И. Зангвилл
Плавильный котел
Перевод с английского: Дан Берг
Глава 9 Отличная пьеса, мистер Зангвилл!
Казалось, ничто не омрачит близкого счастья российских иммигрантов Давида Квиксано и Веры Ревендаль. Чистый родник американской свободы смыл пятна европейских предрассудков в их молодых душах. Полюбившие друг друга еврей и аристократка вознамерились соединить свои судьбы узами брака.
Ретроградные взгляды Менделя, дяди Давида, не уживались с безбожными новациями века, кои отстаивал неблагодарный племянник, покинувший ради возлюбленной теплый и хлебосольный дядин дом.
Музыкальный дар Давида Квиксано был замечен и оценен великим дирижером Паппельмейстером, который с воодушевлением принялся репетировать сочиненную юным композитором симфонию и поручил ему исполнять партию первой скрипки.
Над молодым музыкантом довлели воспоминания о кошмаре пережитого им Кишиневского погрома. Вся семья Давида была зверски убита, а сам он уцелел чудом.
Отец Веры, барон Ревендаль, монархист и юдофоб, приехал из России в Нью-Йорк с намерением помириться с дочерью. Брак аристократического отпрыска с евреем – невыносимо тяжелое испытание для русского дворянина, но в надежде вернуть в свою жизнь единственное дитя барон готов был проглотить горькую пилюлю.
Увидав барона, Давид признал в нем офицера, командовавшего царскими войсками во время погрома и приказывавшего солдатам стрелять в беззащитных евреев. Он был потрясен, услышав от Веры, что этот офицер – ее отец.
Давид ошеломил Веру, сгоряча объявив, что покинул родной дом ради дочери палача, что теперь любовь и союз меж ними невозможны, и он возвращается к своим.
***
После исполнения симфонии, автор, и он же первая скрипка, поднялся в сад, расположенный на крыше небоскреба. Душа Давида опустошена. Внизу в зале бушуют аплодисменты.
- Давид! Не слышишь разве? Вызывают тебя! – кринул появившийся Мендель.
- Кто сказал тебе, что я тут?
- Мисс Ревендаль, разумеется.
- Мисс Ревендаль? Как она узнала?
- Сумасброд предсказуем. Думаю, она понимает тебя.
- Жаль, что ты, дядя, никогда не понимал меня. Как она выглядит? Бледна?
- Хватит о ней, Давид. Ты нужен Паппельмейстеру. Невозможно успокоить публику.
- Я играл. Меня видели.
- Люди не знали, что первая скрипка – он же и композитор. Ты обязан выйти на сцену.
- Сейчас перерыв. Мне нужно восстановить силы.
- Не будь циничным. Подумают, что ты гордец.
- Я не гордец. Оставь меня с моими бедами.
- Какие беды? Тебя ждет слава. Ты должен выйти к людям. Твоя музыка смягчила их.
- Зато я отвердел.
- Ты прав. Мама сказала, ты превратился в соляной столб, с тех пор, как вернулся к нам.
- Хорош урок от Лотовой жены. Наказание смотрящим назад.
- Не садись на скамью. Мокро после дождя. Ты мало смотришь назад.
Серьезность опровергается шуткой. Давид оценил ее и улыбнулся. Мендель вытер носовым платком скамью. Давид уселся.
- Наконец-то ты просиял, племянник. Ты слишком долго не дарил нам улыбку.
- Удручает твое ретрогадство, дядя. Америка спасает наш народ, а ты не видишь перемен.
- Ты все мечтаешь о мисс Ревендаль, а я думал, еврейское сердце вернуло тебя домой...
- Увечное сердце. Не касайся моей беды, не растравляй рану.
- Лучше б ты женился на Вере и не жил, как живешь. Ты поверг наш дом во мрак!
- Возвращайся в зал, дядя.
- А ты?
- Я не буду играть на бис популярные вещицы. У Паппельмейстера достаточно скрипачей.
Появляются госпожа Квиксано, мать Менделя, и с ней служанка Кетлин. В недавнем прошлом взгляды молодой ирландки претерпели чудесное превращение. Неприязнь к евреям сменилась любовью к ним, и Кетлин стала ревностной блюстительницей еврейских обычаев.
- О, бабушка и Кетлин здесь! – воскликнул Давид.
- Мама должна была прийти – ей положен ежедневный моцион.
- Она не шокирована тем, что я играл в субботу?
- Она говорит, что ты и ребенком играл по субботам, и бог делает для тебя исключение.
- У нее замечательно гибкий ум, дядя, - сказал Давид, многозначительно глянув на Менделя.
- Великолепная музыка, мистер Давид. Как месса. Но госпожа спала! – заявила Кетлин.
- Спала? – рассмеялся Давид.
- Наш Давидка снова смеется! – радостно проговорила госпожа Квиксано, тяжело дыша.
- Как ты добралась сюда, бабуля? – спросил Давид.
- Топали по ступеням. В субботу нельзя подниматься на лифте, - ответила за нее Кетлин.
- Мисс Ревендаль послала вас сюда? – осторожно осведомился Давид.
- Разумеется! Она так горда вами. Замечательная девушка! – не унималась служанка.
- Вы много болтаете, Кетлин! – заметил Мендель.
- Вам с Кетлин нужно закусить для подкрепления сил, - обратился Давид к бабушке.
- Мы не едим там, где мясо и масло кладут на одну тарелку! – возразила христианка.
- Мама устала. Отправляйтесь с ней домой, Кетлин, - сказал Мендель.
- Не туда! Лифт в той стороне. Спускаться можно даже в субботу! – крикнул Давид.
Мендель провожает мать и Кетлин. В это время из лифта выходит господин Паппельмейстер. Он сияет после триумфа Давида.
- Госпожа Квиксано, что вы скажете о вашем внуке? – воскликнул Паппельмейстер.
- Он мишигинер! – ответила на идиш счастливая бабушка и покрутила пальцем у виска.
- Что это значит? Сумасшедший? – спросил Паппельмейстер у Менделя.
- Что-то в этом роде!
Мендель с матерью и Кетлин зашли в лифт. Паппельмейстер и Давид остались наедине.
- Господин Паппельмейстер, моя благодарность слишком глубока, чтоб выразить словами!
- Таковы же и мои поздравления, господин Квиксано!
- Так не будем о них говорить!
- Но вы должны говорить со всеми людьми в Америке, понимающими толк в музыке.
- Что я услышу от этих знатоков?
- Один скажет, что это великолепная вещь, но плохо исполнена.
- Худо!
- Другой возразит, что вещь негодная, но исполнена хорошо.
- Час от часу не легче!
- Третий станет утверждать, что и вещь и исполнение – выше всяких похвал.
- О, это совсем другое дело!
- А четвертый обругает и композитора и оркестр!
- Так кого же слушать? – вскричал Давид.
- Критики спорят? Значит вещь хороша и в следующий раз будет исполнена еще лучше!
- Дорогой Паппельмейстер! Вы – как отец мне!
- А вы, Давид – мятежный сын. Прощаю, что не вышли на бис. И примите поздравления!
- Вы уходите?
- Да, мой мальчик. И не будьте мишигинер! – сказал Паппельмейстер, прощаясь.
Давид сел на скамейку, понурил голову. Послышался шум прибывающего лифта. Показалась Вера. Давид поднял глаза.
- Вера!
- Мистер Квиксано, землячество поручило мне передать вам благодарность и поздравления.
- Надеюсь, у вас все хорошо, мисс Ревендаль?
- Все хорошо, я очень занята и должна итди.
- Да, разумеется... Как ваши?
- Вернулись в Россию.., – потупившись ответила Вера.
- А как ваши?
- Вы только что их видели.
- Ах, да... Прощайте, мистер Квиксано.
- Прощайте, мисс Ревендаль.
- Я бы не советовала вам сидеть здесь в сырости, - обернувшись сказал Вера.
- Спасибо. Любопытно, что все заботятся о моем теле, и никто – о душе.
- Ваша душа сильнее тела. Своею страстью она вознесла людей высоко-высоко.
- Ради бога, без похвал! Меня постигла неудача.
- Неудача шествует со свитой, а тут знатоки спорят, и это лучшее свидетельство успеха!
- Я сам себе знаток. “Фиаско!” – пищали скрипки, ревели тромбоны, громыхали барабаны.
- О, нет, Давид! Твоя симфония вошла в простые души, вселила в них покой...
- А что с моей душой? Она не ладит со своей собственной музыкой, и в этом мое фиаско!
- Не понимаю, Давид!
- Я, проповедник плавильного котла, не сумел швырнуть в него свою ненависть и боль!
- Не кори себя. Воскрешенное горе ужасно. Жуткие картины стоят перед моими глазами.
- Я навязал твоим глазам картины кошмара, вместо того, чтобы стереть их в своих глазах.
- Никто не в силах стереть их.
- В силах! Надо крепко верить в плавильный котел. Я маловер, и я оттолкнул тебя.
- Мне нельзя было приходить к тебе. Мы не должны больше встречаться...
- Ты не можешь меня простить!
- Это я молю о прощении за вину отца! – вскричала Вера, пытаясь встать на колени.
- Нет! Дети не будут искупать грехи отцов! – воскликнул Давид, останавливая ее.
- Не только отец... мой народ... моя страна... Долги неоплатные...
- Ты ничего мне не должна.
- Да... у тебя все есть, ты ни в чем не нуждаешься...
- Ах, если бы!
- Тебе нужна лишь музыка... и мечта...
- А твоя любовь? Разве она не нужна мне?
- Нет.
- Обида говорит твоими устами.
- Не то! Вознесясь над миром, ты до краев наполнил свою душу.
- А любовь?
- Твоя иллюзия. Прощай.
- Ты покидаешь меня?
- Что мне остается? Мрачная тень Кишинева меж нами, сотни мертвых холодных рук...
- Поцелуй меня и изгонишь духов прошлого! Поцелуй меня, и любовь победит смерть!
- Я не смею. Это пробудит твои воспоминания.
- Это заставит меня забыть!
Не сдерживая более чувств, молодые люди бросаются друг к другу в объятия. Сердца полны любовью. Они смотрят вниз на великолепную панораму вечернего Нью-Йорка. Огни города полыхают в небе, сливаются с последними закатными лучами солнца. Давидом овладевает патетическое настроение.
- Великий плавильный котел! Внизу порт, корабли... все племена и языки плывут к нам!
- Кельт и римлянин, славянин и тевтонец, грек и сириец.., – вторит Давиду Вера.
- Не поклоняться они прибывают в Америку, но трудиться!
- Евреи и неевреи...
- Мир, мир всем вам, еще неродившимся миллионам, коим судьба заполнить сей континент!
***
От переводчика.
Этот эмоциональный диалог завершает пьесу Израэля Зангвилла “Плавильный котел”. Легенда утверждает, что на премьере в Вашингтоне в 1909 году президент США Теодор Рузвельт выкрикнул, перегнувшись через перила ложи: “Отличная пьеса, мистер Зангвилл! Отличная пьеса!”
В интернете полностью произведение опубликовано здесь:
Альманах "Еврейская старина", № 88
и здесь:
Журнал "Что есть истина?", № 47