Глава четвертая
Нет, считать себя совсем одинокой Оксана не могла. Хотя бы потому, что у нее была Сонечка и внуки – не рядом, к сожалению. С ними Оксана общалась по скайпу. Дочку угораздило выйти замуж в Риге и там же родить детей. Встретилась на научной конференции с будущим мужем, коренным рижанином, но русским по национальности. Влюбилась в Ригу, осталась, выучила чужой язык – легко, как ей вообще все давалось. Этим пошла в папочку, Борю. С ним она душой не расставалась никогда. Оксана даже ревновала немного, но понимала: Сонечка не пропадет с такой родней! Ведь и бабушка с дедом еще были живы и даже успели пару раз съездить к любимой внучке в гости.
Может, в ауре всеобщей любви Сонечка и получилась доброй девочкой, немножко флегматичной, однако уверенной в себе. Пока росла, судьба ей подыгрывала во всем. Так что для тревоги пока не было причин.
Каждый вечерний сеанс по скайпу был похож на предыдущий, после чего мама с дочкой могли спать спокойно. Кратко отчитавшись о проведенном дне и состоянии здоровья (оно было в норме), переводили стрелку на деток, студентов мединститута. Те мелькали на заднем плане, посвятив далекой бабушке пару минут своего драгоценного времени. Оксана видела внуков раз в пять лет, когда мальчики соглашались променять зарубежный вояж на украинский Днепр с его теплой водичкой. Им нравилась моложавая веселая бабуля, а также ее вкусные вареники с вишнями и борщи.
Оксана мальчиков-близнецов любила, но в душе честно признавалась себе, что не так сильно, как любят внуков, выросших под твоим крылом. Детские болезни, первые улыбки и слова были пережиты вместе с рассказами дочки, без тех эмоций, которые обычно зашкаливают у любящих бабушек.
В общем, Оксану томило не физическое одиночество, а женское, когда нет рядом мужчины – пусть с кучей недостатков, но своего, родного. Тело помнило любовные ласки и тосковало по ним. И странно: в ее воспоминаниях живым оставался Борис, а не инфантильный Толик с его темпераментными наскоками и кратким всплеском удовольствия, после которого он мгновенно засыпал, а она долго не могла успокоиться.
Борис был нежен и чуток ко всем желаниям ее души и тела.
– Ах, дура я, дура безмозглая, – повторяла себе Оксана вслух в минуты этих опасных воспоминаний, не замечая собственных бесполезных слез. – Уйти от такого мужа…
Борис перестал звонить ей, когда Сонечка поменяла Украину на далекую Латвию. С дочкой он общался часто. Их объединяло не только родство, но и специальность, иммунология, в которой Борис ужа давно занимал прочный авторитет. Своим увлечением он и заразил Соню.
Словом, врачебная династия благополучно перетекала из одного поколения в другое, и мальчики не собирались изменять семейным традициям.
Оксана не жалела, что остановилась на самой низкой ступеньке врачебной карьеры.
– Знаешь, – призналась она как-то Дине, – кабинетным ученым я себя не видела никогда. Нет, вру, видела: как я кручусь на стуле в поисках удачного определения чего-то там, высокого, из области теории, а сама мечтаю сбежать к живым людям, с их болячками. К своим хроникам - пенсионерам и даже к беднягам симулянтам, которые ради больничного листа готовы изображать умирающего.
– Да, ты слишком шустрая, – улыбнулась в ответ Дина. – И неравнодушная. Ученые представляют себе абстрактного больного, без лица, когда придумывают новое лечение, а тебя окружают…
– Вот именно! – перебила ее Оксана. – Я же своих пациентов наизусть знаю! Они мне вроде большой родни.
– Я убеждена – они тебя любят! У тебя глаза улыбаются. Такая это редкость для врача.
– Нет, я бываю и злой! Я же говорила: меня сотрудники побаиваются. Терпеть не могу брехни и лицемерия! Но на хороших людей у меня чутье, как у тебя, это правда. Это я им улыбаюсь.
– Вот говорят: врачи так привыкают к чужим страданиям, что уже на них не реагируют. Это как самозащита организма.
– Ко многому – да, и я привыкала. Но если кто-то из моих подопечных долго страдал, а потом умер, я не убиваюсь. Даже немного рада, что отстрадал свое. Но когда сталкиваешься с неожиданной смертью, тогда несколько дней выпадаю из себя…
– Вон как ты сказала точно: «выпадаю из себя»! В тебе сидит творческий человек. Не пробовала писать? У тебя же под рукой такой богатый материал! И придумывать ничего не нужно. Сама говорила: сплошные сюжеты.
– Что ты, что ты! Терпения не хватит. А дневник когда-то вела. Да и начинать в шестьдесят лет – смешно!
– А знаешь, когда я написала свою первую книжку? В пятьдесят лет. А вторую, уже потолще, в семьдесят два года!
– Ты потрясающая женщина! Так долго носить в себе талант… И чего ты молчала столько лет?
– Да не верила я в себя. И близкие к этому относились как к блажи, весьма неудобной для них. Сын, например, меня вообще не читал, хотя я уже пять книжек написала. Говорит: а вдруг мне не понравится, и ты обидишься.
– А ты терпишь?! – возмутилась Оксана. – Но муж хоть оценил?
– Да, ему … вроде бы нравится. Но он обижен. В каждом отрицательном герое ищет себя. Даже когда это совсем не он.
– В детстве я писала дневник, но только в минуты обиды на слишком придирчивую маму. Ни одну запись не заканчивала, потому что обижаться долго не имело смысла.
Да, родной дом был таким теплым, уютным и не сварливым, что обида была скорее ради запугивания бедных «предков», чтобы не сильно доставали с учебой.
Не готова была Оксана к смерти своих родителей, ушедших друг за другом так же дружно, как они и жили.
Она не любила говорить об этом. Но однажды Дина сама завела разговор о том, как скучает по матери, хотя это странно в ее возрасте.
– Ничего странного, – вздохнула в ответ Оксана. – Мама живет в каждом из нас до самой нашей смерти. А уж если все произошло неожиданно, как у меня, то… Сначала отец умер от инсульта, и это было ударом для нас. Он не был гипертоником, ни на что не жаловался. Мать так тяжело перенесла смерть папы, что через два месяца слегла. Я кинулась спасать ее, устроила в областную кардиологию. Хотя чего мне это стоило! В те времена сие заведение называлось «лечкомиссией» и предназначалось для номенклатурных партийных работников. Аппаратура на высоком уровне, бесплатные лекарства, отдельные палаты с персональным телефоном. Ну, ты знаешь, на каком уровне там и реанимация. Олежка твой от инфаркта там и был спасен… Это теперь эта больница для всех смертных. Маму подлечили. Мы уже строили планы – продавать квартиру в Новомосковске и перебираться ко мне в Днепропетровск. И вдруг – инфаркт! Да обширный. Суток не прожила…
О том, как спасал ее от депрессии Борис, Оксана не стала говорить. Он оказался еще и талантливым психотерапевтом. Столько лет прошло, а ей снился один и тот же сон, в котором тени родителей были фоном, а утешительные объятия Бориса казались реальными. Она даже дыхание мужа слышала…
Когда Оксана сказала, что Дина украсила ее жизнь, она не преувеличивала. Привязанность стала обоюдной, совершенно искренней. Им было легко друг с другом и всегда интересно.
Оксана и с Олегом легко находила общие темы для разговора. Оба увлекались политикой и горячо переживали все, что творилось в стране. У них были общие симпатии и враги, им не нужно было спорить, доказывая свою правоту. Дина, довольная таким согласием, помалкивала. Ведь понравиться мужу было трудно, он всех ее подруг привычно критиковал.
Конечно, в гостях у Дины Оксана бывала не чаще раза в неделю. После приема в поликлинике она ехала на свой участок по вызовам, хорошо, что на выделенных больницей стареньких «жигулях».
Домой возвращалась, уже измотанной до полного бессилия. Но позвонить Дине с работы и непременно вечером, чтобы узнать о ее здоровье, стало привычкой.
Слава Богу, все уже наладилось, и это казалось Оксане чудом. При таком букете болезней долго не живут, и тем более –так активно, как получалось у Дины.
Продолжение http://www.proza.ru/2018/02/11/1541