Однажды, когда несколько дней лили дожди, и тайга была прекрасна, как спящая царевна, а мы от голода начинали уже хмуро и молча звереть, увидели вдруг поперек распадка старую лежащую на земле лесину.
А вдоль нее – древней, огромной, – лежали кусочки совершенно размокшего хлеба.
Пока я с ужасом смотрела на это недоступное богатство, мужчины зажгли костерок, и вскоре перед нами была груда ароматного хлеба. Такое простое человеческое счастье…
Засечки в тайге на лесинах делают, чтобы не заблудились люди, идущие следом за тобой, и не знающие ни тайги, ни людей в ней.
А люди есть. Но редко.
Можешь кружить до скончания века, если законов и обычаев таежных не знаешь.
В старые времена они были, и не дай Бог, кому нарушить! Тайга, как душа русская. С виду страшно и подступиться, а если ты сибиряк, то обычаи с рождения знаешь, и уже не пропадешь
Оставляют засечки люди опытные. А вот для кого? Да для любого, кто пошел в тайгу.
Чаще всего беглые это были. Из лагерей. Это – после войны. А вообще-то неважно было.
В тайге без взаимопомощи человеку не выжить, хоть полна она рыбой да мясом. Шучу я. Но законы сибирские строгие были. И соблюдались всеми.
Зверей много, это точно. Но новичку тайга кажется пустой. И бескрайной. Если не засечки. По ним выйдет человек к домишке неприметному – к заимке.
Считай, что выжил.
А, если повезет, найдет идущий по тропам звериным еще и крупы, и вяленого мяса.
Правда, мясо в избушке не оставляли. Надо выйти, поднять вверх голову, может, и лабаз найдется. Тогда и зимовать можно
Иногда засечки называют "зарубками". Потому, что сдирают кусок коры с самой заметной лесины топором на уровне взмаха и всегда с определенной стороны, чтобы и видно было, когда надо, и чтобы не спутал человек с теми зачесами, которые медведь на коре оставляет, точа и освежая когти.
По засечкам всегда дойдешь до лесной избушки, где кто-то о тебе позаботился. Кто передохнет, а кто и перезимует. Мало ли от чего ушел человек в тайгу. Но – это сказ особый.
И если у тебя что-то есть, уходя, оставь для тех, кто могут прийти следом, как и ты…
Все, кто ищут безопасное пристанище – зимовье, или охотничью избушку, знают что последний, кто там был оставил для того, кто придет – неважно, кто это будет, – сухарей да чая, спичек да соли, махорки домосадной в сером простом кисете с куском аккуратно сложенной газеты.
Страстного Эренбурга прочитала я в одой из заимок и подивилась, каким обжигающе-горячим может быть слово, напечатанное на серой, военной поры, бумаге…
А на одном из зимовий между Эльдиканом и Усть-Маей увидела я, как велики звезды над тайгой и как хороши и покойны под ними усталые наши лошади, неспешно жующие сено.
("Таёжные сказы")
Якутия – Санкт-Петербург