5-я часть. Канары - о. Пуэрто-Рико

Александр Курчанов
   14.05.92г.  Вчера вышли в самый большой переход: Канарские острова – остров Пуэрто-Рико. Обычная толчея на старте, а утром следующего дня – пустынный океан. На многие дни. Пока не плохо тянет ветерок, узлов под десять идём. Наши координаты на карте океана решил отмечать раз неделю, по средам.
 
   А и в самом деле, поверьте, не так и хороши они, жаркие заморские страны, как мечтается о них издалека. Ещё только начало мая, а в них уже всё выгорело, отцвело, перезрело, пропылилось, прокалилось беспощадным солнцем. Днем люди в основном спят, а вечером, с заходом солнца, снимаются со своих «нашестов» и кружат по городу далеко за полночь, словно летучие мыши. А, надо сказать, что особого-то веселья я и не видел. Такое чувство, что все эти гуляки исполняют скучный и хлопотный ритуал, порученный им кем-то: танцы, шманцы, аттракционы, прогулки по улицам группами или парочками… От суеты, от латиноамериканской музыки у нашего брата скоро приключается зевота. Смотришь на чужеродную публику, и вдруг все они начинают казаться глупыми длинноногими цаплями, тщательно утрамбовывающими под собой гнездо своего благополучия. Может, потому у них и достаток во всём, что и живут они, и празднуют, и веселятся с заботой на лице; а эти их улыбки – это просто несмываемые маски, под которыми  старательно прячут они свою печаль-заботу, как врожденную грыжу-килу. Мы же, бледноликие славяне, и в радостях, и в делах, и в печалях можем вдруг махнуть на всё рукой, тряхнуть удалыми кудрями, рявкнуть мехами нестареющей гармони и… гуляй весь белый свет! Гори земля и небо!  Хорошо это, плохо ли, но это и есть наша неотъемлемая  черта, дурацкое наше счастье, данное моему народу от Господа Бога то ли в наказание, то ли в награду…

   Вот еще одна странность (это уже моя личная): пока просто обдумываю мысль, в общем-то, кажется она завершенной, а иногда даже интересной. Но, как только дело касается соприкосновения её с бумагой, так тут только держись! Пошли, поехали кудряшки каких-то ненужных образов, только что спрыгнувших с потолка, оборванные, совершенно необдуманные отвлечения, похожие на расхлеставшуюся веревку, вот-вот готовую лопнуть, а то и вовсе, неведомо откуда, свалится вдруг такое не струганное полено!..  Сам себе удивляешься, ухватившись за голову – ох, и не тёсан же ты, бра-ат! Швырнёшь подальше свои писульки, откроешь Бунина и – радуется душа красоте, гармонии больше-енским художником сотворенной.
Читал ли я «Суходол»? Полное такое впечатление, что читаю впервые. Может, чувства обострились от свежего воздуха?..

   Хорошо бы выработать в себе за месяцы неожиданного путешествия какие-нибудь новые положительно-полезные привычки, а, заодно, расстаться с отрицательно-вредными.

   Что останется в памяти от этого путешествия? Да, пожалуй, и ничего, так, одни отдельные картинки. Теперь, в сорок с хвостиком лет, ничему уже и удивляться-то не умеешь. В памяти прочно сидит другое: какой-то огромный летний день из детства, речка, рыбалка на лежаков и та прекрасная деревня в несколько домов, от которой теперь и следа на земле не осталось.

   15.05.92г.  Вторые сутки пути через Атлантику. Тянет ровный попутный ветер, и мы идём с достаточно приличной скоростью. Тьфу, тьфу, ведь впереди ещё так много миль и дней. Сегодня утром тепло, но висят кругом низкие кучевые облака. Вышел на палубу, глянул на небо, и сразу повеяло чем-то родным, северным. Здесь, где люди живут в вечном лете, особенно сильно ощущаешь себя северянином, не просто жителем Крайнего Севера, а северянином вообще. И Псковская область это, оказывается, ой какой Север! И вся наша Россия – Север.

   Сейчас – семь утра. Через полчаса на завтрак. Потом, до обеда - личное время. Это очень важно – иметь время в полном твоём распоряжении, когда, хочешь, – спи, хочешь, – валяйся, хочешь – броди по палубе, хочешь, – раскладывай пасьянс. Короче – «богатейший» выбор занятий. Масса, как говориться, дел и увлечений. И так проходит время до обеда. Обед в половине двенадцатого. Первое блюдо часто имеет такой вкус, что лучше бы его и не было. После обеда в 12.30 – кино. Сегодня, допустим, собираюсь крутить «Курьер». А вчера, к примеру, была «Дорогая Елена Сергеевна». Это – репертуар. Дети – так я зову курсантов – просят что-нибудь другое, но если каждый день показывать «что-нибудь другое», то уже через месяц всё оставшееся можно выбрасывать за борт.

   Потом – полдник. Тут как-то на днях, по выходу из Канар, давали на полдник клубнику с взбитыми сливками. То-то был праздник живота! А, надо признаться, сосед мой по кубарю, Игорь – повар. Так этот дорогой соседушка припёр вечером тазик с этими самыми «взбитыми». Ну и что? Да теперь меня от одного воспоминания – тошнить начинает.

   После полдника – или кино, что было до сих пор, и будет ещё дня четыре, или – личное время, в которое можно спать, читать, ну и т.д. Потом ужин. После ужина, в половине девятого – кино. Перед сном вечерняя сигарета на палубе, пустейший трёп, который очень хочется, чтобы скорее закончился и – спать. Но перед сном, под плёнку с записями классической музыки, можно с таким упоением насладиться Буниным, какого, пожалуй, никогда не испытаешь дома. Необычная отрешенность от всего позволяет перенестись на много лет назад, в Суходол, в деревню, в тёмные аллеи, и быть там, и дышать тем воздухом, слышать те голоса, внимать тому многокрасочному, много звучному миру, той далёкой, давно прошедшей жизни. Что за дивная сила таланта! Что за машина времени!..

   А потом вдруг щёлкает автостоп магнитофона и за иллюминатором снова океан, снова регата «Колумбус – 500», и мы идём в Америку. Надо бы радоваться этому, а я, чудак, радуюсь, как в детстве, тому, что книга ещё толстая и впереди много прекрасных часов упоения чтением под ровный шум вентилятора и тихие, почти неясные аккорды Моцарта, Шумана, Бетховена, Баха…

   17.05.92г.  Четвёртые сутки «большого перехода». С каждым, днём всё смурнее небо, а потому и не жарко. Это хорошо. Хорошо и то, что ветры попутные, те самые пассаты, которые дуют здесь со времён Колумба и, видимо, за много лет до него. Сегодня утром идём со скоростью 7,7 узла. В сутки делаем около полутора сотен миль. Это неплохо. Скудный быт привычен и время в нём делается  быстротечным. Я понял: время надо мерить переходами, тогда оно летит быстрее. Из всех прочих два перехода самые большие: через океан туда и через океан обратно. «Туда», слава Богу, начался, а, значит, рано или поздно закончится. Лишь бы пассаты продолжали работать, хотя бы так же, как и до сих пор.

   Морское однообразие нет-нет, да и развеет стадо дельфинов, невесть откуда взявшихся. Они долго плывут рядом с судном, поочередно выныривая, словно предлагая вступить с ними в только им понятную игру. Потом, видя безучастность большого железного существа, несколько дельфинов отделяются от стаи и начинают долгие, порой многочасовые пляски у форштевня. Многие, особенно иностранцы, которым такое зрелище в новинку, любуются, фотографируют, пытаются кормить. А дельфины, переворачиваясь и играя, летят в потоке воды, словно могучие морские птицы, исчезают ненадолго в глубине, снова неожиданно всплывают, и нет конца этому танцу-полету. А потом, словно по чьему-то сигналу, дельфины, резко увеличив скорость, вырываются вперед, мелькнут пару раз вдали гибкими спинами и исчезнут из виду.

  Хмурое утро, а настроение – наоборот, лучше. Дома всегда радуешься солнечному дню, а здесь солнышко злое, и потому пасмурная погода радует больше. Тем более, здесь, в тропических широтах, когда знаешь, что жара может начаться в любой час и будет «давить» так, что загонит тебя под вентилятор, где заляжешь, как белый медведь в Африке, и будешь молиться о скорейшем наступлении вечера, темноты, захода солнца. Вот. А «гениальные» мысли сегодня с утра не приходят.

   19.05.92г.  Здесь, посреди Атлантики, кажется, что неожиданно нисходит озарение. Всё происходящее перестаёт быть случайностью, а представляется некой цепочкой причин и следствий, имеющей свою логику и гармонию. Ясно вижу: теперь, сейчас, всегда, вечно кто-то движет нами и мной, кто-то всевластный подчиняет нас, меня своей прекрасной, всемогущей воле. Отдаюсь ей, воле, с любовью и благоговением, иду по её стопам, восхищаюсь её провидению. Разве так важно, что видим мы окрест? Гораздо важнее чувствовать свет, который есть в душе. И всё здесь важно, но, вместе с тем, каждая мелочь обретает свой особый смысл: и музыка, где-то недавно подобранная из эфира, и тремя глазами глядящие иллюминаторы–глухари, и прокуренный кубарь, бывший некогда прибежищем многих и многих, и книга Бунина на столе – всё существует не случайно, не само по себе… Вот и теперь я чувствую то, что назвал бы сбоем в мыслях. И это тут же ослабляет руку мою, страсть к каракулям, которая только что имела большую силу. «Да будет воля Твоя».

    21.05.92г  Долог путь через океан…
А, может, так тянется время? Ведь ещё нет и десяти дней, а мы уже перевалили за середину, и скорость держится, как держатся с завидным постоянством попутные ветра, хотя дни, надо признаться, стоят жаркие, душные, тяжелые. Въехали в тропик, и здесь особенно заметно, насколько не приспособлено наше судно к тропическим условиям. Днём идти по коридорам – мука! Жара, духота, вонь. Ближе к корме воняет соляркой, выхлопными газами, ближе к камбузу – соответственно – чёрт те чем, начиная от прокисшей капусты и, лучше не упоминать, чем заканчивая. С каким же облегчением после стоянки в Сан–Хуане мы будем подниматься в родные северные широты!

   24.05.92г.  Всё бы хорошо, когда б не тропики, не лето, не жара. Солнце здесь злое, ядовитое. Вчера засиделся на полубаке за шахматами, вроде бы и солнце за облаками было, ан глядь – после обеда спина уже горит. Теперь стараюсь лишний раз на солнце вовсе не высовываться. День – мука! Духота, жара, при малейшей нагрузке – пот градом. Вентиляция гонит тёплый, влажный воздух и потому мало облегчения от неё. Радует одно – южнее уже не пойдем. Но… но лето только начинается и два месяца жары ещё впереди. И, как бы ни мечталось, а до начала августа жара нас не покинет.

   Человек – скотинка капризная. То ему не так, это не этак. Мечты всякие душу ему травят. Лежит, как тюлень, и думает: вот сейчас бы отдохнуть где-нибудь в леске, на берегу озера, в тенистой прохладе, с птичьим гомоном, с запахом цветущего ландыша… Где-то там, давно, далеко, наверно, в детстве всё было так, как душе угодно, но… всё это было порядком вещей и особых восторгов не вызывало. А вообще, в жизни, так всё и должно быть – порядком вещей, и тогда не надо будет скулить и ждать каких-то лучших перемен. «Что пройдёт, то будет мило». Когда-нибудь и этот рейс буду вспоминать с запоздалым чувством умиления: и эти душные дни и ночи в тропиках, и раскалённые камни испанских улиц, и лазурную синь генуэзского залива, и много чего, что теперь уже как бы и приелось, набило оскомину за два месяца (а впереди ещё три!). Чем ближе дом, тем веселей дорога, и кони всё быстрей бегут домой. От жары ли, от постоянного гудения вентиляции в голове каша, нет покоя и благодати. Но в глубине души отчетливо понимаю, что всё в этой жизни даётся в норме, и если где-то чего-то далось тебе лишку, то непременно жди потом «компенсации». За детские блаженные, счастливые годы получил ли ты «расчёт»? Я думаю, что получил: и тогда, и потом, и теперь ещё… Вспомнить? Да чего там… одно только привыкание к городу чего стоило: очень долго чувствовал я себя гадким утенком в той чуждой мне среде. И другого прочего всего хватало. И всякий раз ждал я, чувствовал, надеялся, что вот, дескать, пройдет эта полоса и наступит снова то доброе, счастливое время! А оно всё не наступало, а если и приходило, то не таким, какого ждалось. С некоторых пор я стал замечать, что ничего не бывает так, как рисуется воображением. Прямо мистика какая-то! Что здесь виновато, воображение, не жалеющее красок и материалов для своих картин? А, может быть, действительность, которая, в самом деле, часто огорчает нас своей шершавостью и неприглядностью? Так хочется быть реалистом, но и так соблазнительно манит к себе фантазия романтика!

   Я думаю: много реализма хлебаем мы в жизни, и если пустить его ещё и в наши мечты, дать прижиться в сокровенных уголках души, то тогда, как говориться, «сливай воду». Будем мы ходить зеленые, с перекошенными лицами, с озлобленными душами, а на земле непомерно вырастет хаос (которого, кстати, и без того хватает), усилится вражда племён, и ложь, и грусть…

   Так что, господа, давайте жить светлыми надеждами, давайте жить чистыми мечтами, давайте любить и верить, давайте!.. А бед и горестей и без того хватит каждому на его веку.

   Ах, время, съедающее лучшие куски жизни! Ты отнимаешь много, и даже возможность радоваться маленьким радостям, и даже грустить о береге, и ещё чего-то, что с годами уходит от нас, делает нас покорными и смиренными. Вянут краски, пропадают запахи, и только редко, чаще всего лишь во сне приходят к нам те давние отголоски юной свежести чувств… и хочется плакать…  Ах, время…

   25.05.92г.  … И думаю ещё вот о чём: всю жизнь (громко, конечно, сказано, но всё же действительно – всю жизнь) потихоньку, без особой страсти и стремления мечталось: вот бы побывать в Америке. И вот Америка через несколько дней, а уж будто и не хочется туда совсем, так, глянуть одним глазком, для проформы вроде, отметиться, как говорят, и домой. И быстрей-быстрей домой, туда, где попрохладней, где нет этого шумного, непонятного, недоступного и нежеланного образа жизни. Америка, а так всё обыденно: океанские просторы так же ровны и неоглядны, как и в Баренцевом море, и пальмы там, поди, такие же, как и на нашем Чёрном море. Америка… А не увидел бы её, так не больно бы и переживал. Суета всё это. Ловля ветра.

   26.05.92г. Жара. Духота. И нет от неё спасения ни днём, ни ночью. Двадцатый градус широты, а что же на экваторе делается? А ведь только конец мая, и ещё, как минимум, два месяца жить в сём «удовольствии». До Пуэрто-Рико четыреста миль – пара дней хода. И потом неделю ждать захода. Говорят, что будем ходить по островам, которых здесь великое множество, и на шлюпках высаживаться на берег.

   27.05.92г.  …Гладь океана на весь горизонт, обычная судовая жизнь, и за этой суетливой обыденностью как-то забываешь думать о том, что вот, ещё немного, ещё несколько дней пути и встанет впереди стеной – Америка. Вознесётся к небесам величественными небоскрёбами, наполнит всё окрест шумом сверх цивилизации, войдёт в душу и подчинит всех своему бешеному, сумасшедшему  ритму.

   Глядишь, глядишь на запад, на ровный океанский горизонт, и закрадывается мысль: да полноте, есть ли там чего за этим многодневным океаном? И ждётся, и думается о ней как-то обыденно: ну – Америка…

   Лето здесь жаркое. И какой дурак придумал направить регату в Пуэрто-Рико! До Нью-Йорка бы, и – домой. А ещё три месяца…  Три месяца! Мама родная! И ещё только май. А впереди-то какие жарЫ! Но там, посевернее, может, хоть ночи холодней будут. Сегодня, как и все, ночевал на палубе. В пять утра – ливень. Народ разбежался, а я укрылся одеялом и думал – пережду. А он, собака, не перестает, и всё сильней. Встал, скрутил тюфяк, из которого уже струями бежала вода, одел мокрую насквозь футболку и потянулся с полубака в душную каюту. Пока шел, поговорил с Мишей пекарем, который, как всегда, после ночной закладки хлеба, сидел под козырьком медблока, наслаждаясь влажной прохладой раннего утра, отдыхая от жары своей пекарни и потихоньку потягивая лёгкое винцо из картонного «кирпича». И пока Миша рассказывал мне какую-то очередную матросскую сплетню, –  дождь тем временем перестал.

   Вчера опять перевели часы, потому и солнце в пять утра нам уже светило в корму, а над головой в это время хлестал тёплый тропический ливень. Огромная, яркая полной дуги радуга, словно триумфальная арка над синей гладью, осеняла наш путь.

   Облегчение от жары начинает нисходить где-то после 16 часов. И только после, через часик ещё, в распухшей голове появляется первая мысль: слава Богу, ещё день прошёл. Нет, не думается так: «еще ближе Америка», скорее так: «ещё ближе к дому». Потом наступает вечер, ночь и вместе с ней – долгожданная прохлада. Весь экипаж, за исключением капитана (у него в каюте есть кондиционер), выбирается ночевать на палубу, которая к ночи становится похожей на пляж морских котиков. Всё, включая крыши медблока, радиорубки, камбуза, учебной рубки, устелено лежащими телами. У каждого стихийно образовалось своё законное место. Я сплю примерно в центре полубака. Слева – англичане, две пары средних лет. Справа – немцы, пастор из Мюнхена и возле него две девушки, не монашки. В головах – наши и ленинградские курсанты вперемешку с девчонками из Австралии. Они построили себе маленький городок из простыней и копошатся там до позднего поздна, пока не прицыкнешь на них, услышав в ответ недовольное бурчание. Словом, если окинуть мысленным взором всё окружающее пространство – жизнь в нём кипит повсюду: внизу, на несколько километров морская глубина, вверху сияющий звёздами космос, а посредине палуба, хранимая Господом и сталью господина Круппа, на которой мы, не спеша, плывём в Америку.

   Засыпаю в первом часу, глядя в звёздное небо, мерно покачивающееся в такт океанской зыби, и успев подумать, что дома, в Мурманске уже утро, незакатное солнце висит над городом, люди спешат на работу, зябко поёживаясь и поглядывая на другой берег залива, где большими пятнами лежит ещё снег на скалистых уступах Абрам-Мыса.

   Нет, всё же места на земле, желанней того, где родился. И смена времен года, и умеренность климата, и прохладные утренние рассветы, и многое другое, к чему привыкаешь дома, и чего так не достаёт на чужбине, всё это обретает особый смысл, который и заключает то самое банальное понятие – Родина. И клянём её, и ругаем на чем свет стоит, грозимся бросить, удрать, куда глаза глядят… Живя дома, страстно мечтаем о дальних заморских странах, но… когда вдруг волей судьбы или случая оказываемся вдали от неё, то очень скоро собственной душой и всеми потрохами ясно осознаём, что жить без неё – мука смертная, тоска беспредельная. 
         
   Так пусть же земля будет свободна от границ, а апельсины зреют за Полярным кругом!

   29.05.92г.  Вчера, снявшись с маршрута гонки и скрутив паруса (а точнее – это было поздно вечером позавчера, 27 мая) пошли в сторону острова Антигуа "сдавать" на берег старшего механика, у которого крепко прихватило сердце. Ну, о том, что после двух инфарктов пожилой человек отправляется в тропики, что говорить? Дело, как говориться, хозяйское. Как говорит моя мать: не укажешь богатому - на каком боку торбу носить.

   В восемь утра сдали «дедушку» на американский санитарный вертолет, развернулись и пошли обратно. Около 23 часов добрались до точки, откуда убежали, «растворили» паруса и вот, идём. Опять идём курсом регаты. О том, как идём, лучше не рассказывать. С таким ходом, я думаю, за неделю управимся. Те сутки, что потрачены, псу под хвост. Кстати, на днях, на польском паруснике «Фридерик Шопен» матрос упал с мачты. Крепко побился. Так вот, когда его на берег сдавали, то руководство регаты дало полякам точку для возврата, с учётом среднего расстояния, пройденного за время выгрузки больного.
Ну, и где тут справедливость?

   А-а! Мирское всё это!

   А вот погода сегодня замечательная (для тутошних папуасов). Солнце прямо с утра блистает зверским блеском и жара палит с семи утра! Опять на палубу хоть не высовывайся. Да, вчера на хорошем ходу под двигателем – не плохо обдувало, а сегодня опять солярная вонь висит вокруг парусника, словно облако Чингисхана.

   31.05.92г.  Вчера вечером, когда под шелест звёзд укладывался спать на полубаке и, засыпая, смотрел на Южный Крест, в той, южной стороне заметил свет, скользящий по облакам у самого горизонта. Огня маяка видно не было, а только пробегал по темным ночным тучам с интервалом 4 – 5 секунд его луч. Это уже – Америка, один из Антильских островов.

   А утром, часов около пяти, я проснулся, разбуженный голосами, похожими на гусиный гогот, и увидел двух немцев, топтавшихся поблизости у фальшборта. Они о чём-то возбуждённо разговаривали, показывая руками на горизонт. Тут и я в серых предрассветных сумерках узрел землю, видимо один из тех островов, что пятьсот лет назад увидел матрос Колумба. Это была светлая песчаная полоса низкого берега. И всё утро, и весь день плывут по левому борту острова. Ещё немного, и покажется долгожданный и большой, почти с Кубу размером, остров Пуэрто-Рико.

   Вчера финишировал «Мир», рядом с нами собирается финишировать украинский «Товарищ». Подходит к концу главный этап Большой регаты «Колумбус – 500».


   01.06.92г.  Сегодня ночью, в 3.00, финишировали на траверзе города Сан-Хуан.  Шлюпкой высадили одного немца (волосатого, с косичкой). Он спешил домой, на родину, кто-то умер у него там, в Германии. Шлюпка, на которой высаживали немца, долго пропадала в ночном мраке. Я представил, как трудно ориентироваться ребятам в темноте южной ночи, в шхерах чужого, незнакомого порта. Но, наконец, послышался шум движка, и возле шлюпочной лебедки засуетились матросы, готовясь принять лодку.  Шлюпка ещё не успела появиться над бортом, как я уже отрубился, уронив голову на подушку. Утром проснулся – идём. Куда? Зачем? Позже узнал: идем к Антильским островам.

   19ч.30м. Кругом грохочут грозы, но свежести они не приносят. Душно. Ветер влажен и тёпел.

   Вся экзотика жарких стран где-то далеко за синим морем, а потому недоступна нам, плавучим странникам, а посему и заранее утомительна. Во мне постепенно утвердилось представление о морских путешествиях, как о чём-то очень неудобном. За бортом столько разных берегов и стран остаётся! В глубине души невольно копится и растёт глухое раздражение к ним, невинным. Иногда приходят даже наполеоновские мысли: ух, доберусь я до вас! Но, такова морская жизнь – всё мимо и мимо, а доступно только то, куда уже и не хочется.

   Есть какой-то барьер в середине пути, который мучительно тяготит и приводит прямо-таки в отчаяние. Я вспоминаю такой же примерно «барьер» в армии, в 72-м, когда далеко в Амурской области год моей службы прошёл, а впереди оставался точно такой же длинный, однообразный, гнетущий год суконной солдатчины. И вроде бы всё нормально шло, привык, «фазаном» уже стал в солдатской иерархии, но… целый го-о-о-д! Помню, как в какой-то момент представил вдруг себе этот длиннючий год!.. Мороз по коже.

   Ну, три месяца – не год. Пройдут – пролетят, даже не заметим.

   …И был вечер, и было утро, день шестьдесят второй…

   02.06.92г.  Читаю Владимира Набокова, «Николай Гоголь».

   Доверие к писателю, возникающее исподволь, хранится в тайных кладовых его творений. И, возникнув, прежде всего, оно рождает серьёзное внимание к его мыслям, словам… И то волшебство, которое, появляясь внутри нас, приводит к восторгу неожиданных открытий, когда в сотый, тысячный раз шагая по знакомой дороге вдруг видишь в совершенно новом свете обыденное, привычное: бездонные небеса над головой, облака, плывущие по дивным законам Божьего творения, солнце – могучую, неразгаданную звезду нашу, дающую нам Свет и Жизнь…

   Так и в этой работе открылась для меня новая глубина русского гения по имени Николай Васильевич Гоголь. Множество разной, чаще всего случайной информации о его, Гоголя, творчестве, осевшей в «фильтрах» памяти, пожалуй, только и сделали, что засорили её, не давая возможности воспринимать художника таким, каким представляет нам его В. Набоков. Особенно поражает анализ отдельных штрихов и деталей, обычно ускользающих от внимания рядового читателя. В них, в деталях этих, и заключена таинственная суть, магический, неповторимый колорит, атмосфера произведения, в которую и погружает нас талант писателя. Совершенно неожиданные характеристики, как главных, так и второстепенных персонажей основных, по мнению Набокова, произведений писателя «Ревизор» и «Мертвые души», заставляют по-новому взглянуть на эти сочинения. Писатель Набоков снова и снова поворачивает нас лицом к деталям той среды, в которой существуют герои «Мертвых душ». Без них немыслима вся её сложная, и, вместе с тем, такая живая, будто из плоти созданная, тысячами нервов пронизанная фактура, где каждое слово, точно клетка в организме занимает именно своё место и выполняет именно свою работу. А без неё организм цельным уже не будет.

   Ночью лежишь, смотришь на луну и думаешь: меньше всего о мирозданье, а больше о тонкостях человеческой психики.

   С завистью смотрю на детей, целиком открытых в своей доверчивости к родителям, друзьям, знакомым… Как отрадно слышать их радостный и откровенный лепет, который так часто и смущает, и утомляет нас, взрослых. И мы учим их: нельзя же быть такими простаками! А они не замечают наших замечаний и снова щебечут своё, доверчиво открывая нам душу. Но мы опять, с завидной настойчивостью, «тормозим» их, а потом удивляемся – почему наши дети вырастают такими скрытными и замкнутыми. Ах, и сами мы были, наверное, в детстве такими же. Вырастали… учились… взрослели… черствели. И вот сидим теперь в скорлупе, очень сильно смахивающей на хроническую шизофрению. От скорлупы той на лицах образуются маски, превращая сами лица в физиономии. И на фоне этих лиц–масок прорывающиеся изредка откровения, как пёстрые трусы при галстуке и шляпе.

   04.06.92г.  Ночью стали на якорь у острова Сент-Томас.  Утром начальник рейса Зайцев возглавил «экспедицию» на берег с целью найти пограничную службу и взять «добро» на сход и отдых. С нашей внешней стороны остров кажется необитаемым, но, судя по тому, что на него приземляется небольшой самолёт, люди на нем всё-таки живут. Наших долго не было, но, наконец, они появились, а вслед за ними, на своем катере к борту подошли представители местной администрации. Человек пять смуглых молодых парней поднялись на борт, оформили положенные формальности и мы, в течение недели, получили возможность посещать дикий пляж и соседние островки.
         
   Всё это хорошо, но погода! Она по-прежнему так же «прелестна», что значит – жара! Днём жара настолько невыносима, что уже ничего не хочется, даже на берег. Так и лежал бы весь день на койке под струёй воздуха из вентилятора, читал бы и засыпал с книгой в руках, просыпался, а уже солнце идёт «с горы», жара мало-помалу спадает, близится вечер.

   Короткий по времени, но непременно живописный южный закат "вытаскивает" на палубу практически весь экипаж. Все стоят там и сям; курящие покуривают, некурящие просто смотрят на край неба, где яркими, переменчивыми мазками Природа рисует такие картины, от которых трудно оторваться. Если и есть что восхитительного в тропиках, так это вот этот короткий час заката, в который с невероятной скоростью, будто на киноэкране, проходит перед зрителями неописуемый каскад красок. И длится он вплоть до первой звезды, когда гаснет, наконец, небесный экран и публика тихо и молча расходится по своим «гнёздам».

   А потом – ночь с долгожданной прохладой, тихая музыка из приёмника, стоящего в изголовье и бархатный звёздный ковёр в переплетениях рангоута. Изредка, невесть откуда ниспадает прохладный ветерок, ночной, ласкающий, свежий. Он является, как глоток родниковой воды, чуть касаясь разогретой за день кожи и доставляя неимоверное удовольствие уставшему от жары телу. Всё смолкает вокруг, и только тихо и привычно гудят вентиляторы, да вахтенный курсант через каждые полчаса шевелит рынду не сильными ударами. Звон её привычен, как бой домашних часов. Вот отбили половину первого, будто кто-то звонко отчеканил фразу: «про-шёл-день». Через десять дней рейс перевалит за середину.

   07.06.92г. Во всякую минуту сего горького бытия, Господи, дай совладать с собой, всегда держать себя в руках, а значит думать и соображать. И всегда, а особенно в минуты унылые, когда нападёт тоска небывалая, раскрывать тетрадь и делить с ней радость, печаль и скуку, а так же и горечь нынешнего, необыкновенно длинного лета. Первый раз в жизни желаю необычайного, – чтоб быстрей закончилось лето! Оно нынче длиться будет почти полгода. И это, не считая того, январского, когда в прошлом рейсе загорали в Средиземном море. А сейчас у американского островка Сент-Томас стоит самый разгар самого тёплого заморского лета. Каждое утро в час подъёма наш судовой "Левитан" – штурман Артур Назаренко не без привычного своего сарказма объявляет по трансляции: «Температура воздуха за бортом плюс 27 градусов». И это в семь-то утра! А днём она зашкаливает далеко за тридцать. И это, снова замечу, посреди воды, в море. А что на суше делается в то же самое время!.. Представляю!! Точнее сказать – не представляю. И эта «радость» здесь круглый практически год. Нет, для фруктов-овощей, которые растут здесь и зреют в изобилии, климат сей, наверняка, прекрасен. Но для нежной северной души – ад и погибель несусветная!.. Да и вообще… домой нам ужас, как хочется, «к нашим вечным полярным снегам». Там костёр разложил, и грейся. А тут, если кондиционера нет – шиздец, матушку репку пой. Вот такие, братухи, дела на этой, засиженной мухами, странице.

   С утра, помолясь Богу, пока до завтрака еще целых полчаса, лежу, и кожей чувствую, как там, за обшивкой бортов, разгорается день. Именно разгорается, как лесной пожар, который с каждой минутой всё больше и больше добавляет пекла. А потом, когда солнце войдет в зенит, выходить на палубу станет настоящей мукой. Когда выныриваешь на палубу из полутьмы перекрытий, то солнце бьёт тебя, как мухобойкой. Ослеплённый и ошпаренный, замрёшь на миг в недоумении – нырять тебе обратно или, всё же, добираться до места назначения короткими перебежками. Весь день на открытом воздухе никто не проводит. Невозможно! И это заметно по тем, кто возвращается, после так называемого отдыха на берегу. У большинства заметные ожоги на руках, ногах и спинах, и морды, как огни на улицах Саратова. Хотя после первых же поездок все стали надевать рубашки и брюки, но, как говорится, в семье не без урода. Есть у нас некий дублёр штурмана (Боже, каких только должностей не понаделали в этом рейсе!) Юра Б. Так вот этот самый Юра «догадался» рвануть на берег в одних плавочках. Где уж он там валялся – не знаю, только привезли его на борт синего, словно африканский попугай, чуть живого. Теперь лежит в медблоке, похожий на прошлогоднего щипаного цыпленка, измазанный врачом с головы до ног, кажется, испанским йогуртом, и стонет, боясь повернуться и пошевелиться. 
 
   Вот такая, понимаешь, тропическая экзотика. На наших северах подобного тоже, хоть отбавляй, только с противоположным знаком, и я  представляю местных испано–негроидов, неожиданно угодивших в нашу зиму. Тоже… впечатлений понахватались бы; и вообще – хватит этих детских восторгов, давайте о чём-нибудь другом, ну, скажем, такая тема: спать на палубе лучше, чем в каюте. Высыпаешься быстрее и, я бы сказал – качественнее. Просыпаешься рано, часов в пять. Можно, конечно, проваляться и  до шести, и до семи, но лучше всё-таки встать, потому что уже выспался и лишним «валянием» ничего себе не заработаешь, кроме головной боли.
Пока туда–сюда, уже пора и на завтрак, а потом можно заняться решением не менее праздной задачи: как убить время до обеда.

   Не плохо бы сегодня на берег съездить, но, когда тебя в очередной раз не зачитывают в списках «уволенных на берег», самое лучшее вовремя сказать себе: «А не очень-то и хотелось». Здесь, на борту, как-то спокойней, да и гарантия есть, что не "сгоришь" на тропическом солнце.

   Ладно, уже четверть восьмого – пошел на завтрак.

   09.06.92г.  Свежесть впечатлений тает с каждым часом, растворяется во впечатлениях новых, а чаще пропадает в обыденной суете и однообразии.

   Итак, несколько дней простояли на рейде у небольшого островка Сент-Томас. Каждый день три шлюпки, битком набитые личным составом, отправлялись на берег для отдыха. За четыре дня почти все прошли по этому кругу, за исключением, правда, штрафников, но и те не очень обиделись в преддверии скорого захода в Сан-Хуан.

   А остров, надо признаться, уголок действительно райский. В этом убедился позавчера, 7-го июня. Не успел я пожаловаться своей тетрадке о том, что долго не берут, как тут же услышал свою фамилию в списках.

   Тропический климат даёт возможность расти всему, чему, кажется, и  названий-то подобрать невозможно в самом обширном ботаническом справочнике. И всё-то там цветёт, благоухает, порхает, восторженно щебечет неслыханными, небесными голосами.

   Мы подошли, высадились на песчаный пляж, что прячется под сенью пальм в глубине закрытой бухточки. Слегка одичавшие за месяц плавания, ребята принялись кувыркаться, плескаться и носиться по мелководью, как малые дети, прыгать козлами и газелями. Вода тепла, прозрачна, и манит в себя так, что не хочется вылезать, и, если бы не тропическое солнце, которое сквозь воду достает точно так же, как и сквозь воздух, то и не вылезал бы. Юра Б. так, оказывается, и сгорел: плавал весь день, не вылезая и думая, что в воде он защищён. Учитывая Юрин опыт, мы купаемся в рубашках, но даже и в них солнце напоминает о себе, не даёт расслабиться.

   Пообедали сухим пайком, прихваченным с судна, прогулялись по острову по узкой ухоженной тропинке, приведшей нас в конце своём  к дяде Тому и его хижине. Старик негр охранял на берегу, небольшую виллу с бассейном и пляжем под сенью пальмовой рощи. Хозяин раз, реже – два в году наведывается сюда из своей Филадельфии, а «бедный» «дядюшка Том» мается здесь в одиночестве за паршивенькую зарплату в тысячу долларов, занимаясь на досуге мелким ремонтом, подметая изредка асфальтовые дорожки да пиная от скуки, нападавшие кокосовые орехи. С тихой завистью глядели мы на него, слушая скудный перевод третьего механика, кое-как знающего английский.

   После обеда нелёгкая понёсла нас на маленький необитаемый островок, что заманчиво маячил в отдалении. Казалось – близко. Но вода, как известно, скрадывает. На довольно быстроходной шлюпке в одну сторону пилили минут сорок. Я, понадеявшись на скорость, не одел брюки, и всю дорогу натягивал на колени рубашонку. Хорошо, хоть рубашку одел, а то бы наверняка повторил «подвиг» дублёра Юры. Но ноги всё-таки «поджарил». Главное – полная шлюпка дураков, и все спрашивают друг друга: зачем мы ходили на тот островок? Скалистый, покрытый острыми камнями и колючками клочок суши, омываемый океанской зыбью. Выбираясь на него под сильным накатом, мы все поискололись морскими ежами, ободрались о камни, а потом дружно плевались и недоумевали: зачем нас туда понесло?   

   «И всё-таки море останется морем!..» Довольные, счастливые, набрав кораллов, кактусов, кокосовых орехов и впечатлений, так, что шлюпки осели по самые борта, мы вернулись на парусник.  Куда деваться? Надо двигаться дальше. И вот два дня уже прошло, а впечатления живы до сих пор, особенно, когда начинаю натягивать брюки на обгоревшие на солнце ноги.

продолжение: http://www.proza.ru/2018/02/01/2066