Надкусанная плоть

Марина Леванте
 Голодный, но больше  охочий до гадкой падали человеческий оборотень,  долго рыская по тёмным дремучим лесам, рассекая воздух и орошая его свой зловонной мочой, наконец, выискал то,  чего так жаждал: останки человечины в виде  обглоданной берцовой  кости, изъятой из чьей-то  левой ноги,  над которой уже потрудились до него, такие же,  как он, оборотни, что вышли из человечьей стаи,  давно позабыв, что были когда-то людьми… Теми людьми, что сильно отличались от человеческого  останка,  найденного только что. Теми, что были, как две капли воды,  похожи друг на друга,  ходили одинаковой походкой, носили одни и те же одежды, которые диктовала им современная мода,  а,  главное,  как было принято в их человеческой стае, называемой социумом.

А ещё было в них  то  общее, что связывало их всех в один клубок одной примитивной эмоции, называемой  первобытной злобой,  это то,  что думали они все так, словно пользовались одной  общей мозговой извилиной, не допускающей никаких сомнений в правильности их  обоюдного мыслительного процесса.

Вот этой обобщённой массе, которая варилась в одном бездонном  котле,  и понёс  свою находку обрадованный человеческий оборотень.

Подойдя к своему лежбищу, где его ждали малолетние и  маленькие,  только что народившиеся оборотни, он  ощерился,    вздыбил жёсткую  рваную  шерсть, напомнив  при этом,  своим внешним видом, почему-то добродушного  дикобраза,   разинул клыкастую пасть, наполненную острыми, но  гнилыми зубами, жёлто-коричневого окраса,   во всю свою  огромную ширь, предвкушая удовольствие, которое он знал наверняка, что получит,  и  гордо,  со всего размаху закинул свою добычу-находку  прямо вглубь зияющего отверстия, из которого тут же раздалось угрожающее  глухое урчание. Сам же  шатающейся от усталости походкой медленно отошёл  в сторону и устроился поблизости, забросив своё  потёртое  от долгих  лет скитаний  шкурное тело в куст, откуда намеревался наблюдать за происходящим.
 
А   снаружи, где  расположился старый матёрый  человеческий  оборотень, казалось,    что это не голодное  урчание  пустых раздувшихся   животов,  жаждущих   пищи, а    рокот,   доносящийся   из жерла доменной печи, что извергают  огромные языки разгоряченного пламени…  Но больше,  это тихое разъярённое бурчание  напоминало   рёв  раненого в самую  печень, зверя, из боков которого, словно накалившееся расплавившаяся   кратерная лава, скатывалась густо-алая  кровь, тут же сворачивавшаяся в кровяные тельца-клетки, что только и напоминали о когда-то иной их принадлежности. О той произошедшей катастрофической  трансформации, что  не оставляла надежд на избавление от недочеловечности навсегда, охватив всё большее количество членов уже бывшего социума людей,  что чаще   напоминали теперь звериную стаю, ненасытную в своём потенциале жадности и сквернословия.

И вот белые,  вперемежку с жёлтыми, острые  зубы с готовностью и той же  знакомой  жадностью дружно, но грубо  отгоняя друг  друга,  впились  в мосольную мякоть, что на их же глазах затрещала по всем своим швам,    раскрошилась в  мелкую серую  пыль.  И под напором матерных пожеланий и воплей,  что вырывались прямо из глубин их зловонно трепыхающихся    гортаней, казалось,  она  не устояла. И...

Но,  нет!  Тот, кто был обглодан предшественниками, мужественно  так и  держался   на своём.  Он был уже костью, но в прежней своей плоти,  так не похожей на всех остальных, что и давало им повод к  тем эмоциям злости, что снизошли до отсутствия  человеческих глаз и слёз… Им   было всё равно. Им, тем,    кто давно не  сказочно, а в натуре,  перевоплотился  из людей в его оборотня, что лежал сейчас вблизи своей норы,   что оказалась дырой в пустоту, не в параллельность и в удивительный мир чистоты, а туда, откуда неслось сквернословье, разувеченное навсегда объединившей их  одной мозговой чертой,   что не давала  им даже  шанса понять, никогда,  что тот  мосол, что они  сейчас с наслаждением и злобой кусали и рвали на части,  давно уже стал мертвечиной, и даже похожей в чём-то  на них,  и которой  совсем всё  равно,  что о  ней говорят и что делают  с ней, пусть и так не похожей на всех остальных, исходя на дерьмо, что  валилось из их благородных щелей, но они не могли и понять, и учуять своим   обонянием зверя,   что зловонье и смрад, это то, что   теперь окружает их сгнившую  плоть, не годящуюся даже на  образный символ подобий.  Во всяком случае, человеческий оборотень был далёк и  совсем,  даже от этой звериной стаи, что  преуспела   лишь в примитивной пародии на саму  себя, не заметив, как сравнялась и с тем, на кого так по хищнически раззявила только  что рот. Вот и пошло всё  совсем в оборот.

Мрина Леванте

9.05.2016 г.