Возрастная категория 12+
Стою на платформе Кунцево, вокзалом любуюсь: очень он мне нравится. Народа негусто, зато много ветра – холодного, колючего, особенного, вокзального ветра. Он забирается в любую щель, в самую крохотную складочку одежды, как будто прячется от своего же ледяного дыхания. Электричка едва слышно гуднула: еду, тороплюсь, скоро буду!
Если подумать, то ожидание электрички похоже на ожидание Нового года: торопишься, боишься опоздать, вслушиваешься в дальний её гудок, а потом двери со стоном и вздохом облегчения захлопнутся за твоей спиной и – дело сделано! Здасьте, вот и я, Новый год, не ждали? Ждали-ждали, как же!, Только вас и ждали, думали припозднитесь нечаянно. И всё. Теперь только сидишь и ничего не делаешь – едешь. Вот и Новый год тоже: стрелки перепрыгнули через цифру двенадцать и вот тебе чудо, другого не будет. Скучно.
Новый год по традиции мы встречаем за городом, у маминой сестры тёти Кати. В главном, большом доме, всегда шумно: три малолетних разбойника Пашка, Сашка, Николашка устраивают такой бедлам, что случайным гостям бывает несладко. Несчастные, они озираются по сторонам и сбиваются в плотный кружок: так держать оборону легче. Ещё приезжает дядя Лёша, брат тёти Катиного мужа, с женой. Если честно, всегда путаюсь в родственниках, кто кому и кем – оно мне надо? С ними задавака и фифа Лилечка, терпеть её не могу, старше меня всего на год, а корчит из себя… Самый гнусный элемент во всей нашей новогодней компании.
Большой дом сверкает как праздничная ёлка, светятся окна, мигают огоньки, музыку слышно даже на улице. Мы занимаем гостевой домик, маленький, как сказочный теремок. Бабушка с дедушкой в правой комнате, я с мамой – в левой. Общая комната квадратная, четыре больших окошка, у печки стеклянная дверца, можно долго смотреть на огонь. Я бы всю новогоднюю ночь просидела у печки, да кто мне даст? У нас не просто так, у нас – новогодняя программа.
Первым номером – лепка снеговика. Традиции нарушать не рекомендуется, какой же Новый год без этого снежного уродца? Тем более весь день шёл снег, мокрый, липкий, противный в общем. Терпеть не могу снеговиков, особенно когда работой руководит фифа Лилечка: встанет в сторонке и командует, даже варежки не намочит никогда.
Смешной снеговик получился: Николашка нахлобучил ему на голову старую кастрюлю ручкой вперёд, получилась как бы кепочка; Пашка морковку у тёти Кати выпросил для носа; Сашка швабру растрёпаную пристроил возле ручек из палок лыжных. Я вылепила на лице два валика – губы и провела красной помадой (у Лильки стащила, а что она везде разбрасывает?) Глаза из ягод черноплодки, брови из еловых веточек. Ожерелье – мишура блестящая(Лилечка постаралась).
Бабушка глинтвейн всегда варит детский и приносит в старинной такой супнице прямо на улицу, разливает фарфоровым черпаком в кружки. Вкуснотища необыкновенная! Потом в дом, подарки разные, пирогами пахнет, скатерть обязательно белая, крахмальная. Ни у кого больше нет, наверно, крахмальных скатертей, а у нас есть!
Пока президент выступал, мы записки писали – загадывали себе всякое разное. Это опять Лилечкина затея: бумажки сжечь и в бокал с шампанским или соком пепел бросить. И выпить. Тогда только и сбудется. Ну детский сад с барабаном! Все смеялись, а написали и сожгли, как положено. И сели. И друг на друга смотрели, как подсказки ждали. Только ничего особенного не произошло. Стрелка через двенадцать – встречайте Новый год, товарищи!
Я про Алика Старикова хотела написать. Не написала, а смысл? Он неделю назад обидное сказал, такое, что в школу ходить не хотелось:
—Не лупи глаз, курица безмозглая, — сказал он мне, — ищи по себе предмет.
— Ка-акой предмет? Химию или физику? — Понятно, что он имел в виду, но ситуацию нужно держать под контролем. Так бабушка всегда учит. Я стараюсь.
Алик хмыкнул, пальцем у виска покрутил, дёрнул меня за хвост, как собаку дворовую. Мимо прошёл. Не оглянулся. Он красивый очень и умный. А я никто, мышь серая. Это не я решила, это наши активистки постановили. И пожаловаться некому: родители не то разводиться собрались, не то просто отдохнуть друг от дружки. Бабушке? Нет, бабушка учить начнёт, она умеет. Типа плечи расправь, голову держи и всё такое… Из гадкого утёнка всегда лебедь белая вырастает. Сказочки для слюнявчиков, а не лебеди белые! Мне скоро четырнадцать, а никакими превращениями и не пахнет.
Бабушка вдруг сказала, что к утру мороз будет, все к окошкам полезли смотреть. Какой мороз, если вместо дневного снега к вечеру дождь заморосил мелкий? А я сказала, что снеговика зря лепили, растает.
— Может и не растает, – посмотрела на меня бабушка и улыбнулась загадочно, а у меня по спине будто льдинкой провел кто, щекотно так.
Часа через два я в наш гостевой дом ушла. Там все спали уже. Такая тишина, что показалось: оглохла. Даже испугалась сначала. Спать совсем неохота. В доме свет голубой – лунный, хотя луны никакой нет, небо чёрное и звёзд видимо-невидимо. Как в августе. Похоже, бабушка права насчет мороза, а не предвещало ничего!
Из окошка снеговик наш хорошо виден: стоит себе, поблескивает, швабру держит дурацкую и улыбается во весь рот. Я долго стояла, смотрела, оторваться не могла. Всё думала, какие мы несчастные с этим снеговиком. Так чего-то грустно-грустно стало, что даже слезу пустила, пока никто не видит. Вот, думаю, жизнь проживу, а чуда так и не увижу.
Вдруг пыль снежная взлетела, закружилась и снеговика обняла будто. Ветра нет, деревья не шелохнутся, как нарисованные на картине. А вихрь снежный не унимается, вокруг снеговика крутится, крутится, остановиться не может. Как будто костёр горит, только огонь белый и вместо искр снежинки вверх летят.
А потом… я чуть не вскрикнула: снеговик в шар большой превратился и стал тоже вертеться быстро-быстро. Сначала вокруг себя, потом кругами почти незаметными пятачок на дороге расчищает. Сам серебрится, светится весь и изнутри, и снаружи. Из шара вверх росток тянется. Тоненький, прозрачный, из света лунного будто.
Мне и страшно до дрожи, и глаз оторвать не могу. Сердце стучит, щёки пылают, а пальцы холодом покалывает. Вот замёрзнут когда и отогреваться начинают, такая боль сладкая-сладкая. Только на секундочку глаза закрыла, открываю: дом передо мной наш, свет внутри яркий, в окошке девчонка стоит, руки к горлу прижала, глаза как два блюдца. Иди ко мне, не бойся, — кричу я ей, рукой машу, приглашаю. А она застыла как памятник, испугалась, наверно.
Шар подо мной снежный крутится, и не страшно ни капельки, кажется, встану на цыпочки и взлечу! Надо только руками взмахнуть. Получилось! На колпаке фонарном рожицу забавную нарисовать, от проводов оттолкнуться и вверх – к звёздам, вон они, совсем близко, как ягода земляника на лесной делянке…
— Девочка на шаре… Я так и знала, — бабушка обняла меня за плечи, — как тебе леталось, Верочка? Не испугалась?
— А разве я…
— Кто же ещё кроме тебя чудо загадывал?
— Ты всё придумала, бабушка! Я тебе не верю, не было ничего, не было, не могло быть!
Я почти кричала, не могла вздохнуть: слёзы душили. Так хотелось поверить, но чудес не бывает! Я наверняка знаю! Вот сейчас дёрну себя за волосы и всё будет как всегда. Волосы…. Точно!
— Если это правда, то скажи, какая причёска была у меня там… на шаре?
— Да такая же, какая и сейчас, — сказала бабушка.
— А вот и нет, вот и обманула!
Я подбежала к зеркалу и… На меня смотрела та, которая на шаре. Одежда моя, и лицо, и даже серёжки в ушах. Только волосы короткие совсем, сантиметра два, может, меньше. Такой ёжик-ёжик с глазами. И глаза огромные преогромные, как в мультиках японских.
— Гадкий утёнок расправил лебединые крылья. Что нам теперь Алик, когда у тебя под ногами весь земной шар? — Бабушка, кажется ничему не удивлялась.
— Откуда ты про Алика?... Я никому…
— И я никому, это не мой секрет. Иди спать, ёжик глазастый. Хорошего тебе сна.
— Ну бабушка, — заныла я, но она снова обняла за плечи, развернула и в сторону комнаты подтолкнула легонько. Ну спать так спать, старшим всегда виднее. Хорошо бы вырасти поскорей.
Я, конечно, не выдержала, оглянулась: девчонка из зеркала улыбалась и палец к губам пристроила, типа никому не скажу. ЗасыпАла, как в колодец летела глубокий, медленно-медленно. Во сне шар снежный ногами босыми трогала, шар шершавый и бьётся как сердце. Тук-тук. Тук-тук. Такое от него тепло и лёгкость…
Встала поздно и опять к окну: снеговик стоит себе, улыбается, швабру свою держит как ни в чём не бывало. На кастрюльке ворона сидит и нос морковный клюёт, вот наглая какая. Прогнать, что ли?
— Любуешься? — бабушка чайник с кухни несёт, — доставай кружки, сонное царство. Чай с утра – великое дело.
— Такой сон мне сегодня снился…
— Значит, в Кубинку поедем завтра. В парикмахерскую.
— Зачем в парикмахерскую? — тут я вчерашнее вспомнила и к зеркалу побежала, а вдруг вовсе ничего и не приснилось?
На меня смотрела я собственной персоной, лохматая, в мятой пижаме. Обыкновенная. И эта обыкновенная я привычно руки вверх подняла волосы в хвост собрать…
А нечего собирать: ёжик на голове колючий, вместо пижамы платьице тонюсенькое, под ногами босыми не пол деревянный, а шар снежный шершавый и пульсирует. Тук-тук. И свет как будто лунный по комнате мазнул. На мгновение всего. И исчезло, как не было.
— Будем Алика покорять новой причёской или передумала? — бабушка чай наливает, на меня не смотрит. Интересно, заметила ли она что-нибудь?
— Неа, не поедем, — я резинкой волосы перехватила, подтянула хвост повыше, — зачем мне Алик, если у меня шар земной под ногами, правда, бабушка? Я этот шар в любое мгновение могу потрогать и ёжика на голове тоже.
— Легко, — кивнула бабушка, — ты теперь не гадкий утёнок. Ты своё чудо получила. Новогоднее. Допивай и пошли к нашим, они в «Монополию» собрались играть, тебя ждут.
Я кивнула и, уходя, замерла перед зеркалом. В нём отражалась я, но не совсем я, а какая-то другая, если в двух словах, то не мышь серая и не курица безвольная. А такая… не знаю, какая, другая, в общем. И эта другая руками взмахнула и от пола поднялась. Немного совсем, может, на миллиметр какой, но поднялась же!
Через два дня мы с мамой на станции стояли, электричку в Москву ждали. Ветер опять холоднючий, не спрятаться никуда. Я про вокзал вспомнила в Кунцево: такой красивый, старинный, как из книжки детской. Электричка опоздала, на пять минут всего, но эти пять минут такими длинными показались, прямо как полчаса целых.
Нет, не похож Новый год на электричку: он никогда не опаздывает!