Запись двадцать шестая
Оказалось, всё просто до безобразия.
Когда на второй вечер была почата последняя бутылка, Мишка (одна из небритых рож, живущих у Катьки) стал настойчиво ухаживать за дамой, следя за тем, чтобы стопка у неё всегда была полной, от чего Катька вырубилась первой, а мы, допив остаток, тоже расползлись по продавленным диванам.
- Утро вечера мудренее, - многозначительно протянул Мишка, и для важности поднял указательный палец вверх, умудрившись при этом ткнуть им в лампочку - Мишка был парень хоть и жидковат в плечах, но под два метра ростом.
Я понимающе кивнул, и мы угомонились.
А рано утром Михаил уже толкал меня в бок:
- Вставай, - шёпотом командовал он. – Пошли!
Уже в дверях он протянул мне увесистый фанерный саквояж. Я удивился. Оказалось, «Зингер».
- Давай, потопали, пока Катька спит, - торопил Мишка. – Я тут одно хорошее местечко недалеко знаю…
И мы пошли. На улице раннее утро оказалось десятым часом пасмурного дня, о чём нас оповестили часы на соседнем магазине. Так что, мои переживания, что мы в такую рань не найдём никого, кто купил бы у нас швейную машинку, оказались напрасными. Напротив, мы продали её уже в паре кварталов от дома за такую цену, что покупатель даже не спросил рабочая ли она. Тут же и завернули в магазин под часами.
Лишь затарившись водкой, я спохватился, что скажет Катька, когда обнаружит пропажу.
- Ничего, - ответил на мой вопрос Мишка. – Вот увидишь.
И точно.
Когда мы пришли домой, Катька ещё спала. Так что, мы в чисто мужской компании расписали полулитру. Но только Эдик – вторая небритая рожа – взял в руки следующий пузырь, как Миша его остановил:
- Ждём Катьку.
Через полчаса ждать надоело. Стали будить. Ещё заспанная, с гудящей головой, Катька, в чём спала, плюхнулась за стол и умоляюще посмотрела на нас.
Мишка гордо поставил пред её очи бутылку.
- Откуда такое счастье? – радостно удивилась Катька, пихая в рот сигарету.
- «Зингер», - коротко ответил тот, наливая в стакан водку.
Катька метнула взгляд на старенький комод, на котором последние два дня, как, наверное, и многие десятилетия до них, под вышитой кружевами накидушкой стояла машинка. От резкого движения Катьке стало плохо, и Мишка сразу же поднёс ей стакан.
Жадно, словно воду на жаре, Катька выпила, не открывая глаз, посидела с минуту, дожидаясь, пока каждая клеточка её организма не начнёт радостно вибрировать, и вздохнула:
- Бабкина была машинка. Завещанная.
Больше к этой теме не возвращались. Зато пили на эти деньги ещё два дня.
Надо сказать, что особенно Катькиным гостеприимством мы не злоупотребляли. Квартира эта была на примете у всякого рода пройдох, которые нас нанимали на самые разные работы – помыть машину, перетащить тяжесть, или ещё чего, не требовавшее никаких навыков и знаний. А ещё мы слонялись по городу, стайкой или поодиночке, стреляя деньги. Просить полтинник было бесполезно. А вот по рублю-два-пятёрке давали легко, если знать, где стрелять. Я очень быстро сообразил, что просить нужно там, где люди ещё не убрали кошелёк – около уличной торговли: палаток, ларьков, небольших павильончиков. Воровать, хотя и приходила порой в голову такая мысль, опасался. Но прихватить то, что плохо лежит, случалось и не раз.
Так у Катьки я перекантовался зиму, весну, часть лета. Потом наша компания распалась – Катьку увезли лечиться в дурку, а мы разбрелись кто куда. Позже, где-то через год-два, я снова, случалось, ночевал там, но только от большой нужды – Катька ведь загремела в дурдом не просто так…
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/01/22/350