Мы учились в Большом Каретном. Часть 1

               
                Юбилею со дня рождения Владимира Высоцкого посвящается

                Что мне близко в творчестве Высоцкого?

Фильм “Вертикаль”, который я посмотрела в июле 1967 года и исполненная в этом фильме Владимиром Высоцким песня запали в моё сердце на всю жизнь. Мне была близка каждая её строка, поскольку была наполнена глубоким смыслом. Эта песня подогревала всегда жившее во мне стремление достичь вершины. Естественно, это были вершины моего уровня, моих физических возможностей.
Позже в своём очерке “Музыка и горы”, опубликованном в сборнике “Большая книга лауреатов литературных конкурсов МГО СПР”, 2013 я писала о своих ощущениях, связанных с предстоящим восхождением: “Моя душа рвалась туда, на Большое седло. И я, всегда недоумевавшая, почему альпинисты так стремятся в горы, рискуя жизнью и часто действительно теряя её, неожиданно для себя осознала, что для них взойти на вершину, возможно, является смыслом их жизни. Просто у них одна высота, а у меня – другая, пониже, но такая же желанная. Я с тоской слушала, как в горах “одна за одной” сходили снежные лавины. Мне казалось, что они не шумят и не грохочут, но я никак не могла подобрать слово, которое точно отражало бы, как именно я воспринимала это природное явление. Я повторяла рвущие мне душу слова песни Владимира Высоцкого:
                Здесь вам не равнина, здесь климат иной:
                Идут лавины одна за одной…”

В тот раз мне не удалось дойти до вершины, так как на склонах горы снег лежал чуть ли не по пояс. Но она продолжала манить меня к себе.               
                Как Вечным огнём сверкает днём
                Вершина изумрудным льдом,   
                Которую ты так и не покорил.
 
Такую вершину мне покорить было не по силам, но на Верхнем
Седле я побывала. Туда меня звала, подзадоривая, песня Высоцкого:
                Лучше гор могут быть только горы,         
                На которых ещё не бывал.

И есть ещё одна песня, с которой я шла по жизни. Это “Песня о
друге”: 
                Если ж он не скулил, не ныл,
                Пусть он хмур был и зол, но - шел,
                А когда ты упал со скал,
                Он стонал, но - держал,
                Если шел за тобой, как в бой,
                На вершине стоял хмельной,-
                Значит, как на себя самого,
                Положись на него.

Я упивалась этими строчками, я примеривала их к каждому встреченному мной человеку, я повторяла их как мантру. Эти две песни стали для меня путеводными.

Мне нравились многие военные песни Высоцкого. В молодые годы я удивлялась, откуда у него, ребёнка войны, было такое глубинное понимание событий военных лет, если мне, к примеру, подобные мысли даже не приходили в голову. Многие сведения о войне стали общедоступными спустя много лет после её окончания, когда появились мемуары Никулина и других очевидцев.
 
Позже из воспоминаний его отца я узнала, что Володя с неослабевающим  вниманием слушал рассказы фронтовиков о военных буднях и подвигах солдат. Он многое почерпнул из многочисленных разговоров с отцом и его братом, воевавшими от начала и до конца Великой Отечественной войны.
Позже Высоцкий использовал услышанную информацию в своих песнях и стихах на военную тему.

 Читать в то время о бессмысленных потерях на фронте, о том, что военачальники не дорожили жизнью солдат ради выполнения самого бессмысленного приказа, было непривычно, а самому автору небезопасно писать об этом. Тем большее впечатление производят на меня такие его стихотворениями, как “Высота” и “В плен – приказ не сдаваться”, несмотря на то, что “Расклад перед боем" - "Их восемь - нас двое”:
             Вцепились они в высоту, как в своё.
             Огонь минометный, шквальный...
             А мы всё лезли толпой на неё,
             Как на буфет вокзальный.
             И крики "ура" застывали во рту,
             Когда мы пули глотали.
             Семь раз занимали мы ту высоту -
             Семь раз мы её оставляли.
             Только черные вороны стаею вьются
             Над трупами наших бойцов…
 
После такого боя  - кругом “Братские могилы”:
             На братских могилах не ставят крестов,
             И вдовы на них не рыдают,
             К ним кто-то приносит букеты цветов,
             И Вечный огонь зажигают.
             Их восемь - нас двое. Расклад перед боем
             Не наш, но мы будем играть!
             Серёжа! Держись, нам не светит с тобою,
             Но козыри надо равнять.
Не вернулся из боя и его товарищ:
             Для меня словно ветром задуло костер,
                Когда он не вернулся из боя.
             По ошибке окликнул его я:
                - Друг! Оставь покурить! – А в ответ – тишина…
             Все теперь – одному. Только кажется мне –
             Это я не вернулся из боя.

Высоцкий не оставил в стороне и внутреннюю ситуацию в стране. Его песню “Кругом пятьсот” я назвала бы поэмой, поскольку в ней рассказана целая история о работяге, в меру счастливом, на которого однажды поступил донос, и он на семь лет был сослан в места не столь отдалённые. Освободившись из заключения, он завербовался перегонять МАЗы за Урал, но однажды вместе с напарником попал в снежную бурю, в которой застряла их машина. Когда напарник, проявив слабость, стал жаловаться на трудности пути, то бывший зэк резко остановил его, и тогда напарник в гневе взялся за гаечный ключ. Однако когда пришла подмога, и оба смогли продолжать путь, то зэк, забыв про обиду, был готов снова взять напарника в следующий рейс. Воистину христианское всепрощение!
       
Далеко не последнее место в творчестве Высоцкого занимает тема любви. В его “Балладе о любви” мне понравился образ любви, выбравшейся на берег после того, как воды всемирного потопа возвратились в границы берегов. После своего спасения она растворилась в воздухе и до поры до времени ждала своего часа, чтобы проявиться. А когда такой момент наступил, то автор осознал, что "я люблю", - то же, что дышу, или живу!”

Посвящённое артистке театра пантомимы Аиде Черновой стихотворение “Она была в Париже” я воспринимаю скорее как ироническое:
            Наверно, я погиб. Глаза закрою - вижу…
            Куда мне до неё! Она была в Париже,
            И я вчера узнал - не только в нём одном.
            Какие песни пел я ей про Север дальний!
            Я думал: вот чуть-чуть - и будем мы на "ты".
            Но я напрасно пел о полосе нейтральной -
            Ей глубоко плевать, какие там цветы.

Я не помню, чему посвящено стихотворение “На нейтральной полосе”, а строчки рефрена “А на нейтральной полосе цветы - необычайной красоты!” никогда не выпадали из моей памяти. Я хорошо знала также весёлую, жизнеутверждающую песенку “Утренняя гимнастика” с её практическими советами по сохранению и укреплению здоровья и ироническую песенку «Жираф большой, ему видней»:
             Вдох глубокий, руки шире,
             Не спешите, три-четыре,
             Бодрость духа, грация и пластика,
             Общеукрепляющая,
             Утром отрезвляющая,
             Если жив пока ещё, гимнастика.

Высоцкий высоко ценил свободу, отвагу, товарищество, он верил в добро и пропагандировал его. Об этом он рассказал в своей “Балладе о времени”:
            И вовеки веков, и во все времена
            Трус, предатель - всегда презираем…
            И всегда хорошо, если честь спасена,
            Если другом надёжно прикрыта спина…
                Потому, что добро остается добром -
                В прошлом, будущем и настоящем!

Владимир Семёнович не был оппозиционером. Актёр театра и кино, народный артист РСФСР, художественный руководитель Театра на Таганке Валерий Золотухин не видел бесспорной антисоветчины в стихах и песнях Высоцкого - ни в «Охоте на волков», ни в «Баньке», ни в любой другой песне или стихотворении Высоцкого. Золотухин пишет:  “… точен Ролан Быков: «Володю не назовёшь инакомыслящим. Его творчество сугубо нравственно, сугубо гуманно, оно сугубо рыцарское. И это – в наш век глобальной безнравственности, антигуманности, антирыцарства... В наши дни безнравственный плачет о нравственности, подонок – о рыцарстве, злодей печалится о гуманности. Володя народен, народен, народен!»

Я тоже считаю, что Высоцкий не боролся с режимом, он боролся с его отдельными негативными проявлениями, тогда как такие личности, как Солженицын, Сахаров, Галич были активными противниками власти. Власть не любила Высоцкого, но и не предпринимала по отношению к нему каких-либо чрезвычайных мер. А тех людей выдворяли из страны. Просто в то время даже о недостатках говорилось мало, а Высоцкий сумел рассказать о них в доходчивой для людей форме. Высоцкому запретили снимать фильм, не говорили о нём по ТВ, но все мы в жизни сталкиваемся с большими или меньшими трудностями, и Высоцкий в этом плане не является исключением.

Сам Высоцкий рассуждал на эту тему так: «Песни у меня разные, в разных жанрах: сказки, бурлески, шутки, просто какие-то выкрики на маршевые ритмы. Но всё это – про наши дела, про нашу жизнь, про мысли свои, про то, что я думаю». Высоцкий – истинный патриот, который не мог оставаться равнодушным к происходящему в стране, будь то строительство завода в том месте, где оно грозит экологии, или малая урожайность зерновых на Алтае или выливающийся из самосвала раствор. Боль за проблемы страны пронзала его сердце.

Владимир Высоцкий имел еврейские корни, однако на фоне восхищения творчеством поэта этот факт обычно полностью игнорируется. В его стихах много еврейских персонажей: «…беспартийный, не еврей», «…где место есть для зэков, для евреев…” и т. д.

В одном из своих очерков автор нашего сайта Лев Израилевич рассказывает, что в начале семидесятых годов начался массовый выезд евреев за границу на ПМЖ, и на прощальных еврейских застольях часто звучали неизвестные широким слоям населения песни Владимира Семёновича, в которых были явственно слышны еврейские мотивы. Пел он их довольно редко и исключительно в узком кругу:
               Казалось мне, я превозмог
               И все отринул.
               Где кровь, где вера, а где чей Бог?..
               Я - в середину.
                Но выбирал окольный путь,
                С собой лукавил.
                Я знал, что спросит кто-нибудь:
                "Где брат твой, Авель?"

В своей шуточной песенке на ту же тему Высоцкий рассказывает о нейрохирурге Эдуарде Израилевиче Канделе, разработавшем и успешно применившем на практике хирургическое лечение аневризмов сосудов головного мозга, за что был удостоен Госпремии СССР:

               Он был хирургом - даже нейро,
               Хотя и путал мили с га.
               На съезде в Рио-де-Жанейро
               пред ним все были – мелюзга...
                ...Всех, кому уже жить не светило,
                Превращал он в нормальных людей,
                Но огромное это светило
                по несчастию было ...еврей.

Та же тема звучит также и в других песнях:

                Когда наши устои уродские
                Разнесла революция в прах,
                Жили в Риме евреи Высоцкие,
                Неизвестные в высших кругах.

Режиссёр, сценарист и поэт Илья Рубинштейн продолжил еврейскую тему Высоцкого:

                Жили ль в Риме евреи Высоцкие?
                Я не знаю. Наверное – да.

                Древо рода откуда-то выбилось
                Под погромы редея листвой...
                А потом из еврейского русское выпелось.
                Очень русское. Даже с лихвой.

Мне очень нравится четверостишие:

                А Гуревич говорит:
                "Непонятно, кто хитрей?
                Как же он – антисемит,
                Если друг его - еврей?

Часто бывая в Одессе, Высоцкий был хорошо осведомлен об особенностях еврейской жизни. Этой теме он посвятил стихотворение: «Куда все делось и откуда что берется...», вместившее в себя множество еврейских словечек, а также описание бытовой и в несколько смягчённых красках политической обстановки того времени, связанной с выездом евреев:

                Абрашка Фукс у Ривочки пасется :
                Одна осталась - и пригрела поца, -
                Он на себя ее заставил шить…
                По всей Одессе тут и там канавы, -
                Для русских - цимес, для еврейских - цорес…
                Забыть нельзя, а если вспомнить - мука!
                Я на Привозе встретил Мишу. Что за тон!
                Я предложил: "Поговорим за Дюка!"
                "Поговорим, - ответил мне, гадюка, -
                Но за того, который Эллингтон".
                Ну что с того, что он одет весь в норке,
                Что скоро едет, что последний сдал анализ,
                Что он одной ногой уже в Нью-Йорке! -
                Ведь было время - мы у Каца Борки
                Почти что с Мишком этим не кивались.

У Высоцкого и в Москве были еврейские друзья, приятели и даже, как он выражался, «вечные соседи». В «Балладе о детстве» он пишет:
 
                И било солнце в три ручья, сквозь дыры крыш просеяно.
                На Евдоким Кириллыча и Гисю Моисеевну.
                Она ему: Как сыновья? - Да без вести пропавшие!
                Эх, Гиська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.
                Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.-
                Мои - без вести павшие, твои - безвинно севшие.

Тем не менее, похоже на то, что поэт не чувствовал себя евреем. В одном из писем, адресованных своей второй жене Людмиле Абрамовой, Высоцкий написал: "…по паспорту и в душе я русский”. Неизвестно, как его отец Семён Владимирович относился к пятому пункту в своём паспорте, но к собственному сыну, согласно доступной теперь информации, он относился весьма сдержано. Общались они редко, так что почерпнуть еврейские настроения со стороны отца Высоцкий вряд ли мог.

О еврейском происхождении Высоцкого в советские времена было не принято говорить. Этот факт оставался малоизвестным. В то время можно было схлопотать по шее, если невзначай упомянуть, что папа у всенародного любимца еврей. Но и сегодня так называемые “еврейские” песни Высоцкого невозможно услышать с экрана ТВ даже в юбилейные дни, когда другие его песни звучат повсюду. Теперь, когда поэт, хоть это и звучит более чем кощунственно, стал приносить доходы, над его имиджем старательно работают профессионалы, больше всего боясь не навредить денежному потоку, который приносит его имя.

Мы были одними из первых слушателей, кого всерьёз взволновала
посвящённая другу детства Левону Кочаряну песня Высоцкого “Большой Каретный”:
            - Где твои семнадцать лет?
            - На Большом Каретном.
            - Где твои семнадцать бед?
            - На Большом Каретном.
                Помнишь ли, товарищ, этот дом?
                нет, не забываешь ты о нем!
                Я скажу, что тот полжизни потерял,
                кто в Большом Каретном не бывал!
 
Продолжение следует.