Это был человек из самого близкого круга друзей моей молодости. Жили мы тогда в нами же создаваемом посёлке геологов у подножья горного массива северной части Корякского нагорья. Местность была абсолютно дикая. В радиусе двух сотен километров имелось не больше трёх чукотских селений, да по тундре перемещались небольшие группы геологов, ботаников, географов и, конечно же, несколько бригад оленеводов. Места всем хватало. Так что о существовании друг друга большинство из нас и не подозревало. Автономность жизни населения нашего посёлка была, можно смело сказать, абсолютной. Иногда численность населения там достигала сотни человек, так что и здесь можно было интриговать, сбиваясь в компании согласно своим предпочтениям. И тогда уж происходили истории не совсем явные, и даже тайные для общества, сколько бы это общество не жадничало в поисках утоления своего сенсорного голода. Но были у населения и общие интересы да темы для поддержания общности, сохранившейся в нас на десятилетия. Кого ни возьми, каждый с любовью отзовется о годах, прожитых в географическом захолустье, но интеллектуально возвышенных даже в сравнении с обыкновением дней иных прожигателей жизни, даже и столичной.
Посёлок этот начался с нескольких палаток, в которых была оставлена на зимовку группа шурфовщиков с геологом. За десяток лет этот посёлок обзавёлся самостроем в десятка два балков; полдесятка строений, срубленных из тополёвника из прирусловых зарослей близкой реки; парой брусовых - типовых восьмиквартирных двухэтажек, столовой, бани; бетонных - дизельной электростанции и котельной; административного и жилого комплекса зданий контейнерного типа. Пожалуй, здесь я слишком увлёкся в перечислении. Пора прекращать опись, тем более, что осталось вне её только всякая мелочь.
Короче, Тамватней.
Так само собой возникло название этого посёлка. С воздуха он смотрелся вполне цивилизовано и обжито людьми среднего и молодого возраста. Были от них и дети. Всё как у людей.
Была среди нас и шубутная, невеликого роста девчушка. Звали её Верка, Вера, Вера Николаевна - кому как ближе. На самом деле была она фельдшер и начала свою работу среди нас с создания и оборудования с нуля фельдшерского пункта. Сама себе начальник и подчинённый, она не сидела на месте и как-то незаметно успевала всё. А ведь работы у неё хватало. А как же иначе. Ведь были дети, были женщины, которые этих детей зачинали, вынашивали, рожали и растили, занимаясь к тому же работой по профильной специальности. А уж мужики - так те вообще-то везде не подарок. А уж тут-то… Мало того что вдруг заявит мордоворот о своём хлипком здоровье, которое можно поправить не иначе как с выездом в город, из которого его привозят не то что окрепшим, но и вообще не в себе. Вот и выводи его из делирия. Или прямо на месте мир их не берёт. Устроят разборки с нанесением тяжких ранений.
Вот этому Барыкину не понравилось как сосед его по балку плохо, в свою очередь, помыл посуду. Ну и прискрёбся к бывшему воспитаннику детдома Витюхе, да так что парень кухонным ножом вспарывает этому Барыкину брюшину. Бежит Верка, на ходу давая распоряжения нести чистые простыни, а уж санрейс-то радист Толик сам знает как и через какие негласные позывные вызвать в любое время. А Барыкин тем временем лежит со своими кишками наружу, да ещё капризничает - Тоньку, мол, только допущу эти самые кишки вправить да простынями увязать. Далась ему эта Антонина. Никто она ему, и никаких поводов нет. Но сердцу ведь не прикажешь, особенно если край жизни подступает. Но с Веркой не забалуешь. Скажет тихо своё слово и всей блажи, как не бывало…
Помню, на какой-то праздник, дежурю я по базе, чтобы в случае чего оперативно среагировать надлежащим образом, а уж как – этого не знает никто. Так вот к полуночи сижу в конторе. Вдруг входит Кильчаускас, весь белый, но не пушистый, а взволнованный..
-Иди - говорит – кажется, убил я его на хер. Иду. В балке сидит на нарах бугай, вся рожа у него в крови и вздулась, готовая вывернуться наизнанку.
-Идти можешь?
-ну!
Идём к Вере Николаевне и с ней уж в медпункт. Там она указывает бойцу на табурет и начинает манипулировать своим имуществом. Она заливает рану перекисью, так что та пенится на роже, как снежный намёт. Пострадавший начинает было вякать.
-Молчи - тихо но делово молвит лекарь - терпи, сейчас будет больно.
И начинает шитьё на вспухшей алым цветком ране. Совсем как я шью, бывало, порвавшуюся куртку. Ну, тут уж я, невольный зритель, сам чуть ли не отключаюсь.
- Не смотри, чего тут интересного нашёл?
-Я, Вера, пойду с Кильчаускасом разбираться, а ты, когда закончишь, уж проводи его до балка.
Продолжая орудовать иглой с нитками, кивает мне, толь в знак согласия, то ли – чеши, мол, отсюда..
- Ну и что? - Такой мой вопрос автору алого цветка на роже пострадавшего.
- Дело к ночи, собираюсь спать, а этот козёл включает магнитофон на полную громкость. Убери, говорю, звук - мешает заснуть.
- Да иди ты, лесной брат..!
- За что обидел? Ну, я и не стерпел, лопата подвернулась у печки ну и ... вот.
Хорошая лопата, штыковая, лежит у ведра с углем. На лезвии следы крови.
- Так, пойдём, здесь тебе оставаться нельзя.
Идём в другой балок:
-Парни, пусть у вас Кильчаускас ночует. С расспросами к нему не приставайте. Водку будешь пить?
- Да не пьёт он - это же все знают.
--Ну, чаю?
- Нет, можно я так полежу?
- Давай, успокойся.
- Ну что, Вера Николаевна?
- Да жить будет!
- Ну ты, Верка, молодец!
- А то...
Да я уж знаю мою славную подружку. Немало мы с ней почудили в нашей доброй компании, тем более что моя женушка с ней как одно сердечко - никаких секретов. А я, подлец, дважды сделал ей больно.
Один раз бесились в нашей комнате. Я был слоном и ползал на четвереньках из комнаты, по коридорчику на кухню. А Верка - та наездница цирковая. Вскочила на мою широкую спину, да не удержалась, упала и - Ой! Рука в кисти странно выпирает.
- Дёргай - кричит.
- Нет!
- Дергай - непререкаемым тоном.
Дёрнул...
- А дальше уж я сама.
Обошлось без переломов.
В другой раз вышло так.
Пурга задула Веркин балок сугробом в рост человека. Хорошо ещё двери тамбура у нас принято открывать вовнутрь - выбралась и к моей командирше. Та говорит: - Иди откидай Верку.
Ну, иду. Ё-Моё, да тут работы на целый день. Пробью для начала траншею к дверям. А потом уж расширю по мере возможности. Сказал - и сделал. Узкая траншея глубиной в рост человека позволяет нормально входить в балок и выходить из него. Завтра продолжим.
Но не завтра, а уже сегодня вечером случилась беда: поболтала Верка с соседкой из ближнего балка, да и к себе на ночлег направилась. А ходила Верка на короткие дистанции чаще всего бегом. Вот и на этот раз бежит в темноте напрямик, забыв про то, что вход-то в траншею сбоку будет. Ну и упала, да сломала ноженьку. Это уж без вариантов.
А тут и многодневная пурга рванула. Даже санавиация на приколе.
Дальше уж я, творец несчастий, уступаю микрофон Толику - геофизику нашему креативному. Многое бы я мог рассказать о нём забавного, но сейчас не тот случай. Теперь Анатолий Павлович живёт в южной Росси и сам лучше меня рассказывает в выпускаемой лично им дворовой газете, истории, порой удивлявшие и меня: - А где же я был тогда, почему не знаю? Ведь на густонаселённом пятачке размером в гектар разве может что утаиться от взора народа нашенского, особенно если другим новостям и взяться-то неоткуда? Не голосу же Америки доверять без ограничений, когда Маяк слегка пришепётывает всё больше про необходимость работать без отстающего, да успехи советского спорта, которым мы явно пренебрегаем, если не считать лыжных и пеших прогулок на дальность прямой видимости. Ну, ещё пикники на природе в праздничные дни. Правда, это не совсем спорт. Да, ещё вылазки для добычи даров природы в виде образцов местной дикой фауны и флоры.
Ну, эту особенность коммуникаций в нашей общественной микросреде мы здесь не будем детализировать
О Вере Николаевне, универсальном нашем докторе из фельдшеров, продолжит рассказывать Анатолий Павлович, так как он увидел эту ситуацию.
«Медпунктом в Тамватнее заведовала Вера Макаренко и все её называли "Доктор Вера" От того, что на Чукотке чаще всего стояла нелётная погода, и санитарный вертолёт не всегда мог добраться до посёлка, Вера стала врачом на все руки.
Проходчику открытую черепно-мозговую травму сумела заштопать так, что тот, когда зажило, не захотел лететь в Анадырь показаться врачам, геологине сделала какую-то операцию на горле. ребёнок опрокинул на себя кастрюлю с кипятком - выходила. Даже кариес обрабатывала самоделкой-буром, заимствованным у резчика-любителя по моржовому клыку.
Однажды с ней самой приключилась беда - сломала ножку, а вертолётов долго не было, под её руководством только дощечки могли привязать к ноге. Носили ей продукты, топили печку и развлекали её разговорами. В одних таких посиделках я как-то ляпнул, что могу сделать снимок наподобие рентгеновского, только на фотобумаге. Вера не отставала от меня с этой затеей, пока я не согласился осуществить ляпнутое. Решил попробовать, т.к. это понимал только теоретически.
У меня были разные источники от гамма-излучения до быстрых нейтронов, диаграммная фотобумага всех сортов, химикаты. При этом, чем выше чувствительность фотобумаги, тем ниже контрастность, и наоборот. Понимал, что контрастность должна быть максимальной, т. к. кости и мясо по коэффициенту поглощения отличаются, по моим понятиям, не очень сильно.
Какую выбрать экспозицию, какой источник? Единственное понимал, что расстояние от источника до ноги должно быть максимальным - меньше будет угол экспозиции, резче будет, при этом меньше будут сказываться движения источника, при выемке и вкладывани в контейнер. Источник, из имеющихся, определил интуитивно – кобальт-60, с остальным: бумага, состав и температура проявителя, расстояние, время экспозиции - экспериментировал в своей лаборатории дня два на замороженной ноге подходящей туши оленя.
Для защиты Веру покрыли свинцовыми пластинами из старых аккумуляторов, только поломанную часть ноги не накрыли, под ногу положили диаграммную фотобумагу между фанерками в чёрном пакете. Так как выбранное расстояние получилось 2 м, использовали геодезическую треногу. Положение ноги Вера выбирала сама. Сделали 4 снимка. Когда Веру отправили в Анадырь, то врачи отметили неплохую читаемость моих снимков, но свой снимок всё же сделали, и по новой ломали бедняжке ногу."
К этой проблеме нам всем добавилась ещё одна - более существенная.
К нам назначили нового начальника, а у него жена оказалась элементарно фельдшером. Видимо он поставил Большим парням условие и те надавили на медицинское начальство. Так было решено ввиду резкого расширения фронта работ, укрепить и фельдшерский пункт. Оборудовали просторное помещение, жену начальника назвали заведующей, ей придали в штат медсестру - жену нового же главного инженера. Эта медсестра только что и делала, то выходила к смене проходчиков и выдавала им по две драже витаминов. Сама же фельдшерица (Лошадь Рокоссовского - обозвал её народ) в белоснежном халате высиживала положенное время на рабочем месте. Иногда её беспокоили там болезные, которых она виртуозно отфутболивала. Например, мамаша просит прийти посмотреть её малыша - температурит.
- Да у него грипп. Видела вчера, как он у столба лизал сосульку.
Вера Николаевна к нам больше не приехала. Она долго ходила по Анадырю на костылях. Потом к ней присоединилась моя жена. Ей взбрело на ум прокатиться на горных лыжах, а я имел неосторожность предупредить, чтобы съезжала с небольшой высоты.
Разумеется, она взобралась на самую верхотуру и сиганула вниз, не притормаживая змейкой, а напрямик. Разумеется - упала, а автомат при спуске примёрз и - Ай, ай; ой, ой!
На снегоходе привезли к Лошади для осмотра; она сходу определила: - Растяжение, прикладывайте горячий компресс.
Ну и доприкладывались едва ли не до потери сознания. Санрейсом горнолыжницу увезли в Анадырь, где и диагностировали перелом, да наложили гипс. Свободна. А жить-то где человеку не местному?
Поселилась моя горнолыжница с Верой. Вот и ходили они по городу - одна возле другой, обе миниатюрные, обе на костылях.
- Девушки, вы часом не воины-интернационалисты с афгана? - интересовались юморные горожане.
Вскоре мы с женой и чукотского замеса детьми покинули этот край. Связь наша с тем миром оборвалась, потому прежде, что на новом месте материковские проблемы захватили каждого из нас всего без остатка.
Спустя несколько лет, гостья с Чукотки сообщила нам трагическую новость:
-- Веры Николаевны больше нет.
Плачь, сердце моё, плачь в светлой памяти о чудесном человеке!
06.02.2018 20:05:32