Она была журналисткой, я – режиссером. Вместе делали передачи, разъезжая по заводам, фабрикам, колхозам области, - и теперь очень жалею, что в своих дневниках нашла о ней только одну запись, хотя было с ней интересно, ибо она из тех, кого могла бы и теперь назвать подругой.
«Ездили с Аниной на юг области в передовой колхоз отбирать самодеятельность для передачи. Интересным оказался хор… да нет, не хор, а октет своими песнями - смесь украинского и русского. Когда бабульки пели, то нам не все слова были понятны и Анина шепнула: «Может, не надо их брать? Ведь почти не разобрать - о чём они?..» Но я всё же отобрала шесть песен, убедив её, что в общем-то не так важны слова, как напевность, сами женщины, их лица, пестрые наряды. После обильного деревенского угощения, уже затемно, отвозили нас в город к поезду на санях, укутав шубами, - было морозно. Над нами висела огромная луна в широком желтом ореоле, лошадь покорно тянула сани, под её копытами хрумкал снег уже в нескольких метрах от саней смешиваясь с темно-синей ночью. Ехать полем, полулёжа в санях было не только диковато, но удивительно отрадно и, может быть, потому, что ниточкой тянулось совсем недавно увиденное, услышанное, - открытые лица женщин, их радушное угощение, застольные напевные песни, - и хотелось ехать долго-долго!»
А пишу об Анине потому, что совсем недавно она неожиданно пришла ко мне. И неожиданно потому, что лет пятнадцать назад с мужем и двумя сыновьями уехала в Германию, и только теперь заехала в наш город, чтобы навестить друзей, а заодно и меня, хотя думалось: никогда больше не увидимся. Но вот теперь делаю еще одну запись о ней, стараясь сохранить, не упустить «детали» встречи, - её жесты, взгляды, улыбки, - ведь всё это зачастую говорит о человеке больше слов.
Мы сидим за столом за бутылкой моего смородинного вина и наспех собранных угощений и после обычных при таких встречах расспросах, - как ты здесь?.. как ты там?.. а помнишь, как мы… – она начинает все чаще делать паузы, словно задумываясь над чем-то и мне уже кажется, что хочет рассказать о чем-то, но не решается. И тогда отваживаюсь подтолкнуть её к этому:
- Анин, может расскажешь о том, как вживались ты, Георг, дети в непривычный мир? Ведь хотя вы и немцы, но раз столько прожили в России, то…
Она коротко взглядывает на меня, но пока молчит. Неужели не решится? Что, так и расстанемся, не поговорив о самом интересном? Но слышу:
- А по-разному вживались. Муж довольно скоро адаптировался, ведь он же неплохо знал немецкий язык, да и профессия ему помогла. Правда, дипломы российские там не признают и надо было заново переучиваться, но он довольно успешно с этим справился, а потом и работу хорошую нашел, а я… (Взяла кусочек сыра, посмотрела на него, но положила на тарелочку.) А вот мне так и не удалось снова оказаться в журналистике… Да нет, язык довольно быстро выучила, но угодить редакторам не получилось, хотя и не раз пробовала… А понимаешь, подход к журналистике там совсем другой, чем у нас… чем в России. Мы-то писали для того, чтобы познакомить читателя с тем или иным явлением, человеком, а там… а в немецких газетах надо… (Снова взяла сыр, откусила.) Надо не столько знакомить с кем-то или с чем-то, сколько привлекать, завлекать читателя, выискивая для него что-то яркое, необычное, а я… (Помолчала, пожала плечами.) А я не понимала… и не принимала этого. Зачем?.. Ну да, чтобы привлекать к газете, но ведь такой подход к журналистике вытравляет из пишущего желание анализировать, делать свои выводы, чтобы предложить их читателю… А что теперь… (Взяла мандарин, положила его на ладонь, качнула вправо, влево.) Теперь мой мир сузился. (Зажала мандарин меж ладоней, грустно улыбнулась.) Теперь я простая Hausfrau, слежу за домом, готовлю завтраки-обеды… Да нет, денег хватает, Георг хорошо зарабатывает, да и старший сын… Помнишь моего Леона?.. Ну да, сейчас ты и не узнала бы его, как-никак почти двадцать лет прошло. Так вот он тоже постепенно влился в ту жизнь, хотя и были проблемы с языком, профессией. Но ничего, работает менеджером в одном из торговых центров Компании, у которой больше ста магазинов по Европе, женился на немке, двое детей у них… (Помолчала, опустив глаза.) А вот младший Сашок… Я-то к нему и еду, он же теперь на Алтае живёт… Ну что ты так смотришь? Не знаешь, что немцы возвращаются в Россию?.. Нет, сколько таких, как он, не знаю, но мой Сашок уже здесь… Почему уехал из сытой, чистой Германии? (Усмехнулась.) Да вот, значит есть еще и то, что выше… чего некоторые не нашли там, «в сытой, чистой», как ты сказала… (Замолчала. Будет ли говорить еще о Сашке?) Знаешь, теперь мир так быстро меняется! (Вопросительно взглянула: согласна ли? Нет, не отвечу.) А люди защищаются от него, погружаясь в домашнюю суету, в разные покупки, но напрасно… (Снова взглянула.) Куда ни пойдёшь, ни поедешь обязательно догонит приятный голос… (Отодвинула от себя тарелку.) И услышишь примерно такое: так как поток эмиграции с Востока огромен, то беженцев поместили в бывший концентрационный лагерь. (Иронично улыбнулась.) Помещения есть, так зачем же им простаивать? (Взглянула с болью.) И сообщат об этом без эмоций, без всяких оценок… да-да, будто бы в этом ничего особенного нет. А беженцев столько! И чувствуют себя уверенно, порой и нагло, хотя… (Помолчала. Коротко вздохнула.) Хотя много и таких, у которых взгляд, как у бездомной собаки. Наверное, понимают, что нужны в этом новом для них мире только для того, чтобы чистить туалеты хозяев. (Встала, прошлась по комнате, присела на диван, улыбнулась, словно извиняясь.) Я тебя не ошарашила своими реминисценциями?.. Ну, раз «нет, и даже наоборот», то уж закончу о том, о чем так упорно думается. Знаешь, сытый, аккуратный и прибранный западный мир… ну, там, где живу, насыщается какой-то дурной и порою непристойной вседозволенностью! Во многих журналах можно прочитать о групповом сексе, свободных отношениях в партнёрстве, лесбиянках, геях… и обо всём этом пишут настолько привычно, что уже не удивляешься. (Подошла к столу, села напротив.) Похоже, что мир поворачивается к людям какой-то совсем другой… темной стороной, в котором кроме хлеба, вещей, зрелищ больше ничего не предлагается, а услышанные слова теряют искренность, превращаются в какие-то перевёртыши и... (Посмотрела с явной тревогой.) И мне всё чаще кажется, что кто-то невидимый и страшный правит нашим миром, а к чему это приведёт?.. (Улыбнулась растерянно, развела руками.) Ну, ладно, хватит об этом. (Фальшиво рассмеялась.) А то я тебя, наверное, испугала своими наблюдениями?.. Ну да, когда ехали туда, то думалось, что попадём в настоящую цивилизацию, а оказалось… (Погрустнела.) А оказалось, что не всем по душе мир, о котором я тебе… как и моему младшему Сашуньке, которого не видела уже пять лет. Но прежде чем рассказать о нём, завари-ка кофейку.
- Да нет, всё, о чем тебе рассказала, большинство людей не замечают… а, может, просто привыкли к этому, только для нас, бывших русских, с нашим таёжным синдромом… Нет, это не я так… это ювенальщики… ага, по-немецки Югендамт* (Сглотнула кофе, помолчала.) Что значит «таёжный»? (Почти рассмеялась.) А это… (Коротко взглянула, опустила глаза.) Впрочем, поймёшь о нём по ходу моего рассказа, но одно скажу, что в большей степени из-за него мой Саша и возвратился в Россию… (Хотела встать, но…) Да понимаешь, он и так плохо вживался во всё немецкое и даже язык с неохотой учил и только с годами пообвык, обжился, дом построил, женился на русской немке, родили они троих детей и казалось, что жить можно, а вышло… (Посмотрела на фотографии моих внуков в общей раме.) Как раз с детей всё и началось. Там же как их воспитывают? Если в садик взяли, то сразу заводят досье на каждого… А такое. Записывают что он говорит, рисует, делает и даже описывают его любимые игрушки с выводами социального работника… А для того, чтобы собрать информация для приемных родителей, если отберут у родных… Как часто отбирают? Да только за прошлый год больше семидесяти тысяч. Правда, потом какую-то часть возвратили, но представляешь с какими сердечными травмами у детей?.. То-то ж. Ну, этот Югендамт прицепился и к моим внукам. (Всё же встала, жестом пригласила пересесть на диван.) Как-то в садике Клару предупредили… Да, уже все трое туда ходили. Так вот, предупредили, что дети nicht vollst;ndig angepasst… не совсем адаптированы, слишком молчаливы и плохо говорят по-немецки. В семье-то оба говорят по-русски, поэтому и дети… и что надо, мол, детей показать психологу. Клара попробовала объяснить, что с детьми всё нормально и что дома болтают они беспрерывно, а те стали настаивать, грубить, а потом пригрозили, что выгонят их из садика. Ну она и написала заявление, что сама их забирает. И что началось!.. (Взяла одну из подушек, положила на колени, почему-то разгладила её и, чеканя каждое слово, проговорила.) А то, что заведующая и социальный работник написали донос в ювенальную юстицию: дети, мол, не ходят в детский сад из-за безответственной матери и поэтому находятся в опасной для жизни ситуации… (Взглянула: веришь ли?) А вот так. У них же совсем другое воспитание, чем в России. Считают, что детскую психику надо защищать от грусти, всяких дум, размышлений о жизни, и даже Красная шапочка из сказки может расстроить ребёнка! Вот и читают им разную ерунду про весёлую какашку, про зверя непонятного пола и непонятной породы, про двух женщин-мам или двух мужчин-пап… Ну да, плевать, что когда дети вырастут, им придётся сталкиваться с болезнями, смертью, предательством… Самим читать им другие сказки? Да ты что! Если от них воспитатели узнают об этом!.. (Отбросила подушку в угол дивана.) Да собственно так и случилось. Саша прочитал Костику про эту самую «Красную шапочку», а он рассказал кому-то из детей, вот вскоре и пришли к нам из Югендамта, стали ходить ко дому, заглядывать во все углы… Да что ты, какой ордер? Ордер обязана предоставлять полиция, а ювенальщики имеют права в любое время прийти в дом и начать докапываться: как и чем стираешь бельё на детей, гладишь ли его, в каком порядке игрушки и если начнёшь нервничать, то… (Помолчала. Вздохнула.) Хорошо, что к тому времени соседи нам уже объяснили, как нужно себя с представителями этого органа вести, чтоб выглядеть позитивно… А вот так: нельзя плакать, кричать, а только соглашаться и улыбаться… Какие обвинения предъявляют? А какие высмотрят, те и предъявят. Список оснований для изъятия у них широ-окий, причем консультанты, психологи, опекуны толкуют его каждый по-своему и жаловаться на них некому… Суд? (Взмахнула руками.) Ой, да брось ты! Найти адвоката против этого страшного органа очень трудно и похоже, что Югендамт никому неподконтролен и даже выступление очень известного в Германии доктора Вольффа о том, что Югендамт проводит наблюдение за детьми без ведома родителей и без предупреждения забирает из семьи, увозит неизвестно куда, осталось неуслышанным. Ведь разные там консультанты, семейные психологи, опекуны, частные фирмы, детские приюты потому так активны и наглы, что зарабатывают на детях большие деньги!.. (Встала, подошла к столу, взяла мандарин… положила, резко обернулась на мой вопрос.) Да нет, выступает общественность, выступает! Но похоже, что все каналы для неё перекрыты. За несколько лет столько митингов прошло в Берлине, Мюнхене, Падерборне, Кёльне против действий Югендамта, и против сексуального воспитания, а реакции властей почти ни-ка-кой… (Снова присела рядом.) А так и есть, против семьи борются. Любую жалобу ребёнка на мать или отца тут же используют, чтобы настроить его против них, а если начнёшь доказывать, что всё не так, да еще разволнуешься, заплачешь, то именно это и сыграет против тебя, и доведут до такого состояния, что будешь бояться звонков в дверь, а по ночам не спать… Да, и со мной такое было. Особенно после того, как у Петра… Да жил от нас недалеко сосед, тоже уехавший из России, так у него четверо детей отобрали… Нет, только иногда выпивал… вот и прицепились. (Умолкла. На глазах мелькнули слёзы.) А что он… Повесился… Да ладно, не утешай. Не один он так… (Встала. Прошлась по комнате, остановилась напротив нашего пейзажа.) Красивая у вас картина. Стайка берёзок посреди снегов… Настоящая Россия. (Присела.) Но то, что делают в садике, еще не всё, ведь уже со второго класса в Германии начинается сексуальное воспитание. Соседка как-то жаловалась, что её сын второклассник принёс домой вылепленный из пластилина по заданию учительницы мужской член, а когда пошла в школу со своим возмущением, то на неё смотрели с презрением и даже пригрозили: если будет настраивать детей против такого передового воспитания, то их могут отобрать, а её на сутки посадить в тюрьму… Не веришь? А Сашу с Кларой это очень испугало и поняли, что когда начнут сопротивляться и этому, то, если детей и не заберут, то потеряют они их души нав-сег-да. (Помолчала, улыбнулась горестно.) Вот и сорвались. И уехали… Сразу и запросто? Да нет, уехать даже очень непросто. Ведь государству нужны белые дети, можно сказать, что прямо охота на таких, как мои внуки идёт… за белобрысыми, голубоглазыми. В гамбургском отделении российского консульства, куда Сашка вначале подал документы, его так упорно отговаривали! Какая, мол, ужасная страна Россия, как его семья будет там никому не нужна! А потом пришло письменное уведомление с подписью «Mit freundlichen Gr;;en»… ну, «С дружеским приветом», у них все письма от чиновников так заканчиваются, но в отъезде было отказано. И только со второго раза, с помощью российского посольства удалось… (Сняла с плеч плед, аккуратно свернула, положила на спинку дивана.) Ну вот, и поведала я тебе о своей драме жизни… Не драма, говоришь? Всё обойдется-устроится? Может, и обойдётся. Потому и еду к Сашке и Кларе, чтобы убедиться: а так ли всё alles ist gut, как пишут и звонят? По фотографиям вроде бы всё так и есть, хотя домик их… Не сравнить с тем, какой был в Германии… Не «в деньгах счастье»… Может, и не в деньгах. (Подошла к столу, допила уже остывший кофе.) Нет, не надо еще заваривать, сейчас уйду и встретимся ли снова? (Обернулась, вяло улыбнулась.) Не знаю. Скорее всего сразу после Алтая улечу в Германию.
Расставаясь, мы обменялись адресами эл-почты, и я попросила обязательно написать об Алтае, - так люблю смотреть иногда слайды об этом красивейшем крае! - но, честно говоря, не надеялась, что напишет, ведь уже не пробовала связаться столько лет! И, наверное, потому, что в бытность нашей «совместной деятельности» стали мы как-то говорить о подругах детства, а я и сказала: «Знаешь, Анин, в детстве и юности у меня было много хороших подруг, а теперь почему-то нет… настоящих нет». И увидев вопрос в её коротком взгляде, тут же сообразила, что брякнула бестактность и добавила: «Кроме тебя». Но после этого она стала как-то отдаляться от меня, а вскоре уехали они в Германию, и я не получала от неё никаких вестей, поэтому и теперь подумалось... Но месяца через два по Гугл-почте из Германии получила письмо, написанное по-журналистски обстоятельно, по-русски эмоционально и похоже, что писала его потому, что просто необходимо было высказать наболевшее.
«Хочется продолжить наш разговор, хотя… Помнишь, как мы вместе делали передачи, ходили на фильмы, спорили о них, хотя почти одинаково воспринимали, а потом ты дала мне понять, что я для тебя подруга не «настоящая»?.. Но ладно, что было, то прошло, а теперь мне, как «настоящей» (шучу!), хочется рассказать тебе о своей поездке на Алтай, и потому, что думалось встретить там совсем не то, что увидела. В германском быту мы привыкли чувствовать себя сдержанно, почти всегда ощущая на себе взгляды соседей и ловя на мысли: а не слишком ли громко разговариваем или дети резвятся? Да и других ограничений немало. Газон возле дома должен быть не выше назначенной отметки, участок земли – стандартный, сажать на нём огурцы, лук, помидоры можно только на четверти площади. Муж высадил побольше, так оштрафовали. А как-то попробовал посадить вишню, малину, так соседи перестали здороваться и донесли куда надо, после чего пришел полицейский и объяснил, что ягоды и фрукты полагается покупать, а в саду они растут только для птиц. Подумали, что шутит, а он выписал штраф. Но ладно, отвлеклась от рассказа об Алтае.
А живёт мой Саша с семьей в Немецком округе в Подсосново, работает на сырзаводе, а Клара – в садике воспитательницей. Дом пока снимают, при нём земли шестнадцать соток, и они всё там выращивают, но думают поднакопить денег и, когда подрастут дети, переехать в центральный Гальбштадт. Правда, поднакопить будет не просто, у нас-то там, где работал, на четыре годовых зарплаты смог бы купить хороший дом, а в России с их зарплат надо копить еще немало лет. Но ничего, надеются, хотя я не советовала уезжать из Подсосново. Зачем? Ведь их посёлок хотя и молодой, но по немецким меркам уже вполне самостоятельный город. Представляешь, в нём даже кирха лютеранская есть! И свои производства, на которых делают очень вкусные колбасы, сыры, сладости и даже грибы выращивают, пиво «Подсосновское» варят, которое по вкусу не хуже нашего «Дукштайна» и в ресторанчике закусывают такими же калачиками «Брецель», как и в Берге, где живу. Да и в культурном отношении… Всё там есть: музей, Детская школа искусств, Дом культуры, Дом немецких обрядов, спортивный комплекс и даже свой зоопарк, в котором такие забавные пони, верблюды, маралы, яки, страусы… А вокруг такая ширь с бескрайними полями и березовыми рощами! Дух захватывает. Вышел за посёлок и все ягоды-грибы твои. А у нас за всё надо платить, «мой, моя, моё» в Германии очень развито. Соседи наши, коренные немцы, на рыбалку ездят в Нидерланды или во Францию, - дешевле обходится. Знаешь, уезжая из России, мы летели, как бабочки на огонь, думая, что только в Европе настоящая цивилизация, несущая свет, свободу, благо, что между макдональдсами и кебабами есть та самая тихая и таинственная Германия, которая притягивала, а оказалось… Сколько же там идей-перевертышей, ёрничинья, клоунских масок, под которыми не знаешь, что скрывается? Да и с помощью мигрантов с Востока, которые уверенно обживаются, немецкий мир становится совсем другим, не зря же лидер партии «Зеленых» предложил петь второй куплет государственного гимна на турецком языке. Конечно, можно спрятаться от всех этих грустных размышлений, - не включать радио, не смотреть телевизор, да и в Интернете есть множество групп по интересам, в которых можно забыться на какое-то время, чтобы мир снова стал комфортным... кстати, многие так делают, но нам, выросшим в России, да еще, как говорят о нас коренные немцы, с нашим «таёжным синдромом», это не под силу. Судьба закинула нас в Германию, а сердце и голову оставила в России.
Наверное, если бы сидели сейчас с тобой и разговаривали, то ты спросила бы: ну и как ты думаешь жить без сердца и головы? А так. Прожив здесь почти двадцать лет, мы с мужем уже привыкли к бытовому комфорту, ухоженности городов, деревень, к гладким дорогам, да и к относительной обеспеченности, когда не работающие могут прожить на Sozialf;rsorge всю жизнь, и когда бомжи держат при себе беспризорных собак потому, что и на тех дают денежное пособие. Всё это и удерживает, - ведь большая часть жизни позади, - ну а уезжают из этой комфортной страны те, в ком так и не умер его «таёжный синдром».
*Югендамт - Ведомство по делам молодёжи в Германии (орган попечения о несовершеннолетних).