Пять лет тому иль сорок назову, -
Нет срока давности у памяти моей:
Событья милые я вижу наяву
Все сразу вдруг…
Кто имеет право писать воспоминания? –
Всякий. Ибо никто не обязан их читать.
(Олег Стрижак. Мальчик)
Уходя на срочную службу в армию, сын оставил мне задание: к его возвращению написать книгу воспоминаний о своей жизни, пусть пока в электронном виде. И хотя у меня уже есть немало кратких записок о прошлом времени, я два месяца медлил, не решив для себя, как строить мост: вдоль или поперек.
Но вот свершилось значительное событие: сын принял присягу. Это новое состояние наступило как раз в первый день настоящего (юлианского) Нового года. Теперь уже как-то стыдно откладывать начало…
В чем видится главная сложность и неопределенность работы? Я не могу представить свою историю как цепочку последовательно упорядоченных фактов и событий, не могу локализовать жизнь в пространстве и времени. Вот, скажем, думаю о сыне в армии и одновременно вижу, как чуть больше века назад его дед, мой отец, такой же новобранец, отправляется на передовую Первой мировой.
Или вот прохожу мимо аптеки, и вспоминаю: она – одна из трех в Городе, которая может быть в знаменитом стихотворении Блока; и с каждой из них связано событие в моей жизни… И, конечно, мне близок и понятен герой «Белых ночей» Достоевского, вспоминающий, как он вспоминал нечто, проходя мимо того же дома…
Есть опасность, что такие мои воспоминания закрутятся в вихрь, спираль… Но - приказ не обсуждается, а исполняется… Попытаюсь и я наметить «главную последовательность»; за ответвлениями историй придется, вероятно, отсылать читателя к ранее написанному.
___________
Самое тяжелое время блокады родители жили и работали в Ленинграде – пока были силы… Похоронили совсем маленькую мою сестренку - воспаление легких, лютая зима. . С 1942-го служили на Дороге жизни. Когда необходимость в ней отпала, Военно-восстановительное управление Ленфронта перешло к тоже тяжелым, но более радостным работам. Родители перемещались по Ленинградской области в ремонтном поезде, в своем купе: Будогощь, Любань, Мга… Места самых страшных боев. На всех станциях надо было восстанавливать техническое хозяйство . Отец, инженер. служил механиком, мать – просто рабочей.
С этого купе, с этого поезда и берет начало моя личная история. Сохранившиеся бумаги позволяют предположить, а внутреннее чувство почти убеждает, что я – именно Мгинский ленинградец. Быть может, потому и у моих детей совсем особое отношение к Мгинской дуге, с которой еще не ушла война.*
В положенное время мать уволили, и она вернулась в еще затемненный, но уже неопасный Ленинград. Вскоре Морской порт отозвал и отца. Я родился за два с небольшим месяца до конца войны, в роддоме на Канонерской улице. Интересно, что у матери в детстве был адрес: Канонерский остров, дом 1. Там служил техником ее отец, мой дед.
Двойною жизнью мы сейчас живем:
в кольце, во мраке, в голоде, в печали
мы дышим завтрашним, свободным, щедрым днем,
мы этот день уже завоевали.
(Ольга Берггольц)
Тот день настал, и фронт ушел далёко,
войны оставив прежнюю печать:
патруль ночной торжественно и строго
в роддом сопровождал отца и мать.
Пути заветные мы позже повторяли -
мать возвращалась словно в каждый час –
блокадный магазин в таинственном подвале,
"Путьрем", убежище – о каждом свой рассказ.
Лишь путь один пешком не покорился…
Но знаю непосильный тот маршрут:
чрез город весь, - мороз январский злился –
сестренку старшую на Волково везут.
С тех пор я время как тройное вижу:
прошедшее мерцает сквозь ТЕПЕРЬ;
из дня грядущего мне слышится всё ближе
неясный шум надежды и потерь.
_________
*- http://www.proza.ru/2015/09/13/1642