная, но всех их объединяло желание бороться за жизнь. А силу для этой борьбы им давала Нюра, её травы и молитвы.
Шли недели, один за другим возвращались в боевой строй офицеры. И лишь один, тот самый танкист с повязкой на лице, самый молодой продолжал лежать неподвижно – он не хотел бороться, он не хотел жить.
Линия фронта перешла границу и проходила по территории Польши; бои затихли, раненые поступали все реже и реже. Госпиталь под Колпаками прекратил свое существование. Новые госпитали разворачивались ближе к фронту.
В деревне стало тихо. У Нюры оставался только один сильно обгоревший танкист.
За это время партизанский отряд, в рядах которого воевала Машенька, попал в окружение немцев и был полностью уничтожен. Но своей гибелью этот отряд помог Советской Армии выгнать последних фашистов с нашей территории.
Уже давно разучившаяся плакать, Нюра хоронила дочь с холодным, словно осколок гранита, выражением лица, на котором не возможно было различить каких-либо эмоций. Со стороны это могло бы показаться черствым безразличием, но на самом деле, у Нюры просто не осталось больше слез.
Теперь рядом с ней больше не было никого, кроме молодого офицера с перевязанным лицом. И вся её забота и любовь была обращена только к нему.
За все то время, которое он жил у Нюры, он не проронил ни слова, даже не назвал своего имени.
Нюра кормила его из ложки, поила березовым соком, умывала и разговаривала с ним. Ел он неохотно, безвольно подчиняясь.
Медленно, но уверенно, слова Нюры доходили до его сознания. Он начал понимать, что не имеет права умереть просто потому, что не хочет жить, в то время как люди, с огромной жаждой жизни, с грандиозными планами на будущее, умирают тысячами, защищая Родину.
Он должен вернуться на фронт – там, и только там его место. Может быть, ему самому его жизнь и не нужна, но она нужна Родине, и пусть лучше он умрет с пользой, с гордостью выполняя свой святой долг.
Свою жизнь он отдаст Родине спокойно, без сомнений. И пусть это спасет кого-то, кто еще хочет жить, от не минуемой смерти.
Через какое-то время он встал на ноги и начал передвигаться. Скоро он снял повязку с головы. Лицо молодого офицера было исполосованно шрамами, и все обожжено. Оно было обезображено до неузнаваемости, но это его не беспокоило – его не интересовало, как он выглядит. Однако в его глазах для Нюры было что-то очень до боли родное, и с каждым днем она все пристальней всматривалась в его лицо, походку.
Однажды утром, сидя с Нюрой за столом и доев свой завтрак, он впервые за время, прожитое в этом доме, заговорил:
- Спасибо, мать, сегодня я ухожу, - и встал.
- Как тебя зовут? - тихо спросила Нюра.
- У меня нет имени, есть только номер. По имени меня звали, пока у меня была семья, - сухо проговорил он. - По имени меня звала мама, которую я не видел с начала войны. Я слышал, что нашу деревню разбомбили, а оставшиеся дома сожгли немцы. Мама, должно быть, тоже погибла. Братья и сестры погибли ещё в начале войны, а про отца я ничего не знаю - наверное, он тоже умер. После того, как я потерял надежду на то, что моя мама жива, я потерял и свое имя.
Он отошел от стола и, повернувшись спиной, встал возле окна, как когда - то стоял её сын.
- Василек, - тихо позвала Нюра. Он не обернулся.
- Василек! - уже громче повторила она, не сводя с него глаз.
Парень резко обернулся и встретился с ней взглядом.
- Мама! - наконец и он узнал её. Бросившись к ней, он упал на колени и зарыдал, обхватив её ноги. Нюра теребила его золотистые локоны и улыбалась. В её глазах стояли слезы.
В тот же день её сын ушел на фронт. Он получил немало наград, среди которых и Золотая Звезда Героя Советского Союза.
В июне 1945 Василек вернулся в Колпаки, чтобы больше уже никогда не расставаться со своей Матерью.
Хотя все события и персонажи этого рассказа
являются вымышленными,
это могло произойти в любой
белорусской деревне.
Гродно,
апрель 2005 г.