Клиника климова

Зорин Иван Васильевич
КЛИНИКА КЛИМОВА

Мы почти одновременно опустились на лавочку в летнем парке – двое мужчин, давно переваливших средний возраст, - и как это бывает иногда с незнакомыми людьми, разговорились.
-Давно гуляете? – спросил он, когда мы уже обсудили погоду.
- Одному себя долго не выгуляешь.
Он понимающе кивнул.
- А компаньона найти не пробовали?
- На один-два раза ещё находятся, а больше – нет. Но я привык, в конце концов, у каждого своя жизнь.
- Да, у каждого своя жизнь, - эхом откликнулся он. – Страдаете от одиночества?
- А кто вам сказал, что я одинок? У меня жена, внуки. Раньше мы сюда вместе приходили, но у жены с возрастом развился артроз. А вы?
- Что я?
- Страдаете от одиночества?
Он мелко расхохотался.
- Ну, мне по штату не положено, да и некогда, дела, знаете ли. - Он прищурился, закрываясь от солнца ладонью. – Кстати, одиноким и в семье можно быть. Но я рад за вас. А вот Климову не повезло.
- Кому?
- Надо же, не слышали! А между тем интересный был субъект, можно сказать, клинический случай, но для наших краёв типический, как посмотреть. – Почесав затылок, он молча уставился в одну точку, точно что-то вспоминая. - Да, Климов достоин целой книги. Хотите расскажу?
- Время есть.
Он выдержал паузу, сев ко мне вполоборота, и, положив ногу на ногу, начал неожиданно нараспев.
- Жил человек в земле Московии, звали его Климов, и, хотя не был он ни непорочен, ни всегда справедлив, но старался избегать зла. Себя он считал славным малым, душой компании, и жил одним днём. Квартирка у Климова была с ноготь, денег по обыкновению кот наплакал, а прислуги никакой, но и сам он никому не служил, а что ещё надо - две руки, две ноги, голова на плечах, всё при нём, живи и в ус не дуй. Женат Климов был дважды, с обеими жёнами был счастлив, а они с ним нет. И не родилось у него ни трёх дочерей, ни семи сыновей, а всего-навсего одного наскрёб Климов от двух браков. Однако ему хватило, и с сыном он после развода не виделся. Ничем особенным Климов не выделялся, был в меру эгоистичен, независим, гулял, как говорится, сам по себе, но очень гордился тем, что не обязан ни подчиняться, ни командовать, а уж тем более давать кому бы то ни было отчёт.
- А на что, с позволения сказать, он жил?
- Да так, пописывал в разные журналы.
- Писатель, что ли?
- Ну, в какой-то степени, хотя к делу это не относится. Главное, он черпал силы в убеждённости, что ему никто не нужен, и со всем справится сам. Став после разводов убеждённым холостяком, Климов избегал длительных отношений с женщинами, а потом это незаметно переросло в то, что стал тяготиться дамского общества, презирая заодно и семейных мужчин, считая их подкаблучниками. Ну, нет-нет, к вам это, конечно, не относится. По-своему Климов был даже счастлив, во всяком случае для посторонних глаз это выглядело именно так: был свободен, всё что звенело в кармане тратил на себя, не имел обязанностей, короче, жил в своё удовольствие. И ему самому казалось, что, проблуждав полжизни в потёмках, он, наконец, нащупал свой путь, обретя устойчивое равновесие. «Боже, какие вокруг нелепые судьбы! – с нескрываемым превосходством восклицал он. – Зачем терпеть опостылевших жён, неблагодарных детей, зачем вкалывать, радуясь подачкам, как манне небесной? Впряглись в ярмо – теперь не сбросить, духу не хватает, да и привыкли». И Климову было приятно, что у него хватило решимости жить не как все. «Люди только кусают, хуже зверей, так что от себе подобных лучше держаться подальше». И Климов был доволен собой - у него достало ума обмануть жизнь. Но разве её обманешь? Жизнь – великая мошенница, с ней не посостязаешься, она на всё выкинет свой фортель, приготовит такой поворот, который любой путь приведёт к чертям собачьим. И жизнь постоянно испытывала Климова, сводила с обольстительными женщинами, но он догадывался, что их целью была его квартира, с мужчинами, навязывавшими дружбу, втягивавшими в различные авантюры, на худой конец предлагавшими разделить их пьянство, но он ловко избегал всех сетей.
- Видать, тот ещё был человек, ваш Климов.
- Да не скажите, таких хватает. Вон сколько людей на аллее, и каждый тащит свою историю, думает, не похож на других, а на самом деле бредёт среди копий. Но это я так, к слову, вернёмся к Климову. Я вам ещё не надоел?
- Да нет, отчего же. Вы так складно рассказываете. Знали, что ли Климова?
- Видел пару раз. – Он снова хихикнул, пропустив через кулак козлиную бородку. – В общем, обходил Климов все ловушки, которые расставляла жизнь, и тогда она подвела его к последней черте, достав козырного туза - одиночество. Одиночество - это не жизнь без родных и близких, а состояние души, как страх или отчаяние. Кто его выдержит? Оно, как Робинзона, быстро превращает в дикаря. Это на необитаемом острове. А у нас в городе делает сердце каменным, а душу чёрствой – иначе не выжить.
- Позвольте, а почему этот Климов раньше его не чувствовал?
- Хороший вопрос. Дело в том, что раньше Климов брал всё бесплатно, не растрачивая себя, не давая ничего взамен, такой у него был талант. Да что там говорить, он был попросту вампиром, природным манипулятором, хотя за собой этого и не замечал.
- А потом что, потерял навык?
- Может, и так, а может, перестал быть интересным, только все вокруг стали вдруг ушлыми, таких не проведёшь, не зарядишься от них энергией. Все отвернулись от Климова, превратившись в его двойников, замкнувшись, как чёрные дыры, не выпуская наружу своих эмоций. Все оказались чрезвычайно заняты, вечно спешили, но дела их только множились. Тут не до какого-то Климова! Решать чужие проблемы, когда своих по горло? Нет, даже слушать про них – зря терять время. Женщины ещё кое-как справляются с одиночеством, высыхая, как цветок меж книжных страниц, а мужчинам – труба. И Климов взвыл. Целыми днями он бродил среди уличных толп, среди, ему казалось, таких же одиноких, надеясь обменяться словом, взглядом, жестом, иногда подставляя спину, ожидая извинений, как-никак живая речь, но, толкнув, ему бросали «куда прёшь!», или спешили дальше, не обращая на него внимания. Когда же он пытался говорить о себе, то вызывал неподдельное удивление: «Я что, твоя мамочка, чтобы с тобой нянчиться?» И вскоре Климов понял, уж в чём в чём, а в уме ему было не отказать, что одиночество отталкивает одиночество, и двум одиночествам не сойтись, как блуждающим по Вселенной электронам.
- Ему впору было обратиться к психиатру.
- Да он и так уже глотал антидепрессанты, транквилизаторы, нейролептики, пробовал всё подряд, но от одиночества нет лекарства, а от таблеток у него стали только шальные глаза, так что от него шарахались, принимая за городского сумасшедшего. И Климову оставалось говорить только с собой. Дома он в отчаянии рвал на себе волосы, посыпал голову пеплом, а его вопли мешали спать соседям.
- За что? – скрестив по-турецки ноги на неубранной постели, громко вопрошал он посреди ночи. – Разве я был хуже других? Разве не заслужил милосердия? Разве я не вправе требовать снисхождения ближних?
- Ближних? – слышал он издевательский голос. – А разве ты любил кого-нибудь?
Климов вздрагивал, упирал в потолок красные от бессонницы глаза, воспринимая это, как голос свыше, тем более, что его сопровождали громовые удары – это соседи сверху колошматили по полу, предлагая заткнуться. И Климов, бормоча какие-то жалкие оправдания, постепенно успокаивался, хотя голос ещё долго сверлил ему мозг. Иногда он думал, что его болезнь – не болезнь, а вещь самая обычная, можно сказать, врождённая, что на свете все одиноки, что каждый не только умирает в одиночку, но и живёт, а значит надо заключить честный союз с одиночеством, принять его как данность. Но от таких мыслей легче не делалось.
- Надо же, бедняжка! – Я не смог скрыть иронии. - У него было так много свободного времени, что он позволял себе роскошь экзистенциальных переживаний!
Он протестующе затряс он козлиной бородкой.
- Сомнительная роскошь, прямо скажем. Его страдания были неподдельны.
- Всё от безделья.
- Согласен. Но в чём спасение? В работе? Но любая работа отупляет. И ещё неизвестно, чем её тяжёлая броня лучше сладкого бремени свободы. – Он хихикнул. – Незавидный выбор, однако. Неужели вам не жаль Климова? В каком-то смысле он был праведник, слишком пристально глядевший на мир.
- Жаль. Но праведником его не назовёшь. Он получил, то, к чему стремился. Сами же говорили, в его мире никто никому не нужен, вот и ему кроме службы психологической поддержки нечего посоветовать.
- Жестокий совет, но вы угадали. Климов звонил и туда, ныл, жаловался, плакал, так что в конце концов его стали узнавать, он надоел до чёртиков всем операторам, ведь ничего серьёзного с ним не приключилось, а у них хватало горемык, так что, предложив ему завести домашнее животное, в службе спасения стали вешать трубки. Вняв совету, он завёл кошку. Какой прок от неё, живущей сама по себе, но всё же лучше, чем ничего.
- Собака преданнее.
- Да, но с ней много возни, а Климов по-прежнему избегал забот. Это была его главная ошибка, но что поделаешь, разве мы понимаем, что творим? Он хотел обмануть жизнь, а обманул только себя. Кошки очень чувствительны, и спустя неделю его линявшая белой шерстью ангорка, не выдержав постоянного скулежа и жалоб, выпрыгнула в форточку. Жизнь словно издевалась над Климовым…
- Как и над всеми.
- Да, но он замечал только себя. Тут, кстати, уместно ваше «как и все». Ладно, ладно, вы исключение. У вас вон и семья, и, верно, хорошая работа, а Климова одиночество довело до края. Дошло до того, что он обратился к бывшим жёнам, винил в разводе себя, ругая на чём свет стоит свой эгоизм, которым раньше бравировал. Втайне он рассчитывал вернуть всё назад, но обе жены были уже замужем. Думал Климов позвонить и сыну, у которого была своя семья, но так и не решился. От постоянного ощущения своей ненужности, Климов всё чаще подумывал о самоубийстве, но оказался слишком труслив. Он ещё слишком любил жизнь, даже такую, даже ту, какую и врагу не пожелаешь.
- И о чём он только раньше думал?
- Ну задним умом все сильны, а Климову теперь оставалась только церковь. Но он и раньше был атеистом, а теперь, сколько не убеждал себя, так и не смог поверить в милосердного и всемогущего Бога, который бы так мучил его. Равнодушие сводило Климова с ума, и не было ему, многострадальному, утешения, явленного в буре, никто не распростёр над ним своей десницы, он был не нужен ни людям, ни ангелам. Он уже проклинал Всевышнего, костерил последними словами того, кого, по его мнению, не существовало. Климов страшно исхудал, ходил немытый, тряся поседевшими, свалявшимися космами, а бородой напоминал библейских пророков. Он терпел такие муки, о которых другие даже не могут подозревать.
- Например?
- Например, он полюбил спать. Во сне его снова окружали друзья, умершие и те, с кем он давно расстался, родители, на могиле которых Климов не был со дня похорон, там он опять был ребёнком, губастым и неуклюжим, носил за спиной толстый ранец, а, когда мать по утрам собирала в школу, то завязывала ему на ботинках шнурки. Учеником Климов был прилежным, приносил домой одни пятёрки, и отец, очень гордившийся им, гладил тогда его непослушные волосы шершавой ладонью. Это было высшей похвалой, Климов замирал от счастья, а жизнь представлялась ему долгой увеселительной прогулкой. Тем ужаснее было его пробуждение. Он обнаруживал себя на скомканных простынях, в обнимку с мокрой от слёз подушкой, а скопившаяся во рту горечь лезла на сухие, тонкие губы. «Мама, мамочка, - всхлипывал он. – Я хочу к моей мамочке». – На мгновенье у рассказчика перехватило дыхание, точно в горле встал ком. Несколько раз сглотнув, отчего по морщинистой шее заелозил кадык, он выдавил с кривой усмешкой: - Впрочем, вы правы, так ему и надо, что хотел, то и получил…
- Я такого не говорил, никто не заслуживает одиночества, просто хотел разобраться, что привело к нему Климова.
- И что же?
- Эгоизм, безделье. И ребёнком, говорите, он рос избалованным, а меня вот по головке не гладили, рано пошёл работать. К тому же мы с Климовым знакомы не были, и я не могу ему искренне посочувствовать.
- Конечно, конечно, - торопливо произнёс он. – Просто у меня разыгралось воображение, увлёкся.
Достав платок, он громко высморкался.
- Жизнь беспощадна, - чувствуя себя не в своей тарелке, сказал я, чтобы не молчать. - Конец вашей истории, полагаю, трагичен?
- А вот и нет. Жизнь сжалилась над Климовым. Он обрёл покой в доме для одиноких, где получил стол и постель. Правда для этого ему пришлось продать квартиру, зато теперь, стоило ему спуститься из своей комнатки в общую гостиную, у него сразу находились собеседники.
Я вздохнул с деланным облегчением.
- Ну хоть так. Могло быть и хуже.
- Да уж, каждый находит себе временное пристанище, перед тем как обретёт вечное. – Он хмуро улыбнулся. – Однако, отбросив сантименты, скажите, вы действительно считаете Климова виновником своего несчастья?
- Честно?
- Иначе и не стоит.
- Да, считаю. Кругом столько настоящего, неподдельного горя, а он, что называется, нашёл проблему на ровном месте. Сам себя загнал в угол, а потом страдал. От глупости какой-то, от непонимания жизни. А ещё писатель.
- Да какой он писатель, так, кропал помаленьку. А насчёт глупости… Что ж, можно и так сказать. Кто хочет быть слишком умным, всегда оказывается в дураках. – Он неожиданно подмигнул. – Однако в Бога он правильно не верил: Бог занят своими делами, а значит его всё равно что нет. Ну мне пора.
Быстро поднявшись, он подал руку. Пожимая её, я заглянул ему в глаза.
– Я разочаровал вас? Но на свете всем тяжело, тут не до сочувствия. – Он замялся, собираясь снова сесть. – Нет-нет, в вашей богадельне время обеда. Ступайте, Климов!

30 января 2018 г.