Всех людей можно, пожалуй, назвать людьми творческими, потому что они творят свою жизнь, свою биографию. Мечты, цели, устремления, желания, впечатления - это ведь тоже творчество. Только у одних получается талантливо распорядиться данностью природы, а у других бездарно.
Одно и то же событие разными людьми окажется воспринято различно, причём настолько различно, что, если изображённое каждым запечатлеть, то потом поневоле можно будет усомниться, одно ли и то же имелось всеми ввиду.
Каждый человек сам себе и фантазер, и сказочник, и художник: творец своих идей и впечатлений на волнах душевного подъёма, когда увлекает мысль, окрыляет чувство, которые, сменяясь и чередуясь, могут быть сумасбродными, могут роиться, перетекать одно в другое, разливаться и мчаться вперёд.
Именно для такого личного творчества люди готовы терпеть лишения и работать, работать, работать... А если ещё эта работа заставляет вдохновляться и радоваться, растворяясь в деятельном творчестве, помимо прочей созидательности, то эта работа может и должна стать делом всей жизни.
Вот, кажется, кто заставляет Ингу писательствовать? Ей что, делать больше нечего? - спросил бы любой и каждый с "Лазурита", узнай он, чем она занята в свободное от официантско-уборщицких обязанностей время. Вместо того, чтобы посмотреть со всеми в салоне кино, вместо того, чтобы поиграть в карты или... Да мало ли чем можно было бы заняться? А она вместо этого всего сидит и в своём ящике пишет, пишет...
И ещё расстраивается, что не так, как хочется, получается, что не очень-то интересно, что нелитературно выходит...
И спрашивается, это что, не работа разве, не труд? И работа, и труд... За который
кому-то и деньги платят. А ей вот никто не платит, никто даже не обещал платить. И мало того, скорее всего, и не суждено этому труду не то, чтобы быть оплаченным, а и вообще к читателю принцип социалистического реализма даже и не подпустит.
Где доблестные герои социалистического труда во имя светлого будущего? Где беззаветные подвиги во имя грядущего коммунизма? Короче, где тут соблюдение этого самого принципа социалистического реализма? Нет его. А что есть?
Да вот, что есть: "горим", треплемся, сплетничаем, собачимся, завтракаем, обедаем, полдничаем, ужинаем, бунтуем, филоним, тоскуем, горбатимся, вкалываем...
А творческий процесс, продвигающий жизнь - он внутри каждого. Ему неведомы оковы ни навязываемых принципов, ни диктата денег и собственности. Человек мечтает, любит, стремится к счастью, мучается в поисках ответов на вопросы, которые ставит жизнь.
И всё это творчество происходит у каждого в душе, стремясь к недостижимым идеалам, которые у каждого свои и видятся более ценными оттого, что удаляются по мере приближения к ним. Свои личные идеалы, созданные творчеством собственной души, для которой не существует оков и преград, ибо душа воистину свободна, она не взирает на придуманные правила и принципы. Душу не заточить за решётку, для неё нет времени и расстояний; её не продать и не купить; её не убить и не принудить к чему бы то ни было;
ей ни к чему притворяться и лгать; она может только искренне заблуждаться и ошибаться... Она, кроме Бога, никому ничего не должна.
Потому что жить и быть человеком среди людей - это не повинность и не обязанность, а обычная внутренняя потребность в развитии. Никто не велит птице летать. Она просто должна это делать, потому что ей даны крылья, которые поднимают её в небо.
Не за деньги и не из-за страха наказания - просто потому, что рождена птицей.
МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.
- Брать, брать его надо, - повторил Боря деловым тоном. - Мы уже с ним все детали
обговорили. У нас там с ним уже всё заметано. Всё шкворчит.
- Так сразу и брать? - засомневалась я.
- А чего резину тянуть? Времени в обрез. Ему ухаживать некогда. Ты симпатичная, он симпатичный...
- Симпатичный? - я была заинтригована.
- Ну, такой, должен быть в твоём вкусе. Женщины от таких обычно тащатся. Абсолютный маньяк.
- А если я ему не понравлюсь? - продолжала я мучиться в сомнениях.
- Главное, чтобы ты понравилась его маме. У него мама - зверь. Если она одобрит
выбор сына, значит, жить будете, - успокоил меня Боря. - Поверь мне, опытному многоженцу, неоднократно официально проштемпелеванному.
- И что же, ты сам тоже так стремительно действуешь в подобных вопросах? - поинтересовалась я.
- Шутя! - ответил он, махнув рукой, и отчего-то засмущался. - С первой своей женой первого апреля пошутил. Сказал ей:"Ложись в койку!" Она и легла. - Он вздохнул. - А потом я её полюбил. И она меня полюбила. Ох, как она меня полюбила!
- А вторую жену ты как нашёл? - продолжила я расспросы, заинтригованная Бориными откровениями.
- Это не я её нашёл. Мне её нашли. Мне её подсунули, - лицо его приняло обиженное выражение, но, тут же спохватившись, Боря переменил его на озабоченное. - Мы, кажется, твою жизнь собирались устроить. Когда на базу пойдём?
- Да вот, полдник закончится, я переобуюсь в ботинки. Мои удобные ботинки, в которых я бодро шагаю по жизни. И вперёд!
- Никаких ботинок! - решительно возразил он. - Знал я одну такую, которая вечно натягивала левый ботинок на правую ногу, а потом удивлялась, что жмёт.
- Ну, тогда я никуда не пойду, - заупрямилась я. - По мне: либо всё, либо ничего.
- Вот у тебя и ничего! - критически заявил он.
- Ну и ладно. Ну и пусть. Мне и так хорошо. И вообще, мне и не нужен никто, - обиделась я.
- Тогда иди в монастырь! Зачем в моря пошла? - стервозным голосом произнёс Боря.
- Знаю зачем, - напустила я туману.
- Годы, между прочим, идут. А молодость, между прочим, одна, - продолжил он
нравоучительствовать. А затем с озабоченным видом спросил: - Ты ничего не слышишь?
- Нет, - ответила я, тоже прислушавшись. - А что такое?
- А то, что это старость стучится в твою дверь своей костлявой рукой! - воскликнул он.-
Ну что, отказываешься от жениха наотрез? Ладно, отрез будет.
На какой-то миг Боря успокоился.
Затем его пытливый взор остановился на лице Славика-добытчика, который сидел как раз напротив, за соседним столом, и, ничего не подозревая, безмятежно намазывал масло на очередную сдобную булочку.
- Послушай-ка, Славка, а где твоя кассета маленькая? - вдруг спросил его Худой строгим голосом.
Тот на момент замер, опешив. А потом, похлопав глазами, послушно ответил:
- Радисту отдал.
- А радист говорит, что у прачки, - продолжил своё дознание Боря. - А прачка говорит, что кочегарам отдала.
- Ну, значит, у кочегаров, - флегматично пожал плечами Славик.
- А кочегары говорят, что у них нету! - въедливым голосом произнёс "следователь".
- Ну, тогда я не знаю, - недоуменно развёл руками хозяин исчезнувшей кассеты.
- Я б с такой мордой, как у тебя, долго бы не искал свою кассету! - ехидно заметил Стахура. - Сами бы принесли.
Все, находившиеся в салоне, засмеялись. А Славик, растерянно улыбаясь, озирался на смеющихся.
Тут в салон заявились Тявкала с Беленьким. Увидев Борю, стали упрекать его, что он в такой трудный момент сбежал из бригады.
- Они меня нарочно заслали на базу! Испугались за последствия. Знают, что я главный саботажник! - истошным голосом оправдывался "дезертир", как его обозвали товарищи
по работе.
После полдника Анюта снова пошла гулять на палубу, а я, оставшись одна в каюте, со спокойным сердцем занялась своей писаниной.
Пришла в салон накрывать к ужину. И только стала нарезать хлеб, как заявился Лёха Молдова.
Небрежно полистав подшивки газет, лежавшие на последнем столе, он вскоре оставил их
и подошёл ко мне. Полюбовавшись на то, как я орудовала хлеборезкой, принялся расспрашивать меня, как и почему в море пошла, где жила в Калининграде.
Уже привыкшая к таким вопросам, не отвлекаясь от своей работы, я отвечала как по учебнику.
- А в следующий рейс пойдёшь? - спросил он.
- Не знаю, - пожала я плечами. - Я не собираюсь сейчас тратить время на раздумья о том, что будет через полгода. Может, и схожу ещё разок, если визу откроют.
Кажется, мой ответ собеседнику не слишком понравился, потому что он усмехнулся и, передернув плечами, сказал:
- А вон Валерка говорит, что в море приходят молодыми и уходят старыми.
- Возможно, мне не помешают исправительные работы. Но не до такой же степени, - попробовала отшутиться я.
И тут, как будто только и ждал этой минуты, в салон вышел Валерка-повар. Видимо, он подслушивал с камбуза наш разговор и поэтому без всяких предисловий пылко произнёс:
- Вот именно! Так оно и есть: море засасывает людей - забирает их молодыми, а возвращает старыми.
- Думаю, что слухи об этом сильно преувеличены, - усмехнулась я той убеждённости, с какой он провозглашал свои глупости. - Если ты выбрал себе место для старения, то не надо навязывать его всем. Каждый частный случай - он отдельный, и ни на какой другой не похож.
- Вот попомни мои слова: уйдёшь ты из моря нескоро, только когда состаришься! - воскликнул Валерка, не обратив внимания на мои возражения.
- Не будем забегать вперёд. Но я не думаю, что мне кто-то подарит корабль, чтобы я могла провести в море всю свою жизнь, - усмехнулась я. - Слышала, будто за границей живут такие мужчины, которые дарят своим дамам сердца яхты и пароходы. Но в нашей стране миллионеров нет. Так что сомневаюсь, чтобы я когда-нибудь приобрела привычку, длинною в жизнь, о которой ты говоришь.
Ужин прошёл стремительно и без каких-либо эксцессов.
Согласно меню подавались щи и картофельное пюре с рыбными котлетами.
Коряга для своих притаранил селедки.
- Инга, хочешь хвоста? - поинтересовался Румын.
- Давай, - ответила я.
Царственным жестом мне отрезали полселедки, и я оттаранила этот дар в посудомойку.
После ужина мы с Анютой сожрали нашего "хвоста".
На камбузе весь вечер Валерка обзывал Пашку белорусом и кричал:
- Пойду к старпому, пусть мне за вредность молока даёт! Что это такое? Среди белорусов работаю!
День кончился.
Анюта засела читать. А я - за свою писанину.
Но мои мысли то и дело отвлекались и уносились, куда им заблагорассудится.
Вспомнила Лёню, с его придуманной мечтой; вспомнила Валерку с его уверениями о засасывающей способности моря... И невольно задумалась о своём будущем.
Но сколько ни силилась, не смогла увидеть его.
Тогда я решила последовать примеру Лёни и выдумать себе легко сбывающуюся мечту.
Пошить себе морской костюм? Зачем он мне? Куда я в нём? Даже и повыпендриваться не получится. Где? И перед кем? Интересно, а Лёня где и перед кем собирается в нём красоваться? Здесь он в начале рейса нарисовывался в клетчатых штанах, с бородой, в кепке с помпоном и с трубкой в зубах. Типа а-ля британский мариман. Ну, поржали с
него матросы. От безделья в его голове мечты какие-то детские придумываются.
А мне? Что мне бы больше всего хотелось? Всё! Любовь, счастье, семью, любимую работу, уважение окружающих. Хотелось бы весь мир увидеть. Путешествовать, жить в разных странах, знакомиться с людьми, обычаями, культурой. Не туристом проехаться, а именно пожить, чтобы проникнуться духом каждой страны. Во Франции, в Париже, например. Но не по турпутевке, чтобы толпой скакать по памятным местам, думая о том, как бы сэкономить копеечку и что-нибудь купить домой. Пожить, пусть впроголодь, на мансарде какого-нибудь парижского дома... Писать, читать, знакомиться с разными интересными людьми, бродить по улицам, заходить в кафе, музеи, выставочные залы...
Я даже согласна была бы мыть для этого посуду какое-то время... Нет, не навсегда, конечно. Домой вернуться всё равно хотелось бы. А не так, чтобы выслали, как Бродского и Солженицына, или убегать, как Нуреев и Барышников.
Кем же нужно стать, чтобы просто взять и пожить в другой стране, поработать, с людьми познакомиться?..Нет, такими мечтами даже травить себя не надо. Это всё несбыточно. Тогда уж, лучше о морском костюме мечтать, как Лёня.
Но всю жизнь болтаться в море, мыть грязную посуду, драить мазутные коридоры, скандалить с разными придурками и заходиться от тоски в замкнутом пространстве, окруженном прорвой воды!.. Что тут может засосать, чтобы до старости здесь прокисать?
Это надо быть полным идиотом, чтобы потратить на это всю свою жизнь! Однако окружающие только и знают, что каркать: засосёт да засосёт море непременно!.. Их, что ли, засосало уже? Счастье своё здесь нашли? И вот это называется счастье?