Один умный человек разобъяснил мне, что не все, кого называем своими родственниками, на самом деле таковыми являются. Те, которых мы приобрели, женившись (выйдя замуж) или выдав замуж дочь (соответственно, женив сына) никакие нам не родственники, а на языке юриспруденции именуются свойственниками. Вроде как мы их присвоили, да и они освоились. Хотя, если честно, не все из них нам по нраву и без некоторых мы вообще бы прекрасно обошлись. Но тут уж выбирать не приходится.
Вот один такой свойственник подрядил меня помочь получить на таможне причитающийся ему груз, то бишь погрузить в машину, потом разгрузить и дотащить до квартиры. Дело в том, что этот человек, отработав энное количество лет в одной из латиноамериканских стран, по окончании срока пребывания вернулся в Москву, где и находился в ожидании следующего назначения. Часть груза при возвращении он отправил морем. Груз, как и следовало ожидать, приплыл сначала в Батуми, и пока его там разыскали и вернули, куда положено, прошло изрядное время. Наконец, пришло извещение, что груз доставлен.
В качестве свойственника он мне был вполне симпатичен, вдобавок ко всему и для меня из Сант-Яго кое-что привез, поэтому отказать я не мог. К тому же и на таможне никогда не был, интересно же, как там и что.
Прибыли на центральную таможню, что на площади трех вокзалов, узнали, что нам надлежит делать. – Ждите, первый из освободившихся таможенников к вам выйдет, - был ответ.
И вот сидим, ждем. В центре зала стойка с окошками, по одну сторону дамы в таможенной форме, по другую к каждому окну посетитель (или как его еще можно назвать?). У ближайшего к нам окошка происходит диалог явно недружелюбный, поскольку его тональность постепенно повышается. Невольно прислушиваюсь, но ничего не могу понять: дама-таможенница объясняет клиенту, что у нее на этот самолет квота из двадцати человек и она уже вся выбрана. Так что теперь надо ждать следующего рейса, который последует, как она объяснила, только через несколько дней.
-Но куда же мне деваться, у меня в Москве никого нет, а в гостиницу не устроиться.
- Это не мои проблемы (сказано как бы даже с некоторым злорадством).
Чем окончились эти препирательства, узнать не пришлось, поскольку вышел таможенник и выкликнул нужную нам фамилию. Провел нас во внутренний двор, представляющий собой что-то вроде мини-вокзала: три приводящих железнодорожных пути, разделенные платформами и упирающиеся в тупик. На одном из таких путей стояла открытая платформа, на которую погружено пианино с забитой листом фанеры задней стенкой. На фанере крупная надпись маркером: Арон Елигулашвили. Немного царапнуло сочетание имени и фамилии, но раздумывать об этом тоже не пришлось, так как таможенник приказал нам отыскивать груз. Это оказались два ящика, каждый длиной метра по три. Но они завалены какими-то мешками и тюками.
Чьи это вещи? - вопросил таможенник, парень примерно моего тогдашнего возраста, такой же высокий, с простым русским лицом, чуть подернутым оспинками.
-Это мои, - отозвалась дама средних лет, чернявая и , как показалось, грустная.
- Убирайте.
- Но я некоторые даже не смогу поднять, у вас ведь должны быть для этого какие-то грузчики.
-Грузчики сейчас все заняты, а я не могу держать из-за вас этих людей (в смысле, нас), к тому же и у самого работы еще много.
Естественно, мы стали помогать этой женщине, ведь это в наших же интересах. Когда я ухватился за один из тюков, то услышал: - Пожалуйста, осторожней, там у меня вся посуда.
Вот чудная, - подумал я, - зачем-то из-за кордона посуду притащила, у нас сейчас с этим, вроде бы, проблем нет.
Наконец, доступ к нашим ящикам был открыт. Между тем, на нашей платформе околачивался еще кое-какой народишко, вроде нас (так мне казалось). Поэтому и удивился, когда таможенник провозгласил: - Так, господа хорошие, быстро исчезли все отсюда. Сейчас я буду вскрывать и досматривать эти ящики, и никого рядом быть не должно, кроме хозяев.
И все действительно куда-то исчезли как по мановению волшебной палочки.
- Чего это Вы с ними так строги? – решился я спросить у представителя таможни.
-Да потому что сейчас сбегутся, будут смотреть, что вы привезли.
- Но какой же им интерес? Ведь и у самих, поди, примерно то же самое.
Он внимательно и даже с каким-то непонятным прищуром посмотрел на меня: - Э, друг, да ты ничего не понимаешь. Ведь это евреи, уезжающие в Израиль.
И после некоторой паузы с нескрываемым упреком добавил: - А вы им еще вещи таскать помогаете.
Вот только тогда я сообразил, откуда тут взялся Арон Елигулашвили. И смысл того разговора у таможенной стойки стал мне сразу понятен, не говоря уже об этой женщине, увозящей посуду.
***
Время шло, через какое-то количество лет планка заметно поднялась и отток евреев из СССР стал более массовым. Но дипломатических отношений между нашей страной и Израилем все еще не было, его интересы в СССР представляла нейтральная Австрия, о чем красноречиво говорили очереди в австрийское посольство в одном из переулков между Пречистенкой и Арбатом. Каждый раз проходя по нему в нашу министерию тяжелого машиностроения, я их видел. И каждый раз думалось при этом: неужели столько народа уезжает из нашей страны?
И вот я сам провожаю семью моих рижских друзей, перебирающихся на ПМЖ в Землю Обетованную. Светлана и Рубен, и при них сын, парнишка лет десяти. Самолеты вылетают в Тель-Авив только из Москвы, поэтому все уезжающие, откуда бы они не отправлялись, должны сначала прибыть в столицу. Вот и мои рижане тоже. В Москве у них кроме меня больше знакомых не было, поэтому и попросили проводить: ведь если что-то не пропустят при досмотре вещей, им даже и оставить это будет некому. И действительно так и получилось: им завернули столовый прибор - ложку, вилку и ножик, посчитав, что на них должно быть специальное разрешение латвийского министерства культуры.
Я провожаю их в Шереметьево один. Точнее, я провожаю их в Шереметьево -два, но один. Ребята прибыли туда еще накануне вечером, хотя я и предлагал заночевать у нас. Они отказались, боясь чего-нибудь пропустить при посадке. Так и провели свою последнюю ночь в СССР в аэропорту.
В том секторе, который был отведен для пассажиров этого рейса, полно людей. Даже скамеек для всех явно не хватает, устроились кто как смог в ожидании вызова на досмотр вещей. На одном стуле сидит толстощекий еврей, про таких говорят, что «щеки со спины видать». На коленях у него сын дошкольного возраста, не старше пяти лет. Он явно не понимает, куда и зачем его везут, ему поиграть хочется, и в качестве игрушек он использует как раз папины щеки. Мальчонка шлепает по ним кулачками сразу с двух сторон и весело смеется, потому что звук получается, как от лопнувшего шарика. Отец сначала сидел с безучастной миной, погруженный в свои невеселые думы. Но после четвертого или пятого шлепка не придумал ничего иного, как дать сыну тумака, в результате чего тот отлетел на несколько метров, приземлился на мраморный пол и взревел на весь аэропорт.
- Да уж, это явно с перебором, - отреагировала наша Светлана.
Мнения остальных, как это ни странно, разделились. Одни явно симпатизировали сыну, но и за папашу вступилось несколько человек. А тот продолжает сидеть, как ни в чем не бывало, и на его лице ничего не отражается. Между тем началась всеобщая словесная свара, причем ни одни, ни другие не уступали. И тут вмешалась чета пожилых людей, они явно уезжали из какой-то украинской глубинки, это было видно по их внешнему виду: оба в вышиванках, дедок в соломенной шляпе, а бабушка в платочке, повязанном типично по-украински, с двумя рожками на затылке.
Старушка произнесла сакраментальную фразу: - Товарищи, да что же вы делаете, надо же по-ленински жить.
Ух, как все сразу объединились! – Ах, по-ленински!? Вот и оставайтесь в этой стране, и живите по-ленински! Старички уж и сами были не рады, что вмешались.
Потом до отправления самолета было еще несколько подобных передряг, о чем я узнал из первого же полученного письма. Светлана писала: «…мне подумалось: а ведь все эти люди едут туда же, куда и я. Неужели и там будут вести себя так же?». Но тогда, передав мне «запрещенные» к вывозу предметы, мои друзья прошли в какой-то накопитель и исчезли из моего поля зрения. Моя миссия была на этом тоже закончена.
Не так давно друг прислал мне оттуда сборный диск с песнями бардов, бывших наших ребят, сочиняющих свои песни и поющих их, естественно, на русском языке. Их на этом диске трое, при этом одна из них дама.
У кого-то из них есть пронзительные слова:
«Мы очнулись через много сотен лет,
В Филадельфии, на Кипре, в Тель-Авиве.
Кто в квартире, кто в лачуге, кто на вилле,
Кто в полетах, кто в заботах, кто в земле».
И у другого:
«Мы России еврейские дети,
Мы Израиля русская кровь».