Савка был в панике. Куда они подевались? Ведь, она больная была, с температурой! Ни саней, ни снегоступов в сторожке он не оставлял…Но откуда тогда следы от саней на снегу? Савка забегал по пепелищу, лихорадочно переворачивал головёшки, разгребал золу, тлеющую щепу и дымящуюся мелочёвку в поисках хоть каких-то следов жены и ребяток. Может, её украли? Но кто? Кому нужна его замухрышка? Наверное, она сама убежала. Да, да, под шумок гостей прибежала к чьему-нибудь деннику, сняла под навесом снегоступы, запрягла жеребца, вернулась за ребятишками, а сторожку сожгла… Но как она посмела?! А вдруг милицию на него наведет? – похолодел он. Может поехать по следу и догнать предательницу? Только вряд ли найдёшь её сейчас, среди ночи. Но как она не оценила его стараний? Я же всё для неё копил, добывал, и даже эти преступления совершал для неё, для семьи - зачем нам нужны были эти свидетели Василина и Лёня? А теперь, если она его сдаст, всё насмарку, уже ничего не нужно…Ни-ко-му!
Комок подступил к горлу Савелия. Обида захлестнула сердце. Если она поехала на него заявлять, то надо успеть поперёд властей. Он раздумал ехать по следу, а поспешил домой, где судорожно начал уничтожать улики.
Во-первых, сжёг баул с деньгами, гости нынче рассказали про Указ, деньги эти стали негодными. Выбрал из неё металлические замки и части баула и закопал в мусорной куче. Такие надежды возлагал он на эти деньги! Какие мечты пропали, сгорели в банном огнище!
Он смотрел, как в огне купюры кукожатся, скручиваются, превращаясь в серый пепел, и сердце его плакало. Деньги не хотели гореть, они шевелились, как живые. Он вспомнил, каких трудов стоило ему перевернуть возок, залезть внутрь, вылезать по косогору к саням с холобудой...
Посидел, залил воспоминания рюмахой, заел огурцом и салом, погоревал. Встал, распрямился:
- Так, дело сделано, поди кто докажи …
Продукты и спиртное, что спёр в возке, разнёс по подвалам и подполам, а что в ледник определил. Заодно готовил оправдания - это, мол, купил для Рождества ещё неделю назад. Никто не придерётся. Одежду и обувь, в какой был в подземелье, он сжёг сразу по приезду домой. Истопил жаркую баню, смыл с себя всю грязь подземелья.
Долго в конюшне оттирал мокрой тряпкой розвальни, испачканные кровью раненого Лёни. Пришлось мыть керосином. Оно и лучше - даже собака кровь не унюхает. Нюськину одёжку и обутки тоже в бане спалил.
Сейчас, снуя с сумками из избы в клети, сараи и подвалы, он догадался сжечь чужие мешки и сумки, заменив на свои. В этой суматохе вряд ли можно было заметить чьё-то любопытное око, вышедшее до ветру. А оно было, это око, оно видело странные ночные метания соседа.… Видело и делало выводы: знать, не зря пацанята рассказали, что слышали крики младенца под окном опочивальни Анны, да не одного, а несколько.
- Напрасно мы им не поверили! Чего бы их не показать гостям, ежели родились близняшки? И зачем было прятать именинницу? И вообще, куда это сосед успел смотаться среди ночи? Конь стоит у конюшни в кузовок запряжен…Ворота открыты… Свежий санный след от его возка: узкая колея, по ней любой узнает Савкин возок. Что всё это значит?.. Надо бы сообщить об том куда следует, а то, ишь, в том году мою поляну Савелий выкосил, ночью сено сгрёб, себе перевёз, хитрец, на задворках неделю сушил будто бы своё. А чего бы ночью своё сено возить? А чего не на месте высушить, коли это твое сено-то? Да не пойман - не вор. Но за все надо ответ нести! Будет знать, как чужое сено красть! Завтра же надо в район сгонять, доложить… Пускай приедут и узнают, куда Савка жёнку свою подевал?.. И что за ребятишки орут у него в избе?
Парфен Малорадов - большой любитель выпить (и жёнушка Фёкла ему подстать). Видел, как ладится в хозяйстве у Савелия, и не понимал – откуда у них деньги, достаток в доме? То, что соседи день и ночь мордовали себя работой, вызывало у Милорадовых только злость и зависть: сколько они с жёнкой ни крутились в своём хозяйстве, у них ничего не прибывало, кроме детей и бед. Парфен, если что и надумывал продать на базаре, то возвращался домой мертвецки пьяным! Он вечно или терял по пьяни свой барыш, или у него, пьяного, выскребали карманы шапочные знакомые собутыльники. Савка же никогда не пил на базаре, тем более с кем зря. Вот Парфен и не чаял дождаться удобного момента чем-нибудь досадить соседу. Что бы ни случилось у него плохого, какие пакости на подворье - во всем он подозревал хитрована Савку. Цыплят коршун унёс – Савка позарился. Волки овцу задрали и снесли со двора, это сосед. Ишь, в тот же день мясо на базар повёз…Он, конечно, не считал Савкиных овечек, но кто ещё мог-то? Вот и сейчас Парфен момент подловил!
Всего этого Савка не мог знать. Он забыл про запряжённого коня у задних ворот, и отправился за самогоном в подвал, когда услышал громкий скрип закрываемой соседской двери.
- Батюшки! Неужто сосед не спит? Этот Парфен-гнусавка вечно на посту, душа завидущая. Неужели видел мои ночные похождения? Ну и черт с ним! Пусть говорит что хочетт, а доказать ничего нельзя, он никаких улик не оставил, всё предусмотрел. Как придут, так и уйдут не солоно хлебавши, даже если Нюська чего и сболтнёт лишнего про детей, кто ей поверит?
Правда, труп Лёни могут найти в снегах, но опять-таки, Нюрка думала, что Лёня сам умер… Да и побоится она из-за детей. Нет-нет, этот аргумент отпадает!
Но какова Нюрка! Вот стерьва! Не ожидал, не ожидал. Такая покорная, молчаливая и на тебе - фортель выкинула, сбежала, подлюка! Поутру надо будет разнюхать у соседей – у кого из них ночью увели коня, пока мы Никольщину справляли?
- А где же ваша жёнка? – спросит следователь.
- А с другим сбежала, гражданин начальник. Да, да! Малость поругались. Приревновал я её к другому. Сначала она переселилась в сторожку, потом её сожгла из мести и с хахалем удрала. Сам за ней приехал, да одни головёшки застал…
- К кому приревновали, Савелий Терентьич?
- Так и козе понятно к кому, товарищ следователь. Года три назад ушел я в тайгу на белку. Приехав домой с мешком пушнины, а соседи «обрадовали». Пока я коня распрягал, порассказали, что некий беглый заночевал в моей избе. Ну, я Нюське, конечно, всыпал по первое число, хоть она клялась-божилась, что ничего ни с кем не было. Да кто ж поверит, гражданин начальник? И где это видано, что мужик и баба под одной крышей ночевали и меж ними ничего не было? Не надо искать дураков. Видать, так и было эти три года: я в тайгу, а беглый под бочок к моей жёнке… Известное дело
- А расскажите мне, гражданин Артюхавин, что за плач дитей слышен был под вашими окнами?
- А никаких детей нету, господин начальник! Жёнка родила мёртвого Ванечку, царствие ему небесное!. Схоронил я сына, самолично гробик на погост унёс… Не верите, так можете проверить в Хлюдово. Раиса Романовна Железнова, повитуха, подтвердит. И дядька мой Михаил, ее мужик, тоже.
- Я повторяю свой вопрос: соседские ребята слыхали плач грудных детей. И где они, дети-то, отвечайте!
- Брехня все это! Поросята мои визжали, ей-богу! Наговор это, товарищ начальник!
Савка умный, Савка к любым вопросам готов. В его положении самое лучшее средство – самогон. Пьяному ожидание не в тягость... Пьяному море по колено…
…Спит пьяный Савка, руки и ноги по перине раскинул, храпит во всю ивановскую, видит сладкие сны. Впрочем, вряд ли он видит сладким своё будущее: всё его счастье, все его мечты и прожекты унёс с собой в могилку Ванечка, остальные сгорели в печке вместе с купюрами. А он так хотел быть батькой, сына пестовать…
Да, Савка видел свое счастье только в деньгах, ну и что?.. А куда без них, родимых? И кто ты на Земле без денег? Вот сосед Парфен кто без денег? Кто его уважает? Что у него, нищего, есть? Он живёт одним днём. Да он и не живёт – выживает.. Пьёт, дурак, от вечной зависти, вот и жрать нечего, и в избе пусто, и на подворье один упадок. В тайгу идти зимами за пушниной ему, вишь ли, холодно, спина больна не позволяет; баба за него стреляет; летом ягоду брати или орехи- гнус заедает – опять одну бабу посылает. А Савка ни холода, ни гнуса, ни зверья не боится. У Савки и баба непьющая, а работящая. У Савки, будто, и спина не болит. Просто у Савки руки в том месте растут. Он знает цену всему…Савка – хо-зя-ин!
13-17 сент. 2015 г