Лучший день

Виктор Решетнев
                Лучший день

     Вы обращали внимание на то, что какой бы ни была весна – затяжной или ранней, растаял ли снег к началу марта или он лежит до середины апреля, листья на деревьях распускаются всегда в одно и то же время. В Средней полосе это происходит примерно между первым и девятым мая. Редко когда деревья одеваются листвой в другое время: либо в апреле, либо ещё реже - после Праздника Победы.
     В тот год, о котором пойдёт речь,  деревья покрылись листвой достаточно рано - второго мая, вероятно, вследствие всеобщего потепления. В этот день мы и наметили с моим тестем Виктором Васильевичем первую нашу рыбалку с ночёвкой. Сначала думали поехать на озеро за карасями, туда собрались наши друзья, вернее мои, но, поразмыслив, мы решили съездить на Десну.
   - На озере рыбалка неинтересная, - сказал я, - всегда знаешь, что поймается. В основном, будем карасей в ладошку таскать,да и вечером придётся выпивать с ребятами, а я что-то в последнее время не очень охоч до выпивки. На реке куда интересней:
     во-первых, раздолье, ширь от края до края,
     во-вторых, можно поймать разную рыбу. Леща, голавля, может, и язь крупный взяться. На ночь жерлицы  поставим, плотичку нацепим, или окунька небольшого, ан, глядь, и щука поймается. А вечерком ушицу сварим и у костра посидим. К тому же, бегущая вода - это не стоячая, в ней энергетики много.
     Тесть, человек комфортный, с моими доводами согласился. В принципе, рыбачить на Десне - к этому он меня пристрастил, ещё когда я работал на Крайнем Севере. Мы тогда с женой частенько приезжали в отпуск летом, иногда соединяли два отпуска подряд, на севере это можно делать, и отдых тогда у нас получался длинною во всё лето, даже кусок сентября порой прихватывали. За это время мы и на море успевали съездить, и пожить в деревне у моих родителей, и на рыбалку на реку съездить.
     Обычно мы ездили с тестем вдвоём, всегда с ночёвкой, а то и с двумя. Нам с ним комфортно было, особенно, когда перестали брать с собой водку. Рыба в те времена в Десне ещё водилась и ловилась хорошо. Кроме того, что мы ловили на удочку: плотву, подлещиков, густеру, мы ещё ставили жерлицы, на которые ловили щук. Однажды поймалась килограммов на пять килограммов. Общими усилиями мы её едва вытащили.
     Первое время мы ночевали на реке без палатки, подстелив под себя сено и укрывшись полиэтиленовой плёнкой. Но ночью, несмотря на якобы всеобщее потепление, я здорово мёрз, да и комары сжирали. Мой отец, как-то рассказывал мне, что до войны, когда он пас коней, и о всеобщем потеплении ещё никто ничего не слыхивал, он спал прямо на траве, постелив под себя бушлат. 
   - А сейчас, попробуй, переночуй на траве. Не только замерзнешь, но ещё и заболеешь.
     Намучившись с очередным ночлегом, перед следующей рыбалкой, я не вытерпел и пошёл в магазин «Спорттовары». Купил там брезентовую палатку, хорошую, непромокаемую, на молниях, с металлическим раскладывающимся каркасом и алюминиевыми острыми колышками. Собиралась такая палатка за пять минут, а в собранном виде весила всего шесть килограммов.
     К ней я приобрёл ещё раскладной стул и раскладной походный столик. Плюс к этому плоский котелок из нержавейки на восемь литров. Он был очень удобным – его можно было не только подвесить на палке над огнём, но и поставить внутрь костра. Он был устойчивым, и объем его имел не последнее значение.
     Я хотел купить два раскладных стула, но тесть не позволил мне этого сделать, заявив, что два стула тяжело таскать, и что лично ему стул не нужен. В результате на следующей рыбалке два вечера подряд у костра сидел на стуле он, а я пешочком бегал вокруг. Пришлось по возвращении с рыбалки купить ещё один стул и на всякий пожарный ещё один раскладной столик. А буквально через год,  когда я заработал на севере достаточно денег, я приобрёл  первый свой автомобиль – «Ладу единичку». Теперь экипироваться мне стало гораздо проще. Поставив недалеко от Спорттоваров свою тачку, я пошёл в магазин и отоварился там по полной программе.
     Поэтому второго мая с утра я загрузил в багажник своей машины не только снасти – удочки и жерлицы, но также палатку, раскладной столик, два раскладных стула, два котелка – для ухи и для чая, две эмалированных миски, половник, две ложки, хлеб, картошку и ещё много чего нужного.
     Вообще, мне хочется поухаживать за моим тестем. Виктор Васильевич - человек мировой.
     Во-первых, он участник войны,
     во-вторых, заядлый рыбак,
     а, в-третьих, он просто прекрасный человек.
     Даже трофейные свои часы швейцарской фирмы «Омега», которые на выставке в Париже в 1900-м году получили Гран-При, он завещал мне, а не своему сыну. Ему он обещал оставить немецкое ружьё двустволку. Мне оно зачем? Я не охотник, в оружии не разбираюсь, но знающие люди говорили, что это отличное ружьё. Сын сперва, вроде обиделся, но потом был рад, что отец распорядился таким образом.
     И вот я у подъезда своего тестя нажимаю на клаксон.
     Васильевич выглядывает в окно, машет мне рукой, чтобы я не поднимался наверх, и через пять минут выходит. В руках него две бамбуковые складные удочки, в походной  сумке старенькая жерлица, буханка хлеб и чай-заварка. Большего он с собой не берёт. Главное, не забыть заварку. Тесть любит крепкий чай, до черноты. А ещё в руках у него военный бушлат, с которым он никогда не расстаётся. Выпивки с собой у нас нет, потому что, выпивка и рыбалка –  вещи для меня абсолютно несовместимые. Либо пей на природе, но тогда не бери с собой удочек, либо лови рыбу, но тогда не бери с собой водки. Пару лет назад я, наконец, втолковал это моему тестю.
     Виктор Васильевич садится в машину, я завожу мотор, и мы едем. В открытое боковое стекло влетает тёплый ветерок, небо чистое и такое синее, будто его выстирали. Дымки ещё нет, она появится позже, когда станет жарко, душно, и когда лето наберёт полную силу. А пока – всё это впереди, как и большая часть моей жизни. Вот только бы не пролетела она зазря.
     Выехав за город, мы сразу окунаемся в яркую зелень. По бокам автострады посадки, в основном из берёз и осины. Они уже совсем зелёные. Настроение у нас приподнятое, мы в предвкушении рыбалки. Думать ни о чём невозможно, кроме предстоящего лова.
     Мы ещё не приехали, не забросили удочек, а уже мысленно подсекаем и вытаскиваем рыбины одну за другой. И рыба всё крупная, блестящая, шевелит ртом, только что не говорит. Ждём чего-то необыкновенного, и оно, конечно же, будет. Я в это верю. А время как летит на рыбалке – пулей. Хорошо, что Господь не засчитывает его в срок жизни. По крайней мере, так написано в записных книжках Антона Чехов, который сам был заядлейшим рыбаком.
     И вот мы на месте. Отъехали мы от города недалеко, километров пятнадцать, сворачиваем с трассы  к реке в деревне Слобода. Возле речки заросли из зелёных ив, я нахожу ровную площадку и припарковываю машину. Отсюда к воде  есть пологий спуск, можно легко зачерпнуть котелок, и принести воду к машине. Вытаскиваем удочки, жерлицы… и вперёд, рыбалка началась. Но, как известно, в том месте, где ты обосновался, рыбалка всегда никудышная. Примета такая. Рыба, якобы видит из-под воды машину, костёр, дым и прочее, а также слышит треск веток и наши разговоры. Короче, я иду дальше по ходу течения реки и забрасываю удочки метрах в двадцати от нашего лагеря. Виктор Васильевич не решается уходить так далеко,  однажды у него уже украли удочки, пришлось покупать новые. Я хотел сделать ему подарок и купить телескопические удочки, но он захотел такие, как были.
   - Только бамбуковые, - уточнил он, - до смерти на них ловить буду.
     Пришлось объезжать несколько спортивных магазинов, чтобы найти то, что надо. Тесть обрадовался моему подарку.
   - Теперь и помирать не жалко, - сказал он, - такие удочки клёвые. 
     Я не стал переспрашивать, клёвые – это жаргон, или в смысле, уловистые.
     Я забрасываю две удочки, устанавливаю их на колышки, которые тоже вожу всегда с собой, рыбалка должна быть удобной. Сажусь на раскладной стул и тут замечаю первую поклёвку. Подсекаю, плотвичка в ладошку величиной выскакивает из воды. Что ж, почин есть, дальше должно пойти лучше. Сажаю плотвичку в садок и забрасываю снова. Следующим клюёт ёрш. Царь рыба. Многие его не берут, колючий и скользкий, но настоящий рыбак свой улов не выбрасывает. Сажаю и его в садок, лов продолжается. Часа через полтора делаю в рыбалке перерыв. Страсть, любую страсть, время от времени надо остужать, чтобы она не превратилась в навязчивую идею. К этому времени уже два десятка рыбин плавают в моём садке. Это в основном плотва и ерши, ну, может быть, парочка густёрок имеется. Ни леща, ни язя я пока не поймал.
   - Поставлю жерлицы, - думаю я, - и посмотрю, как там дела у тестя.
     Василич тоже поймал пока несколько плотвичек и пару-тройку бирюков. Бирюк – это тот же ёрш, только крупнее и с длинным носом.
   - В ухе они будут хороши, - говорит он, - я уже хворост начал собирать для костра.
   - А я вырублю пока для жерлиц пару удилищ и поставлю их на щуку, - отвечаю я.
     Вытащив топор из багажника, я углубляюсь в ивовые заросли. Нахожу пару подходящих кустов и срубаю их под корень. Очистив от мелких сучков полученные удилища, иду устанавливать на них жерлицы. Через полчаса всё готово. Одну жерлицу я поставил недалеко от машины, чтобы тестю была видна поклёвка, а другую, недалеко от места своего лова.
     Как пролетает время, я совсем не замечаю. Ловлю ещё несколько плотвичек и отношу их вместе с ранее пойманной рыбой к костру. Виктор Васильевич орудует возле него, как заправский рыбак. Один котелок у него висит и булькает над костром, в нём он будет заваривать чай, другой стоит в середине костра и тоже булькает. В нём будет сварена первоклассная уха.
     Я возвращаюсь к удочкам, но крупной рыбы мне сегодня не поймать. Я это знаю. Ловлю ещё с десяток плотвичек и понемногу азарт мой остывает. Я смотрю на противоположный берег реки, там начинается лес. В нём ещё не все деревья оделись листвой. Дубы и не думали этого делать, на них висят ещё прошлогодние листья. Ветер раскачивает их и отрывает по одному. Ррраз, и пожухлый листок заскользил по воздуху, а потом упал в воду.
   - Ещё одна жизнь закончилась, - думаю я, - один год, это много или мало? Для листка – это целый срок. Через пару недель на его месте проклюнется новый, ещё через неделю он наполнится влагой и зазеленеет. Будет вырабатывать для нас кислород, и шелестеть на ветру. К зиме он станет бурым, но не оторвётся, в отличие от листьев других дерев. В них будут прятаться птицы и склёвывать оставшиеся жёлуди. Получается, все мы едим друг друга – это и есть равновесие в природе. Интересно, сожалеет дерево, о потерянной листве, или с каждым годом для него начинается новая жизнь?  По крайней мере, никто из живых существ не переживает о своей участи, это делаем только мы – люди.
     Мои размышления прерывает Виктор Васильевич.
   - Пойдём, - говорит он, - всю рыбу не переловишь. А у меня уже ушица готова.
     Я сматываю удочки и иду к машине. Достаю из неё раскладной столик, устанавливаю его поустойчивее, ставлю на него две миски для ухи, кладу половник, ложки, режу хлеб, лук. Пиршество начинается.
  Мы сидим на раскладных стульях друг напротив друга, и тесть рассказывает мне о войне. О том, как он был сыном полка, и как уже в Берлине встретился со своей матерью. Потом нашёл там девушку, мою тёщу, красивую до невероятия, на ней хотел жениться полковник, но юный Васильич опередил его. Потом в Веймаре, где он продолжил службу, у них родился первенец Юра.
   - Заговорил он в два года, - рассказывал мне тесть, – заговорил на чистом немецком. Это его наша домработница выучила.
   - Ого, - говорю я, - вы там богато жили.
   - Да, уж лучше, чем потом здесь, где уже родилась твоя Алёнка.
     Я слушаю и подливаю ему ухи. Сварил Васильевич в основном ершей и бирюков. Плотичек положил всего штук пять, и ничего, уха получилась, за уши не оттянешь.
     После ухи пьём чай. Темнеет. Я лезу в машину и раскладываю сидения. На земле спать ещё рано, даже в палатке. У костра мы сидим ещё долго. Звёзд над нами – целая Вселенная. Хорошо жить на белом свете!
     Утром я первым делом бегу проверить жерлицы. Приподнимаю ту, которая первая от машины. Плотичка как повесил я её на тройник, так плавает живая. Я опускаю её в воду и иду к следующей жерлице. Та размотана на самую середину реки и кол, к которому она привязана ходит ходуном.
   - Крупная, - говорит тесть, - раскладывай подсак.
     Я беру подсачек, раскладываю его и передаю в руки Василича. Тем временем вытаскиваю удилище-кол и подсекаю. Чувствую на том конце упругую тяжесть.
   - Не спеши, - советует мне Виктор Васильевич, - тяни потихоньку, а я подсак под неё подведу.
     Когда до берега остаётся метра три, рыбина вдруг резко идёт в верх и показывает жёлтый бок.
   - Это не щука, - говорит Василич, - это судачок килограмма на три-четыре попался.
   - А ты аккуратней, - волнуюсь я. – смотри не промахнись.
   - Не говори под руку, - осаживает он меня, – я знаю, что делать.
     С первого раза он уверенно заводит под судака подсачек, и вот уже огромная рыбина бьётся на берегу. Я отхожу подальше от воды и вытаскиваю судака из подсака. Руки у меня дрожат, и я с трудом отцепляю тройник. Рыба засеклась за самый край губы, как она не сошла, уму непостижимо.
     Тесть приносит от нашего бивуака кукан, и мы сажаем на него судака. Можно считать, рыбалка удалась.
   - Цепляй новую плотву, советует мне тесть. – пока клёв в разгаре.
     Я достаю из садка серебристую рыбку и по новой устанавливаю жерлицу. Руки у меня всё ещё дрожат. Тесть приносит мне мои удочки, и я их забрасываю на прежнее место. Только хочу сесть на раскладной стул, как слышу удар возле жерлицы, и кол снова начинает ходить ходуном.
   - Подожди, не спеши, пусть как следует засечётся, – кричит мне тесть, но я уже ничего не соображаю. Подскакиваю к жерлице, хватаю её, одним махом подсекаю, и двухкилограммовая щука без всякого подсака оказывается на берегу.
   - Аккуратнее надо, - успокаивает меня тесть, - и снимать будешь, смотри не порежься. Щука – это непредсказуемое создание.
   - Учи учёного, - в ответ кричу я, - я ещё и не таких щук вытаскивал.
     И вот вторая рыбина садится на второй кукан. Я смотрю на свои руки, они уже не так дрожат, как раньше. Снаряжаю опять жерлицу и вешаю на неё следующую плотву. Только опускаю снасть в воду, как снова чувствую удар, и новая рыбина зацепляется за тройник. Опять подсекаю, и ещё одна щука оказывается на берегу. Это что-то нереальное, такого клёва у меня никогда не было, даже на севере. Снова снаряжаю снасть и снова опускаю её в воду. Ловить на удочки мне уже неинтересно. Я их сматываю и отношу к машине. Мельком смотрю на часы, всего лишь половина девятого утра. Ещё можно ловит и ловить, но нужно ли нам столько рыбы? Вопрос с дальнейшей рыбалкой решается сам собой.  Откуда ни возьмись, на небе появляются тучи, и начинает моросить мелкий дождик. Я вспоминаю, что у меня на этот случай приготовлены непромокаемые плащи. Снова бегу к машине, но тесть останавливает меня.
   - На сегодня хватит, - говорит он, - пусть оставшаяся рыбка поплавает в реке. И промокнуть мы всегда успеем.
     Я понимаю, что Васильич прав и начинаю собирать вещи. Действительно, рыбы нам достаточно, и даже слишком. Оставим на другой раз, пусть тогда поймается.
     В машине мы быстро согреваемся, и я начинаю разглагольствовать.
   - Теперь всегда будем так ловить, - говорю я, - с комфортом. Стол раскладной будем брать, два стула, два котелка, миски с ложками. Кайф, а не рыбалка. Всё лето теперь будем ездить на Десну с комфортом, я так запланировал. А сегодня по приезде пусть жена сфотографирует наш улов.
   - Ладно, планёрщик, - смеется Виктор Васильевич, - я согласен ездить с тобой на рыбалку до конца дней.
     Дома в фотоаппарате не оказывается плёнки, жене приходится нас выручать. Она бежит в ЦУМ и покупает там пару цветных рулонов, на которые и запечатлевает нас для истории вместе с нашим уловом.
     А через два дня моего тестя, Виктора Васильевича, не стало. Он умер от разрыва аорты, нарушив все наши планы. Но день этот я запомнил, как самый лучший день для меня…

                20 января 2018г