Какая она красивая, моя подружка Элизобет!
Густые золотые локоны, небесно-голубые глаза, точеный носик. Вся она как ангелочек с праздничной открытки, пока молчит. Потому что характер у девочки явно не ангельский и дети со двора зовут её «Элизобет физкульт-привет».
Но для меня это не важно: пока мои родители на работе, мы играем на моём балконе. Отсюда видно всё, что происходит внизу: там, в конце двора, ребята играют на распряженной телеге. Но мне до них нет дела: я обустраиваю в углу балкона комнату для своей самодельной тряпичной куклы, стелю ей постель, вырезаю из цветных лоскутков коврик…
– Давай будем играть в мамы дочки, – предлагаю я. – Мы будем родителями, а кукла наша дочка.
Но Элизабет затеяла свою игру: она притащила со двора щепки и разложила на лестнице:
– Это будет детский сад, а я воспитательница. – Элизобет бежит вниз и приносит камешки и песок: – у нас сейчас будет обед, они будут кушать белые булочки с повидлом. Представляешь, моя двоюродная сестра белые булки с повидлом кушать не хочет! – продолжает рассказывать она.
– Почему? – удивилась я и проглатываю слюну. Время-то голодное, послевоенное и в магазине даже черный хлеб по карточкам. Элизобет подняла к небу свои прекрасные глаза:
– Они очень богатые. А мои дети у меня всё как миленькие съедят! – против каждой щепки (ребенка) подружка кладёт камешек (белую булочку) и посыпает песком (вареньем): – Кто не съест, получит палкой по голове! – Элизобет замахнулась увесистой палкой, но неожиданно «под раздачу» попала моя мама: она иногда в обеденный перерыв домой приходит. Маме лишь случайно удалось увернуться от удара.
– Это что такое? – возмутилась моя родительница. – Ну-ка, неси совок и веник – обратилась она ко мне . – И кушать марш!
Пока я ходила в дом за веником, моей подружки след простыл. И после обеда, заскучав, я спустилась во двор: там, на телеге, Элизобет многозначительно поглядывая в мою сторону, о чем-то шепталась с ребятами. Ничего не подозревая, я поднялась к ребятам и вдруг:
– Её мама меня с балкона выгнала! Сбросьте её с подводы головой вниз – воинственно закричала Элизобет, в меня крепко вцепились с десяток детских рук, я потеряла равновесие и повисла над каменистой землёй, в воздухе. Последнее что я помню – ликующие ангельские глаза моей подруги и из последних сил, как утопающий за соломинку, я вцепилась в её грудь. Руками, зубами. И солёный вкус крови моей подруги…
Я на балконе, сижу на верхней ступеньке лестницы. Моё сердце колотится, вот-вот из груди вылетит, но я жива, жива!
Ребята собрались внизу. Моей подруги нет, я здорово её укусила! Вместо неё её старший брат выкрикивает в мой адрес угрозы и швыряет в меня увесистые камни.
Никто больше не вмешивается в наше противостояние .
Я не уклоняюсь от града камней, опустив голову на колени, я реву: мне больно оттого, что я укусила подружку.
Нам с Элизабет уже по двадцать. Мы обе замужем, Элизабет родила мальчика, я жду ребенка.
Говорят, что она кормит ребенка одной грудью.
Мы с ней так никогда и не помирились, шрамы после той давней истории у нас остались на всю жизнь: у меня на душе, у неё на теле.