Настя вышла в заснеженный сад, потом по заметённой, едва видной тропинке, на дорогу. Посмотрела на вал снега, через который перебралась и вздохнула. Опять трактор постарался. Надо разгребать в который раз. Не пройти с двумя ведёрками воды.
Хоть и небольшой был мороз в январе, но где-то под домом воду за ночь в трубе перехватило. Кран перестал урчать. Не в первый раз. И не только у неё. Пока ещё есть колонка недалеко. Воду дают на два часа через день в определённое время. Когда станет тепло, труба под домом оттает. Кран оживёт, заклокочет на своём железном языке, и выплюнет ржавую воду.
Запахло горьким дымом. Он стелился из трубы соседней избы.
Настя шла и улыбалась, вспоминая вчерашний разговор по телефону с внуком, выросшем в этом старом доме.
- Бабушка, как там волки?
- Да нет их. Ушли, видно, после отстрела.
- Всё равно, будь осторожнее, далеко не уходи.
Потом трубку вырывали друг у друга младшие, сулились в гости.
С этим бережным ощущением зыбкого счастья она шла навстречу снежным потокам, лепившим на её лицо крупные снежинки. Ветер выбивал слёзы. Они текли по лицу вместе с растаявшим снегом. Она смахивала их ладонью.
И боялась расплескать своё счастье, как воду в ведёрке, несла его тихо, с затаённой радостью.
Потом мысли её повернули в другую сторону, в боязливое летнее и осеннее время.
Поначалу Настя в свою зрелую бабью пору не боялась в лесу. Ей казалось, что ничего с ней не может случиться. Она смело ходила через заросшие травами поля к дальней просеке, где когда-то росла спелая малина.
Сомнения пришли потом, с возрастом. Лес менялся.
Пока шла она проведать зимние сосенки, нарядны ли они, не напуганы ли пролетавшими мимо железными динозаврами нынешнего века, вспоминала, что поутихли среди людей разговоры о волках, так нагло и часто среди бела дня и ночью вторгавшихся в пространство маленьких деревушек, где всё и вся было на виду и на слуху.
Всем было ясно, что наглели чужие, пробегавшие волки, для которых не было лесного закона. Они подъели собак и порезали овец.
Что гнало их с одного места на другое?
Почему в лесу не хватало им пропитания? Кто знает…
Вспомнила и разговор по дороге в район.
- Видно, ушли волки,- сказала она.
- Вчера ко мне приходили, - ответила Лидия.
Лидия жила одна-одинёшенька в деревне. Изба её стояла тоже одиноко среди пустых домов.
- Среди ночи проснулась я от грохота на дворе. Встала, включила свет, накинула куртку и вышла, отворила дверь, - продолжала Лидия.
На дворе Лидии несколько лет тому назад стояла корова. Она долго не могла отстать от неё. Как это? С детства коровушка кормила семьи. Как без неё, без кормилицы, как без этих каждодневных хлопот?
Через «не могу» надо рано встать, управиться, позаботиться о сене тоже одной.
А потом, когда всё же решилась продать со слезами корову, остался на её попечении престарелый, с одышкой большой пёс Тузик и птички.
- Чую: Тузик не лает, а хрипит, - продолжила рассказ Лидия.
Тузик был среди собак ветераном, но исправно сопровождал её из деревни до магазина и почты.
- Тузик ко мне кинулся, а за ним мокрый след.
Ой, Тузик, Тузик! Да что такое стряслось? Ведь ты весь перемочился! И я с тобой!
А утром я вышла на улицу. Доски тяжёлые и брус, которые стояли у окошечка, лежали на земле. Окошечко небольшое, зарешечённое.
Волк почуял, что там собака, и пытался попасть под крышу.
Тузик от страха потерял голос и только тяжело хрипел.
И последним, кто слышал волков, был Рыбак.
Была уже глубокая осень. Лес стал голым, пёстрая листва коврами покрывала землю до озера. Прибилась к берегу сухими свёрнутыми корабликами.
Рыбак вместе с сыном подошли по тропинке к воде. Там, к старому, замшелому пню, была прикована на цепи их лодка.
В тишине холодного утра на свинцовую воду легли вёсла. Медленно, не торопясь, переплыли на другой берег к рыбацкому домику.
Вышли, сели на крыльцо.
И вдруг эту нетронутую тишину нарушил протяжный, тянущий за душу, тоскливый волчий вой. Волки выли с противоположного берега в несколько голосов.
Рыбак вдруг подхватил их протяжную песню, громко, тоскливо ответил волчьему вою. Некоторое время стая молчала. Потом снова пространство над озером наполнилось жуткой песней.
Волки, выросшие здесь, в логове, сохранённые волчицей, умевшие затаиться, когда редкие рыбаки приходили сюда, они уже знали, что им пора покидать это место.
Они чуяли, что придёт зима, скуёт озеро.
Большие гусеничные трактора раздавят их тропы, будут валить высокие сосны и белоствольные березы. Всё наполнится шумом, непереносимым воем пил.
Волки прощались со своим родным лесом и уходили в неизвестность.
С этими воспоминаниями незаметно подошла Настя к знакомым ёлочкам и сосенкам, которые насеял ветер на поле. Они выросли на радость на насыпи, заросшей летом красным клевером, ромашками, синими колокольчиками, там, где всё жужжало и пело под солнцем. И каждый день менялась жизнь этих трав. И однажды, впервые в жизни, Настя увидела, как цветут сосны. На кончиках колючих лапок набухали оранжевые пахучие лепестки, которые потом превратятся в шишки и дадут новую жизнь в этот мир.
Но и в эту жизнь уже врывались железные динозавры на колёсах.
Они пролетали стремительно мимо Насти, а она прижималась к заснеженной обочине и жалела этот тихий, нарушенный человеком мир материнской жалостью.
фото автора