64. 1997 год
1 января 97г.
Москва
Здравствуй, Виллиам!
Многая лета всем вам, милый, и мирного неба всем нам. Как-то я сильно устала, хотя все довольно буднично и цинично. Мы перестали отмечать застольем наступление календарного года, чтобы не ломать режим, подниматься с больной головой. Обязательные корпоративные пьянки полезны лишь преждевременной выдачей зарплаты, некоторой прибавкой, заштопать дыры в бюджете. Не могу жаловаться, что не хватает, но всегда случаются непредвиденные расходы на увлечения. Ныне – фотостудия. И так… Год у нас, вроде, поступательный, а тут чадо заявляет, что по итогам подготовительных курсов будет зачисление в ВУЗ. Я замечаю, что становлюсь бестолковой. Я даже помню, с чего это началось: деноминация, керенки-павловки, курс доллара, а вроде Россия… Мама ориентируется на цену коробка спичек, они так пересчитывают инфляцию и плюются на повышение пенсий.
Да, Вилл…
перечитываю архив и наслаждаюсь. Я-то в техническом журнале перебиваюсь, держу в голове цены за баррель нефти. И пишу тебе редко. Редко бываю одна и дома. Сдача номера, выставки по всей стране, значит, командировки. Я чувствую, что ты скучаешь, звоню при первой возможности, но тебя не всегда «находят».
Еще раз с Новым Годом и наступающим Рождеством Христовым. Пока дойдет послание, наступит и 23 февраля. Но я позвоню, до апреля не было в планах крупных поездок.
Как всегда – все оживляет весна. А Ваши опусы – просто шедевры, только я знаю, вычитываю между строк, что происходит с душой. «Пройдет!» Не следует слишком много придавать значения быту. Мне не пишется, иногда набираю с рукописей обветшавших, редактирую. Мне тут помогли, отсканировали текстовым сканером машинописный роман, рассказы. Стихи проще набирать на компьютерный носитель, работы меньше.
Целую, скучаю, жду Ваших писем-опусов. Я рядом, Вилл, рядом… все будет хорошо, до связи.
Ваша Лючи Ламм
P.S. Как плохо, что нет интернета дома.
***
Город ЭнСК
10 марта 1997 года
Доброй ночи, Лючи…
Последнее письмо было моим. Глупым и непристойным. Но этого было предостаточно и в десятках предыдущих. Видимо, дело не в письме. Да и получили ли Вы его? Если ответите только одним словом «да», это и будет означать мою самоуверенность, грубость, пренебрежительность, все, что я уже подозреваю в том злополучном послании. Это и что-то еще, о чем я смутно догадываюсь.
Повод? Конечно, ревность… Какой-то мужик ответил басом, что Вас нет дома. Сейчас я догадываюсь, что Ваш сын действительно вырос. Я забыл, что время не остановить. Сожалею ли я о Ваших косах? Вам так проще, Вам идет стрижка. Честно говоря, Ваш стиль – классический. Красоту трудно испортить. Вы писали об усталости, но сие кокетство. Удивляюсь бешенному ритму Москвы, как там можно выжить? Я помню, мы почти бежали от Мариинки, оказывается, такая скорость - привычка столичных жителей. Чувствую себя на отшибе истории, или вне времени и пространства.
***
Мы уже не мы? Год назад я был в Петербурге с выставкой и вряд ли еще туда поеду, пресытился дождя и обмана, никто ничего о тебе сообщить не мог. Остается только перечитывать, тщетно пытаясь склеить осколки былого. Со мной что-то произошло, я сочинил светлый опус после черной весны наших невстреч.
Знаете, моему отшельничеству скоро придет конец. Не скажу - бесплодному, это кокетство. Меня приглашают к сотрудничеству в еженедельнике, новой городской газете, учредители – старые приятели и коллеги. Осенью пойду немножко попредаю (какая описка! – попреподаю) литературу в 10-11 классах. Плюс на подходе работа ночным сторожем в некоем заведении, которое будет платить, вероятно, больше, нежели первые два. Ну вот. Ночь прошла. Рассвет, около пяти. Утро будет ясным. Его даже не испортит три стакана чая, чашка кофе и пачка сигарет. Снежные вершины близко-далеких гор (похожи на декорации гор: оптическая иллюзия) прочистят и мозги и легкие, стоит только посмотреть на них минуту-две.
Доброе утро, мадам, я иду спать. Т.В.
***
Сегодня Вы не застали меня. Жаль. Мне очень нужно услышать Вас, успокоиться, смириться, быть мудрым, гармоничным. Вот только стильным и продажным быть – не получается. Это не в укор Вам, нет. Но хотелось бы рукопись продать. Я поищу дополнительные телефоны питерских издателей, может быть, у Вас получится что-то пристроить. Увы, у нас не коммерческая проза, а поэтическая… Поэтому и редактируем всякую хрень. Я не унываю, знаю цену своим строчкам. Жаль, не в этой жизни воздастся. Хотелось бы увидеть Вас воочию. Затянулась наша разлука. Я даже устал сходить с ума.
Целую, весь Ваш – Виллиам
***
10 мая 97г.
Москва
Здравствуй, Виллиам!
Как я тебе уже говорила, сын поступил в институт, но еще предстоят экзамены в школе. Для меня эксперимент весьма успокоительный. Обучение бесплатное, что радует. Сдаю номер, улетаю в Тюмень на пять дней. Я усталая и злая. Вижу тебя во сне и сильно переживаю, а ты молчишь о том, что там происходит? Вяло-текущая резня? Обычное дело для местных? Может быть, ты вывезешь семью в Россию? Стариков можно понять!
Я не склонна к истерикам, просто анализирую. Да, жилье, работа, очень привязывает к месту. Но, если сейчас не сделать рывок, потом уже свыкнется. Не будем вдаваться в подробности, они неприятны нам обоим. Но я вижу жуткие сны, они обычно предупреждают, но ничего эти предчувствия изменить не могут. И ты не желаешь меня слышать. Твое право.
Ты твердишь: пиши, не кисни, не увядай. Да?! Я в полном расцвете сил, делаю имя журналу. Очень жаль, что не тебе и не себе, в это надо вкладываться материально. Не говори ничего, никогда я не была меркантильной занудой. Просто прежние кормушки закрылись, но что нам с того, мы туда допущены не были. Ничего не потеряли. А новые… А они есть – новые? Все решают личные связи. Я не желаю с такими общаться, чревато последствиями. Ладно, проехали. Я стала очень жесткой.
Бессонницы творческие случаются, но не радуют, для себя – все нет места. Засиживаюсь после рабочего дня до десяти вечера, дальше охрана просит закрыть офис. Почти все рукописи уже набрала. Без правки ничего не высылаю. Это по молодости и самоуверенности первую же строчку тебе спешила выслать. Да и почта все-таки работала. В последний журнал всунула десятку скв, а ты не получил бандероль. И говоришь, что не получишь, сперли давно. Слава Богу, что не все авторские экземпляры отправляла. Теперь буду только заказным и по одной штуке. Все меньше и сборы, соответственно. Парочку оставлю себе.
Самое ужасное, ты не приедешь и в этот отпуск. Очень сочувствую очередному несчастью. Более всех мне жаль ребенка.
«ПС» в том виде, как есть, не взяли. Энский также требует больше плоти и крови. И тебе смеет советовать. У меня нет цензурных слов от возмущения. Советовать тебе! Мой сомнительный талант признаете только Вы, даже семья меня не читает. Чушь, и все тут. Но трогать Ваши строки немытыми руками не позволю. Не обижайтесь на мою непрактичность, но я забрала наши рукописи, хотя у них все есть (текстовый сканер), ничего не нужно перепечатывать, как раньше. Новое у меня почти все набрано на рабочем компьютере.
Вот такая отповедь получилась. Жизнь жестче стала, казалось, куда уж… Теперь, вспоминая талонные годы, понимаешь, Боже, какими мы были счастливыми – вопреки всему. Вопреки всему мы счастливы и сейчас. Мы есть. Мы будем рассеяны во времени незабываемыми строчками «писем к Мадам». Я всегда любила тебя, даже не зная о твоем существовании. Это не наваждение, просто дар, так чувствовать друг друга и наполнять вакуум чужих душ сонетами о вечной любови.
Не хочется прощаться, но тут меня как-то ограбили в день зарплаты, тоже шла к метро после десяти вечера. Поэтому меняю тон нравоучений и делового стиля письма.
Я с тобой, я рядом, друг мой Виллиам. Я естественно позвоню.
Целую.
Л.Ламм
***
Город ЭнСК
10 сентября 1997 года
Доброй ночи, Лючи, милая моя.
Ну, вот, Мадам, я безответен, да и получаете ли Вы мои письма? Скорее всего, пишущий перестал считаться пишущим, нечто давно прошедшее. Вы еще на этом свете? Это волнует меня более всего, только сообщите, что вы все еще живы – вопреки всему, и я замолчу навсегда. Этим сказано все. Неприятно оставлять лист чистым. Там могло быть многое. Например – Я. Но «Я» мнительно. Я мнителен. Что же с нами происходит? И где Вы. Только несколько строк, я пойму, догадаюсь и буду ждать еще вечность. Пока я заперт. Или навсегда. Напишите затворнику. Нам пригодится это в иной жизни. То, что я получаю вне писем, вне бумаги – меня пугает.
***
Лючи…
Я чувствую, что ты меня уже не ждешь. Внезапно – не ждешь. А я появлюсь внезапно. Ты будешь рада, но – перегорело…
Крайний срок – январь. Не на сессию же я поеду, хотя и через Москву. Ты дождешься меня? Я не приеду в пустоту? Зимой нам не будет холодно. Я сумею согреть. Я такой болтун. Мои обещания имеют обыкновение сбываться (всегда – когда? – всегда!). Я думаю теперь только об одном: московский вечер при свечах, зной витиеватой беседы, легкие прикосновения, близость на расстоянии протянутых рук… губы и тепло, от которого так трудно уйти утром.
Это не фантастика.
Это предчувствие, что это, все бывшее в мае-июне-январе, все вернется к нам…
И вновь, Мы будем – мы. Я выезжаю, как условились по телефону.
Т.В.