В книжках первый поцелуй всегда запоминается на всю жизнь. Он такой романтичный, как правило, в сумерках, вызывает головокружение и прочие гормональные изменения организма. Таньку никто ещё не целовал. Она читала книжки, завидовала подружкам, ждала какой-то неземной любви. А пока влюблялась так, для тренировки. В актёра Райкина, например. Ну и что, что страшный? Зато талант.
В пятнадцать лет Танька поставила родителей перед фактом: буду встречать новый год не дома. Впрочем, это не совсем в пятнадцать лет было, а без трёх месяцев пятнадцать. Можно сказать, практически взрослая, и родителям пришлось смириться. Они не слишком расстроились, даже обрадовались, но виду не подали. А строго расспросили, кто будет, что будет и где. Намечались одноклассники в небольшом количестве, пара человек из параллельного, ещё пара из лыжной секции. И денег немного нужно было сдать, вообще не напряжно.
Танька заранее выцыганила новогодний подарок — тунику со стразами на спине, — она её полгода у родаков клянчила, взяла одну из своих помад и карандаш для бровей. Помад было две, морковная и перламутровая. Перламутр делал губы почти белыми, но выглядел интереснее, чем морковка. А карандаш попался не самый удачный, кирпичный какой-то, но без бровей в гости идти не хотелось. Танька хотела всех сразить своим видом. Поэтому побрила руки до локтя, хотя волосков на них и так не было видно, — блондинка, нарисовала на невидимых бровях видимые кирпичные, забелила губы, и завила концы волос. От шапки, конечно же, отказалась. Надела сапоги и куртку из чёрного стоячего дерматина. Издалека как кожа смотрится, только куртку нужно на животе руками обжимать, чтобы не топорщилась.
Пришла рано, конечно, но лучше так, чем по кромешной темноте идти, район новый, кто знает, чего ждать. Подруга по секции там жила, у неё собирались. На лыжах Танька любила бегать, даже призы брала, но Ленка всё делала лучше. Пришла полгода назад и сразу всех потеснила. Физрук на неё надышаться не мог, всё ей лыжи натирал мазью, зелёной или синей, в зависимости от температуры воздуха. Танька блондинка, а Ленка блондинистее: волосы длинные, блестящие и не путаются, лицо беленькое, фигурка изящная. Танька не завидовала, или немного завидовала, но дружила. Ещё у Ленки был старший брат, он на каникулы приехал домой из универа, но обещал ближе к полуночи умотать к своим друзьям. А родители у них вообще в санаторий уехали новый год встречать. Вот так всё и сложилось.
Девчонки нарезали салатики, потом апельсины порезали кружочками. Подумали немного и бананы тоже порезали, а зря, они тут же начали темнеть.
Подтянулись ещё три девочки и Витька с приятелем пришёл, познакомились — Мишка. В школе каждый день виделись, конечно, но у парней своё, тем более — параллельные классы, так что по именам друг друга не знали. Мишка и предложил в бутылочку сыграть. Конечно, он на Ленку смотрел.
Пять девчат и два парня, пикантность определенная есть. Целоваться условились в щёчку. Танька самая смелая, первая крутанула бутылку из-под тархуна. Выпало Аньку чмокать. Аньке Ленку, Ленке Витьку. Все заржали, а Витька покраснел. И тут из своей комнаты вышел Ленкин брат, он там уже начал встречать, и выпил — пахло от него не очень.
— Малышня, с вами можно?
Малышня пожала плечами и потеснилась. Брат раскрутил бутылку, она тут же уткнулась в Таньку. Она растерялась, хотела подставить щёку, но за эту щёку её уже схватили грубые пальцы. Никто ничего не успел сказать, а Танька вдруг ощутила чужие слюнявые губы на своих губах.
Первой опомнилась Ленка, долбанула брата по спине кулаком:
— В щёку надо, идиот!
Танька вскочила с колен (они все на ковре сидели), убежала в ванну, включила воду на полную и посмотрела на себя в зеркало. Стало тошно, и она опустила лицо, двумя руками набирая воду и втирая её в себя. Смыла всё — помаду, брови, но никак не выходило слюни эти липкие смыть. Даже слёзы навернулись от досады…
— Тань, ты как? — это Ленка пришла тихонько, дверь не закрыта.
— Ничего.
— Макс извиняется, он не специально.
Ах, вот как его зовут, оказывается. Макс. Мерзкое имя. Глупо всё с этой бутылочкой получилось.
В комнате уже зажгли гирлянду на ёлке, а свет погасили. Музыку включили, и правильно, не в тишине же сидеть. Мальчишки на диване уже лопают что-то, девчата танцуют у окна. Никто на Таньку не взглянул, да ничего такого и не случилось. И она успокоилась. Выпила ледяного компота, села рядом с мальчишками, потом и остальные пришли, стало шумно.
Новый год встретили шампанским каким-то дурацким, с женьшенем. По вкусу как лимонад. Мишка всё пытался фокус с шоколадом и пузырьками показать. Потом они танцевали парами, мальчики со всеми девочками по очереди. Танька впервые танцевала медляк. Мишкины руки на талии лежали совсем привычно, как будто так и надо, но ничего романтичного в этом не было. Топтаться на ковре, болтать о чём-то, да ещё про школу — вообще глупость.
В три часа все легли спать. На полу, как дети. Кажется, Ленка с Мишкой обнимались тихонько. Таня долго не могла уснуть и всё думала и думала, а можно ли считать то, что произошло поцелуем? И что, — это и есть первый поцелуй? И всё? Опять чуть не заплакала, а потом вдруг вспомнила, как в детстве гостила у бабушки во Львове. Дети во дворе бабушкиного дома играли в прятки, и Вовку-маленького вечно находили первым. Он очень смешно сердился, кричал: "Не считается!", а потом сочинил стишок, который звонко распевал всякий раз, когда не хотел признавать свой проигрыш:
— Ниточка, иголочка,
Тоненькое стёклышко.
Нитка обрывается,
Иголочка теряется,
Стёклышко ломается,
Чур-чур не считается!
Таня улыбнулась, прошептала: "Чур-чур не считается" и успокоенная заснула.