Гибель института по пути в капитализм. Часть 2

Геннадий Матюшин
                Катастрофа

            Дефолт – английское слово, обозначающее невыполнение заёмщиком  своих долговых обязательств по договору займа, делающее его банкротом, не способным их выплатить. А у нас банкротом стало само государство, которое отказалось оплачивать облигации внутреннего займа, что вызвало крах многих банков и привело к экономическому кризису в масштабах всей страны!
Можно, конечно, долго спорить, дефолт ли привел страну к экономическому кризису, или, наоборот, экономическая ситуация породила дефолт? Одно только ясно, что оба эти явления   связаны   с  ошибками и просчётами  в  руководстве   государственной машиной Президентом России Б. Н.Ельциным и Председателем Правительства В. С.Черномырдиным.
           После стремительного распада СССР российская экономика вступила на путь деградации и развала. Страну буквально захлестнула волна гиперинфляции, когда ценники на товары ежедневно менялись, а его стоимость стали выражать в долларах  через так называемые "условные единицы" (У. Е.).
Однако где-то в середине 1996 года наступила некая финансовая и экономическая стабилизация. Инфляция кое-как, но улеглась, уцелевшие в хаосе развала предприятия вроде бы начали  производить товарную продукцию, а иностранные займы, несмотря на их беспардонное разбазаривание, в том числе  воровским путём, позволяли государственной машине, хотя и со скрипом, но функционировать. Поэтому деноминация рубля в 1997 году в соотношении: 1000 старых рублей к одному новому, была воспринята большинством людей, как первый признак выздоровления экономики, тем более, что она  не сопровождалась какими-либо ограничениями по размеру обмениваемой денежной массы. А искусственное завышение Центробанком курса рубля по отношению к доллару и другой иностранной валюте создавало у наших людей иллюзию растущего благополучия, так как это позволяло им за рубли больше покупать иностранного товара, затопившего бескрайние просторы России. Правда, при этом шло активное вытеснение товаров нашего производства, которые по стоимости и качеству не выдерживали конкуренции с дешёвым импортным товаром, но это явление никого из руководителей страны, "почему-то", совсем   не волновало!
Деньги в нашу, российскую, промышленность вкладывать в такой ситуации никто не хотел! Наполняемость доходной части бюджета страны продолжала оставаться  очень низкой, так как объём промышленного и сельскохозяйственного производства падал, а нефть и газ были ещё дешёвыми, да и собирать налоги фискальные органы не очень умели. Кроме  этого, наши руководители удивительно легко позволяли уходить от налогообложения крупным частным производителям нефти, газа и другого экспортируемого сырья и материалов первого передела, а также разбрасывались таможенными льготами различным общественным организациям  на товары, ввозимые  из-за рубежа.   
           Для латания образующихся в бюджете страны дыр, кроме заимствования валюты за рубежом, правительство всё чаще и чаще стало прибегать к внутренним займам в виде различных государственных краткосрочных обязательств, размещая их, как облигации или другие ценные бумаги, в частных систему образующих  банках. Не расплатившись с одними обязательствами, правительство для их погашения, а также и покрытия новых бюджетных расходов, выпускало новые, в ещё более крупных размерах. Государство само, своими руками, строило финансовую пирамиду, которая рано или поздно должна была рухнуть, похоронив под своими обломками надежды людей на лучшее будущее!
            Я думаю, что владельцы банков прекрасно понимали, чем может закончиться их участие в строительстве этой гигантской пирамиды. Но, с одной стороны,  к  этому всеми силами подталкивало само государство, а  с другой - притягивала  возможность быстро увеличить свой капитал, ничего практически не делая! Дал на очень короткий срок деньги взаймы государству,  получай их назад с очень приличными процентами. Снова дал в долг уже более крупную сумму денег, опять получил ещё больший доход! Ну как от этого банкир может отказаться? Азартная игра, да и только! Кто смел, тот и съел, вот и вся идеология! Главное, надо вовремя соскочить с отхваченными  деньгами с этого, мчавшегося к пропасти, поезда!
           А вот руководители государственных предприятий и частных фирм, не имеющие законной возможности конвертировать рубли в валюту и переводить её  на счета в иностранные банки, не могли в этой ситуации предпринять ничего другого, кроме открытия счетов в различных банках (не держать яйца в одной корзине, как говорится), чтобы уменьшить риск своих будущих потерь, что я и сделал.
Конечно, многие  промышленники и ответственные экономисты предвидели финансовую катастрофу, вопрос заключался только в том, к какому же сроку у государства не окажется денежных средств, чтобы оплачивать из бюджета по этим займам, и какой способ оно изберёт для выхода из этой катастрофы. Либо запустит на всю мощь печатный станок, чтобы пустыми рублями погасить свой внутренний долг перед финансовыми учреждениями, либо объявит себя банкротом и просто откажется  выплачивать долги. В первом случае страна снова будет ввергнута в пучину гиперинфляции, что вызовет прямое недовольство населения своими лидерами, что чревато социальными взрывами и потрясениями. А во втором случае основной удар придется по банковской системе страны, промышленным фирмам и предприятиям, и будет сопровождаться очередной потерей  вкладов людей, снижением уровня жизни народа и задержкой выплаты зарплат. Однако в этом случае ответственность за народное бедствие можно будет  переложить на владельцев и директоров хозяйственных субъектов, банков и кредитных учреждений, а не только на правительство. При этом неким положительным для экономики страны  фактором будет являться повышение конкурентоспособности отечественных товаров, что должно способствовать предприятиям, пережившим финансовую катастрофу, поправить свои дела на рынке и потеснить на нем зарубежную продукцию. Правда, при этом никто не мог заранее  посчитать, сколько же предприятий внутри страны уцелеет после дефолта и какие же из них сумеют затем провести техническое перевооружение, потеряв свои банковские накопления и не имея доступа к кредитам?
           Слухи о надвигающемся дефолте стали усиленно муссироваться в стране, когда,  после шести лет работы в должности Председателя Правительства, был отправлен в отставку В. С.Черномырдин, а на его место, с трёх попыток, был поставлен мало кому известный Сергей  Владиленович Кириенко. Он являлся типичным выходцем из активных комсомольских работников, который выдвинулся на высокие должности в Нижегородской области с помощью   губернатора  Б. Е. Немцова.  Достоинствами нового главы правительства, на мой взгляд, были  его молодость,  умение  убежденно и  "умно" говорить на самые сложные темы, а также энтузиазм, с которым он был готов  браться за решение любых, даже самых сложных, проблем. Однако опыта руководством крупным  хозяйственным  субъектом у него явно не было! 
Можно было полагать, что человек такого склада на таком высоком посту фигура чисто временная, которой предназначена роль громоотвода для принятия непопулярных решений, с тем, чтобы не рисковать именем В. С. Черномырдина, и, может быть, и самого Президента. Поэтому слово "дефолт" стало все чаще и чаще звучать с экранов телевизоров. Прогнозы, когда это произойдет, заполняли страницы газет. Чтобы успокоить людей, 14 августа, 1998 года, в пятницу, президент России Б. Н. Ельцин в своем выступлении официально заявил, что дефолта в стране не будет, и правительство имеет  достаточно  финансовых  средств, чтобы его избежать.
А уже в понедельник, 17 августа, Председатель правительства С. В. Кириенко с завидным спокойствием оповестил весь мир, что Российское правительство отказывается оплачивать внутренние заимствования, объявляя себя банкротом, и отпускает рубль в свободное плавание. Дефолт состоялся! А  в сентябре этого же года, правительство во главе с Кириенко С. В. было благополучно отправлено в отставку. Как говорят  в народе: "Мавр сделал своё дело, мавр может уходить!". К нему лично даже и претензий за такой результат хозяйственной деятельности высших властей страны не предъявишь! Так, "мимоходное явление",  да и только! Вот тебе, бабушка, и "киндерсюрприз",  как метко окрестил  народ его появление в роли председателя правительства!
            Доверие к власти рухнуло надолго, и мои иллюзии на временный характер трудностей в экономике испарились окончательно! Банки, лишившись денежных средств, вложенных в государственные ценные бумаги, и не имевшие ликвидных ценностей, стали лопаться один за другим, объявляя о своём банкротстве. Пытаясь уйти от краха, они стали приостанавливать свои операции со счетами клиентов, лишая тем самым государственные предприятия и фирмы доступа к  своим же собственным денежным средствам. Правдами и неправдами каждый директор предприятия или предприниматель пытался в то время добыть со своих счетов хоть какие-то деньги для выплат  сотрудникам заработной платы и продолжения своей хозяйственной деятельности. Кому-то это удавалось в большей степени, кому-то  –  в меньшей, но у всех стала ощущаться нехватка оборотных средств для продолжения нормальной работы предприятия.  Задержки заработной платы сотрудникам предприятий и государственных учреждений опять стали обычным явлением.
              Спустя непродолжительное время большинство крупных, систему образующих, банков, кроме Сбербанка, который до дефолта всячески воздерживался от открытия счетов юридических лиц, прекратили своё существование и стали банкротами. Денежные связи между предприятиями оказались парализованными, так как стало невозможно переводить деньги с одного счета на другой, то есть оплачивать сырье, товары и услуги. Деньги предприятий и фирм "зависли" на счетах проблемных банков.
            Даже если банк, в котором хранились деньги предприятия, не был банкротом, то не было никаких гарантий, что банк вашего получателя денежного платежа функционирует. Он мог не принимать платежи или, ещё хуже, принимал денежные переводы, но не выплачивал деньги своим клиентам. Было много случаев, когда оплаченные предприятием налоги государству списывались с его счёта, но не попадали в налоговые органы, теряясь в недрах банков. Налоговые органы при этом не признавали доказательством  уплаты налогов, предъявляемые им платежные поручения даже с отметкой банка об их исполнении,  и требовали, чтобы предприятия сами разбирались с банками, почему эти средства не поступили на счета налоговой инспекции, как будто предприятия и фирмы могли это сделать. Угрожая всевозможными санкциями, налоговые органы требовали уплатить налоги ещё раз, но уже через банки, уцелевшие на этот момент и продолжавшие работать.
Таким образом, государство, само же организовавшее весь этот хаос, любым способом добивалось пополнения бюджета, но только не за счёт тех, у кого  денег было очень   много, но, в основном,   на зарубежных счетах!
               Большинство контролирующих органов, чей бюджет в то время, в основном, формировался за счёт штрафов и отчислений с подведомственных им предприятий и фирм, тоже потеряли свои деньги в обанкротившихся банках. Поэтому их сотрудники принялись активно выколачивать деньги с фирм и государственных предприятий себе на зарплату, усугубляя и без того нелегкую для  тех ситуацию. И продолжалась эта финансовая вакханалия ни много, ни мало, а пять долгих тяжелых месяцев. Пять месяцев жизни в условиях ступора банковской системы, которая для промышленности является аналогом кровеносной системы, поскольку именно по ней текут денежные потоки! Эти месяцы  стали слишком долгими для многих фирм и предприятий для того, чтобы выжить!
               Когда некоторые государственные деятели и экономисты говорят о пользе дефолта для страны, почему-то никто из них не удосуживается посчитать, сколько же при этом погибло фирм и предприятий, особенно малого и среднего бизнеса! Можно смело утверждать, что в промышленной сфере малых предприятий практически не стало, и под  таковыми в дальнейшем стали почему-то подразумевать только предприятия торговли и  фирмы, оказывающие услуги населению или крупному бизнесу. Уж больно тяжёлая плата за следующий после дефолта не очень-то продолжительный подъём промышленного производства, фактически лишенного средств на внедрение новых технологий и покупку современного оборудования. Чаша сия не миновала и наш институт!
             Предполагая возможный кризис банковских структур, институт разместил свои финансовые средства на счетах пяти банков, в том числе и самых крупных в стране, таких, как Инкомбанк, Менатеп и Тори-банк. Это позволило, поскольку не все эти банки обанкротились одновременно, всё-таки суметь использовать большую часть находящихся на счетах денег  для выплат, хотя и с задержками, заработной платы сотрудникам института, перечислить государству налоги и даже закупить дополнительно сырье для производства. Однако спасти свои валютные накопления, более ста двадцати тысяч немецких марок, нам не удалось. Марки находились на валютном счёте института в Инкомбанке, и получить их напрямую, как рубли, мы не могли, а потратить их в течение недели на покупку какого-либо иностранного оборудования или сырья было невозможно, не имея уже заключенных контрактов с фирмами. Мы только успели продать свою валюту за рубли Центральному Банку России, который, как это было положено по закону, вроде бы перевел их в Инкомбанк на рублевый счёт института.
            К этому времени Инкомбанк прекратил все финансовые операции, и мы не могли даже получить сведения, где же эти деньги находятся. Центробанк заявлял, что деньги за купленную валюту он отправил в Инкомбанк, а последний заявлял, что их не получал и не мог получить, поскольку не вёл операций с деньгами. Докопаться до правды, несмотря на активную переписку по этому вопросу,  мы  так и не смогли, поскольку Инкомбанк  объявил себя банкротом, а конкурсный управляющий банком разговаривать и вести переписку на эту тему с институтом не стал. Судебная тяжба с Центральным Банком России или комиссией по банкротству Инкомбанка в то время никаких перспектив  не имела,  и поэтому вся накопленная институтом валюта  пропала в недрах рушащейся банковской системы или просто была "под шумок" присвоена кем-нибудь из банковских служащих.
             С планами покупки нового технологического оборудования для расширения производственных мощностей института пришлось расстаться навсегда. И снова остро встал вопрос о выживании института, как хозяйственной единицы! Продажи готовой товарной продукции в течение первых двух месяцев после объявления дефолта сошли практически на "нет", так как безналичные платежи с трудом просачивались через возникшие тромбы в банковской системе страны.
Наученные горьким опытом предыдущего кризиса, мы заранее набили сырьем наши склады под самую крышу, что позволило производству института продолжить работу на полную мощность в течение шести месяцев.  Товарная продукция регулярно поступала на склад готовой продукции, однако дальнейшего движения её к потребителю не было, соответственно,  не было вырученных за неё денег. Жить в это время институт мог только за счёт "проедания" финансовых средств, периодически выбиваемых  с замороженных счётов в банках, небольших продаж готовой продукции за наличный расчёт и поступлений в кассу денег за аренду от тех фирм, которые могли себе это позволить.
              Этих   денег не хватало даже на выплаты заработной платы, не говоря уже о коммунальных платежах. Поэтому размеры заработной платы сотрудникам института пришлось в очередной раз  резко уменьшить, и многие из них стали получать минимальный оклад, установленный в стране. При этом начисляли её людям в положенный законом срок, а выплачивали постепенно, по мере получения денег в банках, и не очень регулярно. А вот налоги государству, в том числе и подоходный налог с фонда заработной платы, институт вынуждены был отдавать государству в требуемые сроки без задержки, чтобы избежать штрафных санкций, которые налоговая инспекция начисляла, даже если само же государство не оплачивало   свой  же исполненный предприятием заказ. Однако "виноваты" во всём этом  были, конечно, только директора!..
             Некоторые сотрудники института стали увольняться, подыскивая себе работу в сфере услуг и в торговле, а остальные терпеливо ждали улучшения экономического положения института, с тем, чтобы получить свою задержанную заработную плату. И все они были недовольны деятельностью  директора,  не всегда понимая, чем же он занят, сидя в кабинете или мотаясь от одного банка к другому!
Большая часть наших арендаторов, связанных с производством рекламной продукции или импортом продовольственных продуктов, подорожавших на нашем рынке, как и доллар, примерно в четыре раза, прекратили свою деятельность и, освободив занимаемые площади, исчезли, даже не всегда оплатив задолженность перед институтом. Жизнь наступила тяжелая, и нужно было срочно изыскивать деньги, чтобы не прекратить своё существование, объявив институт банкротом!
             Анализ ситуации с платежами в стране показал, что получить  денежные средства в необходимом количестве институт сможет  только за счёт аренды помещений фирмами, которые согласятся вносить свои платежи не через банк, а непосредственно в кассу института. Обсудив возникшую проблему с финансированием на совещании со своими заместителями и главным бухгалтером,  мною были  приняты следующие решения:
- приступить к формированию из помещений института отдельных рабочих блоков, объединенных функциональным назначением;
- все освободившиеся при этом помещения, за исключением помещений производственного характера, предложить в аренду фирмам;
-   выставить требования к арендаторам, которые бы обязывали тех зачислять    нескольких  сотрудников своей фирмы в штат института и производить  оплату арендной платы  наличными деньгами в кассу, заключая с институтом хозяйственные договора на услуги, покупку изделий и исследования;
- установить самые низкие в нашем районе города Москвы цены на предлагаемые в аренду помещения;
- продавать всю готовую продукцию института только за наличный расчёт, пока не восстановится работа банковской системы;
- бухгалтерии не торопиться  сдавать выручку в банк, как этого требует закон, а хранить деньги в кассовых сейфах, основываясь на лимитах  хранения наличных денег, полученных нами от пяти разорившихся банков, и трудностями с  транспортированием "налички";
- открыть счёт института в Сберегательном банке России, потратив на это столько времени и сил, сколько потребуется;
- организовать за счёт института обеды для первых и вторых смен сотрудников, занятых в производстве, так как были случаи голодных обмороков на рабочих местах. 
          Это было  фактическим признанием  отсутствия каких-либо перспектив развития научно-исследовательской деятельности в институте и невозможности  модернизации производственных мощностей.  Лишившись в результате дефолта своих финансовых накоплений, институт в действительности лишился и своего будущего. Он мог существовать, как самостоятельная хозяйственная единица, только ограниченное время, так как износ основных производственных фондов вёл его к краху также и  в качестве производственной фирмы! Правда, как следовало из моих расчетов, если бы государство, для сохранения потенциала института, официально разрешило бы сдавать в аренду примерно половину  площадей, то полученных от  этого  финансовых средств вполне хватило    на  содержание многофункциональной  научно-исследовательской лаборатории и небольшого опытного участка, оснащённого современным оборудованием.  В дальнейшем, когда наступили бы более благоприятные для экономики России времена, эта лаборатория, как я считал, послужила бы основой для  воссоздания института! Но это только в теории, а на практике нужно было любым способом бороться за свое выживание!         
            Принятые для этого меры стали давать практическую отдачу, и институт, как потрёпанный штормом корабль, со сломанными мачтами и наполненными водой трюмами, продолжал медленно двигаться вперед, пытаясь на ходу залатать полученные  пробоины. Следует отметить, что банковская система и сфера торговли пришли в себя после нанесенного дефолтом потрясения быстрее, чем можно было предполагать, учитывая размах экономической катастрофы.  Объем продаж продукции института по безналичному расчету к концу зимы 1999 года практически восстановился.
Если не учитывать понесенных при этом финансовых потерь, всё формально выглядело, вроде бы, совсем неплохо!
           Ещё до дефолта экономика института стала ощущать на себе давление коммунальных платежей за свет, тепло и воду. Эта ситуация усугублялась тем, что при социалистическом способе ведения хозяйства институт мог позволить себе не заботиться об экономии энергоносителей и воды, и поэтому коммунальные системы в этой части были просто расточительными. Так, в корпусе института по Ново-Басманной улице, построенного ещё    в царское время,  не предусматривалось оборотного тепловодоснабжения. Поэтому горячая вода из котельной, пройдя батареи отопительной системы, не возвращалась назад, а сливалась в канализацию, как это делалось на заре двадцатого  века. Так же, как и в основном институтском корпусе на улице Научный проезд, из-за незавершённости строителями оборотной системы водоснабжения опытного цеха, предусмотренной проектом, вода, поступающая для охлаждения литьевых машин и экструдеров из питьевого водопровода, после использования сливалась напрямую в канализационный коллектор. Теперь же за все эти устаревшие или неудачные технические решения нужно было платить непомерные деньги.
           Долго продолжаться всё это не могло, и поэтому мне пришлось  направить значительную часть вырученных институтом средств на исправление этих несуразиц. Слава Богу, что к этому времени финансовые средства у института все-таки появились!
          Проще всего и без особых усилий со стороны руководства института была решена проблема по корпусу на Ново-Басманной улице. Там все хлопоты по реконструкции системы отопления взяло на себя акционерное общество закрытого типа, на балансе которого числилось большинство строений площадки и земельный участок. А институт вносил по долевому участию необходимые для этого денежные средства и тратил время на выяснение отношений с собственниками акционерного общества, которые жаждали получить с института как можно больше денег, передергивая документы, завышая стоимость выполненных работ и апеллируя к непредвиденным расходам. В итоге этой тяжёлой борьбы институт все-таки был вынужден заплатить за реконструкцию большую сумму денег, чем, наверное, это стоило в действительности, но дело было сделано. 
Сложнее обстояло дело со строительством и вводом в строй водооборотной системы для обеспечения хладоносителем перерабатывающего технологического оборудования наших производственных участков. Мы, как это и положено, заказали соседнему проектному институту нашего ведомства проект такой водооборотной системы. Однако когда я увидел предложенное специалистами детище, то схватился за голову от удивления и разочарования. Стоимость всех этих градирен, систем термостабилизации, насосов, емкостей, вместе со строительными и монтажными работами, была сопоставима с затратами на замену всего парка нашего технологического оборудования на новое. Что этот проект являлся плодом разыгравшейся научной фантазии наших проектантов, у меня не вызывало  сомнения!
Проведенный мною оценочный расчет такой водооборотной системы в самом общем виде, на  базе моих знаний теплотехники и общей физики, свидетельствовал, что для удержания температуры технологического оборудования и пресс-форм  в необходимых рабочих пределах  требуется около сорока пяти кубометров воды в замкнутом контуре. При этом, конечно, для отвода накапливающегося в ней тепла, вода должна проходить по радиаторам,  обдуваемым  воздушными вентиляторами. 
           Уже спустя буквально четыре месяца водооборотная система была запущена в работу без всякого согласования с какими-либо инстанциями и хорошо работала до моего ухода с поста директора. Таким образом, эта проблема была успешно решена! К сожалению, она была далеко не последней в деле обеспечения снабжения института водой, светом и теплом. Эта проблема была только первой по дороге к автономному и самостоятельному существованию института без зависимости от окружающих потребителей коммунальных услуг!
         В бытность социализма все, кроме двух, здания по Научному проезду, в которых располагались четыре института Министерства медицинской промышленности, снабжались водой и теплом  от единого центрального теплового пункта. Все трубопроводы институтов были закольцованы между собой для надежности и бесперебойного снабжения при ремонтных работах и поэтому не могли самостоятельно выступать потребителями коммунальных услуг. Вся эта  система обеспечения водой, теплом и отвода стоков находилась на балансе одного института, "Биотехнология", которому министерство централизованно выделяло финансовые средства на  содержание  и оплату общих услуг по теплу, воде и стокам.
          Однако, когда институт "Биотехнология" был приватизирован, то чиновники из Госкомимущества не нашли ничего лучшего, как, без согласования с другими пользователями коммунальных услуг, передать в частные руки и центральный тепловой распределительный пункт со всеми  тепловыми сетями, водоводами и канализацией, на которых "сидели" остальные государственные институты. Они вдруг оказались заложниками частной структуры, превратившись для той в субабонентов, лишенных права что-либо решать  с прямыми поставщиками воды и тепла.
Теперь наш институт был вынужден покупать воду и тепло у этого посредника, что неминуемо порождало конфликты и недоразумения, так как теперь именно он  назначал цены на перепродаваемые коммунальные услуги и требовал плату на ремонт и содержание, как самого центрального теплового пункта, так и внешних сетей. И только ему принадлежало право монопольно распоряжаться задвижками на магистралях, подающих тепло и воду институту. При этом не было никаких гарантий, что получаемые от государственных институтов деньги эта, частная теперь, структура использует по назначению, и что её финансовое положение позволит вовремя и в полном объеме оплачивать коммунальные услуги основному продавцу. В  случае  несвоевременной оплаты поставщикам ресурсов институт "Биотехнология" может быть отключён от тепла и воды вместе с нами,  даже если мы всё ему уже оплатили.
К сожалению, отделиться от общей системы подачи тепла и воды и стать их непосредственными потребителями было очень сложно, так как это требовало длительных согласований по прокладке новых трубопроводных трасс, а главное, больших финансовых средств. Поэтому эта ненормальная ситуация долго оставалась  неизменной.
             Правда, первые два-три года, став частным предприятием, институт "Биотехнология" вёл себя с государственными структурами вполне прилично, хотя и тогда уже было заметно, что на общих коммуникациях профилактические ремонты не проводятся, и всё держится на старом заделе. При этом деньги на такие работы  "Биотехнология" с нас исправно получала.
Однако, как только институт "Биотехнология"  начал испытывать финансовые трудности,  расходы на аварийные ремонты, которые  стали  требоваться всё чаще и чаще, он попытался переложить на плечи  субабонентов,  требуя от нас деньги, запорную арматуру, трубы и рабочую силу. Каждое наступление отопительного сезона стало сопровождаться "сражением" за получение тепла и поддержание необходимого давления в системе подачи холодной воды. И только после нескольких обращений в городскую прокуратуру, в органы санитарного надзора и префектуру не ниже, чем на уровне директора института "Биотехнология", удавалось решить эту проблему. И это притом, что, в отличие от других институтов, наш институт никогда не имел  задолженностей по коммунальным платежам.
            А когда случился дефолт, и все институты стали испытывать трудности с оборотными средствами, владельцы  "Биотехнологии" создали юридически отдельную фирму, в аренду которой передали центральный распределительный тепловой пункт со всеми коммуникациями и техническими проблемами. Теперь уже эта фирма стала официальным продавцом коммунальных услуг  нашему институту. Добиться чего-либо официальным путем у этого монополиста стало практически невозможно, так как стоило этой фирме, под любым предлогом, хотя бы на три-четыре дня перекрыть нашему институту подачу холодной воды, как мы могли понести такие потери из-за остановки производства и проблем с арендаторами, что институт мог бы стать  банкротом.
            Заменить одновременно все трубы фирма, естественно, не могла из-за их большой протяженности и поэтому уменьшала потери воды самым простым и  безотказным способом - понижая давление в водопроводе, так как её специалисты часто даже не могли определить, где же и на каком участке нарушилась герметичность.
            К сожалению, корпус нашего института был на несколько этажей выше по сравнению с другими зданиями, питающимися от этого  же водопровода, и поэтому мы наиболее сильно страдали от такого вынужденного произвола фирмы. Отсутствие нужного давления в наших магистралях оставляло без воды помещения двух верхних этажей и не позволяло нормально функционировать теплообменникам и водоструйным вакуумным насосам, используемым при химическом синтезе.
Улучшить ситуацию могла только модернизация водопроводной системы института путём установки повышающих  давление  насосов, автоматически включающихся при его падении, а также устройства, предназначенного для  компенсации скачков давления, которые могли быть причиной несчастного случая в химических подразделениях! При этом мне даже не хотелось думать о судьбе института, если закрытое акционерное общество "Биотехнология", явно не блистающая своими экономическими показателями, завтра не выдержит и пойдет ко дну. Тогда всякая деятельность теплового распределительного пункта может прекратиться на  длительное время, и наш институт останется без тепла и холодной воды. В этом случае все наши усилия и затраты по реконструкции своих внутренних коммунальных сетей пойдут прахом,  институт неминуемо станет банкротом и будет продан в частные руки.  Поэтому наступила пора любым способом изыскать возможность отделиться от общей для всех системы подачи тепла и воды и получать тепло и воду от городских магистралей.
 Задача ясна, но это проекты, разрешения чиновников, согласования  земляных работ, подрядные организации и  деньги-деньги-деньги! А так как наша страна к тому времени сверху донизу была втянута в систему "откатов", взяток и превращения государственных бюджетных средств в личную собственность людей, ими распоряжающихся, то я, как директор института, не мог действовать вне рамок этих сложившихся хозяйственных и управленческих взаимоотношений, практически узаконенных государством. Мне было понятно, что если я хочу построить отдельные трассы холодной воды  и отопления, то  должен буду играть по общепринятым правилам, или надо будет уходить  с должности директора и не морочить себе и людям голову! Из директоров института уходить  я не хотел, не выполнив обязательства дать возможность доработать сотрудникам, да и себе тоже, до пенсии, и не поставив всех своих детей на ноги!
              Единственным утешением и, пожалуй, даже спасением, в этой ситуации было то, что должность директора позволяла мне не заниматься взятками  лично, а только  решать, что нужно сделать в первую очередь, переложив на заместителя директора по общим вопросам все проблемы по взаимодействию с местными  чиновниками и органами надзора!
             А мне надо было опять идти в коридоры власти, в кабинеты "больших" начальников, чтобы просить у них помощь и поддержку в деле  обеспечения нормального функционирования государственного предприятия, которым мне доверено управлять.
           И снова письма, кабинеты, сочувственные речи и беготня по инстанциям. Отступать мне было некуда,  институту нужны были свет и тепло, а не мои вздохи и жалобы на трудности.
           За прошедшее время министерство несколько раз успело сменить своё название, вместо управлений  появились департаменты, а министры приходили и уходили, едва успев начать какую-либо свою реорганизацию под новую техническую и финансовую политику. Чиновников тоже тасовали, как колоду карт, но при этом в министерстве, "почему-то", становилось все меньше и меньше технически грамотных специалистов, знакомых с производством и имеющих опыт работы в промышленности. Вместо них  приходили  чиновники, знающие обо всём только понаслышке и претендующие на роль регулировщиков денежных средств и потоков, не имея технического или экономического образования.
          Правда, в министерстве появился департамент медицинской промышленности, возглавляемый знакомым мне достаточно давно человеком, который был непотопляемым и выплывал наверх при любом начальстве. Он выражал мне сочувствие, как директору, сетовал на глупость "прихватизаторов" и обещал помочь в моих нелегких делах, но денег не выделял, ссылаясь на их отсутствие в его распоряжении.
            Я сначала как-то верил в искренность его слов, и поэтому, когда ко мне неожиданно пришёл директор соседнего проектного института и попросил дать  согласие на прокладку по нашей земле теплотрассы от здания центрального теплового пункта к корпусу его института, я был этим просто поражен.  Не дав никакого согласия, я бросился в министерство выяснить эту странную и не очень понятную мне ситуацию. С большим трудом мне удалось узнать, что наше министерство, опираясь на письма институтов, сумело-таки получить бюджетные средства на реконструкцию их тепловых сетей, но почему-то тихо открыло финансирование только одному проектному институту, не ставя в известность директоров остальных институтов.
           Так как бюджет страны принимался ежегодно, и не было гарантий, что при утверждении следующего бюджета финансирование сохранится, а не будет принесено в жертву другим проектам, то мне было понятно стремление директора проектного института получить  себе  деньги на первый этап  строительства  новых сетей для трех институтов, а не только своего. Эти финансовые средства, при молчаливом согласии руководства департаментом, позволяли ему, за счёт их перераспределения,    успеть построить за один год в полном объёме теплотрассу к корпусу своего института, а для остальных ограничиться проектными изысканиями.     И департамент почему-то пошёл навстречу его желанию, позволив ему именно  так  и действовать. И, конечно же, наверное, не за его "красивые глазки"! И только особенность расположения участка нашего института не позволили скрыть всю эту "кухню"  от меня.
         Однако я не стал делиться с директором проектного института добытой информацией и сделанными из неё выводами, а наивно попросил предусмотреть в его проектной документации теплотрассы место и для труб будущей теплотрассы нашего института. Сделать это было можно за счёт увеличения ширины площадки на бетонных опорах с его трубами, что не требовало новых согласований и большой работы со стороны проектантов. При этом, вроде как в шутку, заявил: "Если вдруг, по каким-либо причинам, этот вариант с моей теплотрассой не пройдет, то строительство тебе лучше не начинать, так как я всегда найду повод не пустить на свою землю технику твоего подрядчика, и  тот не сумеет завершить строительство в требуемые сроки". Тому  ничего не оставалось делать, кроме как принять мои условия.
           Получив, таким образом, готовый проект теплотрассы к моменту прихода бюджетных ассигнований в министерство, я отправился на разговор к начальнику департамента. Предварительно, ещё на стадии оформления проекта, к этой проблеме, по моему указанию, подключился мой заместитель по общим вопросам, который быстро нашел общий язык  и с рядовыми чиновниками департаментов министерства,  и с проектантами. При этом он сумел своими, только ему известными методами, узнать причину трогательной любви начальника департамента к проектному институту, а главное, сколько эта любовь стоит.
           Теперь настала моя очередь утрясти наше дело со строительством.
           Рассказав ещё раз о ситуации с водой и теплом, я стал просить у начальника департамента дать указание, чтобы в целях ускорения реконструкции теплотрассы часть средств из полученного на это дело аванса, пропорциональная стоимости моего проекта, были проведены в финансовом документе проектному институту отдельной строкой, с пометкой "в том числе и "медполимеру". Конечно, то, что вдруг у меня оказался уже готовый проект, не входило в первоначальный расчет начальника департамента и делало его позицию достаточной уязвимой. А кроме этого, мы давно знали друг друга, и отношения наши были вполне дружественными. Он не мог ничего противопоставить моим аргументам в пользу такого решения или просто от меня отмахнуться, но и не давал согласия на моё предложение, гоняя проблему туда-сюда. Тогда я выбрал подходящий момент и намекнул, что хорошо знаю условия игры с проектным институтом, готов их выполнять и на меня в этом можно твердо положиться,  что молчать я умею,  а свои обещания всегда выполняю,  о чём в министерстве все  знают. Он немного подумал и предложил: "Если сумеешь договориться с начальником отдела капитального строительства, и он выйдет ко мне с таким предложением, то я его, пожалуй, утвержу. Так что – вперед!".
Мне снова пришлось идти к начальнику отдела капитального строительства, которого я знал, слава богу, ещё с Министерства медицинской промышленности времен социализма, и взывать к его дружеским чувствам. В общем, в результате моих разговоров с ним, а  заместителя директора - с его подчинёнными, нужное решение было принято, и даже достигнута договорённость, что в следующем году наш институт попытается получить деньги на строительство водопровода, как самостоятельное предприятие, отдельной строкой в бюджете России.
           Для этого нужно было за девять месяцев выполнить проект трассы водопровода, получить разрешение на проведение работ в шести и согласовать проект в четырех организациях, получить экспертное заключение на правильность заложенных в проекте технических решений и его сметы. Кроме этого, требовалось предварительное  согласие подрядной организации на строительство объекта, а также принять на постоянную работу сотрудника, имеющего право вести строительную деятельность. Такое впечатление, что в стране одно и то же количество разрешений и согласований требовалось как на строительство завода, так и на постройку какого-нибудь сарая!
          Затем мне нужно  было обязательно проследить, чтобы министерство в своих предложениях к бюджету страны на следующий год не забыло наш институт и внесло это строительство в свой титульный список. И это было ещё не все! Строительство водопровода для института не должно было исчезнуть из проекта бюджета при его обсуждении в думских комиссиях и не "выпасть" из него на первых двух чтениях  на сессиях Думы. И если руководство департамента бралось довести моё предложение до выхода из министерства, то всю работу с парламентом они отдали мне.
           Исходя из ситуации, всю организацию этого дела до попадания документов на стол начальника департамента я поручил своему заместителю, ну а за работу с депутатами мне нужно было браться самому! При этом, параллельно, нужно было также не забывать вести строительство теплотрассы, на которое деньги фактически были получены. Правда, прежде чем   это событие состоялось, мне пришлось некоторое время поработать в коридорах и кабинетах Государственной Думы для того, чтобы из бюджета страны не исчезла отдельная строчка, предусматривающая выделение институту средств на это строительство!
          Надеяться попасть просто так, с улицы, на приём к какому-нибудь влиятельному депутату Думы и просить о помощи  было бы просто смешно. Поэтому я решил, прежде всего, найти знакомого мне человека, который мог бы представить меня нужному депутату. Оказалось, что мои прежние связи в верхних эшелонах власти полностью себя исчерпали, а новые не образовались. И опять надежда оставалась только на  счастливый случай! И "госпожа удача"  дала-таки мне шанс!
В отделе капитального строительства министерства работала сотрудница, у которой подруга работала  помощником председателя одного из основных думских комитетов. Эта сотрудница вошла в моё положение и решила помочь институту в его борьбе за существование, считая, что  тот  решает нужные для простого народа проблемы. Она дала телефон своей подруги и разрешила мне, от её имени, обратиться к ней с просьбой организовать встречу с председателем думского комитета. Та оказалась человеком отзывчивым и помогла попасть  на приём к её начальнику, который меня внимательно выслушал и не отказался помочь в решение проблемы института.  Он позвонил одному из заместителей председателя другого профильного думского комитета, через который проходила часть подготавливаемого бюджета, связанная с распределением средств на капитальное строительство, и попросил его выслушать меня, как человека, делающего нужное для страны дело. В общем итоге, я добрался до председателя нужного мне думского комитета.  После достаточно долгого разговора о ситуации с институтом и положения дел в медицинской промышленности он меня заверил, что если кто-то из депутатов не захочет специально лишить институт государственной поддержки, то средства на строительство водопровода института будут выделены отдельной строкой в бюджете России.
           Его обещание не было пустыми словами, и институту средства на строительство водопровода были выделены!
          Меня  как-то  приятно поразило, что в разговорах с депутатами Думы мне ни разу не пришлось слышать от них даже косвенного намёка о вознаграждении за  поддержку, что существенно отличало их от большинства чиновников. Правда,   цена  и ассортимент товаров в думских торговых точках  недвусмысленно свидетельствовали, что народные избранники живут у нас в стране в  том  мире, где царят материальное благоденствие и сытая жизнь! Интересно, что двигались и депутаты, и сотрудники думского аппарата по коридорам Думы торжественно и неторопливо, показывая всем своим видом важность дела, которым они занимаются. В то же время в разговорах они показались мне людьми разумными, способными воспринимать суть проблемы, и даже было не очень понятно, почему же, собравшись вместе на свои заседания, они принимают довольно странные и далеко не полезные для народа решения и законы. Может быть, это просто является следствием того, что "сильные люди" нашей страны умеют заинтересовать их не в индивидуальном порядке, по отдельности,  а целым партийным  оптом, пробивая или тормозя нужные    им законы? Ну, это были уже не мои проблемы.
          Своё дело в Думе мне удалось решить успешно, и я был очень горд и доволен.
         На следующий год, почти без усилий, удалось получить бюджетные средства на начало реконструкции силовых линий электропередач, которые устарели и не выдерживали эксплуатационных нагрузок технологического оборудования. К сожалению, на этом все мои отношения с депутатским корпусом прекратились, так как в связи с очередным фундаментальным изменением структуры министерств, затеянным правительством, все связи с чиновниками снова нарушились, и в перечень предложений, вносимых министерством в Думу на следующий финансовый год, институт попасть не сумел!
            Размер авансового платежа на первый год строительства, как я и предполагал, был таков, что при правильном  выборе подрядчика работ и  умелой организации монтажа труб всё наше строительство теплотрассы  можно было выполнить на эти выделенные деньги, но разве только потратив несколько десятков тысяч из бюджета института. И это даже за вычетом десяти процентов от суммы аванса, которые надо было отдать в качестве "отката",  оплатив счета одной из частных фирм.
         Слава Богу, что времена, когда эти деньги нужно было обналичивать и приносить в кабинеты в кейсах или пакетах, прошли, а  мне оплатить счета за строительные работы было морально легче и проще, поскольку эта  операция не вызывала лишних вопросов у подчинённых. 
         Все работы по теплотрассе были выполнены в срок, и, после скандала с институтом "Биотехнология", который отказывался дать нам "свободу" и даже пытался всячески саботировать работы нашего подрядчика на территории центрального теплового пункта, осенью двухтысячного года институт приобрел статус автономного потребителя городского тепла!
         Одновременно с этим  мой заместитель активно оформлял документы на строительство водопровода, остроумно решив часть задач, стоящих перед ним. Так, чтобы институту не искать специалиста по строительству, он сумел получить, после окончания курсов по повышению квалификации, документ, дающий ему право курировать строительные работы, а вслед за этим ещё и прошел подготовку на право участия в тендерах, как эксперт, при выборах подрядной организации для строительства. После этого институт мог решать подобные вопросы, связанные со строительными делами, самостоятельно, не привлекая специалистов со стороны.
В умении находить выход из сложных ситуаций ему не откажешь, хотя иногда он сам умудрялся их создавать, не всегда до конца оценивая правильно последствия своих дел. Так, при получении документа, разрешающего строительство водопровода за пределами земельного участка института, он не сумел получить разрешение инспекции нашего района на проведение земляных работ, а подписал его сразу в вышестоящей инстанции, которой она  подчинялась.
          В то время уже сложилось правило, что получение практически любой подписи под документом стоило известную сумму денег, без получения которой бюрократический механизм на любом уровне просто не работал. За всё нужно было платить наличными деньгами! Деньги, как правило, платились не самим руководителям, хотя иногда случалось и такое, а его подчиненным, визирующим документ, или посреднику, вхожему в кабинет нужного чиновника. Принцип был прост: за то, что  я "открываю" перед тобой свой личный шлагбаум, ты мне платишь, и можешь двигаться вперед, до следующего открывающего очередной, но тоже свой шлагбаум, даже если "следующий" был его собственным начальником. Вот этот принцип он и нарушил!
          Я сначала не очень придавал значение этому факту, так как это разрешение  было признано во всех инстанциях, имеющих отношение к проекту водовода, и поэтому мне показалось, что это означает  управляемость по вертикали этой инспекции: поскольку подпись начальника все признают, то она  закон для подчинённых. 
         Однако, когда пришло время открывать паспорт на земляные работы по рытью траншеи под трубы, соответствующая инспекция нам его не выдала, ссылаясь на то самое отсутствие их подписи на разрешающем документе, а подпись их более высокого начальника для них не указ. Начальник в свою очередь развёл руками и предложил нам самим решить этот вопрос, не поднимая шума. А институт не только "шуметь!", но и просто терять время на выяснения отношений, не мог себе позволить, так как в этом случае мы не могли бы освоить в заданные сроки бюджетные средства, что грозило остановкой финансирования всей работы.
          В стране на правительственном уровне была узаконена практика выделения бюджетных средств Министерством финансов на текущий год не в его начале, а в конце весны или даже в начале осени. Это, конечно, приводило к срыву объёма строительных работ, не освоению выделенных предприятиям бюджетных средств, которые потом, по окончании текущего года,  изымались в пользу государства под залпы ругани в адрес министерств, ведомств и государственных структур. Ну а чиновники, в свою очередь, не хотели быть крайними в этой игре с правительством и находили способы перевести стрелки на директоров предприятий, которые не осваивают бюджетные средства вовремя и вводят в обман министерство. Так, наше министерство не выделяло следующий транш финансирования, пока руководство института не представит в отдел капитального строительства полностью оформленный акт приемки работ на этап, за который будут переведены деньги. Директора предприятий были виноваты всегда, просто по определению государственных чиновников! 
           Пользуясь безвыходностью положения для  руководства института, за открытие паспорта с нас запросили такие деньги,  которые изыскать мы не могли без подделки  документов и прямого воровства. Московские чиновники всегда очень высоко себя ценили!
          Образовался очередной тупик! Разговор у меня с заместителем  был не очень приятным, но не бесполезным. Он, конечно, не без помощи тех же чиновников, все-таки сумел найти выход из этой катастрофической ситуации. Оказывается, если происходит авария на водопроводе, то в этом случае для её устранения выдаётся специальный документ, разрешающий вести земляные работы по устранению аварии сроком до двух недель. Поэтому, если заплатить, кому нужно, в общем-то, небольшую сумму  денег,   грамотно организовать "аварию",  и за две недели успеть проложить новый водовод, то поставленную цель можно осуществить. Этот аварийный вариант прокладки водовода, без сомнения, удорожал стоимость строительства, но за лимиты его финансирования  не выходил.
           Эта комбинация была успешно проведена, а для страховки, чтобы не было соблазна у инспекции этому помешать,  на законных основаниях, по договору, к охране строительства была привлечена милиция. В общем, водопровод был построен и принят в эксплуатацию!
           Да, как же не просто и далеко не всегда приятно складывались у меня отношения с миром нового чиновничества и  представителями различных надзорных органов!
          Однако наиболее неприятный осадок остался у меня от контактов с сотрудниками правоохранительных органов, с которыми при социализме были вполне нормальные и уважительные отношения. Основой моего конфликта с сотрудниками милиции из управления по экономическим преступлениям послужило стремление нашего правительства любым путём отобрать у государственных предприятий доход от сдачи в аренду закрепленных за ними площадей, которые официально принадлежали Госкомимущества.
          После дефолта не только у нашего института, но и у большинства других государственных предприятий города Москвы, Петербурга и других крупных городов аренда превратилась едва ли не в единственный способ удержаться на плаву, и её масштабы резко возросли. Тем не менее, в Москве явно продолжало не хватать офисных и складских помещений, в которых нуждались всё новые и новые  фирмы, занимающиеся торговлей, в том числе импортом через таможню, или сферой услуг.  Стремительный рост количества таких фирм вероятнее всего был связан с тем, что на фоне обнищания большинства городов и промышленных центров, в Москве продолжали "крутиться" очень большие суммы денег, размер которых только увеличивался. Это обуславливалось начавшимся ростом цен на нефть, газ и другое сырьё, экспортируемое за рубеж, значительным объёмом финансовых средств, извлекаемых чиновниками на свои нужды из государственного бюджета, и стремлением богатых людей обосноваться в столице. Москва оставалась деловым, финансовым и политическим центром всё еще огромной страны.
            Строители не могли удовлетворить спрос на помещения под служебные нужды фирм и компаний, и  те устремились на пустующие государственные площади предприятий и институтов. В газетах и по телевидению, начиная с двухтысячного года, стали все чаще и чаще появляться сообщения и репортажи о пойманных на взятках проректорах университетов, учебных институтов и руководителей  государственных научно-исследовательских и академических институтов.  У меня на тот момент вообще сложилось впечатление, что громогласные и публичные изобличения во взятках людей, обладавших учёными степенями и званиями, доставляли определенное удовольствие, как пишущей братии, так и чиновникам, вместе с органами правопорядка. "Вот, смотрите, – вещали эти люди, - интеллигенты, учёные, научные деятели - элита, а сами такие же взяточники, как и все остальные! Что уж тогда с нас спрашивать?".
           Они в упор не хотели видеть нищенское существование этих, когда-то очень уважаемых и материально обеспеченных, людей, многие из которых были вынуждены заниматься чуждыми для них арендными делами, чтобы облегчить существование своих институтов и предприятий, и не всегда могли удержаться от  присвоения части идущих им прямо в руки наличных денег. А потом – лиха беда начало – входили, что называется, во вкус. Надо при этом, конечно, отметить, что проходимцы всегда были и среди учёных мужей, но они достаточно быстро отторгались этой средой!
          Милиция, получив соответствующее указание сверху, взялась активно разрабатывать научные заведения, желая продемонстрировать непримиримую борьбу государства со взяточниками, стараясь громкими делами по ним отвлечь людей от нарастающего будничного изымания денег у населения и фирм на оплату услуг чиновного и служивого люда. Чиновники и служащие различных государственных образований, получая заработную плату из налогов, собранных с  населения, дружно принялись всевозможными способами  добывать деньги с людей, которых они должны были обслуживать в силу своих должностных обязанностей! Мне даже казалось, что эта возможность была своеобразной материальной компенсацией со стороны государства за низкую заработную плату своим служащим и мелким чиновникам. Ну, а на "подвиги" на этом поприще их, судя по всему, вдохновляли примеры чиновников высокого ранга, чьё финансовое и материальное благополучие зиждилось на умёлом использовании своего служебного положения в личных целях!  Все они были одной масти  и повязаны круговой порукой.
            Вот и наш институт оказался в числе объектов, выбранных для показательной деятельности со стороны милиции.
           В один из дней, после обеда, я услышал непонятный шум и движение в коридоре нашего этажа и вышел из своего кабинета узнать, что же там происходит. В коридоре, недалеко от кабинета моего заместителя по общим вопросам стояла довольно большая толпа людей, слышались какие-то выкрики и даже команды. Когда я подошел к кабинету, то меня остановил молодой человек в чёрной кожаной куртке, довольно крепкого телосложения. Он загородил мне дорогу, грубо скомандовал: "Стойте! Дальше идти нельзя! Встаньте возле стены и ждите!". От неожиданности я остановился, а затем, разозлившись на такое обращение, возмущенно и громко воскликнул: "А вы-то ещё кто такой, чтобы  мною командовать? Уйдите с дороги не вздумайте пускать в ход руки! Я директор института и хочу знать, что здесь происходит!  Предъявите ваши документы и объясните мне, что вы здесь делаете?"-  и  двинулся прямо на него, готовый ко всему!
         Молодой человек отступил немного в сторону, показал удостоверение лейтенанта милиции и уже  более вежливо произнес: "Пройдите, пожалуйста, в кабинет вашего заместителя, там моё начальство, оно вам всё объяснит". Меня он пропустил и занял опять своё место.
         В кабинете заместителя находилось довольно много посторонних людей. Несколько человек в кожаных куртках быстро просматривали содержимое письменного стола, два лица, в потрепанной одежде, уныло стояли в стороне возле стены, а на стульях сидели сильно перепуганный и растерянный заместитель и неестественно бледная начальник планового отдела. Перед ними туда-сюда расхаживал высокий, моложавого вида, человек и что-то говорил им громким уверенным голосом.
Понимая, что  тот и есть начальство, я громко и возмущенно потребовал объяснить, что здесь происходит. "Я полковник милиции, - представился высокий и показал мне свое удостоверение, - вашего заместителя задержали при получении взятки в две тысячи долларов. Он арестован и начальник планового отдела тоже. Сейчас допрашивают главного бухгалтера, и идет выемка интересующих нас документов". Увидев, что на меня эти слова должного впечатления не произвели, и я готов возмущаться и скандалить, он предложил продолжить наш дальнейший разговор у меня в кабинете.
          "В кабинет-то мы сейчас пойдем,  а вот на каком основании задерживают людей в коридоре, не ясно! Вам что, зрителей не хватает, или шуму мало?", - зло спросил я. "Сейчас их всех отпустят, не надо так возмущаться, успокойтесь. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Поэтому не будем терять времени и пойдемте к  вам в  кабинет",  -  продолжал гнуть своё полковник.
Он отдал соответствующее распоряжение, коридор быстро опустел, и мы с ним прошли ко мне в кабинет.
          Удобно расположившись на стуле, полковник пояснил мне, что к ним, в отдел по экономическим преступлениям, поступило заявление от директрисы одной из коммерческих фирм. В этом заявлении  она сообщала о попытке вашего заместителя  получить  взятку  за оформление  аренды помещения в  институте. Отдел принял этот документ в разработку, и вот сегодня эти сведения подтвердились, и он задержан при получении взятки, о чём составлен протокол, подписанный двумя понятыми. Кроме него сотрудники милиции задержали начальницу планового отдела,  а сейчас они решают вопрос о причастности к этому делу главного бухгалтера и меня, как директора института.
        Несуразность этой взятки была для меня очевидной сразу, поскольку необходимость давать её, при отсутствии ажиотажного спроса на площади института, вызывало большие сомнения, а уж причастность к этому делу планового отдела и бухгалтерии превращало слова полковника в полную нелепицу! "Пожалуй, единственным достоверным фактом в сообщении полковника, было получение моим заместителем  2000 долларов, – промелькнуло у меня в голове, - правда, не очень понятно, за что же их ему дали?  А вот начальница планового отдела  к этому делу уж точно не причастна, и надо её срочно вызволять!". А вслух произнес: "Я не знаю, что и сказать о произошедшем инциденте, но точно уверен, что начальница планового отдела  не имеет никакого отношения к предъявленным вами обвинениям, и поэтому требую её освободить!".
          Полковник отказался это сделать, заявив, что она арестована в интересах следствия, и затем, резко поднявшись,  бросил: "Я жду вас завтра, в своем кабинете, в десять часов утра, не забудьте явиться, чтобы не было лишних проблем!".
           После его ухода я стал срочно вызывать к себе сотрудников института и охраны, которые могли бы своими ответами восстановить картину произошедшего, так как все документы милиция забрала, а фигурантов дела отвезли в изолятор временного содержания. Одновременно с этим я принялся звонить в прокуратуру и различным милицейским начальникам с требованием освобождения задержанных сотрудников института, так как они достойные и честные люди, не представляют угрозы обществу и поэтому не должна находиться под арестом.
Единственные сведения, которые я сумел получить от сотрудников, это только то, что по просьбе заместителя  начальник планового отдела оформила типовой договор с какой-то фирмой, а сотрудники милиции и понятые проникли в институт под видом посетителей отдела продаж и некоторых фирм. И только поздно вечером, после её освобождения,  мне стала более или менее ясна картина случившегося!
Оказывается, днем раньше к моему заместителю  обратилась женщина, как директор некой фирмы, которая якобы собиралась арендовать помещение в институте для своего офиса и поэтому попросила  встречи с ним по этому вопросу. При встрече тот вместо договора об аренде предложил ей заключить договор об услугах и совместной деятельности сроком на один год, который на тот момент был в институте типовым для всех новых фирм. По этому договору допускалось внесение аванса за будущие услуги института, оплатить который клиентка выразила желание. Заместитель пригласил к себе  начальницу планового отдела, чтобы она посчитала размер суммы авансового платежа и оформила договор. Взяв подписанный посетительницей договор, она зарегистрировала его в бухгалтерии и один экземпляр полностью оформленного договора  понесла  обратно, в кабинет заместителя директора. При подходе к дверям кабинета она была задержана сотрудниками милиции, которые обвинили её в пособничестве в получении взятки в особо крупных размерах. Перепуганную таким оборотом дела женщину арестовали и отправили в камеру предварительного заключения!
         Конечно, наступившая ночь была для меня далеко не спокойной.  Самые неприятные мысли лезли в голову, начиная с того, появится ли завтра в средствах массовой  информации сообщений об этом событии, и до вопроса, с чего бы вдруг административное нарушение моего заместителя хотят превратить в уголовное преступление, если самого факта взятки, по моему разумению, не было, да и всё событие очень было похоже на специально разыгранный спектакль. Конечно, брать аванс в долларах не положено, но его   легко можно было выгодно обменять по более высокому курсу, сдать нужную часть рублей в кассу,  получив  небольшой "навар".  Но ведь это же  должностное, а  не уголовное, преступление!
Утром я сидел в небольшом кабинете знакомого полковника, который очень вежливо, но с напором принялся превращать меня в соучастника взятки. Когда я логично пытался доказать, что взятки не было и не могло быть,  так как абсолютно непонятно, за что же её  давать, если никакой дополнительной услуги фирме он  не оказал, а то, что ему предложили доллары (как потом выяснилось, женщина сама попросила  принять у неё именно доллары в оплату законно оформленного и зарегистрированного договора), так это ещё ни о чём не говорит! Ну, максимум должностной проступок, не более!  Тогда полковник  начал фантазировать, придумывая ситуации типа:
- Вы, после получения  денег, вместе с бухгалтером и начальником планового отдела могли   уничтожить договор, а деньги разделить между собой ;
или
- деньги присваиваются, а договор с фирмой разрывается, из-за создания Вами для фирмы невыносимых условий работы, и уничтожается.
А когда фантазия исчерпалась, стал  делать заявления типа:
- а Вы знаете,  что ваш заместитель во всём признался и дал письменные показания против Вас?;
- покрывая своих подчиненных, Вы подпадаете под статью Уголовного Кодекса;
- и тому подобное.
Таких "бесед" было несколько. В них меня очень раздражало то, что этот, не очень отличающийся интеллектом, человек в своем разговоре всё время подспудно старается сломить моё сопротивление и заставить меня сотрудничать с ним, периодически переходя на доверительный тон. В ответ я не выдерживал и начинал отвечать ему грубостью или просто дерзить.
            Так, когда он, вызывая меня на откровенность, вдруг сообщил, что сам он по образованию тоже физик и, по окончанию Московского инженерно-физического института, по призыву комсомола пошел работать в органы внутренних дел, то я с усмешкой заметил: "А что, теперь неудавшиеся физики идут не в школьные учителя, а в милицию? Бедная милиция! Как ей не повезло!". А на угрозу, что я рискую оказаться в тюрьме, зло ответил: "Надо же, когда я бываю за рубежом, то мне предлагают остаться работать у них и готовы создать для этого все условия, а вот дома, в России, вместо этого грозят  небом в клеточку. Зачем я только  сюда  вернулся?   Надо же, я-то  думал, что за сохранение института в сложной экономической ситуации государство меня когда-нибудь наградит, а вместо этого меня шельмуют и грозят мне тюрьмой! Ничего себе, "гримасы"  жизни на Родине!".
Надо сказать, что эти собеседования  стали плохо отражаться на моем самочувствии, так как за всем этим явно ощущалось большое желание этого полковника найти повод, чтобы подвести мои действия под статью Уголовного Кодекса, и мне  приходит пора искать защиту во властных структурах, подыскав там влиятельного человека. И очень неожиданно для меня такой человек нашелся сам!
           Это я почувствовал сразу, как только снова вошел в кабинет этого несостоявшегося физика. Он сидел какой-то тихий, в нём не чувствовался прежний азарт загонщика и отсутствовало желание играть со мной в кошки-мышки. "Вы что,  знаете начальника милиции нашего округа?", - начал он свой разговор. "Конечно, знаю, - ответил я, - мы с ним раньше, на заседании районного комитета партии,  сидели рядом, но только тогда он ещё был полковником, а не генералом". "Так вот, он мне сказал, что известных учёных, которых к тому же знают  за рубежом, лучше не трогать, а то с ними никогда не отгадаешь, откуда получишь по мозгам. Уж больно неожиданные у них бывают связи!",  -  мрачновато пояснил мне собеседник.
Наступила тишина! "Вы свободны, и не надо шума, вы у нас теперь свидетель по делу, а не подозреваемый, поэтому мы, может быть, ещё встретимся", - сказал полковник и посмотрел мимо меня. "Ну, уж это не дай бог!", - не стесняясь, заявил я и вышел из кабинета. Дело тянулось около десяти месяцев с переменным успехом, пока его не закрыли, воспользовавшись ближайшим Законом об амнистии. Правда, нервы потрепали мне изрядно!
           Не прошло и года после проблем с милицией, как появилась новая напасть: в газетах начали публиковать списки государственных предприятий и учреждений, подлежащих акционированию с дальнейшей продажей акций в частные руки. 
В середине июля 2002 года, буквально за несколько дней до моего очередного отпуска, в папке  я обнаруживаю экземпляр выписываемой институтом газеты с таким списком, в котором нашёл  свой институт, хотя об этом, наверное, я должен  бы был официально извещён нашим министерством, а не узнавать  об этом из газет. От греха подальше, я спрятал этот экземпляр газеты в свой сейф, с тем, чтобы избежать ненужных разговоров в стенах института в своё отсутствие. Я очень устал, и хотел вернуться к этому вопросу со свежей головой, имея возможность заранее обдумать новую ситуацию. Однако, когда я после отпуска вернулся в институт, то быстро выяснил, что все сотрудники института и арендаторы уже видели этот список, и активно обсуждают последствия этого мероприятия. Конечно, в отпуске у меня было время не один раз обдумать ситуацию с институтом, его дальнейшую судьбу и своё незавидное положение, как директора, в наступающий переходный период, когда управляемость предприятием и арендаторами резко ухудшится.
       Надо сказать, что сама по себе экономическая ситуация в институте, спустя некоторое время после кризисных четырех-пяти месяцев дефолта, сначала переживала некоторый подъем, за счёт увеличения объема продаж товарной продукции, и где-то до конца 2001 года оставалась стабильной. Однако с начала 2002 года она стала медленно, но неуклонно, ухудшаться из-за вывода из производства  изношенного технологического оборудования,  заменить которое, после потери своих накоплений при дефолте, институт  уже был не в силах. Нам едва-едва хватало средств на поддержание производственных помещений в соответствии с нормами и требованиями к производству медицинских изделий.
          Как ни старались мы восполнить свои финансовые потери   за счет налаживания новых производств, не требующих больших капиталовложений, таких, как пузырьки малой емкости, гели для диагностических исследований, стоматологические материалы, это нам  удавалось плохо. Если бы не контракт с американской фирмой на поставку ей активных полимерных элементов для лазеров с перестраиваемой частотой излучения, процесс этот был бы еще более заметным и разрушительным. Сотрудники, потерявшие работу, уходили из института, и его штатное расписание постепенно  сокращалось. Институтское хозяйство, в том числе и корпуса, удавалось поддерживать в хорошем состоянии только за счет все большей и большей сдачи помещений в аренду. Было очевидно, что вернуть институт в русло процветающей научно-производственной фирмы, как это было до дефолта, без крупных дополнительных капиталовложений стало невозможно! При этом получить кредит в банках институт тоже не мог, так как  те не предоставляли кредитов  без обеспечения недвижимостью, которой во владении института не было. Поэтому сама по себе идея превратить институт в государственное акционерное общество была единственным выходом из этой тупиковой ситуации. Хотя дальнейшая угроза его продажи в частные руки таила много неприятностей и рисков.
         Мои расчеты показали, что если сдать в открытую аренду три с половиной этажа основного корпуса из шести по полновесным ценам, то полученной от этого прибыли вполне хватало на содержание научного подразделения из десяти-пятнадцати человек и реконструкцию в течение трех лет производства под современное оборудование и новые технологии. После этого производство снова будет рентабельным и не потребуется  дополнительного финансирования.  Но для этого нужно, чтобы совет директоров будущего акционерного общества снова назначил меня директором института и утвердил мой план его развития. Я тогда ещё продолжал тешить себя надеждой, что правительство своим постановлением  попытается  сохранить остатки науки и производства  в государственном  акционерном обществе и не позволит превратить его в чисто коммерческую структуру, извлекающую прибыль из  зданий путем сдачи в аренду всех имеющихся в институте площадей.
Естественно, что представителем государства в совете директоров акционерного общества с правом решающего голоса будет кто-нибудь из чиновников нашего министерства, и поэтому я просто обязан иметь хорошие отношения с начальником департамента медицинской промышленности, который должен быть в курсе дел института и одобрять планы моих будущих действий по его развитию. А если, по каким-либо причинам, директором института меня все-таки не назначат, то можно попросить себе должность заместителя директора по научной работе или начальника научно-производственного подразделения. Мой возраст, опыт работы и учёные звания вполне подходят для этих должностей, и я смогу еще кое-что сделать на научном поприще!
          Отрабатывать все возможные пути развития ситуации надо было  одновременно, так как предсказать, что произойдет на самом деле, заранее было просто невозможно! Хорошо, если бы акционирование института произошло как можно быстрее, так как неопределенное,  подвешенное состояние с его статусом и директором начало  разлагающе действовать на коллектив,  а также не способствовало скрупулезному выполнению арендаторами своих обязанностей по платежам. Мы находились в России, а не в Германии! Хотя, с другой стороны, чтобы успеть реализовать в полном объеме свои планы по подготовке к акционированию института, все-таки нужно иметь время, и поэтому торопиться с этим делом надо, но не спеша, а обдумывая каждый свой шаг!
           Примерно в это же время, в связи с назначением очередного нового министра, произошла смена его заместителей и начальников департаментов. Начальником департамента, вместо  прежнего, был назначен М. И. Григорьев,  хорошо знакомый мне еще по работе в Министерстве медицинской промышленности. Он производил на меня хорошее впечатление своей открытостью к собеседнику, дружелюбием и деловитостью, а также быстротой реакции в разговоре, свидетельствующей о широте знаний и живости ума. 
          Работать с Михаилом Ивановичем Григорьевым, как мне представлялось, будет значительно легче, и можно надеяться на его  помощь  в делах института. Мы с ним, действительно, быстро нашли общий язык, и я стал заметно чаще ездить в министерство. Я старался держать его в курсе проблем внутренней и внешней жизни института, не стесняясь, просил о помощи в оформлении нужных мне документов и советовался по сложным вопросам, связанным с взаимодействиями с различными государственными и коммерческими структурами. Конечно, я  не нагружал начальника департамента неразрешимыми проблемами и не тревожил его по разным пустякам.  Постепенно наши отношения приобрели дружественный, рабочий характер, от чего я уже давно отвык при контактах с новым поколением чиновников. Когда я, по его просьбе, в одну из встреч показал штатное расписание института, он был крайне возмущен несуразицей с низкими окладами его руководства и сумел  быстро исправить положение, оформив изменения к моему контракту, с тем, чтобы довести мой оклад до четырнадцати тысяч рублей.
            В общем, мне стало казаться, что проблем с назначением меня директором института при акционировании  не будет, так как   экономические показатели  по формальным признакам были значительно лучше, чем у остальных институтов министерства.  Он существовал, не выбивая у государства денег на своё содержание и не пускаясь в различные авантюры для привлечения негосударственных средств. Мало того, в отличие от других институтов, у меня существовал десятилетний план научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, утвержденный в своё время, в 1996 году, нашим министерством, Министерством здравоохранения и Госстандартом, в соответствии с которым и работали наши подразделения, и который не раз выручал институт при его проверках различными контрольными органами.
            Отшумели новогодние застолья, а по поводу акционирования института стояла непонятная для меня тишина, и даже Госкомимущество вдруг перестало меня тревожить по поводу каких-то мифических отчислений, которые, по их мнению, должен был сделать институт  за многолетнее использование  зданий, принадлежащих государству. Меня это немного удивляло, поскольку процесс акционирования государственных институтов и предприятий, особенно в Москве, шёл очень активно. В городе появились фирмы, занимающиеся юридической стороной акционирования, сотрудники которых часто звонили мне, предлагая свои услуги в этом деле. При этом они ставили меня в известность, что акционирование и продажа акций частным фирмам практически является единым  процессом, и поэтому требовали определиться с покупателем.
           На этом фоне молчание нашего департамента медицинской промышленности выглядело для меня не очень понятным. Конечно же, я отправился выяснить этот вопрос у М. И. Григорьева, который мне сообщил, что все чиновники в министерстве озабочены созданием мощного государственного холдинга фармацевтической направленности, способного на равных конкурировать на лекарственном рынке страны с западными фармацевтическими гигантами. Поэтому, пока  решается вопрос, какие институты и предприятия в него войдут,  в каком статусе и как всё это  оформить законодательно, министерству просто не до твоего института,   работай себе спокойно и не высовывайся!
          По информации, полученной от чиновников, знакомых директоров институтов и по публикациям в газетах, мне стало известно, что  идею создания такого холдинга активно поддерживают наш министр И. И. Клебанов, председатель Госкомимущества и некоторые другие члены правительства. Но самое любопытное  во всём этом деле было то, что возглавить его должен будет частный предприниматель, бывший врач-психолог, президент и хозяин страхового акционерного общества "Жива", Валерий Леонидович Хайкин, который, в связи с этим, недавно получил  должность советника министра. В планируемый холдинг должны были, вроде бы, войти все институты бывшего министерства Медицинской промышленности Москвы и Подмосковья, завод Мосхимфармпрепараты, и Волгоградский комбинат "Химпром".  В связи с этим акционирование этих институтов было приостановлено, так как планировалось, что их имущество и земли передадут в управление холдингу, который после его создания должен будет выпустить в продажу свои акции для приобретения их частными лицами и фирмами. А первый заместитель министра А. Г. Свинаренко, используя весь свой административный ресурс, уже был занят "обработкой" директоров институтов и предприятий, с тем, чтобы они не бунтовали против потери своей самостоятельности при вхождении в состав холдинга.
            Узнав про этот проект,  я как-то сразу же  понял, что энтузиазм "больших людей", продвигавших его в жизнь, явно подогревался  возможностью использовать для своей выгоды земельные участки институтов, которыми в советское время власти их щедро наделили.  Значительно сократившаяся численность научных сотрудников этих институтов позволяла, в рамках образованного холдинга, разместить их в одном или  двух зданиях, образовав  единый научный центр, а освободившиеся многочисленные корпуса превратить в офисные центры и сдавать в аренду. При этом даже представить себе было невозможно, какие же огромные суммы денег таит в себе возможность продать в дальнейшем  земли институтов, расположенные в престижных районах Москвы, под деловое и жилищное строительство! Было за что сражаться различным кланам и группировкам, желающим обогатиться на сделках с недвижимостью и в строительном бизнесе!
           К сожалению, при этом я почему-то сильно недооценил, с этой точки зрения, опасность расположения земельного участка, занимаемого нашим институтом, на  общей территории, отведённой когда-то всем институтам нашего министерства. Фактически, небольшой по размерам земельный участок нашего института  буквально делил пополам, на две большие части, все земли по Научному проезду и был ключевым при будущей подготовке всей площадки к продаже под сплошную застройку. Кто будет владельцем этого участка, тот и продиктует свои условия при скупке земли!
           По прошествии нескольких дней мне позвонили из приёмной В. Л. Хайкина, который поместил свой основной  кабинет в административном здании завода "Мосхимфармпрепараты", и известили, что мне необходимо явиться к нему на приём в названное  им время. Тон разговора не оставлял сомнений, что сделать меня это не просят, а приказывают, не считаясь с моими возможностями и планами.
Я, естественно, позвонил своему начальнику М. И. Григорьеву и выразил своё возмущение тем, что, минуя департамент, мной напрямую взялся командовать  В. Л. Хайкин, словно я его непосредственный подчинённый, а не директор самостоятельного института, и попросил у него совета по поводу своего правильного поведения в этой непростой ситуации. Ответ моего начальника был кратким, но вполне исчерпывающим: "Геннадий Алексеевич, не ищите на свою голову приключений, а выполняйте требования и указания Валерия Леонидовича, как приказы министра. Я тоже буду у него, там и увидимся!".
            Делать после этого разговора мне уже было нечего, и я собрался на разговор к В. Л. Хайкину, решив ничему не удивляться. Мало ли чего в наше время  бывает? Пора бы уже и привыкнуть!
           В назначенное мне время я вошёл в приёмную В. Л. Хайкина, где уже находились два директора наших институтов и ещё какие-то незнакомые мне люди, ожидающие разговора с ним. Немного в стороне, стараясь сохранить независимый вид, сидел в кресле и начальник департамента министерства М. И. Григорьев. От знакомого мне вида приёмной "большого" начальника мне стало грустно, а когда я узнал, что некоторые посетители  топчутся в приёмной уже больше часа, просто тоскливо и муторно! Новые времена -  старые песни!
          К моей радости, меня вместе с Михаилом Ивановичем пригласили в кабинет В. Л. Хайкина достаточно быстро, не дожидаясь, когда выйдут из него находившиеся там люди. Нас усадили за стол для заседаний, угостили чаем и кофе, и мы стали терпеливо ждать окончания разговора хозяина кабинета со своими гостями, представлявшими интересы какого-то банка, названия которого я не запомнил.
Спустя немного времени Валерий Леонидович прервал свою беседу и пересел из своего кресла к нам за стол. Он сообщил мне, что принято решение о передаче в холдинг моего института, и поэтому я, как директор, перехожу под его оперативное управление. После  чего слова В. Л. Хайкина подтвердил М. И. Григорьев, по-видимому, тем самым, исполнив свою миссию, так как, попрощавшись со всеми, он покинул кабинет и удалился. Валерий Леонидович предложил мне ещё немного подождать, пока он не завершит свой разговор с более ранними гостями.
              К разговору со мной В. Л. Хайкин вернулся минут через двадцать, успев за это время отпустить представителей банка, принять двух своих подчинённых с какими-то документами и несколько раз поговорить по своему мобильному телефону. Валерий Леонидович довольно эмоционально и убедительно  рассказал о значении будущего холдинга, нажимая на поддержку этого проекта государственными, банковскими и общественными структурами, которые разделяют его мнение о необходимости иметь такой холдинг в нашей стране для обеспечения  лекарственной безопасности.
            Потом он сообщил, что институт планируется преобразовать в подразделение холдинга, которое будет заниматься проблемой упаковки лекарственных средств. А для начала В. Л. Хайкин предложил мне заменить в месячный срок охрану института на его охрану, работу которой институт должен оплачивать из своих средств. Знакомый французский изыск: приговорённый к повешению должен сам оплатить палача и верёвку! В конце разговора мы мирно попрощались и под завистливые взгляды людей, продолжавших своё бдение в приёмной у В. Л. Хайкина, я неторопливо покинул завод "Мосхимфармпрепараты" и поехал в институт.
Анализируя собранные сведения из доступных мне источников, я пришёл к заключению, что создание холдинга, в распоряжении которого окажется такое большое количество участков московской земли, при её бешеной стоимости,  превратит его в уж очень сильную   финансово-политическую группу, способную  изменить  соотношение сил в верхних эшелонах власти. Такие действия неминуемо  должны были заставить остальных игроков на  поле недвижимости объединиться, чтобы не позволить В. Л. Хайкину и его покровителям сделать это. И
           Действительно, всё дело закончилось  неожиданным отказом правительства, в лице его председателя, подписать постановление о создании задуманного холдинга, и оттеснением В. Л. Хайкина от дел, связанных с фармацевтической промышленностью. А вскоре и наш министр И. И. Клебанов покинул свой пост, заняв должность представителя Президента по Северо-Западному округу. В. Л. Хайкину пришлось всё вернуть в исходное состояние, потерять завод Мосхимфармпрепараты и вообще, по моему,  отойти от активной деятельности такого крупного масштаба. 
         А как только эпопея с холдингом провалилась, на горизонте сразу же вновь возникло Госкомимущество, требуя начать работу по акционированию института. Одновременно с этим меня стали вызывать на совещания в Госкомимущество то к одному начальнику, то к другому, и  упорно требовать  срочной выплаты этому заведению долгов института за эксплуатацию вверенного ему для хозяйственной деятельности государственного имущества. Причём,  величина долга каждый раз была новой, хотя каких-либо документов, юридически обосновывающих требования чиновников Госкомимущества, не предъявлялось, а всё ограничивалось устными указаниями и угрозами санкций за их невыполнение, хотя  суммы эти заметно превышали возможности института.
          На мой естественный вопрос,  по какой статье в бухгалтерии я смогу оформить такой платёж, не имея  договоров и постановления правительства, грубо отвечали, что их это не касается, и это мои проблемы! На все мои возражения и пояснения у чиновников был один аргумент: если не заплатите, у вас, как директора, будут большие неприятности при акционировании института, поскольку именно мы будем рассматривать поданные вами документы и давать разрешение на его проведение. А кроме этого, наши представители будут входить в совет директоров государственного акционерного общества с правом решающего голоса, и без нас вы не станете директором.
            Я перестал ездить на эти совещания, полагая, что это вынудит Госкомимущество направить это требование в письменном виде, сопровождая его ссылкой на официальный юридический документ, обосновывающий законность их требований. К этому времени у меня уже появились сведения, что все эти указания являются просто следствием критики этого заведения за низкую эффективность управления государственным имуществом, так как поступление денег в казну от его деятельности очень незначительное. Вот руководство Госкомимущества и его чиновники, по-видимому,  решили поправить свою репутацию поборами с государственных предприятий.
           Как не трудно догадаться, ожидаемое мною письмо в институт так и не пришло, но зато пришёл письменный вызов на очередное совещание по взысканию долга. На это совещание решил поехать мой заместитель по науке, который собрался доказать чиновникам Госкомимущества юридическую безосновательность этих требований. Вернулся он с этого совещания, где присутствовали представители многих предприятий и институтов, сильно разочарованным, так как выслушать его отказались, а просто объявили, что если институты и предприятия до конца 2004 года не выплатят свои долги, то их директоров ждут большие неприятности. Затем ему под роспись в журнале вручили письменное предписание, что институту необходимо выплатить триста пятьдесят тысяч рублей за использование государственного имущества, но без какой-либо подписи, и отправили восвояси.
           Обсуждать было просто нечего, так как эти деньги выплатить мы просто не могли, поскольку прибыль у института за год была в десять раз меньше, и поэтому решили отмолчаться, а дальше будь, что будет!
          После декабря 2003 года вся эта проблема вдруг сразу исчезла, как будто её и не было, и вся переписка с чиновниками из Госкомимущества стала вращаться вокруг необходимости провести оценку стоимости имущества института и  аудита его сторонней организацией с целью её подтверждения.  Без этого основного документа акционировать институт было невозможно!
          Вся эта оценочная деятельность требовала не только большой и кропотливой работы бухгалтерии и работников различных служб, но и привлечения к ней сторонних организаций, имевших право определять степень износа и рыночную стоимость зданий, сооружений, оборудования и приборов. На всё это нужны были не только время и желание, но и вполне приличные финансовые средства, в которых институт испытывал затруднения. Да и сотрудники института не очень-то рвались к этой работе, так как не хотели торопить своё неопределённое будущее. И только для организации, которая должна будет заниматься нашим аудитом, деньги за работу должно было изыскать само Госкомимущество, а не институт.
И вот, наконец, в институт пришло постановление Госкомимущества о предоставлении ему в конце мая 2004 года подготовленных в установленном порядке  документов для проведения процесса акционирования и одновременной продажи его акций на конкурсной основе. В нём же была указана организация, ответственная за наш аудит.
На дворе стоял январь 2004 года, а аудит был - из Петербурга, поэтому сроки выполнения постановления  были явно нереальными. Только после неоднократного обращения института и аудиторской организации в Госкомимущество, его руководство приняло решение о переносе этого срока на начало 2005 года.
             Работа эта шла очень вяло и с большим напряжением, поскольку материально ответственные сотрудники стали один за другим уходить из института, часто не отчитавшись за числящееся за ними имущество и не завершив порученную работу, связанную с оценочной деятельностью.
            Мне почему-то казалось, что нигде не опубликованное и не озвученное решение Госкомимущества по акционированию института и подготовке его к продаже не должно вызывать преждевременного ажиотажа среди потенциальных покупателей, пока не пройдёт процесс акционирования и не будет назначена и опубликована дата продажи его акций. Но я сильно ошибался!
         Надо отметить, что вообще с прогнозами возможных действий и шагов по отношению к институту со стороны различных государственных структур я  стал ошибаться всё чаще и чаще. По-видимому, в моём мозгу на подсознательном уровне засело воспитанное при социализме понятие, что человек, находящийся на службе государству, должен ему же и служить, и поэтому принимать решения и действовать, исходя из интересов именно государства и страны, и только после этого пытаться извлечь пользу для себя лично, своих знакомых и друзей. То есть, чиновники должны были всё-таки блюсти в первую очередь интересы государства и только потом приспосабливать к  тем свои личные интересы, а не наоборот! Однако действительность в стране к тому времени была уже совсем не та! В тогу государственных интересов теперь обёртывали интересы отдельных кланов, группировок, финансово-промышленных структур, богатых семей и даже отдельных политических деятелей, которые образовывали пьедестал власти в стране, борясь за своё влияние, денежные потоки, собственность и другие блага и ценности.  Неудивительно поэтому, что институт не успел  ещё даже получить решение Госкомимущества о подготовке к акционированию, как меня уже начали осаждать его потенциальные покупатели.
           Сначала мне показалось это дело даже интересным, и я принял пару таких делегаций, однако, выслушав их, решил не терять на них время и нервы и перестал идти на контакт с этими людьми. Но не тут-то было, в ответ начались звонки по домашнему телефону, подкарауливание меня на входе в институт и на улице, просьбы моих знакомых принять их вместе с покупателями. Мне стало понятно, что хочу я этого или не хочу, но встречи с покупателями нужно будет проводить, чтобы не рисковать покоем моих близких, которые могли оказаться втянутыми в этот процесс, и не нагнетать обстановку вокруг себя. И началось!
В первый месяц мне пришлось выслушивать иногда по нескольку претендентов в день. Все эти люди тем или иным способом пытались заручиться моим согласием начать действовать в интересах той или иной финансовой группы, фирмы или частного лица. В ход шли обещания денег, доли в деле, угрозы, шантаж и даже лесть. Форма разговора, методы убеждения и набор угроз мне как-то сразу показались очень знакомыми и в ряде случаев шаблонными, пока я не сообразил, что всё это я видел и слышал в различных телевизионных сериалах и в уголовной хронике. А теперь мне пришлось столкнуться с этим наяву!
          Случайное упоминание моего домашнего адреса и номера на моём личном автомобиле, интерес к моему здоровью и рассказы о несчастных случаях с директорами предприятий, тыканье в моё материальное положение, не соответствующее, по их мнению, моим заслугам и регалиям, угрозы прямого, рейдерского, захвата института и увольнения меня с работы. Всё, как в кино, или, наоборот - в кино, как в жизни!
           Все эти будущие "хозяева" института в первую очередь требовали срочной передачи им в аренду более шестидесяти процентов его площадей. Они настоятельно учили, что мне делать, кому и в чей адрес направлять нужные, по их мнению, письма и обращения, намекая на свои неформальные связи и возможности в верхних эшелонах власти. Мне показалось ненужным подробно на этом здесь останавливаться, так как в телесериалах всё это показано очень красочно и достоверно!
           Все покупатели, если отсеять словесную шелуху, просто хотели прихватить земельный участок со зданием для дальнейшей перепродажи и, конечно, при этом  не желали обременять такую сделку  наличием хотя бы остатков института на будущих площадях! На словах они готовы были обещать всё, но без подписания каких-либо юридически значимых гарантий и договоров.
            Надо отметить, что спустя некоторое время многие покупатели, которых я, по аналогии с детством, окрестил "шпаной", куда-то отсеялись и пропали, и остались только два претендента, которые были всерьез настроены бороться за институтскую собственность. Конечно, эта череда разговоров с людьми, жаждущими заполучить в своё владение институтскую недвижимость, просто не могла не подтолкнуть меня к мысли самому попытаться найти покупателя, которому нужны были бы корпуса института не как объект очередной купли-продажи или голой аренды, а как место его производственной деятельности. В этом случае у меня появлялся шанс заинтересовать этого покупателя результатами работ сотрудников института и попытаться его убедить в выгодности сотрудничества при внедрении их в практику.
По моему разумению, это могла быть фирма, занимающаяся производством материалов или изделий медицинского назначения или продающая их.  Если бы владельцы  увидели  свой коммерческий интерес в появлении на рынке предлагаемой мною новой продукции,   то они возможно,  были бы согласны пойти на альянс со мной при покупке института ради получения выгоды от длительного союза наших производств. А уж то, в какую организационную и правовую форму облачить наши договоренности -  дело юристов и заинтересованных сторон. Главное, иметь   возможность получить в своё личное распоряжение  не менее шестисот метров производственных площадей в главном корпусе института. 
           Однако, прежде чем искать такого покупателя, мне нужно было определить новые направления  деятельности института, а главное, получить результаты, имеющие практическую ценность.
Вообще говоря, вопрос появления новых направлений исследовательских работ института возник гораздо раньше, чем проблемы с его акционированием и продажей, а именно - когда стало очевидным, что после дефолта мы не сможем заменить выбывающее технологическое оборудование по переработке полимеров в изделия. Проведенный мною ещё тогда анализ имеющегося в институте  неиспользованного оборудования и возможностей закупить новое показал, что имеется реальная возможность создать полноценную технологическую нитку по выпуску небольших партий  полимерных материалов различного назначения, в том числе, конечно, и медицинского. Можно было сформировать участок очистки сырья и синтеза  полимеров, участок помола твердых соединений и смешения, участок чистой фасовки готовой продукции, отдел технического контроля с необходимым комплектом измерительных приборов и небольшое научное подразделение по этим базовым направлениям. Такая работа в институте началась ещё в 2002 году с подготовки блоков помещений под эти цели, перемещения и монтажа соответствующего технологического оборудования и ремонта приборов, которые длительное время были бесхозными. Не было проблемы и с кадрами высокой квалификации, которые были специалистами по этим направлениям. На тот момент на рынке существовала неудовлетворённая  потребность в гелях с использованием различных целебных трав, в первую очередь для лечения и профилактики кожных заболеваний, в гелях для моделирования и наращивания ногтей, а также в специальных клеях и герметиках различного технического назначения. Огромную номенклатуру клеев и герметиков   выпускали фирмы США, Англии, Германии и Италии. Так, достаточно сказать, что если у нас в стране выпускалось всего несколько десятков наименований клеев и герметиков, в том числе и для медицинских целей,  то  только в каталоге одной из американских фирм их было более двух тысяч наименований. Конечно, я не собирался добираться до таких заоблачных целей и высот, но клеи и герметики на базе акриловых полимеров могли бы занять достойное место на нашем рынке и рынках бывших союзных республик!
            К началу процесса акционирования в институте уже были запущены в производство стоматологические материалы, гели для различных типов диагностик и  слепочные материалы для метрологических целей. Естественно, что угроза акционирования института подхлестнула как проведение исследовательских работ, так и создание новых производственных участков. Основные сложности возникли с переоборудованием обычных комнат в чистые помещения, необходимые для новых производств, поскольку это требовало больших финансовых затрат, специального оборудования и  времени на монтажные работы. Приходилось экономить буквально на всём, включая фонд заработной платы сотрудников, а высвобождаемые таким путём денежные средства направлять на создание помещений нужного класса чистоты, так как именно там должна осуществляться фасовка и упаковка большинства планируемых к выпуску материалов, требующих защиты от различного типа загрязнений. Однако денег всё равно не хватало!               
           В этих условиях, для получения дополнительных финансовых средств, я вышел к начальнику департамента М. И. Григорьеву с просьбой дать согласие на продажу тяжёлого технологического оборудования по переработке полимеров с тем, чтобы ускорить создание в институте мощностей по выпуску новой продукции. По бухгалтерскому учёту износ этого оборудования превышал восемьдесят процентов, и оно подлежало, фактически, списанию. Восстановить его за свой счет институт уже не мог,   оно только занимало площади, а увольняемые рабочие  начали его активно   разукомплектовывать, вытаскивая электронные платы, содержавшие драгоценные металлы.
           Согласие на это мероприятие   было мною получено, и я дал команду своим заместителям продать это оборудование и остатки металлообрабатывающего оборудования практически за любую цену, превышающую балансовую стоимость. Все вырученные от продаж деньги вкладывались в чистые помещения и покупку  смесителей   для вновь создаваемых производственных участков.
Даже  без оптического производства предлагаемый к реализации список новых материалов выглядел вполне прилично и мог служить основой для переговоров с нужным мне покупателем института, хотя большая часть из них существовала в виде модельных образцов, и для доведения всего проекта до ума требовалось не менее года. Однако ждать этого я уже не мог и поэтому приступил к поискам нужного мне человека.
             Найти его оказалось для меня очень сложно, так как я плохо знал новых производителей медицинской продукции, а уж тем более не имел (и не мог иметь) информации о действительном финансовом состоянии той или иной фирмы, не говоря уже об её истинном владельце. Кроме этого,  активный поиск нужного  покупателя имел большую вероятность привлечь к моей персоне внимание людей, которые могут  использовать моё желание иметь подконтрольные  площади, но в своих целях,  чтобы затем, после покупки института, вышвырнуть меня из его стен за ненадобностью, или вообще "закатать в асфальт",  как ненужного свидетеля.
После долгих размышлений и разговоров с "умными людьми", я решил, что действовать мне надо будет в рамках административных структур, обращаясь за помощью к людям, приближенным к высшим сферам власти, которые могут получить сведения о фирмах и их владельцах,  и могли бы порекомендовать покупателя института. Мне представлялось, что в этом случае покупатель будет  человеком, который знает, как отблагодарить людей, его рекомендовавших, и не станет марать свое имя обманом и нарушением  достигнутых  сообща  договоренностей.
          Конечно, к этому нужному мне кругу людей я не мог отнести министров, их заместителей, руководителей структурных подразделений аппарата правительства и администрации Президента, кабинеты которых в это новое время были недоступны не только мне, но и всем моим знакомым. Да и масштабы моей проблемы  явно не соответствовали уровню задач, которые решали хозяева  этих кабинетов, и моя просьба вряд ли была бы ими даже понята. А вот уровень помощников министров, советников различного ранга, а также чиновников, вхожих в самые высокие кабинеты, был как-то более перспективным и более привлекательным. Мне же не нужны были какие-то решения и указы, а только рекомендации и информация, не имеющие государственного значения, но очень важные именно для меня.
          С этой целью  я стал обзванивать своих друзей и знакомых, которые могли бы иметь связи среди именно этого слоя людей, не очень известных, но, в действительности, обладающих большим влиянием. Как и можно было  ожидать, практически все мои знакомые, когда-то очень информированные  люди, уже не были у государственных дел  и ничем не могли мне помочь, даже если и были готовы это сделать. Тем не менее, один из моих знакомых, успевший длительное время поработать в аппарате Президента, откликнулся на мою просьбу и согласился познакомить меня с нужными людьми, которых он хорошо знал по своей бывшей государственной службе.
         Старый, испытанный во всем мире и знакомый мне по социализму, принцип решения проблемы с помощью знакомых, конечно, работал и в новое время, правда, сильно "приправленный" конкурентной возможностью  прямой покупки  связей и нужных людей с помощью больших денег.  Желание   получить деньги за свои услуги стало превалирующим среди чиновного люда! А так как требуемых для этого денег у меня не было, то мне оставалось только уповать на своё умение пробуждать у своего собеседника желание помочь мне в деле, с которым я к нему пришёл,  и, конечно же, на рекомендации своего знакомого! И надо сказать, что эти мои надежды все-таки оказались не пустыми, хотя в них было много наивного. 
С помощью этого человека мне удалось побывать в стенах Дома правительства, в знакомых мне корпусах администрации Президента на Старой площади, и посетить  сверкающее новизной здание Счётной палаты. Там я встречался с совершенно новыми для меня людьми, которые внимательно слушали всё, что я говорил, давали советы и выражали сожаление, что ничем не могут мне помочь. Их отличала хорошая эрудиция, доброжелательность, умение расположить к себе и быстрое понимание существа вопроса, но они, по-видимому, действительно не видели нужной мне кандидатуры среди знакомых им бизнесменов.
          Тем не менее, один из них спустя некоторое время после встречи позвонил мне по телефону с предложением встретиться с ним ещё раз. После уточнения ситуации с институтом он дал мне телефон человека, который, по его мнению, мог бы помочь мне в решении моих проблем. Я поблагодарил за помощь и буквально сразу же позвонил и договорился о такой нужной мне встрече.
С чувством, что у меня всё должно получиться, я отправился на разговор с неизвестным, но очень желанным, покупателем. Человек этот был по специальности врач, ставший крупным, но мало кому известным за пределами узкого круга людей, бизнесменом, у которого одним  из направлений деятельности было производство различных медицинских материалов и изделий. Это производство он хотел существенно расширить, и для этого ему нужны были соответствующие площади. В этом смысле помещения нашего основного корпуса были для него привлекательными, и, как я полагал, его партнерство с моим, пока непонятным, детищем, которое намеревалось продолжить работы по медицинской тематике, было бы совсем не лишним.
Я подробно рассказал историю института, о его достижениях в области создания одноразовых полимерных изделий, изложил свои планы на будущие направления исследований и разработок, стараясь убедить в выгодности приобретения институтских корпусов для его фирмы и совместной со мной деятельности. Потом ответил на вопросы, пытаясь понять его реакцию на мои предложения. Он меня выслушал внимательно и, как показалось мне, с большим интересом. После чего взял неделю срока на размышление и проработку моих предложений.
           В назначенный срок он позвонил мне и предложил встретиться ещё раз, чтобы расставить точки в нашем соглашении, которое должно быть оформлено юридически.
          То, что он мне сказал, было для меня достаточно неожиданным, что ещё раз убедило меня в плохом понимании правил игры в бизнесе. Будущий покупатель института высказался примерно так: "Твой рассказ об истории института и планах на будущее достаточно интересен, но не имеют отношения к делу. В первом случае, это было вчера, а во втором – когда-нибудь завтра. А меня же интересует только сегодня. А сегодня он готов при покупке института оформить мне в личную собственность оговоренные мною площади, как оплату за мое содействие в этой сделке. На  них я смогу разместить  свою будущую фирму, которая продолжит работы, начатые мной в институте. Размеры этих площадей, около 800 метров квадратных в целом,  по его мнению, соответствуют стоимости моих услуг и поэтому правомерны. Однако, нам нужно будет подписать договор, по которому оговаривается не только передача мне в собственность площадей для моей фирмы,  но и обязательство, что, в случае продажи мною этих площадей, я должен их продать только  ему по цене, соответствующей дате покупки института в целом! Но это всё будет потом, после получения им соответствующей отмашки сверху, разрешающей покупку института. Надо будет немного подождать.
        "Какое ещё разрешение?", – удивился я.  "А вы думаете, что крупную собственность и землю в Москве может купить, кто хочет? – засмеялся он. – В этом деле есть свои правила и порядки, это же не картошка!". Я, конечно, взялся выпытывать, что же это за порядок такой, кем он установлен и кто за ним наблюдает, но, конечно же, нужного объяснения не получил, хотя  кое-какую информацию всё-таки  сумел почерпнуть из его расплывчатых ответов. Мы договорились о дальнейшем порядке наших действий, и я, довольный достигнутой договоренностью, покинул офис фирмы. Дело сделано - решил я с облегчением, но, к сожалению, как же я ошибался!
           Не очень чёткие ответы этого бизнесмена, естественно, заставили меня задуматься о созданной в стране структуре  государственной власти и заняться сбором доступной информации об её характере. Конечно,  как и во всем мире,  в нашей стране общество  представляет собой  огромную пирамиду, состоящую из слоёв  людей, в каждом из которых объединены граждане страны с  примерно одинаковыми жизненными возможностями, экономической и финансовой мощью, политическим весом и общими стратегическими интересами.
          В  то время в   стране верхние слои пирамиды занимали политические деятели, чиновники, представители силовых ведомств, крупные бизнесмены, представители общественных организаций и даже криминальные авторитеты. Все они боролись между собой за право перебраться в более близкий к вершине пирамиды слой, а если кто теряет свой потенциал, то ему придётся опуститься в более низкие слои.  Тем не менее,  люди в этих слоях  были крепко спаяны  общими интересами, держались друг за друга, следили за сохранностью своих корпоративных привилегий и старались не размывать облюбованный ими слой. Из всего того, что может позволить себе  представитель верхнего слоя,  далеко не всё было  разрешено делать человеку из нижележащего слоя. При этом главное - не нарушать негласные правила поведения людей своего слоя,  а всё остальное вполне осуществимо и доступно, даже если это нарушало общепринятую мораль и противоречило взглядам на человеческие ценности!
В соответствии с этим делением на слои и доставались куски государственной собственности и различные привилегии.
            Сначала выбирали себе наиболее "вкусные куски" люди из верхнего слоя, а уж потом наступал черёд следующего, более низкого слоя, и так до самого предпоследнего, который покоился на огромном, по численности, слое людей, которым ничего не доставалось, и они жили только своим трудом. Этим людям только иногда  перепадали отдельные крохи благ, которые  верхние слои стряхивали со своего стола.
           Мой потенциальный покупатель института имел ввиду то, что в случае, если до слоя, в котором он находится, дойдет возможность купить институт, то он сумеет это сделать, а если кто-нибудь из верхнего слоя его  уже "приглядел", то  институт ему не достанется, вот и всё!
          Понять-то  сие я понял, а вот правильного вывода для себя  сделать не сумел, поскольку, без всякого на то основания,  почему-то уверовал, что всё будет хорошо, и мои задумки будут точно осуществляться! Это скорее всего было вызвано тем, что все  действия произошли за  небольшой интервал времени,  потребовав от меня очень больших затрат физических и моральных сил. Мой организм, а в первую очередь нервная система, не вынес нагрузки, и мой мозг, защищая себя, отказывался рассматривать другие, и катастрофические, варианты развития событий.   
В своей оценке ситуации я допустил две крупные ошибки, которые практически свели "на нет" все мои усилия  по сохранению остатков научной деятельности в институте в приемлемом для себя виде.
           Во-первых, я посчитал, что государству, как собственнику, нет никакого смысла убирать меня с поста директора, пока не будет завершен аудит института и не будут полностью подготовлены и оформлены документы на его акционирование, поскольку директор и главный бухгалтер материально отвечали за целостность и сохранность как недвижимости, так и активов института. А значит, у меня точно есть время, по крайней мере, до начала второго полугодия 2005 года. Во-вторых, был поздно начат и очень медленно  прорабатывался самый неприятный вариант, когда меня просто отстраняют от должности директора, а задуманная операция по целенаправленной продаже института срывается по каким-либо независящим от меня причинам. Мною практически ничего не делалось для материального и финансового обеспечения будущей частной структуры, куда должны были перейти мои люди, включая моих заместителей. По-видимому, уж слишком глубоко в моём сознании сидела мысль о заинтересованности государства в сохранении в стране хоть какого-то научного потенциала по медицинской направленности, который бессмыслен без наличия специалистов-исследователей высокого класса, даже если вернуть финансирование этого направления.
          Для меня было вообще не очень понятно, почему акционирование государственных предприятий и институтов не было произведено постановлением Правительства раньше, когда  те ещё функционировали, как это было сделано в Восточной Германии, а не зигзагами, через формального посредника Госкомимущества. В этом случае предприятиям и институтам можно было  и дальше безболезненно существовать, как хозяйственным единицам, а уж потом, постепенно, решать вопрос об их продаже в частные руки. Для чего же сначала их нужно было разорить, а только потом продавать?!
Таких вопросов у меня была масса, и ответы на них мне не хотелось озвучивать даже в кругу близких друзей!
            К таким же, не очень понятным для меня действиям, я отнёс и административную реформу структуры министерств, разработанную под руководством Д. Н.  Козака, заместителя руководителя администрации Президента.  Предложенная модель управления,   теоретически, может быть и могла бы дать какой-нибудь положительный эффект  в небольшой стране с законопослушным населением, но только не в России с её огромной территорией, с большим числом объектов управления и всевластием чиновников.
             В соответствии с Указом Президента В. В.  Путина от девятого марта 2004 года Министерства стали состоять из трех, практически независимых, структур, а именно: центрального Аппарата министерства, задачей которого было вырабатывать государственную политику и нормативно-правовое регулирование в порученной сфере деятельности; Федеральной службы и Федерального агентства. При этом аппарат должен координировать работу  входящих в  министерство двух последних независимых структур, но  не вмешиваясь в их непосредственную деятельность. Федеральная служба должна была осуществлять функции контроля и надзора за исполнением законов, указов, постановлений, а Федеральное агентство должно было осуществлять функции по оказанию государственных услуг, связанных с задачами по управлению государственным имуществом, относящимся к министерству.
           Мутно, неопределенно, далеко от реальной ситуации с управленческими задачами в экономике и промышленности, к тому же явно подготовлено людьми с юридическим образованием, хорошо знающими теорию права, но не имеющими опыта хозяйственной деятельности. Интересно, что при этом ничего не было изменено в статуте   Госкомимущества, за которым были оставлены все его права и обязанности, как владельца имущества, которым теперь должны были управлять федеральные агентства. Ну, как тут не вспомнить легендарную фразу бывшего Председателя Правительства Российской Федерации, Виктора Степановича Черномырдина: "Хотели, как лучше, а получилось, как всегда!".
        Это был ещё один шаг по вытеснению из министерств технических специалистов с инженерным образованием и опытом работы в промышленности, так как в этой ситуации они стали просто не нужны, поскольку из министерства исчез сам процесс  управления хозяйственной деятельностью, а остались только проблемы собственности и финансов. Когда я после реорганизации приехал в министерство, то не нашел ни одного знакомого мне чиновника, а на их месте сидели люди, которые ничего не знали и не слыхали про институты, заводы вместе с их проблемами. Начальником департамента медицинской промышленности была назначена женщина, которая большую часть жизни проработала, как мне сказали, преподавателем биологии в средней школе и никогда не имела дела с промышленностью, также как и её заместитель. Что-то делать, да и просто поговорить или посоветоваться в центральном Аппарате министерства, возглавляемого совсем мною не уважаемым В. Б.  Христенко, о котором ни один директор не мог сказать что-либо хорошее, было не с кем, да и незачем!
Все мои договоренности с предыдущим начальником департамента пропали, а с министерством всё надо было начинать с чистого листа.  Фактически,  я остался один на один со своими проблемами.
         Федеральное агентство нашего министерства, которому вроде бы теперь подчинялся институт, молчало и не подавало признаков жизни. Госкомимущество только  периодически бомбардировало институт письмами, требуя ускорить работы по аудиту, и больше ничего. К сожалению, работы эти шли с большими сложностями, так как по ходу менялись формы отчётных документов,  а также возникали недоразумения по пониманию тех или иных определений и методов расчета нужных характеристик.
Одно время проверка института аудиторской фирмой вообще прекратилась, поскольку, после преобразования министерства, не нашел сразу решения вопрос об оплате выполненной части аудиторской проверки, так как Госкомимущества и Федеральное агентство взялись вдруг выяснять, кто же теперь является заказчиком этой работы. После почти месячного спора Госкомимущество возобновило свои платежи, и представители аудиторской фирмы снова появились в институте со своими вопросами и претензиями.
             Времени катастрофически не хватало! А главное, всё это было необходимо делать в условиях резкого падения управляемости и дисциплины сотрудников, ухода нужных для этого специалистов и разброда  даже среди ближайшего моего окружения. Объем работы был просто колоссальный, требующий точного расчета,  ясного мышления, и сплочённой грамотной команды, которой у меня уже не было! А тут ещё аудиторская проверка, нежелание моих подчиненных раз за разом переделывать документы по их всё новым и новым требованиям, невыполнение в срок строителями ввода чистых помещений и  непонимание моих действий со стороны  сотрудников, включая заместителей, которым я не всегда мог объяснить действительную причину их необходимости.
         Нагрузка для меня оказалась слишком большой, я стал испытывать сильный дискомфорт, усталость, раздражение от непонимания моих слов и действий, а также собственного нежелания добиваться точного выполнения своих распоряжений, особенно если люди не понимали, что это делается в их же интересах. У меня начались головные боли,  поднялось артериальное давление, и появились проблемы с  сердцем. Где-то после Нового года я был вынужден обратиться за медицинской помощью и начать курс поддерживающей терапии.
            В середине января 2005 года, наконец-то, раздался звонок из нашего Федерального агентства, и знакомый мне  голос Ю.  Ф.  Дощицына, которого я знал по работе с прежнем министерством,  потребовал явиться к нему на разговор.
           К тому времени я уже знал, что Федеральное агентство  возглавил бывший председатель Госстандарта, бывший заместитель министра нашего же министерства, Б. С.Алешин, за которым тянулся шлейф только разрушающих промышленность действий и решений, но ничего полезного или созидающего. Поэтому от ведомства, которое он возглавлял, ждать чего-либо хорошего не приходилось.
            Принял Ю. Ф.  Дощицын меня очень холодно, почему-то обвинив меня в нежелании сотрудничать с агентством, после чего принялся выпытывать у меня данные об институте, ситуации с аудитом и стоимости активов института. Ещё в свою бытность на руководящих постах в министерствах он хорошо знал, что институт развернул приличные мощности по переработке полимеров, и вот только теперь он вдруг решил узнать перечень   технологического оборудования, находящегося в эксплуатации, его возможности и загрузку. Он явно не имел информации об его продаже и не догадывался о начавшейся реконструкции институтского производства под выпуск новых материалов. При этом Ю. Ф.  Дощицын не стал объяснять цели нашего разговора, а также то, почему вдруг его стали интересовать мои производственные мощности. Это меня как-то насторожило, но я не стал ему ничего говорить, сообщив только, что износ оборудования превышает восемьдесят процентов, и оно выведено из производства. Тем не менее, часть его можно  восстановить, и оно ещё сможет несколько  лет  работать.
          Наш странный разговор закончился ничем, делиться какой-либо информацией со мной он не захотел и, толком не попрощавшись, буквально выпроводил меня из комнаты, где кроме него сидело еще несколько человек, внимательно слушавших наш разговор.
          А спустя неделю мне позвонил человек, знакомый  по Военно-промышленной комиссии СССР, с которым я и Ю. Ф.Дощицын были общими друзьями, и сообщил, что в ближайшее время меня снимут с должности директора института, и что я должен  к этому морально приготовиться.  "Что, только меня?", - спросил я в ответ. "Да нет, вроде это коснётся многих директоров", – успокоил он меня. "Ну, снимут,  значит, снимут! - подумал я с каким-то безразличием. - Устал я со всеми бороться. Ну, не нужен институт государству, а я что могу сделать? Будь, что будет!". Несколько дней было тихо.
           Ранним утром второго февраля 2005 года, когда я находился в поликлинике, где мне только что сделали капельное внутривенное вливание назначенного лекарства, по мобильному телефону со мной связался Ю. Ф.  Дощицын и попросил меня срочно приехать к себе, в институт. "Что случилось? – спросил я. - Мне нужен минимум час, так как  я в поликлинике и плохо себя чувствую". "Ты  срочно нужен, бросай всё и приезжай, я уже жду тебя в твоей приёмной", - упорно настаивал  Ю.Ф.Дощицын.
          Так и не отдохнув после процедуры, я приехал в институт, где меня ожидал Ю. Ф.Дощицын с каким-то молодым, спортивного вида,  человеком. Мы с ним прошли в кабинет, где он попросил меня ознакомиться с приказом за подписью начальника федерального агентства Б. С.  Алешина, который он извлек из своего кейса. По этому приказу я освобождался от должности директора института в соответствии с пунктом контракта, где говорилось о возможности его расторжения  по инициативе администрации, но при этом в приказе не было пояснено, по какой  причине администрация приняла это решение. Кроме того, в тексте приказа умудрились неправильно напечатать название института, что делало для меня приказ обычной бумажкой, и не более.
     "Что вы можете сказать по этому поводу?", – невинно полюбопытствовал Ю. Ф.  Дощицын. – "Приказ оформлен неправильно и юридически ничтожен, так что можешь взять его себе на память!" – "Так вы  не подчиняетесь  приказу?" – "Конечно, нет!" – "Ну, как знаете! Сейчас я, конечно, уеду, приказ мы переоформим, и я снова приеду. Если вы опять откажетесь подчиниться, подадим на вас в суд, и будем судиться до тех пор, пока своего не добьемся! А вот сумеете ли Вы выдержать эту тяжбу и хождение по судам, это  очень большой вопрос. Возраст у вас пенсионный, со здоровьем проблемы, как бы ни случилось что-либо с головой или сердцем? Так что думайте сами". – "А что мне думать? Сейчас вызову охрану, возьмут они тебя вместе с твоим молодцом под белые руки и проводят до выхода из института, и прикажу им тебя больше в институт не пускать! Вот всего и дел!".
          Я видел, как передернулся от моих слов Ю. Ф.Дощицын и напряженно застыл, ожидая продолжения моих слов. Немного помедлив, я произнес: "Захватить институт пытались уже два раза, и это для меня  не новость. Глупость ситуации заключается в том, что теперь я должен бороться за интересы государства с его же представителями. Считаете нужным для дела назначить  молодого директора, назначайте, я уже, всё-таки, пенсионер и за свое кресло держаться не буду!". Ю. Ф.Дощицын облегчённо вздохнул, перевел дух и попросил меня расписаться на приказе.
           После этого он пригласил в кабинет молодого человека и представил его как Скобельцына Сергея Владимировича, нового директора института. "Мы с Геннадием Алексеевичем договорились по-хорошему, что он воевать с твоим назначением не будет, - торжественно изрек Ю. Ф.  Дощицин, - все его знают, своё слово он держит. Поэтому пусть он при мне напишет заявление на должность советника или заместителя директора, а ты, Сергей Владимирович, его подпишешь!". Я написал заявление с просьбой перевести меня на должность советника директора. С. В.  Скобельцын его тут же подписал, назначив оклад в девять тысяч рублей.
 Ю. Ф.  Дощицын уехал, а мы остались вдвоем с новым директором. Я поинтересовался у него, кем он приходится известному во всём мире физику, академику, Дмитрию Владимировичу Скобельцыну и услышал, что тот его дедушка. Я облегченно вздохнул, решив, что внук пошёл в знаменитого деда и тоже занимается научной деятельностью. И, наверное, поэтому,  за  большие заслуги в этой области, его в  тридцать, с небольшим, лет и назначили   директором института.
           Однако на мой вопрос, в какой области науки лежат его интересы, С. В.  Скобельцын с усмешкой сообщил, что к науке не имеет никакого отношения и всю жизнь занимается мотоспортом. Он участвует в международных гонках, имеет звание мастера спорта и совершенно случайно стал директором, так как об этом его попросили очень влиятельные люди, а кроме того, он ещё и просто хотел бы улучшить свое материальное положение. Дела с наукой и производством его совсем не интересуют, разговаривать на эту тему он даже не собирается, так как намерен поддерживать свою физическую форму и посещать тренировки. Ко мне лично он претензий не имеет, я могу заниматься, чем захочу, но только не должен мешать ему претворять в жизнь указания людей из Федерального агентства, поставивших его на этот пост. Он попросил меня в течение двух дней освободить кабинет и самому  найти себе рабочее место.
            Я был настолько удивлен  профессией и какой-то бесшабашностью молодого человека, что даже не стал больше ни о чём  его  спрашивать! Тем не менее, я неожиданно для себя произнес вслух мысль, невольно пришедшую в голову: "Дед строил здание науки в стране, а  внук будет его разрушать - надо же какой парадокс!". На что С. В. Скобельцын, не смущаясь, ответил: "Времена просто наступили такие! Что же делать!".
           Первая неделя прошла довольно тихо, если не считать появления у С. В.  Скобельцына  заместителя, которого прислало Федеральное агентство для помощи и контроля финансово-бухгалтерской деятельности института. Без его визы и подписи ни один документ не считался действительным и не подписывался директором. После появления этого человека началось активное увольнение сотрудников института по собственному желанию, так как им всем была сокращена в несколько раз заработная плата, за исключением четырёх-пяти человек, которые как-то сразу же приглянулись новым руководителям.
          Буквально спустя три недели, в институте осталось около десяти сотрудников, которым уходить было некуда из-за возраста, или наоборот, тех, кто уже был на пенсии и в институте только подрабатывал на хлеб с маслом. Меня удивило во всём этом то, с какой легкостью новая дирекция избавилась от главного бухгалтера, а также моего заместителя,  который вёл всю финансово-экономическую деятельность института, хотя окончательный вариант акта по аудиторской проверке ещё не был подписан, и акт приема-передачи материальных ценностей тоже. Новая дирекция института действовала очень прямолинейно и нахраписто, словно законы страны, устав института и его статут для них не существовали, а надзорные и контрольные государственные структуры отсутствовали или были с ними заодно.
          Новый заместитель директора сразу же резко увеличил арендную плату и перевел фирмы на прямую аренду по договорам. При этом, как мне стало известно, половину оплаты приносили ему в кабинет наличными деньгами, а остальные, минуя институт, перечисляли на счета указанной им частной фирмы. Большая часть арендаторов ушла из института, но он, словно фокусник, сразу же нашёл им замену.  Одновременно с этим новое руководство приступило к очистке от приборов и оборудования  помещений института, предназначенных для исследований и  производства. В ряде случаев приборы и части оборудования выбрасывались во двор прямо из окна, остатки тяжёлого технологического оборудования резались газовой горелкой на части, демонтировались и частями выносились на улицу. Всё это делалось в очень большой спешке, как будто стремились как можно скорее сделать ситуацию необратимой и тем отрезать вариант возобновлении научной деятельности в институте.
           Стало очевидно, что в институте произошла не проста смена директора, а его захват рейдерской группировкой, но не частной, как обычно, а чиновничьей, которая, хотя и прикрывалась государственной структурой, однако имела своей целью личное обогащение конкретных людей своего круга. Как же эти чиновники здорово придумали: собственность государственная, умения управлять техническими процессам и людьми не надо, вкладывать деньги в развитие дела не требуется, а доход от её использования в виде арендных платежей можно отчислять себе в карманы, на свои личные нужды. Риска, если начальство закрывает на это глаза или участвует в распределении доходов, никакого!  Наверное, ни одному  предпринимателю такой способ обогащения  и во сне не снился! 
           Мне как-то невольно пришла в голову аналогия с опричниной времён Ивана Грозного, когда именем царя опричники грабили и разоряли города и земли своей же страны, которые были отнесены к земщине, а не к опричнине. Только, если в далёкие времена всё это делалось открыто, и опричники даже имели свою форму, то сейчас это происходит более "цивилизованно", тихо и даже при костюмах и мундирах с галстуками, но от этого не менее разрушительно для  страны.
          Когда начали ломать вытяжные шкафы в помещениях для химических работ, я все-таки не выдержал и решил переговорить с С. В.  Скобельцыным, чтобы  попытаться убедить его не делать этого, так как восстановить эти помещения для целевого назначения в дальнейшем будет очень дорого и сложно. А кроме этого мне хотелось узнать от него, соответствует ли действительности  мои сведения о том, что в нарушение наших договоренностей, С. В.  Скобельцын лично подписал новый приказ, по которому зарплату мне уменьшили более чем в два раза, уравняв её с зарплатой уборщицы в институте.
           С. В.Скобельцын принял меня достаточно доброжелательно, всем своим видом показывая уважение ко мне, хотя и избегал встречаться взглядом. Я не стал плести кружева слов и спросил напрямик: "Правда ли, что вы изменили свой первоначальный приказ и, не ставя меня в известность, назначили мне новую заработную плату в размере четырех тысяч рублей? И для чего вы громите институт, как будто это  вражеская территория!? Вы не боитесь ответить за совершаемые действия?". На что он с усмешкой ответил: "Уважаемый Геннадий Алексеевич, Вы, наверное, как и все люди старой закваски, включая моего деда, какие-то очень наивные, хотя вроде бы и очень умные люди! Я ведь не имею и не могу иметь что-либо против Вас лично или института. Я просто выполняю указания поставивших меня на эту должность людей, вот и всё. Вы что, действительно верите, что Ю. Ф.  Дощицын собирался выполнять свои обещания? Да он каждый день звонит мне по телефону и требует убрать Вас из института и не подпускать к нему  на пушечный выстрел! Вот я и выполняю это указание, осложняя вам жизнь! Сейчас все люди стремятся любым путём делать деньги, а не какую-то там науку или ещё что-нибудь! Мне нужны  деньги, и только деньги, неужели это так  непонятно?".
Мне вдруг стало очень горько и противно! Действительно, за что я борюсь? Кому всё это нужно? Я тут же, не выходя из  кабинета, написал заявление об уходе из института по собственному желанию с ближайшего понедельника, одиннадцатого апреля 2005 года. Подписал его у директора и отнёс в отдел кадров.
         После этого я позволил себе зайти поговорить с "серым кардиналом" нового директора, его заместителем по финансовой деятельности. С неким, неожиданным для себя, удовольствием я выложил всю имеющуюся у меня информацию об его деятельности и ехидно поинтересовался, не боится ли он, что придет время и с него могут спросить за грабеж института, а фактически государства, и отправят  в тюрьму. Он  мою речь  слушал довольно спокойно, но когда я сказал, что его начальники найдут способ выйти сухими из воды, а его, "шестерку", скорее всего, прикончат где-нибудь за углом, как свидетеля, знающего слишком много, он как-то сразу потух. "Те, кто носят деньги другим, обычно долго не живут", - злорадно сообщил я, потом вежливо попрощался, пожелал уцелеть при его опасной деятельности и вышел, громко хлопнув дверью.
        С одной стороны, выговорившись, я почувствовал облегчение, а с другой – какое-то опустошение и страшную усталость.
        Спустя два дня я снова приехал в институт за какой-то справкой и чисто случайно, проходя по коридору, увидел открытую дверь в блок чистых помещений и, услышав громкие голоса, зашёл в него. Перед моими глазами предстала немыслимая для меня картина. Трое рабочих в грязных сапогах и телогрейках крушили стены и двери шлюзовых переходов, раздевалок и тамбура. Я молчал и в каком-то оцепенении наблюдал за действиями рабочих, которые не обращали на меня никакого внимания. Однако, когда один из них ломом ударил по ламинарному шкафу, то звон разбитых стёкол болью отозвался у меня в голове, а в глазах потемнело. Сколько пришлось потратить времени, сил и денежных средств, создавая блоки чистых помещений, и вот, на моих глазах, всё это  рушат по глупости и невежеству! У меня "зачастил" пульс, всё поплыло перед глазами, и пришлось срочно обращаться за медицинской помощью. Института больше не было!

         Немного информации вместо эпилога.
         Институт медицинских полимеров стал государственным акционерным обществом, но никакой научной деятельностью не занимается.  С. В.  Скобельцын пробыл в должности директора института меньше года и неожиданно ушёл из жизни, хотя и не жаловался на здоровье. Смерть была очень странной, и многие полагают, что не без постороннего  вмешательства.               
               
               
                21.12.2017г.