Безлепестковое танго

Виола Тарац
- Как ты?

- Ужасно. Нефантазийная. Сижу за сценарием. Даже не сижу. Бегаю. Вокруг да около.
  Не сидится. И не пишется. Зато бессмысленно круговертится. Завидую. Тебе.
  Можно?

- Можно. А что? У меня всё хорошо? В этом смысле?

- В смысле осмысленного круговерчения? Ну да! Ты так музыкально фокусничаешь,
  жонглируя  звучаниями. У тебя даже обезьяны не обезьяничают. Поют. Может быть,
  мне стать твоей композицией? Или обезьяной?  Чтобы вместо бессмысленного
  круговерчения хотя бы запеть... Зато я научилась готовить миндальный суп с
  луком, посыпанный лепестками роз!

- Уууух! У тебя творчество выползает в другом месте.
 
- Вот именно, что выползает. А мне нужно, чтобы заползало. В сценарий. А лепестки
  роз сносшибательно украшают только суп. Для сценария они ужасны, да и
  миндальничать я не собираюсь.

- Соберись оставить сценарий на время в покое. Потом сам напишется... Кстати,
  когда  Баху оплачивали заказ, на него сразу же находило вдохновение! Может,
  тебе тоже заплатить?

- Не-а. Я – не Бах. Я приготовительница миндального супа. А деньги на меня никак
  не действуют. Или действуют. Но по-другому. Я вдохновляюсь на сооружение себе
  сногсшибательного одеяния и иду на оперу. Ты знаешь, что опера переводится как
  труд? Вот и я тружусь, её слушая.

- Трудишься уже сооружая себе "для-оперный" наряд. Вот и трудись, наряжаясь. А
  сценарий забудь дня на два-три. Потом быстро пойдёт.

- Пойдёт... Вот только куда? А мне нужно, чтобы сначала в Египет, потом в минор,
  а закончился в трансе.

- Чтоооо?!

- Кажется, я всё это выдумываю, чтобы услышать это твоё волшебно-возмутительное
  "чтооо?!". Мне оно так нравится.  Была бы Бахиней не отвлекалась на такие
  головокружащие меня детали, а в один миг отправила Рамо в воображаемый Египет,
  Моцарта в редкий для него минор, а Шуберта оставила в его привычном трансе.

- Ну и в чём дело? Уже нафартазировала выше крыши. Осталось только записать.
  Пиши!  Но сначала забудь!  Особенно Египет и что не Бахиня.

- Уже забыла. И не только Египет. Минорного Моцарта тоже. Помню только сон. Ты
  мне так странно приснился. Как будто я исчезла из твоей жизни, и у тебя онемели
  ноги, и чтобы привести их в движение, мне надо срочно появиться у тебя в какой-
  либо форме, и я хватаюсь за все эти формы разом.... Может быть, засекретить
  этот сон в сценарий?

- Лучше так, чем наобоорот...

- А как наоборот? Рассекретить во сне сценарий? Или сон в сценарии? Или...

- Забудь и сценарий, и сон, и Египет. Кстати, Рамо никогда не был в Египте. У
  тебя как-то всё навыворот.

- Это у Рамо навыворот. Не был в Египте, а "Египтянку" сочинил. Вот я и
  восстанавливаю справедливость – отправляю его в Египет.

- А почему Моцарта загоняешь в минор?

- Не я загоняю. Это его судьба загнала. Она рассценарила  смерть его матери  на
  его руках.  Моцарту было только 22 года и он один-одинёшенек  в чужом городе.
  Ну в общем, сочинение сонаты было дано ему во спасение. Вот об этой сонате и
  должна идти речь в сценарии. Но почему-то не идёт.
 
- О какой сонате не идёт речь?

- Ля-минорной. Кстати, Гайдн избегал ля-минора, считал его тональностью смерти.

- Ты опять о смерти. Находишь её даже у Моцарта.

- Ну да. Не люблю клише. А смерть своими клешнями сдирает эти клишейные
  заштамповки со всего и вся. Со всех тоже. Устала от восторженных и
  невосторженных восклицаний о моцартовской солнечности и даже легковесности. А
  он... А он разный!

- Тогда почему у тебя Шуберт в привычном для него трансе?

- Ну, наверное, чтобы трансгрессировал меня куда-нибудь из этой заштамповочной
  круговерти. Это ты самодостаточен для идей. А мне нужен трансгрессор. Шуберт.
 
- А я вчера танго сочинил.

- Ну вот! Я и говорю, что Шуберт тебе не нужен.

- В  финале этого танго джазовой темой врывается злая колдунья.

- Это волшебницы разные, а колдуньи только злые... Так она у тебя она ещё и
  джазовая? И злая, и колдунья, и джазовая... А кто тангует?

- Не важно. Главные герои. До конца месяца надо сдать ноты и оркестровку в
  записи. Через месяц премьера.

- Успеешь? Ну, разумеется – тебе же заплатят. Или уже заплатили...

- Заплатили.

- А тебе самому нравятся твои оплаченные  композиционные трансгрессии? Танго
  каких-то там Главарей, песни обезьян, колдуньевский джаз...

- Вот ещё! Мне только это и нравится! А ещё нравится играть на контрабасе. Говорю
  на всякий случай, если тебе взбредёт в голову и это спросить.

- Ну кто знает, может быть, тебе не нравится возиться со всем этим зоопарком
  действующих лиц. Они же не контрабас...

- Нет, очень нравится. И мне всё равно собачка или космос.

- Ну не правда. Собачки юмористичнее космоса. Такое весёлое и важное космическое
  заземление от которого тоже хочется летать, но летается как-то веселее... И что
  это я такое сказала? Ну ты понял. Наверное... А ты ещё не разучился понимать
  меня?  Это я так вдруг спрашиваю...

- Я всё время тренируюсь.

- Когда всегда? Мы не общались целую вечность! Ну если не брать в рассчёт мой
  сон...

- Я тренируюсь тогда, когда мы не общаемся. А когда мы общаемся, я не тренируюсь,
  я творю.

- Да? Так я твой трансагент? Шуберт? Нет! Шубертиада! Хочу быть твоей
  Шубертиадой! Не сталкером! Сталкивать тебя не хочется в никуда.  Даже в объятия
  вдохновительных идей...

- У тебя в голове только Шуберт?

- Нет. Только ты... А ты почувствовал, что я сейчас поцеловала твой фантом?

- Нет, не почувствовал, что фантом. Почувствовал, что меня.

- Ну ты и Чудик!
- Главное, что не чудовище.

- И чудовище тоже! Если Чудика украсить гиперболой... О! Находка! Чудовище – это
  украшенный гиперболой Чудик!  Ты понял?

- Да, понял, что в обычном смысле я не чудовище.
- А какие такие обычные смыслы, если ты необычен?
 
- А по обычному я бессмысленен?

- Не знаю. По обычному я тебя не знаю

- Моя небычность так обычна!

- Обычная необычность? Или наоборот?

- Но это для меня, а не для тебя.

- А мне не нравится, когда ты не для меня...

- А когда я не для тебя?

- Когда в голове у меня только Шуберт. Но это ты так думаешь, что у меня только
  Шуберт.  А у меня ещё и Рамо, и Моцарт. И  мне никак не удаётся свести их под
  один знаменатель. Может быть их посыпать лепестками роз? И тогда они
  объединятся в одном супе? Миндальном...

- Лучше будет, если я этот суп съем и ты займёйшься другим знаменателем. Мной.
  Хочется быть для тебя,  даже если  голова твоя забита сценарием.

- Она не забита им. Она им избита. И избита как-то несимметрично. У меня голова
  болит почему-то только с левой стороны. Я похожа на субдоминанту?

- Нет.

- А мне кажется, что похожа. Какая-то неуравновешенная...Мне почему-то снятся
  твои онемевшие ноги без тебя. Почему? Где мне это рассекретить? В сценарии? Во
  сне? В сценарном сне? В сонном сценарии? Я всё время об этом думаю. Ухожу на
  субито пиано. Субдоминанта тоже какая-то непонятная в своих тяготениях. Ей всё
  время что-то кажется. А мне кажется, что я сама себе только кажусь. Субтильная
  какая-то... А ты ощущаешь мою если не субдоминантовую отчаянность,  то
  субтильную расстерянность?

- Итак! Настаиваю на субито форте! А левая сторона болит, потому что каждый раз,
  когда я у тебя на кухне, я сижу с правой стороны. Левая сторона теперь
  протестует.

- А ты можешь сидеть везде?

- А я и сижу везде. Везде, где ты пьёшь чай...

- А сейчас? Сидишь?

- Только с левой стороны.

- Почему?

- Ты же не пьёшь чай.

- Тогда я подставлю тебе правую щёку. Чтобы голова не заболела с правой стороны.

- Ты ничего не перепутала? Вместо твоей правой щеки на моих губах, я ощущаю твои
  ноги, обвивающие мои под столом.
 
- О! Обвивающие! Какое красивое слово...

- Назвал так, как ты делаешь.

- Не знала, что так красиво делаю.

- Ты же не видишь себя со стороны, особенно, когда пьёшь чай.

- А я уже пью чай? Тогда ты везде.

- Везде. Потому и вижу, как ты себя ведёшь.
 
- И как я себя веду?

- Неприлично красиво. А какая у тебя спина...

- Неприличная?

- Личная. Моя.

- У меня голова закипает. Ты ощущаешь её кипение? Или только мои ноги, обвивающие
  твои? Или ты не за столом? А где я? Кипящая...

- Я чувствую, как твоя кипящая голова обвивает мои кипящие ноги. Хотя я не за
  столом, а везде.

- Кажется, я пьяна, хотя пью чай... Наверное, пьяна потому, что вся такая
  обвивающая. Не важно что и как, но обязательно тебя. Такая обязательно-тебя-
  обвивающая... Как мне нравятся твои кипящие ноги... А ты будешь рядом, если я
  буду пить не чай?

- Я буду рядом, даже если ты будешь чай есть!  Главное, чтобы ты ела чай не
  отчаиваясь.

- Тебе не нравится субдоминанта?

- Нравится. Несмотря на свои тяготения куда-то в нетуда, она всё-таки
  возвращается к тонике... Возвращаешься?

- Танцую!
 
- Под музыку Рамо?

- Нет!
 
- Моцарта?

- Нет!

- Всё-таки Шуберта!

- Я танцую под музыку твоего танго!  Кажется, получается изумительно..  Жаль, что
  ты не видишь! Ведь я уже не пью чай. Тангую!.. Как хочется, чтобы в  финале
  этого танго вместо злой колдуньи джазовой темой ворвался ты. Ворвись! И я
  уравновешусь! Тобой...

- А я тоника?

- Тоник.

- А как же сценарий?

- Посыпан.

- Пеплом?

- Лепестками роз.

- Но это же ужасно!

- Перестанет быть ужасным, если в финал моего танго джазовой темой ворвёшься
  ты!

- Раз, два, трииии!

P.S. Фотография сцены "Шуберт в трансе" Маргариты Гофманн.