Matin de ma Vie
(Утро моей жизни)
Молодость – великий чародей.
А.Пушкин
Молодые люди восхищаются и любят
именно так, как и следует восхищаться
и любить, то есть чрезмерно.
А.Франс
Мне был тогда 21 год. Я заканчивал третий курс политехнического института. Мой отец был капитаном торгового судна, мать работала искусствоведом в музее.
В то лето 67-го года отец получил большой отпуск, накопленный за три года, и они с мамой решили провести его на берегу Балтийского моря.
- Представляешь – янтарь, смешанный с галькой, дюны, тёплый песочек на пляже, сосны, шум прибоя, крики чаек над головой?.. Тебе должно понравиться, Люда.
- Да, в Прибалтике я не была никогда. Хотелось бы прочувствовать разницу между нашими Чёрным с Азовским и Балтикой.
- Уверяю, разочарована ты не будешь.
- Я склонна верить тебе, Павел. Будем собираться.
Про меня родители как будто и забыли. Сейчас, тридцать лет спустя, вглядываясь в то лето, я понимаю, что родители были тогда ещё молоды – папе 43, маме 40, – что они редко виделись и, похоже, как прежде, в молодости, любили и уважали друг друга. Могли они наконец-то отдохнуть от постоянной опеки надо мной, от повседневного тяготения меня над ним - я-то был мальчик с характером? Могли. И имели на то полное право.
***
Оставшись один, я тоже решил организовать свой летний отдых. Юг меня не привлекал – на юге мы жили, всё было изъезжено вдоль и поперёк, а хотелось уединения, покоя и тишины. Я долго думал и решил позвонить своему другу-однокурснику, который после сессии успел уехать домой, в Белоруссию, а я остался в Ростове пересдавать политэкономию социализма.
Перед отъездом он успел поведать мне, почему так торопится домой, - чтобы побыстрее встретиться со своей девушкой Таей. Дело было ещё и в том, что когда он ездил домой в зимние каникулы, они с ней не выдержали и «сорвались».
- Вижу, созрела моя Таечка и цветёт, как чайная роза. Уведут, подумал. Смотрю – и она гнездится, ко мне прижимается. Короче, открыла она мне дверь ночью. Страстная ночка была, любились до изнеможения. За окном вьюга и мороз трескучий, а в наших сердцах расцветали невиданные цветы и тела были пожаром охвачены.
- Ну, и что же было дальше? – спросил я.
- Что? Второй семестр был, здесь. Мы перезванивались. А в марте она сама позвонила, и сказала, что в положении. Не знает, что делать, а родителям ничего не говорила ещё. Вот потому и спешу к ней, чтобы успокоить, родителям доложить и зарегистрироваться. Двух месяцев на всё про всё хватит.
- Неужели любишь её так сильно?
- Спрашиваешь! Да я жду - не дождусь, когда вернусь и расцелую её.
- Ну, тогда желаю счастья вам обоим. А ты не будешь против, Василь, если я к тебе когда-нибудь приеду?
- Ну, что ты! Конечно, приезжай. У нас такая красота!
На том и порешили.
И вот сейчас, когда «трояк» по политэкономии уже стоял в зачётке, я позвонил Василю и сказал, что хотел бы приехать к ним. Он очень обрадовался:
- Давай, побыстрее. У нас знаешь, лето какое? А места! Ты таких лесов, топей и болот не видал. И река здесь на загляденье. Так что ждём тебя.
***
Я решил насладиться долгой дорогой и поехал на поезде. За окном мелькали луга, перелески, лесозащитные полосы, набирающие золото поля пшеницы. По небу величаво проплывали кучевые облака, образовывавшие какие-то фигуры, а под ними, по лугам важно вышагивали аисты. Они сидели в гнёздах около домов, как вечные стражи незыблемости, спокойствия и мира на земле.
Поезд замедлил движение. Я вышел в коридор и приоткрыл окно: сыро запахло болотом. Значит, отсюда они и начинаются, знаменитые белорусские болота. А ещё почувствовал запах каких-то трав, отцветающей сирени, жасмина. Поезд дёрнулся и в очередной раз остановился у какого-то полустанка. Уже смеркалось, поэтому ничего, кроме деревянного домика станции, я не разглядел. На маленьком перроне было темно и печально, кругом – ни души.
«И куда же ты едешь, в какую глушь, если на тебя так угнетающе действует маленькая запустелая станция?..» - я не успел хорошенько ответить своему внутреннему «я», как состав содрогнулся, меня тряхнуло, и поезд снова стал набирать скорость. «Спрашивается, зачем стояли, если ни один встречный не пропустили? Наверно, расписание выдерживали», - спросил я себя и сам же себе ответил.
Посёлок, в котором жил Василь с матерью, сестрой и Таисией, был совсем небольшой. Дом оказался просторным, добротным. Начал его строить отец, но болезнь свалила его в самое неподходящее время. Отец ушёл, а народ местный пожалел Ядвигу с двумя детьми и достроил дом. В доме было два выхода, стало быть, две половины, в одной из которых и жил Василь с женой, с которой они уже успели зарегистрироваться.
- Когда свадьбу-то сыграете?
- В конце августа, когда на рынках изобилие. Оставайся, Андрей. Вместе потом поедем в Ростов. И не сиди на месте. Познакомишься, может быть, с кем-нибудь. Места у нас знатные, живописные. Речка, правда, не такая глубокая и широкая. Как Дон, но для жаркой погоды в самый раз. До Минска всего 90 километров, как-нибудь прокатимся и туда втроём.
На следующий день Василь показал мне своё хозяйство. За домом – большой фруктовый сад, преимущественно яблони, и всевозможные ягодные кусты. Огород с грядками, на них зелень, овощи уже созревали. За садом – дорога на райцентр и маленький перелесок, а чуть подальше, как доложил мой друг, - болото, заросшее камышами, осокой и кувшинками.
- Ты, наверно, запах почуял? Здесь много болот, и у каждого своя легенда.
- Да, я ещё в поезде почувствовал запах, когда в каком-то лесу останавливались.
- К нам за клюквой даже из Минска приезжают. Да и других ягод хватает по лесам. Грибов уйма, особенно на болоте, но редко кто за ними туда ходит: опасно, затянет, да и змеи водятся. Ты, брат, смотри, сам на болото - ни ногой!
***
У Василя имелась и банька. Она была построена с год назад. В ней пахло сосной и берёзовыми вениками.
- Завтра затопим. Хочешь попариться?
- Спрашиваешь! Никогда в такой не мылся.
- Банька лучше, чем ванна или душ. Выйдешь оттуда – и сразу в пруд. Мы его сами вырыли – благодать! Как будто бы во второй раз крещение совершаешь. Да что и говорить, сам испытаешь.
Следующим вечером я это и вправду испытал. Такого наслаждения я не получал давно. По очереди мы ложились на полки и отхлёстывали друг друга веничком. Потом выбегали в предбанничек сделать глоток-другой деревенского самодельного пива. Потом снова забегали в парилку. Что-то было в этом необъяснимое. Даже небольшой угар создавал неповторимую уютную атмосферу. Время от времени мы выбегали и с разбегу бросались в пруд. Холодная вода бодрила разгорячённое тело, создавая неповторимый контраст с парилкой. Я поблагодарил Василя за экзотическое удовольствие, которое он мне доставил.
В понедельник Василь повёз жену в райцентр в женскую консультацию, а я, предоставленный самому себе, решил побродить по окрестностям, дойти до речки – в общем, взять от природы всё, что получится.
Посёлок утопал в зелени, садах. Дома были аккуратные, среди них много новых. «Неплохо устроились местные жители!» - подумалось мне, но я привык к цивилизации. Поэтому жить в таком, хоть и похожем на райское, месте не смог бы. Я побродил по посёлку, потом стал спускаться вниз, к реке.
Было утро, ещё не распогодилось, поэтому я решил пока не лезть в воду, а лишь немного поваляться на травке. Полежав немного, я приподнял голову, среагировав на какое-то шуршание, и увидел, что к скамейке, стоявшей на пригорке у двух берёз, подошла девушка. Она была высокая, худенькая, но в меру, не худышка. На ней было платье трапециевидной формы с большим вырезом. Платье было короткое, так что всё было выставлено напоказ: стройные, красивой формы ноги, небольшие, но уже сформировавшиеся груди, белизна незагорелого тела, тонкая шейка с небольшим кулончиком на цепочке – всё занимало и восхищало меня в ней. Воистину, скроена она была отлично, а на вид ей было лет 17-18.
Она посидела с книгой, посмотрела на солнце, которое с трудом просвечивало сквозь облака, махнула рукой и собралась было уходить, но передумала и всё-таки стала спускаться к реке – видно, решила босиком побродить по воде. Когда она проходила мимо, её платье развевалось, как парус на ветру, открывая все её прелести. Я притаился, вжался в землю и, как охотник, из-за маленького кустика наблюдал за нею.
Она, как я и предполагал, зашла в воду и стала ходить по ней, держа в руках туфли-лодочки. Очевидно, вода была холодная, потому что вскоре она вернулась на траву и стала подниматься наверх. Вот теперь мне удалось рассмотреть её лицо. Оно было бледное, ещё не тронутое загаром, как и тело, а на нём выделялись серо-голубые глаза, яркие и выразительные, небольшие губы и чёрные, красивой формы брови; волосы цвета спелой пшеницы доходили ей до пояса.
Я остался доволен осмотром. Девушка была очень красивая, а самое главное, решил я, мне под стать.
***
Вечером Василь расспрашивал меня о моих первых впечатлениях – мы с ним ночевали в одной комнате, так как к Тае приехала её старшая сестра, работавшая на фабрике в Минске.
- Они теперь до утра проговорят, ну, и пусть натешатся.
Я рассказал другу о девушке, которую видел на реке.
- Так это, наверно, внучка Степаниды. Есть у нас такая крутая женщина. Она в войну партизанила. Девушка не местная: родители ещё до её рождения перебрались в Минск, там она, скорее всего, и родилась. Зовут её, кажется, Света. Сюда приезжают они редко, но в прошлом году были, поэтому я и в курсе. Девочке у нас нравится, природу любит. Да, девушка симпатичная, насколько я помню, но для отношений слишком молоденькая.
- А сколько ж ей?
- В прошлом году она перешла в десятый класс – значит, в этом закончила, стало быть – семнадцать.
- Ну, а ты говорил, слишком молоденькая. Разница - четыре года.
- А ты что это так заинтересовался? Уж не влюбился ли?
- Похоже на то. Во всяком случае, понравилась она мне сильно.
- Ладно, давай спать. Время покажет.
Василь повернулся набок и мгновенно заснул. Он-то заснул, а я последовать за ним никак не мог, как ни старался. Потом приоткрыл окно, закурил. Перед моими глазами стояла она, в развевающемся жёлтом платье, обнажавшем её длинные красивые ноги. «Нет, было бы безумием с моей стороны заводить с ней знакомство – ей только семнадцать лет!»
До этого я не знал, что любовь может стать наваждением. Не знал я и того, что при всём желании остановиться уже не смогу.
***
Утром Василь принёс корзину спелых помидоров, груш и яблок.
- На вот, мать велела Степаниде отнести. У неё сад старый, не родит уже, а бабка уже за семьдесят, и гостья у неё.
Полчаса провёл я перед зеркалом, потом взял корзину и пошёл. Дом Степаниды стоял недалеко, на красивой улице под стандартным названием «Садовая». Он был покрашен зелёной краской. Я постучал. На мой стук выбежало … само утро: моя Светланка в расшитой красными белорусскими узорами беленькой рубашечке и спортивном трико.
- Ой! – вырвалось у неё, я пойду, переоденусь, а вы посидите на скамейке.
- Нет! Стойте! Не надо! Так хорошо! – сам не понимал я, что говорю.
Девушка недоумевающе смотрела на меня. И тогда я понял, что проговорился. Вот язык же – помело. Вслух же пояснил:
- Не стоит. Я скоро ухожу. Это сосед Василь прислал для вас и бабушки.
- Спасибо, - протянула она и попыталась поднять корзину, но не смогла.
- Я сам. Показывайте, куда занести.
- Вот сюда, в сенцы.
В сенцах было темно и прохладно. Мы водрузили корзину на какую-то табуретку и как-то одновременно повернулись к выходу. Теснота помещения помогла мне: мы соприкоснулись друг с другом. Я ощутил её грудь под рубашечкой и почувствовал зов плоти. Электрический ток пробежал по нашим телам и, так как всё равно разойтись было нельзя, я прижал её к стенке, найдя губы в полумраке. Она как будто ждала этого и мгновенно ответила на мой поцелуй, тесно-тесно прижавшись ко мне. Я стал целовать не только губы, но и шею, плечики, а сквозь распахнутый ворот рубашечки добрался и до грудей. Она извивалась в моих руках, и тогда я совершенно обезумел: я больно сжал её груди и стащил с её бёдер трико, под которым ничего не оказалось.
Я вошёл в неё. Она не кричала, только тихо постанывала…
- Светка! – послышался голос бабки Степаниды. – Кто приходил-то? Да где же она? На речку, поди, умчалась. Вот задам, как придёт!
Мы спустились на пол. Я утешал свою Светланку, а она тихо плакала, пока боль медленно отпускала её. «Что же я наделал, поганец?» - но девушка развеяла мои мрачные укоризненные мысли, спросив вдруг:
- А ты кто?
- Я Андрей. Светочка, радость моя, я люблю тебя уже три дня. Потом расскажу…
***
- Степанида! – раздался голос откуда-то из-за калитки. – Выходи! Договорились же вместе в город ехать!
- Я-то готова, Анфисушка, да вот внучка куда-то запропастилась. Наверно, на речку убежала. Она у меня большая охотница до всяких водных процедуров.
- Никуда не денется твоя внучка, уже большая. Давай быстрее, а то на автобус опоздаем.
Только теперь мы облегчённо перевели дыхание.
- И надолго они?
- Обычно часов на пять-шесть. В райцентре у неё родная сестра. Так что они, обойдя базар и все магазины, обязательно пойдут ещё к ней.
«Так в нашем распоряжении ещё столько времени!» - обрадовался я про себя.
- Ты прости, я не успел представиться. Моё имя Андрей, я тоже здесь в гостях.
- Пойдём на кухню. Есть хочешь?
- Не очень. А вот попить чего-нибудь холодненького…
- Ты поднимайся наверх, там единственная дверь – это моя комната - а я подойду.
Я поднялся по скрипучей лестнице. Дверь была полуоткрыта, и я вошёл. Комната была уютная и мило обставленная. В вазе стояли полевые цветы. На полу – домотканный коврик. Откуда-то доносился запах ванили. Я очень любил его, он возбуждал меня. Светланкина кровать была полуубрана и наспех застелена покрывалом.
Как только я переступил порог комнаты, мне захотелось её снова. Я снял рубашку и лёг вниз лицом на её подушку. Я комкал её, ощущая запах Светланки, такой непостижимый, но уже такой дорогой моему сердцу. Рукой я гладил простыню, на которой она лежала, губами прижимался к тоненькому одеялу, которым она укрывалась. От всех вещей здесь, как мне казалось, пахло ванилью.
«Почему она так долго не идёт? Может, передумала?» - тревожился я.
***
Но нет – Светланка поднялась в комнату, как только я подумал о её долгом отсутствии. В руке у неё была тарелка с булочками, от которых шёл теперь уже совсем отчётливый запах ванили, а в другой она держала чайник с холодным зелёным чаем. Я с жадностью выпил половину его содержимого, закусив двумя тающими во рту тёплыми булочками.
- Представляешь, бабушка как раз с утречка успела напечь булочек.
- Не бабушка, а золото, - промычал я, дожёвывая третью булочку, а свободная рука тем временем самопроизвольно тянулась к девушке.
Увидев это, Светланка встала на колени и стала ласково тереться о неё. Не выдержав такого нежного проявления чувств, я дёрнул завязку халатика, и она в чём мать родила юркнула ко мне, точнее, к себе в постель. Я всего мгновение видел её обнажённой, но это зрелище всколыхнуло во мне море чувств.
Груди у неё были ещё небольшие, но налитые и очень аппетитные, с большими розовыми сосками. На теле, на левом бедре, была родинка. Когда я стал с жадностью обцеловывать её всю, то с особым трепетом касался этого пятнышка, а Светланка вздрагивала от каждого поцелуя. Когда же я добрался до святая святых, она с тихим всхлипом затаила дыхание и прижалась ко мне сильнее…
… Вот, наконец, мы содрогнулись всеми нашими телами, по ним прокатилась волна сладчайшей неги, и моя Светлана, обессилевшая, бледная, с широко раскрытыми глазами, расслабилась и вытянулась на постели. Я прикрыл её одеяльцем. Она с жаром схватила мою руку и поцеловала её.
- Андрей, а что это такое было?
- Просто ты стала женщиной – так же, как все женщины, впервые испытавшие Это. – На ушко я сказал ей, как Это называется.
А потом мы заснули с ней сладчайшим сном – часа на три.
- Андрей, Андрюша! Вставай скорее, бабушка скоро приедет.
Мы вышли в сад, полили друг друга из лейки, и Светлана пошла готовить ужин. Я помог ей, вместе мы справились очень быстро. Потом я поцеловал Светланку, сказал, чтобы она берегла себя и попрощался с ней до завтрашнего дня.
***
Уже с утра день обещал быть ярким и солнечным. Мы со Светланой решили провести его на воде – отправились на лодке в путешествие по реке. Парило, было душно. Лодка медленно скользила по зеркалу затона. Но чу! Мы услышали рядом какой-то плеск.
- Это, наверно, мелкая рыбёшка резвится рядом.
Однако это была не рыбёшка.
- Света, осторожно, здесь змея! – крикнул я.
Бледная, как полотно, Светланка с ужасом смотрела на проплывающую рядом с лодкой большую змею. Похоже, это была гадюка. Потом девушка закричала:
- Греби, греби быстрее, Андрюша. Она может догнать нас и даже забраться в лодку. Прыгать в воду я не стану – может, там, в воде, ещё есть гады.
Я смотрел на свою девочку в полном восхищении: матово бледное лицо, широко раскрытые прекрасные глаза, сто раз обцелованные мною. Сидя на банке, она нечаянно раздвинула ноги, и я невольно несколько раз метнул взгляд на то, что было видно сквозь полупрозрачные трусики. Это-то и манило меня больше всего. Я вновь хотел её. Но сегодня она этого как будто не замечала.
Когда испуг прошёл, она стала играть со мной, обливать водой, резвясь, как ребёнок. Я набрал букет кувшинок, передал ей. Она положила их на дно лодки, где плескалась вода. Потом Светланка затеяла игру в прятки на берегу, убежала от меня. Настал момент, когда я не смог найти её. Я испугался, стал звать. В ответ мне прокричала какая-то птица. Не идти же на поиски в болото! Это было опасно, в конце концов. Я ещё покружил по большой поляне и вдруг увидел её в небольшой выемке, она лежала на спине в небольшой выемке, глаза были закрыты. Сморённая солнцем, убаюканная травами, она заснула.
Я лёг рядом, лежал не дыша. Сняв с себя безрукавку, прикрыл её от комаров. Рядом со мной лежало чудо, и я охранял его, боясь спугнуть.
Минут через двадцать Светланка проснулась и звонко рассмеялась, увидев рядом с собой моё серьёзное, напряжённое лицо. Потом поняла, почему оно такое – из-за чувства ответственности за неё. Радость жизни переполняла её. Она обняла меня за шею, стала ласкаться. Я нашёл её губы и долго не отпускал. Как же я любил её в тот момент! Эта девочка так бескорыстно отдалась мне, с такой серьёзностью и любовью подошла к нашим отношениям!..
… А потом мы просто лежали в травах и смотрели в высокое-высокое небо. Внутри у меня всё пело. Светлана творила со мной чудеса: тоненькая девочка с огромными глазами завладела мной всецело.
- Ты меня любишь? – в который раз я задавал ей этот вопрос. Она устало-нежно улыбнулась в ответ на этот вопрос, а в её глазах было ещё столько нерастраченной любви, что мне стало стыдно за свою назойливость.
Светлана смиренно принимала мою любовь как данность. Её же любовь была другая: в этот мире для неё сейчас существовал лишь только я.
Мы не могли оторваться друг от друга, поэтому заночевали в стоге сена. Природа благоприятствовала нам: было тепло, раздавался оглушительный стрекот сверчков, где-то неподалёку в лесу ухала сова. Ночь была звёздная. Мы долго любовались небом, усеянным далёкими сверкающими мирами.
- Смотри, смотри, падает звезда. Быстрее загадывай желание. Ну, загадала?
- Да.
- Молодец! Как ты думаешь, мы не нарушим гармонию природы, если перед сном соединимся вновь? – спросил я.
- Думаю, нет. Ведь мы частичка этой природы, и она не будет против…
… А потом воцарилась тишина. Мы слушали её, затаив дыхание.
- Какая тишина! – вымолвил наконец я. – Просто невообразимая.
- Но она чуть грешна и нежна, - прошептала Светланка.
Вместо ответа я поцеловал её. Через полчаса мы уже спали, поплотнее прижавшись один к другому. Только звёзды и луна были свидетелями нашего счастья. Сами же мы испытывали его в полной мере, став единым целым.
А через неделю мы стояли на перроне, ожидая прибытия поезда. Светлана грустила. Я обещал приехать, как только улажу дела в институте: договорюсь насчёт свободного посещения и сдам экстерном экзамены зимней сессии.
На пустынном перроне маленькой станции райцентра мы стояли с ней вдвоём. Светланка молчала.
- Дорогая, ты что не веришь, что я вернусь? Да разве может быть по-другому! А ну-ка улыбнись.
Она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то вымученной. Я представил, что творится в её сердце.
Подошёл поезд. Я вошёл в вагон. Стоянка – одна минута.
- Жди, - крикнул я из окна. – Жди, радость моя!
***
Дома меня ждали вернувшиеся из Паланги родители. Они привезли массу подарков, ощущений, впечатлений, которыми щедро делились со мной. С родителями приехала дочь маминой подруги, которая жила в Клайпеде. Девушку звали Ася, ей было 19. В Ростов она поехала, чтобы поступать в только что открывшийся у нас музыкально-педагогический институт (в наше время это консерватория имени Сергея Рахманинова).
В институт Асе поступить не удалось, зато удалось на пятый день своего пребывания у нас прыгнуть ко мне в постель…
Когда мы утром вышли к завтраку, мама была в каком-то приподнятом настроении.
- Мне кажется, вас можно с чем-то поздравить? – лукаво спросила она.
Ася зарделась.
- Не надо, девочка, смущаться. Я знала, что вы понравитесь друг другу. А сейчас я оставлю вас – мне пора на работу.
Мама поспешно ретировалась. Папа к этому времени уже был на своём судне в Таганроге. Ну, что же мне было делать, если Ася села ко мне на колени и тихо сказала: «Возьми меня»?
Она тоже была красива: огненно-рыжие волосы, синие глаза, большой чувственный рот, ладная, чуть-чуть полноватая. Она была опытная девушка, во всяком случае, я у неё был не первый. В очень короткое время Ася, способная на любые эксперименты, покорила меня своей энергичностью. Она не говорила о любви – и я не говорил. Мы только наслаждались друг другом. Через месяц я понял, что не могу обходиться без неё. А ещё через три недели Ася в присутствии моей матери сказала, что беременна. Судьба моя была решена.
Мы прожили с ней недолго. Ася уехала от меня через год, так как поняла, что я не люблю её. Ребёнка, девочку, она забрала с собой в Литву. Я не задерживал её – зачем? В моей душе поселилась пустота.
***
Вагон медленно покачивался на рессорах. Прошло три года, и я решил побывать в тех краях, где теперь безвылазно жил мой друг Василь с женой и тремя детьми (после первого мальчишки у них появилась двойня девочек) и где я встретил свою первую любовь.
В купе я был не один, и, как это обычно бывает в дороге, разговорился со своим попутчиком. Как-то так получилось, что я не смог удержаться, чтобы не рассказать о тайной причине моей поездки, о своей любви к Светлане и своём не сдержанном обещании вернуться.
- Да-а, - протянул попутчик, - грехи наши тяжкие, - после чего взобрался на верхнюю полку и моментально заснул.
Поезд мчал меня туда, где я был безумно счастлив. С верхней полки доносился храп. Попутчик-то спал крепко, а вот я заснуть никак не мог. Лежал, курил, выпуская дым в приоткрытое окно, и мысленно вглядывался в то лето…
Поезд, пыхтя, медленно остановился на нужной мне станции. Как и когда-то, на перроне было пустынно. Накрапывал мелкий дождик. С собой у меня был только саквояж – ноша не обременительная.
Я медленно шёл по тропинке, ведущей к перелеску. За ним – посёлок, на окраине которого стоял дом старой партизанки. Интересно, приезжает ли к ней Светлана. Сколько же ей теперь? Уже двадцать.
Дом Василя был намного дальше, а мне очень хотелось пить, и я решил завернуть к старой Степаниде – у неё всегда в сенцах на скамеечке стояли два ведра с колодезной водой, а рядышком висел деревянный расписной ковш.
Поравнявшись с избой, я зашёл. Всё было так же, как тогда. Я испил водицы и, постучав, вошёл в горницу. На мой оклик никто не отозвался, но у окна вполоборота ко мне сидела располневшая беременная женщина. Около её ног играла девочка лет двух-трёх. Она играла на полу и громко лопотала что-то на каком-то непонятном языке.
- Даша, заканчивай, тебе пора кушать.
Я вздрогнул. Из тысячи других голосов я узнал бы этот голос! Тут она заметила меня и внимательно всмотрелась. Она была красива, но уже не юной, а женской красотой. Косы уложены на голове короной. Большие выразительные глаза, но в них уже не было огня и азарта, а смотрели они внимательно и осторожно. Располнела.
Она встала, немного придерживая живот, и на пальце правой руки сверкнуло в луче приникавшего в оконце вечернего солнышка обручальное кольцо.
- Вы не забыли меня, Светлана? – только и смог я вымолвить.
- Нет, я помню. Я очень хорошо всё помню, - голос был бесстрастный. – Даша, не крутись под ногами, видишь, я с дядей разговариваю.
- Так вы замужем, Светлана?
- Да. Два года уже.
- А где Степанида? Я вот ей платок большой привёз, а вам – шарф и конфеты.
Я выложил всё на стол.
- Спасибо, всё очень красивое. Платок мне пригодится – ведь бабушка уже умерла. Всё о вас сокрушалась, сердце у неё болело: «Может, случилось с ним что», - говорила. Любила она вас.
- А вы сокрушались?
- Какое это имеет значение теперь? Я уже давно замужем. Муж работящий, местный он, на комбайне работает. Может, вы есть хотите с дороги? Так я сейчас приготовлю.
- Не хлопочите, не надо. Я к другу своему пойду, там меня уже ждут.
Ко мне подошла девчушка. «Какое знакомое личико», - мелькнула мысль.
- Дядя, а ты к нам приедешь ещё?
- Приеду, - хрипло сказал я.
- Да, вы приезжайте хоть раз в три года, - подала голос и Светлана. А потом вдруг: - Молодые были, дружили, на речку бегали – хорошо-то как было!
- Я непременно заеду ещё, - пятясь к двери, пробормотал я. – Счастливо вам!
- И вам всего хорошего!
Я вышел на улицу, на душе был сумбур. Что я наделал, что я наделал! Я же сломал ей жизнь! Мне хотелось кричать. Но я знал, что этим криком ничего уже не изменить. Флёр от встречи со мной давно улетучился, не оставив следа в её душе. Остались лишь воспоминания, любовь же, видимо, прошла быстро. А как любила! Какой полувоздушной была! И это было на заре моей юности.
Я шёл, не разбирая дороги. Дождь хлестал меня по лицу. И я уже не понимал, что стекает по моим щекам – дождевые капли или слёзы. Если слёзы – то это от боли об утраченном. Как я мог пасть жертвой чувственной слабости? Здесь ведь меня ждали, я же обещал!
Я вдруг остановился: где же я видел такое лицо, как у этой маленькой девочки? Где? И вдруг меня осенило: я вспомнил, на кого похожа Даша. У мамы в комнате давно висит фотопортрет меня маленького – точная Дашина копия.
Болван! Она вышла замуж два года назад. А до этого она ждала меня. Значит, это я оставил её в положении, а Даша – моя дочь. Наша любовь не прошла бесследно.
Я резко повернулся и, не разбирая дороги, побежал назад. Распахнул дверь:
- Светлана! Даша – моя дочь?
- Да разве же вы этого сразу не поняли?
Я взял девочку на руки. У неё была матово-бледная кожа и большие глаза, как у матери, но в целом она была похожа на меня.
- Спасибо, Светлана. И прости меня.
Она заплакала и отошла.
***
По приглашению Светланы и её мужа Ивана я прожил всю неделю у них. Иван оказался хорошим человеком. Мы съездили в райцентр, переоформили отцовство Даши на меня, и девочка была отпущена со мной в Ростов. Когда все формальности были позади, я собрался в обратный путь.
Прошло почти три года. Когда Дашеньке исполнилось пять лет, пришла телеграмма: «Срочно выезжайте с дочкой. Иван погиб». Уже утром следующего дня наш самолёт приземлился в аэропорту Минска. Там я взял такси, и мы прямиком отправились в хорошо знакомый мне посёлок.
Там я и узнал, как всё произошло: у Ивана во время уборки урожая случился сердечный приступ. Он погнал комбайн, хотел доехать до посёлка, но, видно, в глазах потемнело, и машина врезалась в большую сосну. Там его и обнаружили, уже мёртвого, проезжавшие мимо колхозники. Ивану было 36 лет. Сынишке было столько, сколько Дашеньке, когда я впервые увидел её.
Лицо Светланы осунулось, она заметно похудела, но огромные выразительные глаза по-прежнему выделялись на матово-бледном фоне.
Прошёл ещё год. Заболела Даша, и я попросил Светлану приехать в Ростов. Через четыре дня я встречал на вокзале минский поезд. Из вагона вышла Светлана, держа за ручку маленького Яся. Даша так обрадовалась приезду матери и маленького брата, что на удивление всего больничного персонала стремительно пошла на поправку.
Через пару дней Дашу выписали. Вечером, уложив детей, мы сели за столик. Я достал из холодильника бутылку болгарского рислинга и фрукты, спроворил бутерброды.
- Светлана, - обратился я к ней, - давай воспитывать детей вместе. Как ты?..
- Я – за! – ответила она.
В эту ночь мы были вместе. И я понял, что ничто не прошло бесследно. Конечно, это была уже не заря юности, а пора зрелости, но и в ней были свои, не менее яркие краски.